Рыжий рыцарь

Глава восемнадцатая. Хельмхорт

— Ваше величество, — голос Бутуза дрожал. — Перед вами мой беглый оруженосец. Он вероломно покинул меня в трудную минуту, когда я один бился с дюжиной троллей.

— Ложь! — вскричал Вирель. — Ты хотел продать нас скварам, и мы бежали, чтобы не попасть в рабство.

— Он оставил меня умирающим, с тяжелой раной в груди, — скулил кин Бутуз, — и лишь мое невероятное мужество помогло мне одолеть врагов, которых я порубил в мелкую капусту во славу вашего величества.

— Ложь! — вновь закричал Вирель. — Ты упал с коня, наглотавшись какого-то зелья…

Ропот придворных и на этот раз заглушил его слова.

— Это правда? — спросил король Тристана.

— Я не предавал его, — сказал Тристан, — и ни с кем он не сражался. Мне пришлось бежать, потому что на нас напали сквары.

— Молчи, самозванец! — вскричала Харибда, и гул десятков придворных голосов одобрительно поддержал ее. — Ты вероломно предал своего доброго господина. Но и это еще не все. Ты спровоцировал новую войну с урлами и предательски убил царевича Глуншула, напав на него вместе со своими дружками леопардистами.

Окружающие зашумели, но Иаран Десятый сделал нетерпеливый жест рукой, и придворные, панически боявшиеся королевского гнева, покорно притихли.

— Ваше величество, перед вами государственный преступник, — сказала Харибда. — И вы должны примерно наказать его, чтобы другим было неповадно.

— Тихо! — повторил Иаран, и взгляд его стал очень суровым. — Я сам знаю, что я должен.

Придворные замерли в нетерпении. Интереса к происходящему не проявлял разве что князь Интроверт, который дремал, не обращая внимания на царивший вокруг шум.

— Вы выдвигаете серьезные обвинения, сударыня, — проговорил король, обращаясь к Харибде. — А доводы кина Тристана определенно не лишены логики. Я не могу отправить в тюрьму человека, чья вина не доказана. Если обвинить кина Тристана, опираясь только на ваши слова, то придется взять под арест и вашего сына, опираясь на слова Рыцаря Бедных.

Харибда побледнела. Гнусомунд, воспользовавшись тем, что взгляды придворных были устремлены на короля, попытался выскользнуть из зала, но стальная рука матери удержала его.

— Полагаю, — сказал король, — есть только один способ выяснить правду. Я прикажу доставить сюда Жезл Истинного Слова. Кин Гнусомунд и кин Тристан принесут на нем клятвы и после этого ответят на мои вопросы. Или же прибегнем к поединку.

Харибда едва не лишилась дара речи.

— Пока же, — закончил король свою короткую речь, — я не вижу основания для ареста кина Тристана и не считаю его преступником.

По толпе придворных пробежал легкий шепоток, после чего они все разом затрещали, словно стая сорок, на все лады превознося достоинства Тристана.

— Слава отважному Рыцарю Бедных! — кричали одни.

— А какой красавец! — вздыхали придворные дамы.

— Взгляните на его мужественную стать, настоящий герой!

Тристан и не заметил, как какой-то сутулый человечек юркнул за спину Харибды, наклонился к ее уху и стал нашептывать ей нечто, очевидно, очень важное. Княгиня слушала его внимательно, и сторонние наблюдатели могли бы заметить, как выражение ее лица стремительно меняется. Потом человечек вернулся на свое место, довольно потирая длиннопалые руки. Лицо Харибды засияло, словно столовое серебро.

— Минуточку, ваше величество, — княгиня вновь выступила вперед, — этот поединок не может состояться.

— Это еще почему? — спросил король, с вызовом глядя на княгиню.

— Потому что в поединке могут участвовать два рыцаря, то есть два человека благородного происхождения. Но, увы, ваше величество, один из претендентов — крестьянин.

— Что?!

— Тот человек, которого вы называете кином Тристаном, — продолжала Харибда, все больше выдвигаясь вперед, — просто-напросто деревенщина. Кин Бутуз взял оруженосца из крестьянской семьи. Этот подлый самозванец, — она ткнула пальцем в Тристана, — никогда не был рыцарем. Он не имеет права не то что требовать поединка от моего сына, но даже участвовать в Турнире. Ваше величество, это нарушение древнейшего Закона о Вечности Сословий. Рыцари — герои и воители. Ремесленники и крестьяне — труженики да пахари. Ученые — искатели, познающие великие тайны мироздания. Купцы — люди товара и звонких монет. Король стоит над всеми ними и мудро правит, — безжалостно цитировала закон коварная Харибда. — И да будет так ныне и во веки веков, и да будет караться смертью любая попытка преступить этот закон!

— Кин Тристан одолел дюжину людоедов, он бился с урлами и Тафгаем Дюжим! — воскликнула Миста. — Неужели этого недостаточно, чтобы доказать, что он самый настоящий рыцарь, один из храбрейших во всей Амбинии!

— Это все не имеет значения, если он не родился рыцарем, — прошептал король. — Скажи мне, — обратился он к Тристану, — скажи мне только одну вещь. Правда ли то, что мы сейчас услышали?

Это был не вопрос, а скорее мольба. Казалось, Иаран всей душой хочет услышать отрицательный ответ. Соблазн соврать был велик. Всего одно слово неправды — и обвинения Харибды рассыплются в прах. Но Тристан не мог солгать. Он отвел глаза, опустил голову, и все стало ясно безо всяких слов.

— Это правда, ваше величество.

— А кто же ты на самом деле? — сурово спросил король.

— Я Тристан, крестьянин из деревни Ригерд, бывший оруженосец кина Бутуза, как и было сказано, но я не…

— То есть простолюдин? — перебил его король.

— Я ж говорю, деревенщина! — вырвалось у Харибды.

— Молчать, — холодно оборвал ее король. — Повторяю вопрос. Ты простолюдин?

— Да.

Ни один мускул не дрогнул на лице Тристана, он смело смотрел прямо в лицо королю.

— Жаль, — сказал Иаран и отвернулся. — В этом беда благородных людей — когда надо лгать, они говорят правду.

— Ваше величество, — Харибда выступила вперед, — этот человек нанес тяжкое оскорбление всему благородному сословию Амбинии. Добрые рыцари королевства возмущены, и я от их лица взываю к правосудию. Я требую суровой кары для самозванца.

— Вовсе не все рыцари этим оскорблены! — неожиданно вступился за Тристана Типун.

— Для нас честь, что такой человек, как кин Тристан, оказался среди нас! — подхватил Вертопрах.

— Дядя, — взмолилась Инфанта, — ты же знаешь, он невиновен…

— Увы, — тихо ответил король. — Я ничего не могу для него сделать.

И он поднял руку, заставив всех смолкнуть.

— Тристан Рыжий, называющий себя Рыцарем Бедных! Вы обвиняетесь в том, что присвоили себе рыцарский титул, не имея на то никаких прав. Тем самым вы нарушили один из древнейших законов Амбинии. Я, — он буквально выдавливал из себя слова, — приказываю вам вручить свое оружие генералу Фанфарону. Вашу судьбу решит суд, которого вы будете дожидаться в Хельмхорте. Такова воля короля. Повинуйтесь!

— Нет! — вскричали хором Инфанта и Алькорта и бросились к королю.

Король молчал.

Генерал Фанфарон, позвякивая бесчисленными медалями, приблизился к Тристану и грубо бросил:

— Сударь, вы арестованы. Отдайте мне ваш меч.

Придворные вновь загудели.

— Сразу видно, что он предатель, трус и обманщик! — говорили одни.

— А какой редкостный уродец! — негодовали придворные дамы.

— Взгляните на его фигуру, деревенщина и есть деревенщина!

— От рыжих одни беды!

— Тихо! — прикрикнул на придворных король, и хор голосов покорно смолк.

Это было последнее, что слышал и видел Тристан. Двое латников схватили его под руки и поволокли прочь.

— Аудиенция окончена, — объявил Иаран, — я приказываю всем удалиться.

— Отец, — выступила вперед Алькорта, — я не выйду замуж за Гнусомунда даже под страхом смерти. Прикажи заточить меня в Хельмхорт или лучше сразу отдай на растерзание троллям.

— А я, — Инфанта встала рядом с кузиной, — отправлюсь в тюрьму вслед за кином Тристаном и, если нужно, взойду на эшафот вместе с ним.

— Вы, — сказал король, обращаясь к Алькорте и Инфанте, — действительно отправитесь под арест. Я буду держать вас обеих взаперти до самой свадьбы.

— Отец! — вскричала Алькорта.

— Вы наказаны! — крикнул король. — Обе! Марш по своим покоям. Я с вами позже поговорю.

— Ваше величество, — бледно-серое лицо Харибды светилось от радости, — но все же нужно соединить руки…

— После, княгиня, — презрительно бросил король. — На сегодня с меня хватит событий.

С этими словами король удалился в тронный зал и сам, без помощи слуг, захлопнул тяжелые двери из резного дуба. Придворные ахнули от изумления, ибо видели подобное впервые в жизни.

— Не расходиться! — приказным тоном сказала Харибда. — Всем оставаться тут! Королю не подобает таким образом завершать аудиенции.

— О, не волнуйтесь, любезная княгиня, — сказала Алькорта ледяным тоном и выступила вперед, раздвинув, словно волны, толпу придворных. — Раз здесь нет короля, то аудиенцию продолжу я.

Алькорта широко улыбалась, но в голосе ее слышалась явная угроза.

— О, моя будущая невестка, — прошептала Харибда, лукаво улыбаясь, — как я рада, что вы повзрослели настолько, что научились исправлять огрехи вашего батюшки. А ведь я помню вас еще совсем крошкой, которая лежала на руках вашей покойной матушки и пускала слюнечки.

С каждым словом голос Харибды становился все слаще.

— Да что вы, — ответила Алькорта с явным презрением. — Генерал Фанфарон, — обратилась она к генералу, — немедленно очистить помещение! Если кто-то откажется уходить — арестовать и заточить в Хельмхорт!

Тут же коридор наводнили латники Фанфарона и безо всяких церемоний стали выталкивать придворных в узкие двери. Возникла давка. Придворные и не думали оказывать сопротивление, напротив, они очень спешили исполнить приказание принцессы, никому не хотелось провести ночь в Хельмхорте. Фанфарон обхватил своими пухлыми руками Харибду и стал выпихивать ее из коридора.

Латники выволокли Тристана из дворца, протащив по всем ступеням парадной лестницы, и швырнули на крыльцо. Один из них при этом злобно ударил его ногой в бок.

К крыльцу подкатила жуткого вида повозка, запряженная двумя жирными волами. На козлах сидел лысый возница с заплывшим красным лицом.

— Швыряй сюда! — каркнул он.

На повозке была установлена грубая деревянная клетка, сколоченная из плохо отесанных дубовых кольев.

Латники затолкали Тристана внутрь, и он растянулся на жесткой, колючей соломе.

— Трогай! — приказал один из них вознице.

— Куда? — рыгнул возница.

— В Хельмхорт, тролль тебя подери, — прохрипел второй.

Возница лихо присвистнул и изо всей силы стегнул волов кнутом. Животные, едва ли почувствовав боль под толстым слоем жира, лениво тронулись вперед.

На Пурпурной площади, что находилась по правую сторону от королевской резиденции, повозка, несмотря на поздний час, уткнулась в группу ликующих горожан, которые бурно отмечали будущую свадьбу Гнусомунда и принцессы.

— Эй, расступись, твари помойные! — гаркнул уродливый возница и угрожающе щелкнул кнутом.

Толпа повиновалась.

— Кого везете? — спросил беззубый старик, державший в руках железную кружку с пивом.

В свете уличных фонарей Тристан увидел лица гуляк. Среди них он, к своему удивлению, узнал старьевщика Тугомыса и сварливого Фомиуса.

— Везем Рыцаря Бедных! — рассмеялись стражники. — Он арестован за государственную измену.

И тут в голове Тристана внезапно созрел дерзкий план. Толпа состояла из городских бедняков, тех самых, что совсем еще недавно носили его на руках и называли своим спасителем.

— На помощь, друзья! — крикнул он толпе. — Я Тристан Рыжий, Рыцарь Бедных. Меня оклеветали и везут в Хельмхорт.

По толпе пробежал робкий шепоток. Стражники вздрогнули, явно испугавшись возможных последствий, а уродливый возница чуть не выронил кнут. Радостные улыбки исчезли, лица стали суровыми и воинственными. Двое крепких мужиков засучили рукава, еще трое подняли железные кружки над головой, как будто собирались метнуть их в своих врагов.

— С какой стати мы должны помогать преступнику? — крикнул кто-то.

— Я же Рыцарь Бедных! — вскричал Тристан. — Ваша надежда.

— Какая еще надежда?! — взревел беззубый старик. — Наша надежда — Гнусомунд Каверзник, будущий зять короля. А ты государев преступник.

— Ты нас всех надул! — завизжала какая-то женщина.

— Это из-за тебя мы голодаем, вместо того чтобы кататься в каретах!

— Ты должен был решить все наши проблемы!

— Нельзя доверять рыжим, они все изменники и злодеи!

И веселые гуляки вдруг превратились в разъяренных, охваченных злобой людей. В Тристана полетели комья грязи, гнилые овощи и даже железные кружки.

— Хватай его! — кричала толпа. — Бей его! Бей его! Рви на части!

Люди ринулись к повозке с явным намерением вытащить Тристана из клетки и разорвать на куски.

— Поворачивай отсюда! — крикнул один из стражников вознице.

— А может, пес с ним? — спросил второй.

— Да с ним-то пес, конечно, — отозвался первый. — Вот только как бы и нас заодно не придушили!

Несколько ударов алебардами и кнутом сделали свое дело. Толпа притихла, словно свора побитых собак. Минуту спустя повозка уже катила обратно к дворцу, но вслед Тристану все еще неслись проклятия, а вместе с ними и брошенные исподтишка комья грязи.

На Королевской площади у дворца тоже собралась толпа.

— Позор! — кричали люди, еще недавно носившие его на руках и обожавшие его.

Тристан закрыл голову руками и смотрел вниз. Солома на дне повозки была угваздана грязью и ошметками овощей, от которых несло тухлятиной.

И тут он услышал неистовое ржание. Из толпы вырвался могучий гнедой конь с мохнатыми копытами. Он опрокинул нескольких человек, едва не растоптав их, и помчался вслед за каретой. Это был И-гуа. Он скакал за повозкой с отчаянным ржанием, в котором Тристан слышал человеческую речь.

— Уймите эту клячу! — крикнул возница с козел.

— Хозяин, держись, я иду! — И-гуа все ускорял бег, с каждым скачком настигая повозку.

Один из стражников поднялся на ноги и занес над головой алебарду.

— И-гуа, нет! — крикнул Тристан. — Назад, они убьют тебя!

Но И-гуа не слушал его. Он буквально летел по мостовой, как таран, готовый сокрушить ворота.

— Хозяин, я с тобой! Я сейчас!

Охранник замер, готовясь нанести удар, но И-гуа не видел этого. Теперь он был в нескольких шагах от клетки.

— Нет, И-гуа! — взмолился Тристан, хватаясь за прутья решетки.

Конь сделал еще один скачок и догнал повозку. Теперь Тристан мог коснуться его гривы. И-гуа хрипел от усталости, на его губах выступила пена. Казалось, еще чуть-чуть, и он прыгнет на клетку, проломит дубовые прутья и освободит своего хозяина. Кованная железом алебарда со свистом рассекла воздух и обрушилась на голову И-гуа. Конь отчаянно вскрикнул и кубарем покатился по мостовой.

— Ах-ха-ха! — торжествующе вскричал стражник. — Получи, поганая скотина!

— Мерзавец! — вырвалось из груди Тристана.

Он просунул кулак в щель между прутьями и ударил стражника по плечу. В ту же секунду второй стражник ткнул его в живот тупым концом алебарды. Тристан согнулся от боли и упал на солому.

Падая, он успел увидеть И-гуа. Несчастный конь, с ног до головы покрытый грязью, с трудом поднялся с каменной мостовой, глядя вслед повозке. Этот взгляд лошадиных глаз был столь пронзителен, что Тристан едва не заплакал.

— Ты нам пятки целовать должен, — латник громко сплюнул, — мы тебя от верной смерти спасли!

— Давай-ка, прибавь ходу, — крикнул вознице другой, — а то нам всем несдобровать.

Повозка рванула вперед и вскоре въехала в ворота Хельмхорта, самой мрачной темницы Амбинии.

От одного вида этой зловещей твердыни у Тристана забегали мурашки по коже. Храбрость изменила ему, когда перед ним предстали темные башни, холодные стены из темного кирпича и узкие, скованные решетками окна. Передние ворота со скрипом затворились. Тристан слышал, как где-то наверху надрывно кряхтит рычаг подъемного моста и как скрежещут тяжелые цепи, державшие чугунную решетку с толстыми прутьями. Теперь пленник был отделен от остального мира не только высокой стеной, но еще и глубоким рвом.

Хельмхорт был настоящей крепостью, способной при необходимости выдержать многомесячную осаду и не один десяток приступов. Говорили, будто, помимо всего прочего, на темницу были наложены какие-то чары: стоит узнику без ведома стражи покинуть свою камеру, и стены немедленно поднимут такой шум, что все мгновенно туда сбегутся. Тристан слышал, что в глубине рва обитают какие-то кровожадные рептилии, которые никогда не всплывают на поверхность, но готовы растерзать любого, кто окажется в воде. Рассказывали также, что Хельмхорт — темница не только для тел узников, но и для их душ, но Тристан не вполне понимал, что это значит.

О Хельмхорте ходило много слухов и легенд. Точно было известно лишь одно: никто еще не выходил на свободу из этой тюрьмы. Одни сложили голову на эшафоте, другие навеки остались узниками мрачных подземелий. И, судя по всему, те, кто дожил в Хельмхорте до конца своих дней, завидовали тем, кто отправился на плаху.

Стражники поспешно обыскали Тристана, отобрав все, что у него было. Затем нацепили на него льняную рубаху и повели дальше. В конце концов они приволокли его в подземелье и бросили в крохотную и очень темную камеру. На прощание тюремщик приковал его к длинной чугунной цепи, другой конец которой крепился к стене ржавым железным кольцом.

— Хэ, дружок, — раздался голос откуда-то из темноты. — Добро пожаловать в Хельмхорт!

Тристан напряг глаза, но не мог в кромешной тьме разглядеть даже собственных рук.

— Не бойся старого Арнульфа, — сказал все тот же голос. — Старый Арнульф так давно сидит в Хельмхорте, что лучше тебе этого не знать.

Тристан все еще не мог понять, откуда идет голос.

— Терпение, мой мальчик, — все с той же интонацией продолжал неведомый собеседник, — ты скоро освоишься. Старый Арнульф провел здесь так много дней, что научился видеть во мраке не хуже крысы.

Глаза Тристана действительно быстро привыкли к темноте. Он осмотрелся. Вход в камеру заслоняла огромная чугунная решетка с толстыми прутьями. Сквозь нее были видны коридор и камеры напротив, в одной из них сидел сгорбленный тощий старик, с грязной спутанной бородой, кончик которой касался пола. К костлявой ноге была прикована пудовая гиря, которую, очевидно, он не мог сдвинуть с места.

— Я потерял счет времени на тридцать третьем году, — сказал Арнульф. — Сколько лет прошло с тех пор? Никто не знает. Тюремщик не помнит, когда меня посадили. А знаешь почему? Потому что он еще не родился, когда старый Арнульф загремел в Хельмхорт.

Узник разразился безумным хохотом.

— За что вас бросили в Хельмхорт? — набравшись смелости, спросил Тристан.

— Я не помню! — Арнульф не мог унять смеха. — Я не помню, за что меня посадили. И никто здесь этого не помнит. Ни тюремщики, ни другие узники, ни даже те, что все еще бродят тут. Ха-ха-ха!

— Бродят?

— Да. — Хихиканье медленно переходило в истерический хохот. — Узники не уходят отсюда. Их тела выносят в холщовых мешках, а души остаются тут. Знаешь, почему никто из узников Хельмхорта не мечтает о смерти? Потому что страдания с этого только начинаются. Так что я дам тебе совет. Постарайся протянуть подольше…

Арнульф согнулся от очередного приступа хохота. Он опустился на пол, уперся в него хлипкими руками и начал трястись, издавая немыслимые звуки, похожие то ли на волчий вой, то ли на уханье совы.

— Умершие узники сами становятся стражами, и стерегут они лучше любого тюремщика, ха-ха! — Смех перешел в надсадный кашель. — Меня ведь должны были казнить. Но они обо мне забыли. Меня привезли, чтобы я дожидался суда, но этот суд так и не состоялся. Вот я и жду его теперь тролль знает сколько лет, а на свободе уже не осталось людей, которые помнили бы старого Арнульфа!

Он вновь разразился безумным смехом. Тристан опустился на шаткий табурет, который в ответ грустно скрипнул. Вот что, значит, имели в виду люди, которые говорили, что Хельмхорт — тюрьма не только для тел, но и для душ. Впрочем, это еще не факт. В конце концов, старый Арнульф безумен, и, возможно, призраки бывших узников — всего лишь плод его больного воображения. Но что, если Тристана и правда забудут в Хельмхорте, как его соседа? Если суда не будет? Значит, он просидит в этой темнице до конца своих дней. Он молод и полон сил, ему отпущено еще много лет жизни. И эти годы он проведет в темнице, как Арнульф. Лет через тридцать уже он, Тристан, будет встречать новых узников безумным смехом, а старый Арнульф, точнее его дух, будет бродить по узкому коридору между камерами. И его появления будут напоминать Тристану о том, что самое страшное еще впереди.

Где-то наверху скрипнула решетка. В мрачный коридор проник тусклый лучик света. Тристан, чей слух в темноте обострился, услышал шаги. Кто-то спускался к ним. Арнульф заскулил и отполз от решетки.

К двери камеры Тристана подошел тюремщик. Это был долговязый детина с длинным носом и редкими серыми волосами. В полутьме он напоминал большую крысу.

— Заключенный номер тридцать четыре, твоя еда.

На пол шлепнулась грубая железная миска, на дне которой Тристан увидел мутную зеленую жижу.

— Суп из бобов, — сказала большая крыса, — и хлеб.

— Послушай, — Тристан приник к решетке, — кто сидит в соседней камере?

— Какое мне дело, кто здесь сидит?! — хмыкнул тюремщик. — Уж поверь, через пару недель и тебя это интересовать не будет. Ты будешь молить эти стены о том, чтобы тебя отправили на эшафот. А потом, когда забудешь свое имя и потеряешь счет времени, махнешь на это рукой и будешь покорно ждать милосердной смерти.

Тюремщик развернулся и направился к лестнице. На полпути он остановился и бросил через плечо:

— Только не радуйся, если суд все же состоится. Судья Коррадо не выносит оправдательных приговоров.

Железная дверь снова лязгнула, и Тристан услышал, как тюремщик задвинул ржавый засов. Все вокруг погрузилось в тишину. Узник лег на соломенную подстилку. Оставалось только надеяться, что его все-таки не забудут тут, как старого Арнульфа.

Нет, не все еще потеряно. Среди его друзей две принцессы, причем одна из них — наследница престола. Едва ли они позволят ему сгнить в Хельмхорте. Но, как ни крути, положение его все равно хуже некуда. Допустим, ему повезет больше, чем его соседу, и над ним состоится суд. Судья Коррадо — Тристан не забыл слова тюремщика — не выносит оправдательных приговоров. Тогда его казнят. А если допустить теоретическую возможность, что вдруг свершится чудо и он будет оправдан? Что тогда? Увы, ничего хорошего. Его отпустят на свободу, но Алькорта в любом случае станет женой Гнусомунда. Носить меч и доспехи он не сможет уже никогда. Харибда наверняка постарается, чтобы правда о Рыцаре Бедных разнеслась по всем уголкам Амбинии. Выходит, у него останется только одна дорога — назад в Ригерд, во владения кина Бутуза, который сживет его со свету.

Уснуть Тристан не мог. Немудрено, что, когда до его ушей донесся какой-то звон, он тут же вскочил со своей жесткой постели.

— Готфрид, Раймонд, Боэмунд, — услышал он безумный голос Арнульфа, — мои старые, добрые друзья!

Тристан подошел к решетке. По коридору медленно двигались три белые фигуры. Они странно светились в темноте, будто прятали под одеждой фонари. Это были согбенные старцы с бледными, полными тоски лицами. Тяжелые цепи, свисавшие с рук, гремели, ударяясь об пол.

— Не гремите, тролль подери! — раздался гневный голос из камеры справа от Тристана. — Дайте несчастному хотя бы ночью забыть о своих муках!

Фигуры не ответили. Они молча продолжали свой путь по коридору. Их цепи, словно издеваясь над узником, гремели все громче.

— Не обижайтесь на него! — Глаза Арнульфа безумно блестели. — Он не имеет уважения к тем, кто был тут до него. Друзья мои, поговорите со старым Арнульфом.

Белые фигуры по-прежнему молчали. Теперь уже не могло быть сомнения в том, что эта троица — духи умерших заключенных. Не проронив ни слова, они дошли до стены и исчезли за ней, унеся с собой и тусклый свет.

— Они забыли старого Арнульфа, — бормотал старик. — Даже те, кто делил со мной заточение, покинули меня.

Тристан вернулся на солому. Сон как рукой сняло, и уснуть он уже не мог.

Дневной свет не проникал в камеру, так что Тристан не знал точно, наступило ли уже утро. Он лежал на спине и ждал, хотя сам не понимал, чего именно. Время в темнице шло так медленно, будто кто-то специально удерживал стрелки часов. Мертвую тишину, стоявшую в коридоре, нарушали лишь стоны арестантов да редкие выкрики Арнульфа, совершенно лишенные смысла. Должно быть, безумие — это единственное спасение для узника Хельмхорта. Старый Арнульф, до той минуты вызывавший в нем лишь сочувствие, теперь стал для него объектом зависти.

Чтобы как-то скоротать время, Тристан начал считать мокриц, облюбовавших стены его камеры. Он дошел до ста семидесяти трех, когда наверху тихо заскрипел засов.

— Странно, — довольно громко сказал Арнульф, — еще слишком рано.

Тристан услышал шаги. По лестнице спускалась не одна пара ног, а сразу три. Где-то вдалеке забрезжил тусклый свет факела, а в следующую минуту дверь его камеры отворилась. Вошли тюремщик и двое латников.

— Вот он, — презрительно бросил тюремщик.

— Что? — не понял Тристан.

— Карета подана, ваша светлость, — рассмеялся тюремщик. — Вас повезут в суд. Поспешите, судья Коррадо ждать не любит.

В одно мгновение он избавил Тристана от тяжелых оков, оставив кандалы лишь на руках. Латники взяли алебарды на караул и повели его прочь из мрачного коридора.

— Прощай, юный друг, — добродушно сказал Арнульф все тем же безумным голосом, — тебе повезло, малыш. Молодым всегда сопутствует удача. Хэ-хэ. Напомни судьям про старого Арнульфа. Скажи им, что я признаю любую вину!