Сад (переработанное)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ

Прошло два года. Снова наступила весна. Сад расцвел на редкость дружно: на всех стланцах одновременно с ранетками раскрылись розоватые бутоны. Ветерок не осмеливался колыхнуть ни одного лепестка, и казалось, что вся толща воздуха — до самого небосвода — была настоена на цветах, аромату которых предстояло в осеннюю пору возродиться в яблоках.

Юра и Егорша опять появились в саду. Все необходимое для искусственного опыления ребята приготовили сами, даже бирки покрасили белилами, чтобы лучше сохранялись карандашные надписи. И разговаривали теперь по-иному: не расспрашивали о мелочах, а, наоборот, подсказывали Вере:

— Дядя Трофим делал вот так…

— Правильно, — соглашалась девушка. — Я забыла…

И не удивительно, что она о многом забывала, — столько хлопот и забот неожиданно свалилось на ее голову! Сердце болело от тревоги за судьбу отца.

…Несчастье случилось в бурное половодье. Ночью возле села, на крутом повороте реки, уткнувшись в берега и свирепо тесня одна другую, остановились ледяные громадины. На них ожесточенно двинулась бесконечная лавина, зашумела, заскрежетала, полезла вверх. Дробились крепкие льдины. Мелкие обломки вода громоздила все выше и выше, большие — ставила на ребро. Они погружались до каменистого дна, превращаясь в устои. К утру на месте затора поднялся широкий вал ледяной плотины, сквозь которую просачивались кое-где лишь небольшие струйки. Взбешенная река вспучилась, заклокотала и, швыряясь пеной, хлынула в долину. Мутные потоки разлились по саду, лед стал угрожать защитной полосе. Еще немного, и он срежет, собьет шеренги тополей, прорвется в сад и в кварталах ранеток начнет подсекать яблоню за яблоней, а стланцы раздавит, сотрет подчистую… Такого бедствия еще не бывало. Его никто не ждал. Никто не готовился к борьбе с невиданным паводком, грозившим уничтожить все, что создано людьми в прибрежной полосе, и закидать вязким илом. К счастью, в саду оказался кряжевый лес, заготовленный для постройки омшаника. Отец с Алексеичем запрягли коня в передки от телеги, начали вывозить бревна за тополевую защиту и прикручивать толстой проволокой к деревьям.

Вместе с группой колхозников Вера примчалась в сад. У отца уже были полные сапоги ледяной воды, ватник — мокрый. Но старик, встревоженный и разгоряченный, казалось, не замечал этого. Он дышал широко открытым ртом глубоко и шумно. Над его взопревшими волосами клубился пар.

— Папа! — всполошилась Вера. — Иди в избу. Переоденься.

— Для согрева хвати стаканчик, — настойчиво посоветовал Забалуев. — Я там поставил бутылку на твой стол.

Отец не отзывался.

— С тобой тут недолго и до беды! — закричал Сергей Макарович. — Еще оборвешься в реку. Без тебя отстоим колхозное добро. Уходи!

— Не могу. Не брошу… Вон опять льдины лезут на берег!

— Скоро откатятся! Огнев — на телефоне. В город звонит. Вот-вот приспеет подмога.

Колхозники баграми отталкивали льдины. То и дело слышались призывы:

— Еще толкнем!.. Еще раз — дружно!..

Вера боялась оставить старика, но Сергей Макарович потребовал, чтобы она возила бревна, и она подчинилась. Подъезжая с бревном, всякий раз отыскивала отца. Он стоял на кряжах, прикрепленных к тополям, и, помогая отталкивать льдины, командовал уже хриповатым голосом:

— Навались, ребята! Раз! Посильнее — раз! Пошла в реку… — Махал рукой, провожая льдину. — Пошла, пошла…

Примчавшись в сад, Огнев порадовал его защитников: из города едут подрывники! С минуты на минуту будут на заторе. Все разнесут в крошки! Но пока что надо держаться.

Вера надеялась — отец послушается Огнева и уйдет в избу, но на старика не действовали никакие уговоры. Вооруженный багром, он первым бросался навстречу очередной льдине.

А вода бурлила все выше и выше, заливая сад. Бесчисленные льдины, которым становилось тесно на широкой реке, угрожающе напирали на тополя. Теперь уже приходилось прикручивать по второму ряду защитных бревен. Но поможет ли это? Через какой-нибудь час затор сгрудится здесь. Тогда все погибнет, и отец не переживет беды…

Как он сорвался с верхнего бревна в воду, Вера не видела, Если бы находилась тут — от испуга упала бы с коня. Ей рассказали позднее: «Судороги скорчили всего…» Но отец нашел в себе силы ухватиться за бревно. Забалуев спрыгнул в воду и, едва удерживаясь на широко расставленных, как столбы, крепких ногах, подхватил его.

Когда Вера приехала туда верхом на коне, ведя на буксире очередное бревно, Забалуев и Огнев уже перенесли отца за бревенчатую защиту. Лицо его посинело, губы застыли, с бороды стекала вода.

Вера вскрикнула. У нее перехватило дыхание, помутилось в глазах. Чтобы не упасть, она вцепилась в гриву коня.

— Подвинься! — толкнул ее Забалуев в колено.

— Ой, ой, горе!.. — стонала она, приходя в себя. — Что… что с папой?

— Подвинься, говорю! — повторил Забалуев. — Живо!.. И замолкни!..

— Все пройдет, — успокаивал Огнев. — В тепле судороги отступятся…

Отцу помогли взобраться на коня. Вера, сидя позади, поддерживала за плечи. Так они добрались до избы. Там, усадив старика на стул, Сергей Макарович подал ему полстакана водки.

— Пей! От нее кровь разогреется!

Стекло зазвенело о зубы. Пустой стакан выскользнул из рук, упал на пол и разбился.

— Отойди за печку, девка! — распорядился Забалуев. — Сейчас его водкой всего разотру. И укрою потеплее.

«У отца сердце слабое. Вдруг оно?..»

Выскочив из дома, Вера остановилась на крыльце, запрокинула голову. Слезы, горькие слезы застилали глаза, текли по щекам. Ледянящая дрожь, нарастая, сотрясала ее.

Где-то возле села один за другим раздались взрывы, сопровождаемые громким хрустом. Забалуев тоже выбежал на крыльцо и, рубанув воздух ребром ладони, потребовал:

— А ну, еще!.. Да покрепче!..

Кивнул головой на дверь:

— Теперь иди в избу. Тебе тоже надо погреться, хоть и молодая. Там в стакане есть для тебя…

Не дослушав его, Вера бросилась к отцу. Он уже спал, укутанный одеялом и тулупом.

Дыхание было жестким до хрипоты. На щеках пробивался тяжелый, кирпичного цвета, румянец. На лбу одна за другой появлялись крупные капли пота…

С тех пор у отца болят суставы. Он с трудом передвигает ноги. В руках не может ничего держать. На прошлой неделе, правда, порадовал ее:

— Посмотри, Верунька, у меня уже пальцы гнутся. Скоро за прививки смогу приняться.

— Если тебе будет трудно, я все сделаю, — успокоила его. — Ты только подсказывай мне.

— Тебе, однако, пора зачеты сдавать? Не вовремя я заспотыкался…

Сказала ему, что директор разрешил ей сдать зачеты осенью, но старик продолжал сетовать на свой недуг.

Показала ему тетрадь. В ней все записано: и когда раскрылись почки на яблонях, и когда зазеленели первые листья, и когда появились бутоны… Нынче они на редкость крупные!

Сегодня ясное небо, теплый день. Открыла окно, и дом наполнился ароматом цветущих яблонь. Одна из длинных и тонких веток, распрямляясь, колыхнулась и замерла над столом. Отец смотрел, на нее сияющими глазами, и глубокая душевная радость все больше и больше согревала его лицо.

На следующее утро Трофим Тимофеевич проснулся позднее обычного, вероятно, потому, что ему приснился младший сын Анатолий, погибший на войне. Старик видел его вихрастым мальчуганом. Сначала они вместе удили рыбу, потом направились в сад. Анатолий взобрался на высокое дерево, аж под самое небо, где росли яблоки величиной с арбуз. И вдруг оттуда послышалось:

— Деда! Лови самое большое!

Это кричал внучонок Витюшка. Он кидал яблоки. А куда же девался Анатолий? Не оборвался ли с дерева?.. Где он? Где?..

Старик поднялся с кровати, глянул вокруг себя и глубоко вздохнул. На столике в стеклянном кувшине с водой стоял большой и яркий, как солнце, букет оранжевых цветов — огоньков. Их лепестки были влажными от утренней росы.

Верунька поставила! Любит дочка цветы. И Анатолий тоже любил.

Лет двенадцать назад в один из весенних дней вот так же неожиданно появились огоньки в его комнате. Толя, милый синеглазый мальчуган, долго вертелся у стола, — ему хотелось передвинуть вазу, чтобы отец заметил цветы. А он заговорил о птицах: много ли нынче кукушек в лесу возле Жерновки?

— Много, — ответил Толя и, спохватившись, поправился — Наверно, много. Я не ходил их считать…

— Ты только за цветами сбегал? Потихоньку от меня…

— А я не знаю даже, откуда эти огоньки взялись. Может, они с неба упали… — продолжал мальчуган, прикидываясь незнайкой, а глазенки сияли, выдавая его. Да и ноги были до колен мокрыми от росы…

«Рано, очень рано оборвалась его дорожка, — вздохнул старик. — Надо побывать на могиле, своей рукой положить горсть земли…»

Днем старик вышел на крыльцо, сел на ступеньку лесенки и долго смотрел на цветущие деревья, припоминая давно минувшие годы. Видел себя молодым, с лопатой в руках. Сам копал ямки. Вера Федоровна помогала садить крошечные деревца. Для поливки вместе носили воду с реки…

Приехал Огнев. Здороваясь, слегка тронул правую руку старика, для себя отметил — холодная, суставы походят на жесткие узлы.

Отвечая на рукопожатие, Трофим Тимофеевич шевельнул пальцами.

— Силы у тебя прибавляются, — отметил Огнев, глядя в чистые и спокойные глаза садовода, сел рядом с ним. — Ты ведь крепкий человек.

— Не так хворь тяжела, как это безделье! — вздохнул старик. — Верунька в саду делает все, что надо. Но мне хотелось самому опылять, черенки прививать. Задумал я, Никита, вырастить такие яблони, чтобы они стояли красавицами — в полный рост. И чтобы яблоки ребятишкам понравились.

— Вырастишь.

— И еще охота мне попробовать калачей из муки новых пшеничных гибридов.

— И это сбудется. Попробуем вместе.

— Я слышал — ты уедешь в город учиться.

— После учебы вернусь в свой колхоз. Мы еще поработаем с тобой. Для общей пользы.

— Пустоцвет, однако, никому не нужен. Хоть маленький, да огурчик! — улыбнулся Трофим Тимофеевич. — Тем и живу.

Огнев сказал ему, что правление колхоза решило приобрести для него путевку на курорт. Врачи еще раз посмотрят его и скажут, куда направлять и в какое время года лучше всего.

Открыв полевую сумку, Огнев достал журнал, где была напечатана статья профессора Петренко об опытах и достижениях Дорогина.

— Вот добрая новость! — обрадовался старик. — Что там написал профессор?… У меня нет с собой очков. Давай-ка читай вслух...