Сад (переработанное)

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ

Забыть… Забыть навсегда…» — все настойчивее и настойчивее повторял Вася. И злился на себя. Ну что у него за дурацкий характер?! Ни с того ни с сего привязался к одной. И не может выбить из головы, выкинуть из сердца. Будто нет других девок? Есть. Даже красивее этой Верки Дорогиной.

Но проходили недели, месяцы, а он по-прежнему ко всем оставался равнодушным.

Наверно, у него сердце затвердело, как земля, спаленная в засуху беспощадным солнцем: ни одно зерно, знать, не даст ростка?!

И все-таки он заставит себя забыть Верку. Заставит… Ну зачем ему вздыхать о чужой бабе?..

В обеденный перерыв девушки в бригадном доме пели частушки. Вася ушел от них, прихватив с собой свежую газету, и сел в тени, привалившись спиной к высокому тополю.

С вершины дерева неожиданно подала голос кукушка.

«Запоздала, матушка! — усмехнулся парень. — Июль — на переломе. Ячмень выколосился. Пора бы тебе подавиться колючим колосом!..»

Из бригадного дома донеслась девичья песня:

«В, самом деле, не на тот», — подтвердил Вася.

Он не верит глупым приметам и ничего не будет загадывать. Девушки просили вещунью:

Но кукушку, видать, не устраивала роль почтальона, — она не трогалась с места и продолжала надоедливо куковать. Пришлось прикрикнуть:

— Хватит, дуреха!

Она перепорхнула на яблоню и опять принялась за свое. Девушки затихли, и Вася, рассмеявшись, подзадорил птицу:

— Побольше им накукуй! Еще! Еще прибавь!

Кукушка улетела. Бабкин тотчас же начал подражать вещунье, да так искусно, что девушки доверчиво досчитали до трехсот. А когда разобрались, с шумом и хохотом высыпали на крыльцо, но он уже успел скрыться за деревьями.

Эта маленькая шутка помогла Васе освободиться от раздумья, и он стал просматривать газету. В ней было много новостей из соседних стран. Вот телеграмма из Софии: приехала делегация колхозников. Съездить бы туда. Посмотреть бы на все да рассказать о своем колхозе, о работе в саду, поделиться бы опытом, спеть бы свои и послушать их песни, потанцевать в кругу, поучиться чему-то новому.

Вот напечатано:

«Гости обедали в саду члена первого сельскохозяйственного кооператива…»

Адрес есть. Может, написать письмо?!.

И всю вторую половину дня Васю не оставляла мысль о письме в Болгарию. Он подбирал слово за словом: «Дорогой наш друг и товарищ! Пишем тебе…» Тот болгарин, конечно, пожилой. Надо на «вы»: «Пишем вам из Сибири, где при царизме разрасталось одно горе. Сейчас составляем письмо в колхозном саду. На яблонях наливаются плоды. Наша бригада…» Нет, о бригаде еще рано. Сначала о том, как все это зародилось… И Бабкин продолжал подбирать фразу, за фразой: «Есть один старик. По фамилии Дорогин. Он живет в тридцати пяти километрах от нас. С его легкой руки появились сады в здешней местности. Он был женат на ссыльной, которая боролась против царя. Ее звали… звали…» — Вася долго и тщетно припоминал. Нет, он никогда не слышал имени жены Трофима Тимофеевича. Вера не рассказывала о матери…

Пока что Бабкин решил сделать пропуск и снова перекинулся в свой сад:

«Мой отец все перенял от Дорогина…»

Мысленно Вася составил большое дружеское послание. Вечером все перенес на бумагу. В письме были строки не только о работе бригады, но и о полях, и о новых скотных дворах, и о второй колхозной гидростанции, и о матери, уже научившей доярок пользоваться электродоильными аппаратами, и даже о том, что Капа, заботливая звеньевая, уехала учиться в школу садоводов.

В конце письма он упомянул, что осенью опять будет охотиться на зайцев-русаков, на косачей и других птиц, которыми богата сибирская земля!

Шаров похвалил за письмо. Мать — тоже.

В бригаде ждали возвращения Капы, и все же ее приезд показался неожиданным. В беленькой панамке, в золотистой кофточке из вискозного шелка с короткими рукавами, в длинной юбке и в туфлях она выглядела выше и стройнее, и оттого ее узнали не сразу. По корзине, которую она несла, надев на руку, ее приняли за городскую домашнюю хозяйку, невесть каким путем появившуюся здесь, чтобы купить на варенье крупноплодной земляники. Бабкин окликнул ее:

— Гражданка, вы ко мне? Подойдите сюда.

— К вам, — отозвалась Капа, изменив голос. — Могу и подойти… товарищ строгий бригадир! — и расхохоталась.

Вася, покраснев, шагнул к ней навстречу; долго тряс ее руку, как бы извиняясь за грубоватый оклик. А она той порой шутливо упрекала:

— Не узнал, милый! А я-то думала: сохнешь по мне! Ха-ха…

— Где тебя узнать, — ты так переменилась!..

— В которую сторону?

— В хорошую, конечно…

Побросав корзины, сбежались девушки, и поднялся такой веселый гомон, что Васе не оставалось ничего другого, как отступить на несколько шагов. Он стоял и смотрел на Капу, мелькавшую словно в кругу хоровода.

Теперь кофточка на ней не разлезалась по швам. Похудела она, что ли? И лицом как будто стала светлее.

Капа спохватилась:

— Oй, девчонки, я ведь с грузом! Погодите! — И подалакорзину бригадиру. — Держи, Василий Филимонович!

В корзине оказались кусты земляники с незнакомыми ребристыми листьями, покрытыми как бы восковым надетом, и Вася понял, что это какой-то новый сорт. Заботится Капа, чтобы в саду были хорошие новинки!

Девушки без умолку звенели, и, казалось, никто никого нс слушал.

— Вечером наговоримся, нахохочемся, — прервала их Капа. А сейчас новоселы по земле тоскуют. — И позвала Васю: —Пойдем, бригадир, садить!

Они направились в тот квартал, где росли сеянцы березы и клена, где кудрявились кусты крыжовника, выращенного из семян, и где еще оставались незанятые грядки. Капа шла степенно и рассказывала, кивая на корзину:

— Петренко вывел. Называется этот сорт — Красавица севера. Я выпросила для развода…

Васи посматривал на свою спутницу. Ему казалось, что она с секунды на секунду упрекнет: «Ты же отворачивался от меня, а теперь глазеешь!» И все-таки он посматривална нее. Хорошо, что она вернулась, — поможет управиться с работой в саду, расскажет девушкам, чему научилась в школе садоводов.

А она, как бы ничего не замечая, продолжала:

— Есть там один молодой садовод. Тыдыев. Имя у него чудное — Колбак, по батюшке… Сапырович. Даже не сразу выговоришь. А так парень хороший. С виноградом работает. Нынче соберет центнеров пять! Тоже обещал мне саженцы. Правда, надо еще уговорить Петренко, чтобы разрешил отпустить, но это не твоя забота.

Кто бы мог подумать, что хохотушка Капа принесет столько радости?

Они пришли на место. Вася глянул на прямые ряды сеянцев березки, — вытянулись высокие! На будущую весну все уйдут в поля, где намечены новые лесные полосы. Глянул и тотчас же отвел глаза к сеянцам клена. Выращены Капой! Их тоже можно высаживать.

Ты что молчишь? — спросила Капитолина.

Думаю о лесных полосах.

— А я надеялась — обо мне!

— Ну и… о тебе. Ты ведь их садила! Все своими руками. Я вчера был в поле: твоя первая полоса — зеленая стена! Пшеница возле нее высокая да густая!..

Они принялись за работу. Бабкин сажал крохотные травянистые кустики. Капа поливала, приговаривая:

— Живите. Всеми корешками цепляйтесь…

Изредка подымая на нее глаза, Вася про себя отмечал: «Вот как переменилась! В школе обкатываются люди, обтираются, словно галька в реке…»

Когда они, закончив посадку, пошли к бригадному дому, он вдруг заговорил о Капином сынишке.

— Давно не видел его. Наверно, большой вырос?

— А какой тебе интерес до моего Вовки, бригадир? — игриво спросила Капа и, расхохотавшись, побежала в сторону земляничной плантации. — Я — к девчонкам…

Вечером они вдвоем перенесли в погреб корзины с ягодами. Работу закончили в темноте. Капа, чуть заметная, остановилась возле Васи, когда он закрывал дверь на замок, и сказала:

— Давай, бригадир, я, по старой памяти, съезжу на базар, — у меня на торговлю рука, сам знаешь, прибыльная! А мне хочется, чтобы у тебя все было хорошо.

— Поезжай. А к вечеру — сюда. Без тебя тоскливо, — шептал Вася.

Он хотел схватить ее и прижать к груди, но Капа увернулась от него, голосок ее прозвучал незнакомо строго:

— Не лапай. Еще затоскуешь! Куда деваться от беды! Ха-ха-ха… — И она исчезла в темноте. — Девчонки! Васька с обнимками лезет!.. Чего вы не окрутили парня? Тихони! Или для меня берегли?..

Бабкин долго стоял на месте, бесцельно повертывая ключ в руках. Лицо у него горело, холодная рубашка липла к спине.

А Капа, уже где-то возле бригадного дома, пела:

Вот и пойми ее, где она — настоящая!

Уехав с ягодами на базар, Капа не вернулась в сад. Вася встревожился: «Неужели проторговалась?..» Но в конторе его успокоили:

— Отчиталась до копеечки. У нее хорошая базарная сноровка! Послать бы еще…

Тут выяснилось, что Капа исчезла из Луговатки.

— Сынишку повидала, и ладно, — объяснила мать. — Пусть поработает на опытной станции: там деньгами платят! И два раза в месяц. А ее дело молодое, охота приодеться…

Бабкин жалел, что Капа исчезла, едва мелькнув в саду. Он подозревал, что этот внезапный отъезд чем-то связан с ее изменившимся отношением к нему, и ему было неприятно.