Рыцарь Резервации

Глава 19

— Вот тут вам будет удобней, госпожа Аки, — сказала Мио, открыв перед японкой дверь.

Та осторожно перешагнула порог и, подкрутив огонек масляной лампы, огляделась. Комната была пусть и маленькой, но довольно уютной. Судя по слою пыли на столике, ее не отпирали с момента исчезновения хозяина.

— А, Марлин-са… — заикнулась она, однако дворецкая подтолкнув ее, закрыла за ней дверь.

— За мной, — кивнула Мио, и мы с ней направились дальше.

Моя комната располагалась по соседству. Нас встретила та же самая картина: большая кровать, пара тумбочек, шкура на полу и куча пыли повсюду.

Пожелав мне спокойной ночи, меня оставили наедине со Шпилькой. Едва дверь за дворецкой закрылась, как на кровати появилась Метта:

— Давай спать, дорогой… — сказала она и, откинувшись на спину, потянулась. — У нас был такой тяжелый день…

На ней при этом была одна легкая ночная рубашка.

— … а то кровать уж больно холодная, — мурлыкнула она и завернулась в одеяло.

А она права. Холодно было не только в кровати, но и вообще во всей усадьбе. Температура ночью упала ниже плинтуса.

Предварительно сходив в душ (к счастью водопровод работал без участия очередного автомата), я побросал на кровать все, что смог найти в шкафу, а затем плюхнулся под одеяла.

Брр! Холодрыга-то!

Еще и в животе неистово урчит, однако искать еду в доме, полном машин и призраков — пустое дело. Ладно, в ШИИРе мы пообедали довольно плотно, а небольшой голод можно и «отключить». Завтра поедем на аукцион и перехватим что-нибудь по дороге. Хотя Свиридова упоминала, что у Лариной-Хмельницкой в доме еды будет навалом.

Тут внутри завозились жучки. Забрав немного энергии из геометрики, они начали разгонять кровь по жилам. Я почувствовал приятное покалывание под кожей, а через минуту тепло уже разливалось от макушки до кончиков пальцев.

В ногах замурчала Шпилька, а сверху забралась Метта.

— Расслабьтесь и получайте удовольствие, — хихикнула она, поцеловав меня в лоб.

На этом моменте мне стало совсем хорошо. Жаль, ответный поцелуй я ей подарить не могу.

— И мне жаль… — пригорюнилась моя спутница и прижалась к моему боку.

И вот они мы — лежим под крышей усадьбы на другом конце света. Первый день в Шардинске подходит к концу, а впереди еще так много…

— Как ты думаешь, мы с девчонками подружимся? — спросил я, задумчиво уставившись в потолок.

— Выбора у них нет, — сказала Метта. — Либо вы, либо ржавчина, забвение, безумие… и Горбатовы.

— Точно, а еще деградация кристалла, — вздохнул я. — С ним надо разобраться во вторую очередь после покупки поместья. Затем деревня, ШИИР, Амерзония… Ах, сука, даже не знаешь, за что взяться!

— Нам нужны помощники. Тома и Яр подойдут.

— Есть идеи как подлатать кристалл?

— Угу. Еще в поезде я прочитала книжку по теории кристаллов, но в библиотеке Онегина точно найдется что-нибудь из углубленного курса. А там с помощью питомцев Вен и моих жучков мы попробуем восстановить его целостность, а затем нагрузить задачами. Делать это нужно одновременно, чтобы он стравливал плохую энергию и постепенно «зашивал» сам себя. Однако и задачи должны быть не созидательные, а скорее разрушительные. Иначе можно наворотить дел. Энергия все же плохая.

— Звучит несложно.

— Может быть, но больше проблем у нас будет с автоматами. Вы же видите сколько их в усадьбе? Их тут сотни две, не меньше! Починить их все…

— Не нужно. Достаточно пока найти только рабочие и с помощью деталей из безнадежно испорченных вернуть им работоспособность. Остальные можно продать в ШИИР. Или хотя бы попытаться.

— И кто же будет заниматься ремонтом такого количества машин? Здесь нужен не просто механик, а механик с большой бу…

Вдруг ушей коснулись шепотки и кое-то шуршание. Мы затихли и прислушались.

Кажется, за дверью раздавались крадущиеся шаги.

— Так, — напрягся я. — Мы же в реальности?

— А вы думали? — улыбнулась Метта. — Снова ниндзя?

— Кто тебя знает…

И тут за стенами что-то зашумело и задвигалось. Нет, если бы это были проделки Метты или взбесившегося генератора случайных чисел мы бы уже катались по полу, пытаясь спастись от града стали.

— Не думайте, что я настолько лишена фантазии! — фыркнула Метта.

Вот из коридора послышался колокольчик. И он приближался.

— Бунт на корабле⁈ — хихикнула моя спутница.

Через пару секунд колокольчик «прошествовал» мимо, и звук начал удаляться. Скоро он затих, но вот непонятная возня не смолкала.

Устав вслушиваться в непонятные «голоса» дома, я на цыпочках подошел к двери и выглянул наружу. Там было пусто, однако звуки, скорее всего, шли из кабинета.

Через минуту оттуда уже раздавались голоса, и много голосов.

— Они там что собрание устроили?.. — потер я подбородок. — А ну-ка, дорогая, проберись осторожно в кабинет и посмотри, что там за сыр-бор. Вдруг какая-то опасность.

— Есть! — козырнула Метта, и Шпилька юркнула в коридор.

Я же, закрыв поплотнее дверь, плюхнулся обратно в кровать. Метта с планшетом на коленях уже настраивала трансляцию.

На экранчике мы увидели изображение из глаз Шпильки.

Стоило Илье Тимофеевичу скрыться за порогом спальни, как по усадьбе прошелся тревожный вздох. Все зашуршало и зашумело, а затем затихло.

Но ненадолго. Вдруг за пределами кабинета по коридорам прокатился звон колокольчика.

— Что происходит? — испугалась Рух и вылезла из кристалла. Вроде бы ее познакомили со всеми и уже собрались укладываться…

Колокольчик надрывался — все ближе и ближе. Затем открылась дверь, и в кабинет вошла Мио:

— Общий сбор! — сказала она, отбрасывая колокольчик в сторону. — Голосовать будем!

Не успела Рух оглянуться, как уже очутилась на диване с чашкой чая в руке.

В камине ярко полыхнул огонь, а вокруг ярко горящего кристалла завозились тени — их тут были десятки, и где-то десять были более-менее оформлены в человеческие силуэты.

Самыми четкими были четверо: сосредоточенная дворецкая Мио, боевитая горничная Ги, вечно хмурая охранница Сен и веселая паучиха-ремонтница Вен.

Последняя, кстати, расположилась рядом с Рух, так что пауков по дивану ползало в великом множестве.

— Мама… — пискнула Рух, когда у нее перед носом на паутинке спустился один из шестилапых букашек.

— Не обращай на них внимание, родная, — махнула полупрозрачной рукой Вен и широко зевнула. — А лучше расслабься и получай удовольствие… Давайте уже быстрее, а то спать охота!

Как шепнули Рух, здесь собрались все тени-хранители онегинского кристалла. Ну или почти. Некоторые наотрез отказались выходить из своих комнат или вовсе не показывались из глубин кристалла.

— Тем же хуже для них, — сказала Вен и снова зевнула. — Все решим демократическим способом!

— Илья Тимофеевич же официальный родственник Онегина, да и он полностью подходит по вашим критериям, — заметила Рух. — Так зачем?..

— Ну мы же личности, ведь так?

— Так.

— Значит, сначала обсуждение, а потом голосование! Подлей себе чайку, дорогуша, это надолго.

На повестке дня стояли несколько вопросов: личность нового хозяина, перспектива жизни с ним, а также вероятность смерти старого. Демократический процесс начался с места в карьер и продолжился горячим спором. Из конца в конец гостиной гулял гомон оживленной дискуссии:

— А я говорю он не похож на Онегина! Говорит и двигается не так!

— И что? Яблочко от яблони далеко падает! Говорит он складно и пахнет от него приятно — и это самое главное!

— Ага-ага, вот как сюда снова пожалуют Горбатовы, сама им об этом расскажешь!

— Вы видели, какой кот за ним ходит! Видели у него геометрики вместо глаз?

Через десять минут в середину помещения вышла Мио и, осмотрев всех присутствующих решительным взглядом, хлопнула в ладоши.

Спор мигом затих.

— Итак! Голосуем! Кто за то, что Александр Владимирович жив?

Тут же под потолок взлетел лес рук. Рух оглянулась: не голосовали только Ги да Вен. Но вторая просто клевала носом.

— Окей… — протянула Мио, считая голоса. — Хорошо. Кто против того, что он жив?

Присутствующие тут же опустили руки и поглядели друг на друга. Повисло неловкое молчание.

— Ну же не стесняйтесь, девочки, — сказала Мио. — Здесь все свои!

Вдруг в воздух поднялась одна рука.

— Ты чего охренела, Ги⁈ — охнули со всех сторон. — Так про хозяина!

— Я реалистка, и вам советую быть такой же, — пожала плечами горничная. — Александра Владимировича нет слишком долго. Тут одно из двух — либо он действительно мертв, либо бросил нас!

Зал охнул:

— Предательница! Вон! Вон! Вон!

— Это я-то предательница⁈ — зашипела Ги. — Глупые! Тут логика простая: либо-либо. Я голосую за то, что Онегин умер в неравной схватке с ужасами Амерзонии, а вы мне — предательница! Лучше скажите, кто посмел воздержаться?

— А Илья Тимофеевич мне понравился… — вдруг раздался одинокий голос, и тени зашевелились в поисках еще одной «предательницы». — Он, когда отходил в туалет, вымыл руки… А еще извинился, когда чихнул…

Обсуждение плюсов и минусов Марлинского, а также возможности гибели такого мощного мага и замечательного человека как Онегин заполыхало с новой силой.

Через пятнадцать минут яростных баталий Мио снова объявила голосование:

— Кто за то, что Онегин жив?

Рук поднялось примерно половина.

— Кто за то, что мертв?

Руки поднялись не сразу, но на этот раз их было где-то штук пять. Даже Рух робко подняла свою кисть.

— Ты не голосуешь! — зашипели на нее, но Рух только выше вскинула руку.

Остальные засомневались и решили воздержаться. Затем девушки поспорили еще немного и снова проголосовали.

Потом еще немного… и еще немного. И снова проголосовали.

На этот раз в вопросе о возможности смерти Онегина голоса распределились пятьдесят на пятьдесят. Вдруг в тишине раздался заливистый храп.

— Кто-нибудь разбудите ее! — покачала головой Мио, и Рух растолкала Вен.

— А⁈ Что? — очухалась паучиха и, потирая полупрозрачные глаза, огляделась. — Вы уже разрешили ваш дурацкий спор, или уже можно идти спать?

— Почти, — сказала Ги, — Завтра тяжелый день и нам еще уборка предстоит, пока ХОЗЯИНА, — и она широко улыбнулась, — не будет…

— Твой голос решающий, Вен, — кивнула Мио. — Мертв Онегин, или жив?

— А? Ну… умер, конечно. Сколько лет-то прошло?

В зале ахнули. Что-то разбилось.

— Значит, большинство за «умер», — хмыкнула Мио. — Хорошо… Теперь второй вопрос. Признавать, или нет, новым хозяином Илью Марлинского. Голосуем! Нет, Вен не вздумай спать!

— Думаю, они так до утра проспорят, — вздохнула Метта и широко зевнула. — Давайте уж спать. Явно дело идет к тому, чтобы вас признали хозяином Таврино. Вон Рух как старается переубедить самых упорных.

— Согласен. Рух молодец. Отзывай Шпильку, и на боковую.

— Снова тренироваться! — захлопала в ладоши Метта, но потом наморщила лобик. — Или?..

— Давай сегодня просто поспим. Я думаю, мы заслужили.

— Оки! — кивнула Метта и прижалась ко мне. Снова стало тепло.

Через пару минут приоткрылась дверь, и порог переступила Шпилька. Устроившись у меня в ногах, она свернулась калачиком.

Я почти сразу провалился в сон, однако скоро моей ушей коснулись приглушенные голоса:

— Нет, он все же не похож на Онегина… Нос не тот, линия рта другая…

— Зато не храпит! Вы только послушайте. Не то что ты, Вен!

— А я то чего⁈

— Девочки вы чего тут забыли⁈ А ну кыш! Дайте хозяину поспать!

Машинист Василий Иванович Шемякин прослужил на «Урагане» с самого детства. Это ремесло ему передал еще отец, а ему его отец, а тому чуд-хранитель поезда. Правда, было это совсем на другом составе и в другие времена, да и враки, наверное, но не суть…

И за все эти годы ни Шемякин, ни механик Михалыч, ни помощник машиниста Ипполит — короче, никто из собравшихся в комнате отдыха персонала не встречал настолько вздорное и гадкое начальство как Степан Варфоломеевич Бездомный.

Служащие «Урагана» быстро придумали ему прозвище. Все чаще и чаще его называли просто Щипач.

И согласны с этим были не только они.

На столике вот уже второй час лежала коллективная жалоба, написанная бывшими пассажирами поезда, которых возглавляла некая Тамара Коршунова.

И была бы эта жалоба от простолюдинов ничтожным клочком бумажки, если бы среди подписантов не встретились фамилии пары аристократов: некой Александры Айвазовской и Камиллы Берггольц. Помимо жалоб на ужасные условия перевозки, в тексте сообщалось, что одна копия бумаги уже передана в жандармерию Шардинска, а другая послана в дирекцию ИЖД. Утром грозились прийти с проверкой.

Как же рассказать об этом Щипачу и не попасть под горячую руку? Служащие поезда думали уже час кряду. Вылетать с работы, будучи на другом континенте, не хотелось ни одному.

— Эх, а при прежнем начальстве «Ураган» был «Ураганом», — произнес Михалыч, подливая себе наливки. — Пусть комфортабельным, но все же антирезерваторским поездом, а не позолоченной каретой.

— И не говори! — ответил Шемякин, пробегая текст жалобы глазами уже раз в десятый. — Ладно бы одну знать везли, а вот, скажи мне, чем простолюдины провинились, что их набили как килек в банку? Да еще и выдоили все до последней копейки? А все Щипач, сволочь!

Им тоже было на что жаловаться. Помимо всего прочего, и штат охраны сократили и цены в вагоне-ресторане взвинтили вдвое. О жаловании можно было даже не заикаться — его просто урезали вполовину. А идея принуждать к обороне самих пассажиров до сих пор вызывала у машиниста легкую икоту…

Куда при этом шли все доходы, которые, как ты ни плюнь, выросли? Вопрос риторический. Щипач с каждым днем становился все толще и толще.

— Поговаривают, у этой мрази была идея отцеплять теплушку с простолюдинами в случае нападения чудов, — прошептал Михалыч, оглянувшись на закрытую дверь. — Мол, так поезд быстрее покинет опасный участок, а монстры отвлекутся на свежее мясо…

Помощник Ипполит закашлялся, и Михалыч принялся лупить его по спине.

— Ты с этим, Михалыч, помалкивай! — покачал пальцем Шемякин. — А то у него уши по всему поезду расставлены! Официанты в вагон-ресторане уже друг на друга доносы катают, чтобы Щипачу угодить! А проводники давно у него в шестерках ходят! Всех прежних же поувольнял, своих набрал!

— Да я-то чего? Я могила, сам знаешь!

Впрочем, отчего молчать? Им бы впору самим накатать такую же бумагу и сунуть под нос проверяльщикам. Однако страх остаться без работы да еще и с «волчьим билетом» останавливал их от поспешных действий. Все же у Бездомного имелись связи в столице.

Вдруг под потолком раздался грохот, и все трое подскочили. Затем дверца вентиляции открылась — там показались волосатые уши.

— Ага, вот и ты! — обрадовался Шемякин и помог Механику вылезти. — Мы-то думали, ты там с концами!

Усадив гремлина в специально приготовленное креслице, Шемякин сунул ему только что открытую банку сгущенки, в которой колом стояла деревянная ложка. Механик сразу принялся за дело.

— А Полина-то как? Что-то я ее не видел с самой остановки, — сказал Ипполит, отчего-то покраснев.

— А вот с того момента кристалла не выходит, — развел руками Шемякин. — Ждет.

— Чего⁈

— А ты не знаешь⁈ Участи своей! Завтра приедет ремонтная бригада, а перед ними жандармы, чтобы пересобачить весь поезд. Дело с гремлинами и расцепкой на самотек не спустят.

— Так разве это не хорошо?.. — заикнулся Ипполит.

— У, дурья твоя башка! При Щипаче все косяки на нас и повесят, зуб даю! А Полинку под предлогом ремонта и вовсе вытащат!

— Зачем⁈ — охнул помощник. — Она же чуд-хранитель поезда! А такую геометрику, как у нее, я впервый раз в жизни вижу!

— Щипач же юда распотрошил… — заикнулся Михалыч, но Шемякин махнул рукой и, подбежав к двери, прислушался.

Все затаили дыхание. Кажется, кто-то кричал?

Они подождали минуту, а потом Шемякин вернулся. Вроде, показалось.

— У него болванка есть, — зашептал он. — Сам слышал: с пьяну ляпнул. Без хранителя, просто кристалл, который в большей части поездов стоит. А геометрика Полины и кристалл юда так и пропадет в его закромах, попомните мое…

— Пропала! Пропа-а-а-ала! — раздался нечеловеческий крик.

Четверка замолкла. Механик так и остался сидеть с каплей сгущенки, вытянувшейся в ниточку и стекающей у него с носа.

Вдруг из коридора раздались торопливые шаги.

— А ну быстро! — шикнул на Механика Шемякин, и гремлин проворно юркнул под диван. Бутылка с наливкой отправилась туда же.

Раскрылась дверь, и в помещение ввалился сильно преобразившийся Степан Варфоломеевич Бездомный. Он был полностью лыс, гладко выбрит, а от бровей осталась пара волосков — «знакомство» с Шардинском для него даром не прошло. Его глаза горели отчаянием, нижняя губа безудержно тряслась.

Все поднялись ему навстречу.

— Пропала! — воскликнул Бездомный. — Моя прелесть пропала! Стоять! Где⁈ Кто? Ты!

И ткнул пальцем в Ипполита.

— Выворачивай карманы! Выворачивай, говорю! И вы все, живо!

— Степан Варфоло… — начал было Шемякин, но разом покрасневший Бездомный схватил его за грудки.

— Выворачивай, скот! — и толкнул его на диван. — Иначе уже к утру будешь в этом чертовом Шардинске милостыню собирать! И я не посмотрю, сколько ты прослужил на этом корыте! Все выкладывайте вещи на стол! Мой геометрик пропал! Какой-то мерзавец выкрал его прямо из сейфа!

Вздохнув, Шемякин с товарищами подчинились. Через минуту на столе лежали часы, спичечный коробок, грязный носовой платок и полупустая пачка сигарет.

Неудовлетворившийся Бездомный потребовал перевернуть в комнате все вверх дном. Даже в морозильнике загребущие руки Щипача ощупали каждый сантиметр. К счастью, когда он добрался до дивана, там не нашлось ни гремлина, ни наливки, ни пропавшего кристалла.

Через пятнадцать минут бурлил уже весь «Ураган». Раздухорившееся начальство сунуло свой нос буквально в каждую щель. К вечеру поезд опустел — по вагонам, провожаемый взглядами перепуганного персонала, с рычанием бегал один Бездомный.

— Хамы! Хамы-ы-ы-ы!

Его облик еще более преобразился: глаза остекленели, шерсть на шее стояла дыбом, а скрюченные пальцы напоминали когти. Он был готов порвать всякого, кого только заподозрит в пропаже артефакта. Жалобу вручить ему так и не решились, и просто подбросили в купе.

Механику же пока удалось скрыться в локомотиве, но если к утру прибудут еще и жандармы с проверяльщиками, а потом подтянутся ремонтники, то пиши пропало. Поезд разберут по частям.

Проводив взглядом озверевшее начальство, Шемякин заперся у себя в кабине, раскурил сигарету и глубоко задумался.

Нужно что-то делать, ибо Механику на «Урагане» больше не место.