Седьмой прыжок с кульбитом

Глава 24

Глава двадцать четвертая, в которой мы в город изумрудный идем дорогой трудной

Машинально кивнув Антону, товарищ Иванов плюхнулся на стул. Потом схватил чужую кофейную чашку и махом выдул напиток. Одним глотком, будто воду. Баронесса на это не обратила никакого внимания. Более того, она озабоченно воскликнула:

— Влад, что случилось? На тебе лица нет.

Потеря лица считается страшным делом в китайском менталитете. Только насчет товарища Иванова я мог бы поспорить — во-первых, он далеко не китаец, скорее наоборот, а во-вторых, лицо у него имелось. Это лицо было похоже на лицо рыбы, выброшенной на берег. Однако отмечать такое сходство вслух я воздержался, лишь для Антона сообщил:

— Изменившимся лицом маркиз бежит пруду.

Парень не отозвался. Покончив с яйцом, он без промедления устремился вглубь салата, буквально погружаясь во внутренний мир блюда. Наверно, ищет там мишленовскую звезду. Отвлечь от этого занятия его могло что-то серьезное, нечто более важное, чем похождения лица представителя министерства культуры.

Выдохнув, Иванов ответил на вопрос исчерпывающе:

— Ты не поверишь, но мне приказали собираться в Германию.

— Да что ты говоришь? Как это мило! — обрадовалась она. — Очень неожиданно хорошо. Ты будешь у нас атташе по культуре?

Эта гипотеза Антона развеселила:

— Атташе по физкультуре, — буркнул он мне. — Тоже мне, нашелся культурный советник.

Товарищ Иванов как будто мысли прочитал:

— Не атташе, — возразил он, — буду у них руководителем оркестра.

И ткнул пальцем в Антона.

— Хм, — задумалась дирижерша.

— Хм, — зеркально отозвался парень, почесывая стриженую макушку.

Как и мне, баронессе такое назначение показалось странным. Когда представителя министерства культуры отправляют руководить провинциальным студенческим оркестром, хочется уловить логику. Она не улавливалась. И товарищ Иванов тоже в тему не врубался. Состояние пораженной Марии понять можно: управлять музыкальным коллективом непросто, здесь же надо что-то уметь. И знать, как оно работает. Это вам не советской культурой руководить.

А вот Антон информацию о назначении нового начальника принял более спокойно. По крайней мере, жевать не перестал. Видимо, после худрука в лице парторга, новость в лице Иванова ударом не стала. А что? Товарищ Косач был хорошим смотрящим, на сцену Малого зала не рвался. Да он из кабинета не вылезал, красавчик!

Девочкам такой подход нравился. Это просто здорово, когда начальство ни разу на репетиции не появилось. Шлифуй себе русские народные песни, а между ними, для души, монгольский рок разучивай. Может, и новый босс себя так поведет? Хотелось бы верить. Ладно, жизнь покажет.

Черт побери, а с чего это я так распереживался? Нас с Антоном словно местами поменяли — я волнуюсь, будто барышня перед первым свиданием, а он сидит спокойно, только жрет как голодный УАЗ «Патриот». Помнится, читал я фантастический роман о девочке, которая проснулась взрослой. В смысле, тело взрослое, а мозги прежние, детские. Она там, в рассказе, стремительно рушит свою жизнь. А я, в отличие от этой девочки, впал в детство. Но тоже рушу.

Тем временем Иванов, подозвав официанта, бросил:

— Стакан воды.

— Холодной? — официант, видимо, почувствовал резкое повышение статуса представителя министерства культуры, поэтому вел себя крайне предупредительно. — Без газа?

— Да, — кивнул новоиспеченный босс. И тут же поправился: — Нет, давайте бутылку боржоми. И еще кофе даме.

Таким голосом обычно объявляют не кофе, а «всем шампанского!», но Иванов выдал приказ тихим голосом, без всякой помпы. А затем обернулся к Марии:

— В среду, сразу после первомайских праздников, я должен прибыть в ростовский музыкально-педагогический институт, чтобы представиться руководству. Приказ о назначении отправлен фельдъегерской связью на имя ректора. В министерстве культуры я больше не работаю.

— А где ты работаешь? — баронесса выпрямилась и почему-то оглянулась.

— В музпеде, — увидев непонимание, Иванов повторил: — В ростовском музыкально-педагогическом. Там я теперь работаю педагогом.

Переварив сказанное, Мария фон Вагнер уподобилась товарищу Иванову. В смысле, тоже стала похожа на ту рыбу, что выбросили на берег. Короче, краше только в гроб кладут.

Антон перестал жевать и отложил вилку:

— Дед, я не ослышался?

— Вот, руководитель вашего оркестра товарищ Иванов, — подтвердил я. — Прошу любить и жаловать.

Парень поднял глаза на человека, ставшего центром внимания:

— Педагог от какой кафедры, простите?

Иванов нахмурился, вспоминая:

— Кафедра хорового дирижирования.

Пребывая в недоумении, баронесса жевала губами. И даже не поинтересовалась, умеет ли товарищ Иванов работать по специальности? А ведь управлять хором в оркестровой яме дано не каждому.

— Капец вам, ребята, — сообщил я Антону. — Станете ходить строем, а этот тип будет вами дирижировать.

Развернув накрахмаленную салфетку, свернутую в красивый конус, Антон промокнул губы. И прикрылся ею, чтобы не заржать. Тем временем товарищ Иванов гулко пил боржоми. Газ пузырился в стакане и шипел из носа, но он выпил всё. Видимо, вспомнил песню ирландских цыган «Down in one, down in one», что в переводе означает «Пей до дна, пей до дна».

Иванов выпил до дна, и налил еще.

— А что сказали неофициально? — Мария покрутила пальцем, словно набирает на диске номер телефона.

— Кто сказал? — насторожился Иванов.

— Ну, начальство из министерства твоей культуры.

— Ах да, министерство культуры! Это был начальник управления… по связям с общественностью, — облегченно выдохнул Иванов и приготовился врать вслед за этой ложью. Странно только, что передал он чистую правду: — Начальство сказало, что репертуар оркестра утвержден, надо следить исключительно за дисциплиной. С музыкой там всё в порядке — Надежда Козловская в декретном отпуске, но руководит оркестром по телефону. Антон Бережной все инструкции четко выполняет.

— Музыка хорошая, — согласилась баронесса. — Очень хорошая.

— Так-так, — буркнул мне Антон интонациями Коли Уварова, — значит наш парторг — всё? Мимо Германии пролетает, как пуля у виска?

— Да, — горько согласился я. — Как пуля над Парижем.

Такой ход сверху, что сделал товарищ Пельше, мне и в страшном сне не мог присниться. Хотелось как лучше, а получилось как всегда — из огня да в полымя. А ведь я многого не просил: всего-навсего не лезть в дела оркестра!

Наступила пауза, в которой все предались раздумьям. То есть Мария курила Мальборо, Иванов пил боржоми, Антон добивал свой обед, а я пытался понять, чего этим гамбитом хотел сказать Арвид Янович. И ведь прямо не спросишь! Свою роль в оркестре мне хотелось сохранить в тайне.

Тем временем к нашему столику приблизился небритый парень. Выглядел он лихо, лохмато и навеселе. Судя по всему, югослав и, скорее всего, хорват. Могу ошибиться, их там не разберешь. Как граждан Советского Союза за границей не различали и везде называли русскими, так и у нас народы Югославии называли кратко — югами.

И только юги могли шататься по гостинице вот так, по-простецки — в мятой футболке, спортивных штанах и гостиничных тапочках. Не все, конечно, но многие. Юги даже в подвал, где располагался ультрамодный ночной бар, ходили в таком босяцком виде. Тусили беззаботно, и девчонок клеили. Насмотрелся я в свое время, даже как-то в потасовке участвовал. Вот только Антону этого знать не надо, особо здесь гордиться нечем.

— Простите, фройляйн, у вас не найдется закурить? — на приличном немецком языке спросил прилично поддатый югослав.

Он даже поклонился, пижон. И ведь не знает, что год назад, в феврале 1971 года, обращение «фройляйн» запретили — в рамках борьбы за гендерное равноправие. По мнению феминисток ФРГ, слово среднего рода «фройляйн» с ласкательным суффиксом «ляйн» указывает не некоторую незрелость, и даже неполноценность дамы. Теперь величать «барышнями» разрешалось разве что операторов телефонных станций. Причем независимо от возраста, все они стали «фройляйн». А в германском обществе осталось одно обращение к женщине — «фрау», то есть «госпожа».

Однако возмутительна не отсталость югослава, а его дерзость. Мальборо на столе разглядел, стрелок хренов! А официанту заказать, значит, слабо? Или валюту на разживу копит, чтобы потом пропить? Нет, таких наглых надо учить. Мальчик приперся в ресторан исключительно бухнуть, ага.

Мария подняла затуманенный взор. Неожиданная новость от Иванова повергла ее глубоко в себя, вопроса югослава она не услышала.

Опережая баронессу, я небрежно заявил:

— Ноу смоки.

И махнул рукой, подзывая официанта. Одновременно с ним нарисовался мужчина в сером костюме и со стальными глазами. Ничего не предпринимая, он встал за спиной пижона в трениках. Хорошая позиция — если что, можно стукнуть по башке кулаком. Или по шее, это уже неважно.

— Вот этому господину пачку «Новости» и спички, — распорядился я. — Запишите на мой счет.

А что, «Новость» — нормальные сигареты за восемнадцать копеек. Беленькие, с бумажным фильтром, такие сам Брежнев покуривает. Правда, для Леонида Ильича сигареты «Новость» делают на фабрике «Ява» по отдельной технологии, и набивают отборным табаком из листа верхних побегов вирджинии. Но это уже детали не для широкой аудитории.

Официант повел югослава к буфету. Глядя вслед, я раздумывал: а не придавить ли стрелка испугом? Ну, чтобы наглец не вздумал вернуться. Но не стал этого делать, испытывая некоторое сожаление. Все-таки люди здесь отдыхают и кушают, лишние запахи им ни к чему.

— Эй, полегче на поворотах, — отвлекся Антон от наслаждения антрекотом. — А ежели дружки этого перца набегут, да начнут в мою сторону руками махать? Вон их целый столик сидит. А у меня, между прочим, спина еще побаливает. И нам скоро дистанцию на стадионе бежать. Борьба за честь института важнее твоей борьбы за справедливость!

Вот тут парень прав. Хватит уже скандалить, иногда это череповато фейлом. Неприязнь к наглецу сменилась злым раздражением на самого себя. В разведшколе учат управляться с эмоциями, только кто ж меня туда пустит? А к штатному психологу Зое Острожной обращаться не хочется, тайной для Уварова такой визит не останется.

Вот чего я лезу не в свое дело? Поиски справедливости всегда заканчиваются плохо для любителей этого спорта, а больше всего зла достается любителям делать добрые дела. Это железный закон, и второе уравнение Максвелла верно не только для физики. Как ни крути, но увеличение магнитного поля справедливости порождает вихревое поле зла. Так что проехали, пусть юг живет.

Товарищ Иванов проследил мой взгляд, и покосился удивленно. Видимо, почуял внутренне напряжение и вовне направленную агрессию, у спецов такое умение развивают. Но решил оставить всё как есть. Повинуясь его незаметному жесту, мужчина в сером костюме испарился.

— Не любишь стрелков? — хмыкнул Иванов.

Мне хотелось уточнить, что не люблю нахалов, но отвечать не стал. Антон же вопрос просто проигнорировал — с видом занятого человека он кушал.

Нет, стрелков я понимаю и сам бывал в их шкуре. Просить закурить у товарища — рядовое дело. Даже Леонид Ильич частенько перехватывает сигаретку у охраны. Так бывает, свои часто кончаются. А курит он много, каждые полчаса. Короче, если бы подошел сам Брежнев, стрельнуть сигарету можно. Но вот так, в тапочках, внаглую подкатывать к баронессе — явный перебор.

— Дед, да ну его нафиг, — индифферентно отозвался Антон. — Никто не умер, и сигареты эти не твои.

А в самом деле… Нет, с нервами надо что-то делать. В последнее время меня мало кто понимает, и я сам не особо врубаюсь. Какое мне дело до югослава? Пусть живет, ему воевать еще. Пройдет немного времени, этот парень сильно состариться не успеет, как Югославию начнут рвать на куски. Страна распадется на цепь пылающих островов, где бывшие братья по разуму примутся резать друг друга со страшной силой. Под руководством ООН, естественно. И мир забудет о югославских строителях, славящихся своим мастерством. Быстро, качественно, надежно — кому это надо?

Иванов мысли читать не умел, однако хмуро прищурился:

— Не простой ты парень, Бережной. Ох, не простой…

— А я тебе что говорила? — перебила его баронесса, по-новому взглянув на Антона. — Нет, нечего с ним хороводы крутить, надо все прямо излагать. Тем более, ты теперь его начальник и педагог.

— Чую, наплачусь я с ним…

Закончить мысль Иванов не успел. Из-за колонны вынырнул мужчина в сером костюме и зашептал что-то ему на ухо. Как ужаленный, Иванов подскочил.

— Прости, но меня снова вызывают к телефону.

— Опять Кремль? — ахнула Мария.

— Какой еще Кремль? — удивление Иванов выглядело совершенно неубедительно.

— Ну не Смольный же!

— С чего ты решила?

Конечно, телефонировали оттуда. Только высокий начальник может припомнить важную мысль, недосказанную пять минут назад. Вспомнить, и перезвонить.

Запихивая в карман чужой «Мальборо», Иванов глянул на дирижершу дикими глазами:

— Скажешь тоже, Кремль, Смольный… Просто важный звонок по работе.

А затем умчался.