Сад (переработанное)

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Засуха подступала исподволь. Еще зимой почувствовалось ее приближение: ни ноябрь, ни декабрь почти не обронили снега, и поля пугали своей чернотой. Скупые январские снегопады сопровождались дикими ветрами, которые сметали все в лога. Лишь возле лесных полос и деревянных щитов белели тощие сугробы. Даже февраль, обычно щедрый на бураны, в этом году не подарил снега.

Сухие ветры в ту весну ворвались с юга необычайно рано: в середине апреля по Чистой гриве уже кружились черные вихри. А ночные заморозки выжимали из почвы последнюю влагу. Ни в мае, ни в июне дождей не было. В сводке погоды сибирские города чаще всего стояли в одном ряду с Ташкентом и Самаркандом — районами поливного земледелия.

Не каркали вороны, не кашляли бурундуки, не кружились ласточки над землей, ничто не предвещало дождя. И стрелка барометра лишь однажды под вечер колебнулась в сторону «бури». Из-за горизонта выплыла на раскаленный небосвод черная туча. Она быстро разрасталась и вскоре заняла полнеба. Огненные трещины то и дело раскалывали ее сверху донизу, и рокочущий гром сотрясал землю.

Шаров выехал в поле, навстречу долгожданной туче. Бывало, в детстве он, босоногий и вихрастый, среди ливня выбегал на улицу, подпрыгивал в пузырящейся луже и подзадоривал: «Дождик, дождик, пуще!..» И теперь ему, пятидесятилетнему человеку, хотелось постоять с обнаженной полуоблысевшей головой под дождем, от которого воспрянут всходы хлебов, повеселеют умытые поля.

За селом начинался выгон. В обычные годы он кудрявился мелкой зеленью, а нынче казался посыпанным охрой. Даже выносливая, жесткая, как проволока, трава — пастушья сумка — посохла. Защипнуть нечего. Голодные коровы мычат, подняв головы в сторону тучи.

Рядом — старая пустошь. Нынче эта уплотненная земля еще в апреле выкинула в горячий воздух всю влагу, и зародыши трав погибли от жажды. Остается надежда на люцерну да клевера, густо поднявшиеся возле лесных заслонов, но сеяных трав едва ли хватит для лошадей и овец. Коров придется перегонять на север за двести километров в Кедровский район, где колхозу уже отведен участок во временное пользование. Скоро оттуда вернется Катерина Савельевна, поехавшая присмотреть место для постройки фермы.

Из степи лавиной хлынул ветер. Он так злобно царапал землю, что, казалось, хотел выдрать с корнем гибкие былинки пшеницы.

В колхозе «Новая семья» вовремя принакрыли влагу разрыхленным верхним слоем, приберегли на весь июнь. Вот и держатся всходы: перо сизое, здоровое, особенно там, где стоит зеленая защита из лесных полос.

Но и этим полям нужен дождь. Иначе через неделю затоскуют хлеба, порыжеют нежные вершинки.

Шаров снял кепку, вышел из машины. Под сапогами хрустели сухие листья подорожника, рассыпалась в труху конотопка. В лицо, как струя из зерносушилки, бил горячий ветер. Он подымал пыль и подбрасывал до самой тучи, как бы отпугивая ее. Теперь уже весь небосклон был черным, и гром грохотал во всех сторонах. В том углу степи, который издавна называли «мокрым», появился оранжевый просвет. Оттуда ехидно подсматривало солнце, яркое даже в эту вечернюю пору: «Ну как, дождались дождя?!».

Над лысиной Шарова мотались из стороны в сторону тощие пряди сухих волос. На лицо упало лишь несколько теплых капель. Оголтелый ветер окончательно рассвирепел. Он разорвал тучу на клочки и раскидал по горизонту; довольный своей проделкой, устало свалился куда-то под берег Жерновки и замер до поры до времени.

— Вот и все… — вздохнул Шаров. — Сухая гроза! Такой еще не бывало на моей памяти… Ну и год!

Он вернулся в село. В конторе его уже поджидали члены правления, — все заботились об отправке бригад на сенокос в Кедровский район. Из-за отъезда людей пришлось приостановить строительство гидростанции у Бабьего камешка.

Утром снова запылало солнце в высоком небе; кое-где поблескивали легкие штрихи никому не нужных серебристых облаков.

Горячий воздух был неподвижен. И не находилось силы, способной всколыхнуть его…

Над открытыми, ничем не защищенными полями Буденновского выселка клубились черные тучи горячей пыли. Шаров ехал по дороге в сторону Глядена и с грустью смотрел на хилые всходы с рыжими вершинками. Пора кущения миновала. Уцелевшее растеньице даст единственный стебелек с маленьким тощим колоском.

Опаленные поля лежат в изнеможении. Едва ли они вернут семена…

Буденновцы просятся к ним в колхоз, и райком поддерживает их: «Пора укрупняться». Даже второй выселок собираются присоединить к Луговатке.

На выселках — колхозы маленькие: в одном — двадцать семь дворов, в другом — тридцать девять. Шаров понимал, что их следует объединить. И, конечно, с Луговаткой, — вместе начали строить гидростанцию. Да и сельсовет у них один. Но почему обязательно нынче, в такой трудный год? Уже говорил в райкоме, что лучше бы подождать. Ведь там придется все делать заново: вводить севообороты, выращивать лесные полосы, строить скотные дворы и крытые тока. Он не боится работы. Но где взять деньги? На обоих колхозах висят большие долги. Пусть сначала рассчитаются… Хлебом придется поделиться с ними, — трудодень пойдет книзу. От этого трудовая дисциплина в Луговатке может снова упасть…

Сейчас, чтобы не возвращаться домой, Павел Прохорович решил через Гляден проехать в город. Там он еще раз попытается доказать, что слияние надо отложить до зимы. Пусть каждый колхоз рассчитается с государством, подведет годовой итог, выдаст, что причтется на трудодни, а уж потом… С весны можно и вместе…

На гляденских полях он встретился с Забалуевым. У того лицо было черным, даже зубы казались пропыленными.

— Ну как, жених, дела? — насмешливо спросил Сергей Макарович, намекая на предстоящее слияние колхозов. — Упираешься?! От невест отказываешься?! А считал себя передовым! Эх, ты!.. Все на тебя кивают головами, как на отсталого.

— Ты, кажется, тоже не соглашался на укрупнение?

— Что ты! Я первый сказал в райкоме: сливаемся с «Красным партизаном». И никаких гвоздей! Вчера провели общие собрания, написали протоколы. В воскресенье — свадьба.

Председатель артели, с которой сливался «Колос Октября», недавно получил выговор за пьянство, — «конкурент» отпал. Сергей Макарович прикидывал в уме: кто может явиться помехой? Никто. И он пригласил Шарова:

— Приезжай на праздник. Анисимовна уже медовуху заквасила!..

— Торопитесь…

— Не по-твоему. Ты — тяжелодум. Скупой. Я тебя насквозь вижу. Тебе не хочется с соседями хлебом поделиться. Ой, не хочется! Вот и стараешься оттянуть, сватов не привечаешь.

Выслушивать легкое балагурство Шарову было не по душе. А тут еще Забалуев задел самое больное. Ответить нечем. И Павел Прохорович ограничился тем, что упрекнул собеседника за очередной тайный наезд на их поля. Зачем он подсматривает? Ведь делает-то все по-своему. Сергей Макарович не обиделся.

— Я не гордый, — сказал он. — Может, чему-нибудь научусь… А ты с меня бери пример: укрупняй колхоз! Взрослый мужик завсегда сильнее двух малышей!

Глянув на изрезанные трещинами поля, он вдруг вспомнил Дорогина. Еще несколько лет назад старик говорил — будет засуха.

— Откуда он знал? Как в воду смотрел! Накаркал!

— И я говорил: садите лес.

— Ишь ты! — Забалуев стукнул кулаком по облучку ходка. — Уж если я примусь прутики садить — обгоню тебя.

— Хорошо! — Шаров протянул руку. — Давай на соревнование!

— Ладно. — Сергей Макарович, уклоняясь от рукопожатия, шутливо погрозил пальцем. — Приезжай на праздник, там поговорим…

В воскресенье Матрена Анисимовна напекла пирогов с луком и яйцами, принесла из погреба кувшин холодной медовухи. Сергей Макарович, не отрываясь, выпил кружку, от удовольствия крякнул, как охрипший селезень. Хороша! Пахнет и медом, и хмелем, и смородиной. В носу поигрывает, будто после шампанского. Остатки допил прямо из кувшина… И пироги тоже хороши: тают во рту! Пришлось ослабить ремень…

— Насчет обеда постарайся, — предупредил жену. — Столы поставь во всю горницу. Стаканов от соседей принеси. Да побольше.

Все шло гладко. А вчера запала в голову тревога: приехал Огнев. Зачем он? Говорит, на выходной день. Какой ему интерес приезжать на такое короткое время? Отдыхал бы в городе. А некоторые колхозники даже обрадовались ему и стали расспрашивать, когда закончит школу и не забыл ли уговора: после учебы — домой на работу? Он отвечал шутками: ни то ни се…

Но что-то долго нет Неустроева. Ведь обещал приехать…

Анисимовна поставила на лавку ведро огурцов:

— Попробуй, Макарыч, свеженьких.

Огурцы были — все как один: ровные, темно-зеленые, с белым пятном на конце. От них веяло прохладой.

Забалуев обтер огурец ладонью, откусил половину. Сочная мякоть захрустела на его широких зубах.

— Для гостей-то будут?

— Будут, Макарыч, будут. И малосольные и свежие — всякие. Вдосталь!.. Я ведь грядки, сам знаешь, поливала каждый день…

Сергей Макарович потянулся за вторым, третьим, четвертым огурцом… Анисимовна не отставала от него. В доме ни на секунду не утихал хруст. Забалуевы ели и похваливали. Вспомнили название огурцов — муромские!

— В старину, сказывают, сам богатырь Илья питался такими!

— Ишь ты! Знал толк! Но без мяса он тоже не мог. Я по себе сужу. Свежий огурец хорош на закуску, чтобы после не манило пить воду.

На дне ведра оставалось всего лишь несколько штук, когда у ворот показался конь, запряженный в ходок. Сергей Макарович торопливо поправил ремень, надел кожаную фуражку и вышел из дому. Навстречу ему спешил бухгалтер Облучков.

— Приехали двое мужиков! И с ними одна…

— Векшина?! Ее-то зачем нелегкая принесла? Ведь Неустроев сам обещался к нам…

Сергей Макарович тяжелой рысцой побежал к коню.

— Не к добру перемена…

Дарья Николаевна уже несколько раз выступала с критикой, в разговорах кивала на луговатцев: «А вон у Шарова!..» На последнем собрании партийного актива сказала: «Забалуев не хочет учиться. А грамоты у него мало, трудно ему…» Ишь какая заботливая нашлась!

Оказалось, что вместе с Векшиной приехал начальник краевого управления сельского хозяйства Бобриков. До этого он работал главным агрономом соседнего совхоза и хорошо знал всех руководителей окрестных артелей. Но зачем он сюда? Обошлись бы без него.

А второй — незнакомый. Бритый. В сапогах. В черном костюме с двумя орденами Красной Звезды и медалями за освобождение многих городов.

У Сергея Макаровича похолодело в груди: уж не этого ли человека прочат в председатели укрупненного колхоза?..

Созвали партийное собрание. Там приезжего попросили рассказать автобиографию. Он говорил отрывисто, будто отвечал на вопросы в анкете. Вырос в городе. После возвращения с войны работал в промкооперации. Выпускали пуговицы, гребешки. Мелкое производство. Захотелось на более трудную работу. А тут райком как раз подыскивал человека на должность председателя. Ну, вчера заполнил анкету, посмотрели и сказали: «поезжай».

Образование у него — шесть классов…

— Маловато! — громогласно перебил рассказ Сергей Макарович.

— Нам бы агронома в председатели, — сказала Вера и перенесла взгляд на Бобрикова.

Тот пожал плечами.

Объявили перерыв. Векшина и Бобриков долго разговаривали с Огневым…

На объединенном собрании двух колхозов, которое открылось в клубе, Никиту Родионовича избрали в президиум, и он занял за столом председательское место. А Сергей Макарович сел рядом с ним, опустил глаза и подпер голову рукой.

«Еще неизвестно, что скажет масса, — успокаивал себя. — Кто-нибудь из своих колхозников вспомнит добрым словом… Ошибки у меня были. А у кого их нет?..»

Векшина произнесла небольшую речь, затем зачитала решение обеих артелей. Все проголосовали за слияние. Теперь у них в Глядене — один колхоз, пожалуй самый крупный в районе!

Попросив слова, Бобриков шагнул к трибуне, высокий, похожий на каланчу. Забалуев смотрел на него, заломив голову.

Бобриков говорил долго — обо всех отраслях хозяйства. И все насчет агротехники. Вот он перешел к конопле. Доходная отрасль! Это и без него все знают. Государство в ней нуждается. Осенью в селе будет начато строительство завода по переработке конопляной соломки на волокно. Хорошо!.. Что это он? Принялся хвалить Верку Дорогину. Будто бы по ее почину появилась конопля на Чистой гриве. Все заслуги приписал девке. А кто надоумил ее заняться коноплей, хотя бы и низкорослой, какую в прежние годы мужики сеяли на веревки? Кто выдвинул в звеньевые? Все знают — Сергей Забалуев! А теперь его замалчивают, словно он — сбоку припека.

Кажется, Бобриков переходит на критику? Дерзание!.. Вот-вот, дерзить Верка горазда! Всем надерзила много, а ему, председателю, столько, что в три короба не уместится…

Нет, голос не тот. Таким не критикуют. По шерстке гладит…

И Сергей Макарович снова сник. Недоброе предчувствие не обмануло его, — Бобриков заговорил о нем:

— Бесспорно, Дорогиной надо было кое-что подсказать, в чем-то поправить ее. А вместо этого рутинеры расставили рогатки на пути и нарыли волчьих ям. К нашему стыду, среди них оказались отдельные агрономы. Нашли общий язык с Забалуевым. И их никто не призвал к порядку.

Началось обсуждение вопроса о названии нового колхоза. Из зала крикнули:

— Оставить «Красный партизан»!

Тут уж Сергей Макарович не мог утерпеть.

— Зачем менять название? — громко спросил он, подымаясь на ноги. — Я так думаю…

— Мы и говорим, — не надо менять, — перебили его. — Оставим наше старое.

— Предлагаю, — повысил голос Забалуев, — называть по-нашему…

— А мы не согласны!

— Колхозы слились, а он рассуждает о «нашем» и «вашем». Теперь все — наше.

— А о круглой печати не подумали? — продолжал Сергей Макарович. — Заказывать новую — дело хлопотное. И денег стоит!

— Ничего, как-нибудь заплатим! В крайности, ссуду возьмем!

В зале смеялись, шумели. Забалуева никто не слушал, и он укоризненно покосился на Огнева, — дескать, какой же ты председатель, если не можешь навести порядка.

Никита Родионович постучал карандашом по графину с водой, и шум начал понемножку утихать. Забалуев стоял и ждал тишины, намереваясь продолжить речь в защиту своего предложения. Но в это время из первого ряда поднялась Вера, словно пружиной подкинуло ее. Она воспользовалась тишиной раньше его.

— Колхоз — новый, и название дадим новое.

Сергей Макарович тяжело опустился на стул и опять подпер голову рукой.

Той порой Вера предложила:

— Давайте назовем — «Победа»!

— Вот это дело!

— Хорошее название! — поддержали сразу несколько голосов.

«Может, и хорошее, но короткое, — думал Забалуев, привыкший к названию из двух слов. — Надо сказать — над кем или над чем…» И как бы в ответ на его раздумье в зале прыснул со смеху какой-то бойкий шутник:

— Над Забалуевым победа!

Огневу не сразу удалось остановить неугомонных пересмешников.

— Мы собрались не для шуток, — строго напомнил он. — Дело большое, серьезное…

Предложение Веры он поставил на голосование. Забалуев, побагровев, расстегнул две пуговицы гимнастерки, в задумчивости медленно поднял вялую руку, когда уже все проголосовали.

— Ты, Сергей Макарович, против? — спросил Огнев.

— Чего ты суетишься, не понимаю. Я — «за».

— Таким образом, название принято единогласно.

В зале заплескались аплодисменты, дополняемые веселым смехом, и Сергею Макаровичу стало ясно, что зря Анисимовна варила медовуху. Не выберут его. Даже не помянут…

Но его упомянули. Едва Векшина успела произнести несколько слов о том, что крупному колхозу нужны сильное правление и хорошо подготовленный председатель, как в глубине зала поднялась Скрипунова:

— А Забалуев-то што, не годится? Человек свой. Доморощенный. И мы все, как есть, к нему привыкшие…

На нее зашикали, закричали. Огнев опять постучал карандашом. Но Фекла была не из робких. Уж если она завела разговор, то доведет до конца.

— Не стучи, Микитушка! — продолжала она. — Я про все скажу…

Подойдя к самой сцене, она уставилась глазами на Бобрикова.

— Ежели теперича Забалуев пришелся не ко двору, посчитали, что у него силушки не хватит, так… так впрягайтесь-ка сами к нам в коренники. Вот што я присоветую!..

В зале опять засмеялись. Фекла, не унимаясь, указала рукой на Бобрикова:

— Подходящий мужик! Соседом был. Совхозом управлял. Все знают. Говорят — агронома надо. Он и агроном. Сильней-то его, почитай, никого нет. Чего же еще думать да головушки утруждать? — Оглянулась на зал. — Кто сказал, что нельзя ему? С должности не отпустят? А мы все, как есть, подымем за него руки. Вот и закон!

Присматриваясь к каждому человеку, Векшина видела— одни возмущены хитроватой настойчивостью Скрипуновой, другие подсмеиваются над ней, а третьи — сторонники Забалуева — готовы поддержать ее. Бобриков тоже заметил это и поспешил ответить:

— Я бы охотно согласился… Но вы же сами, выбирая меня в депутаты краевого Совета, доверили мне другую работу. А я привык к дисциплине: не могу оставить своего поста без разрешения сессии.

— Ну вот! — Фекла сделала укоризненный жест в его сторону. — Об чем же тогда разговор?.. А наш Макарыч, из заботливых — заботливый…

— Заботы у него больно мелкие, и толку от них нет, — сказал Дорогин, вставая с первой скамьи. — Нам пора подымать колхоз. Новую агротехнику вводить. А для этого нужен грамотный человек. И с кругозором. Я выдвигаю Огнева.

— Толково! — крикнули из зала. — Огнева — в председатели!

— А Микиту как выбирать? — спросила Фекла. — Он ведь на ученье посланный…

— Ему дадут отпуск на уборочную, если изберете. И он сумеет направить дело, — сказала Дарья Николаевна. — Зиму поработает заместитель. А к весне товарищ Огнев закончит школу и вернется к своим обязанностям. У вас будет председатель-агроном.

— Вся ясность налицо!

— Ставьте на голоса!

В президиуме переглянулись. Векшина шепнула Забалуеву:

— Руководите собранием.

Сергея Макаровича давно мучила жажда, будто он не ел свежих огурцов в это утро. Сейчас он выпил стакан воды, покашлял и, нехотя поднявшись, заговорил сдавленным голосом:

— Значит, так… За Огнева, значит… за Микиту… Кто голосует?.. — Окинул зал хмурым взглядом. — Вроде все подняли… Выходит, выбрали…

Дрожащей потной рукой Забалуев достал из нагрудного кармана печать и положил перед Огневым, пристукнув ею, словно костяшкой домино, и, спустившись со сцены, через боковую дверь вышел из клуба.

На улице его остановил Неустроев, заехавший сюда из Луговатки. Там собрание уже прошло: три колхоза слились в один.

— Ну, а у вас как?

— Не меня бы об этом спрашивать, не мне бы отвечать. Больно легко разбрасываетесь кадрами! — буркнул Забалуев. — Надо вот работенку присматривать…

— Как?!. Разве заместителем тебя не избрали?

— Еще бередишь…

— Опять эта Дарья!.. — Неустроев раздраженно взмахнул кулаком. — Все не так… Ведь уговаривались…

— Самому надо было приехать, — укорил Забалуев. — Вернее было бы…

— Ну, а в Луговатке что бы получилось? — Неустроев развел руками. — С ее либерализмом…

Нелады, возникшие между секретарем райкома и председателем райисполкома еще в первый год их совместной работы, все обострялись и обострялись. Много раз Неустроев порывался пойти к Желнину и попросить, чтобы эту Дарью перебросили в какой-нибудь другой район, но опасался, что Андрей Гаврилович не поймет его. Чего доброго, скажет: «Ее любят в районе, уважают». Припомнит партийные конференции: против нее всегда один-два голоса — не больше… Вот и приходилось выжидать удобного случая. Последняя партийная конференция закончилась совсем не так, как хотелось бы Неустроеву. К тому времени по всем сводкам район оказался далеко позади передовых. Отстали даже от тех, кого в крае много лет привыкли считать обозниками. Кто виноват? В первую голову — Векшина с ее нетребовательностью: ей бы больше подошло в детском саду ребятишек уговаривать… Так и сказал в докладе. Думал, что признает ошибку, перестроится или попросится на другую работу. Но она признала только какие-то мелочишки, а потом принялась разъяснять разницу между требовательностью и грубостью. Когда, говорит, с людьми обходятся грубо, у них опускаются руки. Требовательность, дескать, должна быть такой, чтобы не унижалось достоинство человека, тогда он будет работать с новыми силами. Развела философию! Тут нельзя было стерпеть, — ответил в заключительном слове. Объявили рёзультаты выборов членов райкома: против Векшиной опять только два голоса, а против него, страшно вспомнить, сто тридцать семь… С тех пор в крайкоме стали посматривать на него с холодком: чуть что — заменят. В другое время он, Неустроев, за такое проведение колхозного собрания вынес бы вопрос на бюро. А теперь… У самого под ногами не крепкая земля.

Забалуев смотрел на секретаря и нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Неустроеву было жаль его. Энергии у этого мужика — на десятерых хватило бы! И, главное, ко всем указаниям прислушивается… Опять же и опыт работы у него большой, постоянное беспокойство о хозяйстве.

— Ну, вот что… — Он хлопнул Сергея Макаровича по плечу. — Приезжай завтра в райком. Найдем тебе место. Есть…

Он умолк, — к ним подходила Векшина.

Дарья Николаевна рассказала об избрании Огнева председателем колхоза. Другого решения, по ее твердому убеждению, и не могло быть.

— Да-а… — Неустроев потряс головой. С крайкомом не согласовано…

— Какая в этом надобность? Он — член артели.

— Он — слушатель школы руководящих колхозных кадров! И, может быть, у крайкома на него другие планы?..

— Объясним. В крайкоме нас поймут… Ну, а в Луговатке как?

— Там — порядок! —не без похвальбы воскликнул Неустроев. — Как было намечено, так и проведено!

Он подал Забалуеву руку, прощаясь с ним.

— Так я завтра же прискачу. — Сергей Макарович долго не выпускал руки Неустроева. — Утречком...

Дома он сказал Анисимовне, чтобы не накрывала столов. И тут же успокоил ее: медовуха не пропадет, — послезавтра они позовут гостей на проводы.