Глава 45

Глава сорок пятая, в которой если хочешь — можешь стать Буденным. Хочешь — лошадью его


Третье место — это достойный результат, который стоило отметить. Весьма кстати оркестр повезли на ужин в поселок, что расположился за городом. Там жили родственники Ули Тулаевой, и возражений слушать они не стали.

— Какая ночевка в автобусе? Девочки, вы чего? Вам надо помыться и костюмы погладить, — заявила они. — Завтра у вас праздничный концерт!

Поселок оказался обычным селом в степи. На овечек и лошадок туристы смотреть не стали, а вот верблюдами полюбовались. Осторожно и издалека. Очень уж они большие, эти калмыцкие верблюды, не меньше слонов. И какают не хуже, чем слоны.

Поселок обычный, только ужинали в шатре — это такая большая палатка. И если чукча ждет рассвета в чуме, то калмыки ночуют в кибитке. В смысле, раньше ночевали так, сейчас-то калмыки живут в обычных домах. А деревянная рама, обтянутая войлоком, иначе называется юртой. Эдакая большая однокомнатная квартира-студия, только круглая. И стоит она здесь для таких вот гостей.

Традиционным калмыцким ритуалом является кормление огня, и нашим туристам его показали. Процедура выглядит просто — если у калмыка есть молочная водка и костер, то несколько первых капель он отдает огню, задабривая таким образом древнее божество. И соответствующий тост Антон записал дословно: «Пусть лошадь стоит в седле постоянно, и да не позовут хозяина в суд. Пусть милует нас дух Чингис Богдо-хана».

Во время праздников приняты другие жертвоприношения, когда люди бросают в огонь жир и бараньи кости. Так делают и во время прочих важных событий, вроде свадеб, рождений и погребений. Кормят огонь исключительно мужчины, и делают это только правой рукой. Таков порядок. По крайней мере, Жанне не разрешили кормление огня, а молочную водку предложили принять внутрь.

Описывать таинство еды Антон не стал, поскольку чувства прекрасного у него нет. Смотреть глазами может, руками трогать может, а понимать не может. Не дорос. А ведь калмыцкая баранина особенная! Она не имеет специфического запаха из-за особенностей местной травы. Единственное, что парень упомянул из поданных блюд, так это овощной суп на бульоне, мясо вареное, кисломолочные продукты, в том числе слабоалкогольные, и жирный чай с молоком.

После глотка шампанского очень хорошо пошло красное вино, которым отдарились ингушские танцоры — перед самым отъездом притащили целый бурдюк. Настойчивые ухажеры, блин… Но что такое бурдюк вина на большую компанию? Так, только мясо запить. Засиживаться не стали, после ужина разошлись. Как говорилось в учебниках моего детства, «усталые, но довольные, туристы возвратились домой». То есть оркестранток разобрали по хаткам, а мужчин отправили в Дом колхозника.

Убранство гостиничного номера на десяток человек напоминало казарму с тумбочками в ряд и центральным проходом между спартанскими койками. Однако описывать гостиничные изыски Антон не стал, ограничился цитированием лаконичной фразы водителя Икаруса: «бедненько, но чистенько». Половина коек пустовала, и водитель выдал еще одну сентенцию: «что соседей нет — это хорошо. А вот что нет соседей с детьми — это повезло».

Братья Сиротины, посвежевшие после душа, неожиданно предложили пройтись и догнаться пивом. Мысленно Антон чертыхнулся: найти пиво в чужой деревне вряд ли выйдет, а вот приключения на свою задницу — запросто. И не только на свою, в выходной вечер на любой улице полно гуляк, которым некуда девать энергию.

Можно было бы забить. Но подобные вояжи чреваты тем, что вызывают эффект обезьяньей лапы, когда сопутствующий ущерб может превысить полученную выгоду. Пришлось напрягаться и давить эти желания в зародыше.

— Пора спать, — выпустил Антон «лучи добра».

Водитель Икаруса широко зевнул, и рухнул на койку как подкошенный. Вова Свиридонов и так уже спал, а вот таксист Денис, вытирающий мокрую голову полотенцем, удивился:

— Даже мне спать захотелось, а братьям хоть бы хны!

Братья, превратившиеся в сонных мух, продолжали настаивать на своем — то есть собираться на гулянку. Пришлось давить живчиков еще одной порцией:

— Всем пора спать!

Перед отъездом в командировку Антон выучил наговор от вредных насекомых, изгоняющий муравьев, клопов и прочих Эдиповых комплексов. Анюта с него не слезла, пока от зубов не стало отскакивать. Так что произнес вызубренное тихим голосом, и собственный сон прошел как сон, его даже можно назвать монотонным. А если прямо говорить эзоповым языком, то односпально звенел колокольчик.


С утра местные отправились на первомайскую демонстрацию, а оркестранты от предложенной чести уклонились. У них нашлось более важное занятие — расстановка и наладка аппаратуры на сцене. Процесс этот не быстрый, одних колонок целый воз. Еще микрофоны, барабаны ударной установки… Дел полно.

Как раз управились к началу торжественной церемонии награждения. Получили свою грамоту, и уселись смотреть гала-концерт лауреатов конкурса. Бабушка Ули Тулаевой оказалась непростым человеком, даже очень. Она сумела построить жюри, чтобы поставить нас в самый конец очереди. Это нарушало негласные правила, концерт обычно завершают золотые победители конкурса.

И еще эта бабушка, блестя нагрудным знаком «Почетный работник жилищно-коммунального хозяйства», объяснила Уле, почему нам не дали первое место.

— Посуди сама, — сказала дарга в приватной беседе. — Кто такая эта Люлька? Ни разу не звезда и не лауреат никакого конкурса. Да, девочка хорошая, номер оригинальный, выступила отлично. Но таких талантов здесь полно! В любого пальцем ткни, не промажешь. А когда явных преимуществ нет, начинается политика. Поэтому первое место отдали кубинскому коллективу, а второе — монгольскому. И попробуй поспорь, танцоры-то отличные! Так что радуйтесь, дети мои, что третье место отхватили. Можно прямо сказать, это победа.

Сразу после церемонии награждения наши педагоги свалили в аэропорт, в надежде поменять билеты на дневной рейс. Девчонки выдохнули — теперь никто не помешает оркестру сменить музыку и танцы. Собственно, вчерашний репертуар повторять никто и не требовал, ведь концерт назывался «праздничным первомайским». Так оно и вышло, все танцевальные коллективы поменяли костюмы, при этом исполняли по два новых номера, а на бис так и больше.

Международный конкурс разрушил сонный покой провинциального городка, на неожиданный концерт набежала целая толпа местного народа. Зрителей и вчера было много, а сегодня случилось столпотворение. Не специально к нам из Улиного поселка, а вообще. Да, это не отчетно-выборная конференция, это целое событие. Но и мы, ростовские артисты, не подкачали.

Душную гримерку за сценой наши девушки отвергли. А зачем? Концертные костюмы они надели еще в поселке. И пока мужчины возились с техникой на сцене, окончательные штрихи боевой раскраски навели в автобусе. Без толкотни и паники, благо занавески на окнах висели.

А вот когда оркестрантки гуськом двинулись на сцену, в одеждах тюльпановых оттенков, зрители выпали в осадок. Дело в том, что настоящих калмыцких или монгольских нарядов в костюмерной института не оказалось. Одной Уле Тулаевой удалось выглядывать аутентично, потому как имела свой личный «бииз». Длинное красное платье с широкими пузырчатыми рукавами могло показаться обычным, если бы не орнамент на груди, подоле и рукавах. Расшитый золотой и серебряной нитью, а также атласными лентами, орнамент переводил одежду в разряд носимого искусства арт-а-порте.

Однако голь на выдумки хитра — если в костюмерной музпеда не нашлось нужных нарядов, это не означает, что там не было ничего другого. Нет, приличный выбор там имелся. Анюта нырнула в интернет, где обнаружила совет: суть косплея заключается не в полном копировании образа, а в том, чтобы перенять характер персонажа, почти стать им. В некотором смысле это такая форма актерского мастерства.

Различные цветные ленты Нюся изыскала — атласные, шелковые и парчовые, драгоценные нитки тоже. Даже искусственный жемчуг раздобыла. А швейная машинка «Зингер» в костюмерной была, и при ней обученная специалистка. В основном она занималась ремонтом имеющегося гардероба, но умела покроить, пошить и вышить.

При наличии рукастых помощниц выбранные костюмы народов мира стали быстро преображаться в монгольские. Или калмыцкие — кому как нравится. Единственное что пришлось докупать, так это головные уборы — круглые шапочки из бархата навроде тюбетеек, только крепкие.

А самый нарядный монгольский костюм Анюта придумала себе. Первое, что бросалось в глаза, это высокие сапоги со шпорами. Выше них — кавалерийские бриджи с кожаными вставками между ног. Видимо, архетип Анки-пулеметчицы не давал ей покоя. Белую рубаху скрывала кожаная безрукавка, туго перехваченная ремнем. Завершал образ маузер К96 в деревянной кобуре, что носят как дамскую сумочку, на длинном ремешке через плечо.

Вишенкой на торте была бы красная революционная косынка, но ее, как искажающую картину, пришлось заменить стандартной плоской шапочкой. Сверху всего этого экстерьера планировался длинный вязаный кардиган, однако его вычеркнула слишком теплая погода.

Для Антона и Федота нашлись шелковые цветастые халаты, скорее узбекские, чем монгольские. Но поскольку все азиаты носят какие-то халаты, сошло и так. Ну а самым монголистым на сцене оказался Кот. Для этого ему пришлось разуться и снять футболку. Оставшись босиком и в одних кожаных штанах, он весьма органично смотрелся возле огромного барабана, лежащего перед ним на коротеньких ножках.

За спиной мускулистого монгола красовались два высоких барабана, стилизованные под двухсотлитровую бочку. Это добро Нюся изыскала через интернет в последний момент. Сценарий предполагал, что на рабочем месте Кот будет двигаться с колотушками в руках. То есть пританцовывать в боксерском стиле, а временами поворачиваться и наносить сочные удары по бочкам. И при этом поражать воображение зрителей женского пола, демонстрируя бицепсы, трицепсы и развитые мышцы спины. Ну а что, пусть посмотрят. Когда они еще увидят настоящую монгольскую фигуру?

Во время последней репетиции перед отъездом Нюся сказала ему вполне серьезно:

— Послушай меня, парень! Кому-то твоя работа может показаться легкой — мол, стой себе, и лупи по барабану в заданном темпе. Что поделать, про бас-гитаристов и бас-барабанщиков могут тупо шутить бесконечно. Только неоспоримым фактом является то, что хороший игрец на басу ценится везде.

— Даже вот так? — Кот переглянулся с Федотом.

— И запомни, — веско бросила она, — хард-рок — это не хардбасс!

— А что такое хардбасс?

— Фигня, — отрезала Нюся. И тут же подлила мёду: — У тебя получается, я вижу. Мы команда! Басовая секция, включая Варю и Женьку, создает фундамент, на котором держится композиция. Наша задача — качать и поддерживать драйв. Мы исполняем нужный ритм со своей динамикой, чувством и расстановкой. Про хитрости и фишки я уже не говорю. И наша музыка звучит предельно уверенно, когда инструменты гармонируют с барабанными партиями. Бас-гитара и барабаны создают настоящую стену, наполняя бит раскатистым грувом. Всё понял, Котик? Тогда вперед, на баррикады!

Вот только в первой композиции работы для Кота не сцене не было. В народном стиле Уля Тулаева исполняла калмыцкую песню «Цаган Сар», посвященную празднику Белого месяца. Оркестр тихонечко подыгрывал, основной аккомпанемент шел на синтезаторе. Песня «Цаган Сар» пока малоизвестная, но душевная. Народной любимицей калмыков она станет в девяностых, а сейчас — чистый флешбэк из будущего. Ритмичная и даже зажигательная, песня предлагала «петь и танцевать, вихрем кружась». Праздник Белого месяца знаменует собой приход весны, а Цаган Сар является символом обновления всего живого. Именно с этим праздником связано традиционное калмыцкое приветствие «Увляс менд hарвт?», что буквально переводится как «Хорошо ли вышли из зимовки?».

Текст песни не маленький, вот его суть:


Белый месяц, белый месяц,

Чаем сделаем подношение,

Молочную водку в огонь брызнем,

Всем народом отметим Белый месяц.


Выступление приняли тепло, даже жарко, но с некоторым удивлением: а где же танцы, что «вихрем кружась»? Испытывать терпение зрителей никто не собирался, танцы тут же последовали. Сначала из-за кулис вытащили огромные барабаны, возле которых встал босой монгол Кот. Сара Гольдберг надела бас-гитару, а потом с одной стороны кулис вышла Люлька с саблями, с другой стороны — Анюта с нагайками.

Оркестр, выкрутив громкость до упора, ударил по ушам зрителей рваным ритмом хард-рока. А Антон затянул песню угрожающего содержания. Делалось это убедительным низким голосом на чистом калмыцком языке:


Если львы придут, будем воевать до конца.

Если тигры придут, будем бороться и сражаться.

Если слоны придут, будем биться с яростью.

Если люди придут, будем драться и убивать.


Женский хор отзывался не менее устрашающими звуками. Мрачными, однотонными и агрессивными:


У-у-у…

У-у-у…

У-у-у…


Дальнейший текст в изложении Антона выглядел еще более грозным. Главный герой в нем честно предупреждает: «если у вас злые намерения, мы дадим отпор».


Если вы настигните нас — мы будем биться до смерти.

Если будете роиться — мы разбросаем вас в стороны.

Если вы прилетите — стрелами вас закидаем.

Если придёте ногами — изрубим мечами.


Бэк-вокал в стороне не отсиживался. Переполненные зловещим негодованием, они работали все как один:


У-у-у…

У-у-у…

У-у-у…


Ну и заканчивалось всё крайне воинственными призывами:


Давайте скакать со скоростью сокола,

Давайте будем отважными как волк,

Давайте впечатаем копытами ваших коней,

Подавим вас храбростью Великого Хана!


Одновременно с нарочито грубым мужским вокалом Антона, Сеня с Нюсей показывали чудеса фланкировки. Одна мастерски управлялась с шашками, другая — с нагайками. Выплясывали так, что пыль столбом стояла. При этом ловко вертели не только инструментами, но и сапожками. И еще попками вертели с изящной грацией, что вносило особое оживление в зале.

Девичьи сапожки выбивали пыль из сцены в буквальном смысле этого слова, подметать ее организаторам и в голову не пришло. С другой стороны, пыльные столбы повышали зрелищность танца. И даже если бы в арсенале оркестра имелась дым-машина, то нагнетаемый ею туман не сгодился бы и в подметки степному натуральному продукту.

Финальный аккорд вызвал бурю восторга. И непонятно, кому хлопали больше, танцорам или музыкантам — калмыки знают толк и в том, и в другом. Они любят воинственные гимны, транспортные эпосы, баллады о любви и просто хорошие песни. Все как у всех, в этом смысле разные народы весьма похожи.

И пока танцоры приходили в себя, Уля прочитала калмыцкую балладу про любовь.


Вымытые росой три яблока

Чем ближе к концу, тем слаще.

Сказанные тобой три слова

Не выходят из моей души.


А далее слово перешло к мускулистому монголу. Четверостишье из гимна о богатырях он выучил недостаточно, поэтому вытащил шпаргалку. Но прочитал четко, чисто по-монгольски:


Так сильно сжимала нагайку рука,

Что выступил из нагайки сок.

Из шкуры трехлетнего быка

Сердцевина ее сплетена.


Непритязательные слова произвели фурор в зрительном зале — упомянутый монгольский эпос о богатырях оказался хорошо знакомым. Зрители аплодировали так, что вскочили с мест. Момент накала страстей следовало ловить, Антон кивнул Женьке. Та палочками отстучала такт. И первый аккорд мощного вступления отбросил зрителей обратно на лавки. Дело в том, что Вова Свиридонов прибавил звукового давления, хотя казалось, что дальше некуда.

Казалось, но нет, в металлическом ключе можно еще жоще. Варвара подпрыгивала возле кубинских барабанов, Кот размашисто трудился натуральным молотобойцем, а низы бас-гитары резонировали с поджилками буквально у всей публики, включая выпивающих в буфете мужчин. Скользя между кишок, вибрация проникала в желудки независимо от того, чем их наполняли — молочной водкой или портвейном «Агдам». При этом ноги граждан самопроизвольно пускались в пляс.

Женька Иволгина отжигала по-взрослому, а между делом еще и фокусы показывала. Она научилась мастерски форсить — ловко крутить меж пальцев барабанную палочку, изображающая лопасть вертолета. Какой барабанщик без этого трюка? Кто не умеет, тому должно быть стыдно, ей богу.

Звуки виолончели и скрипок, пропущенные через хитрый темброблок, приобрели характерный для традиционных монгольских инструментов тембр — колоритную окраску моринхура и топшура. Хор тоже старался, уйдя на второй план — с этого момента к роли вокалистов приступили танцоры-казачки.

Первоисточником для музыки жесткого металла послужила народная калмыцкая песня о любовных проблемах и неудачных свиданиях. По сложившейся традиции, Анюта работала в нижнем регистре контральто, а Сеня в оперном стиле летала везде, от меццо-сопрано до колоратурного сопрано. И даже забиралась выше, в фальцет.


Вышла синяя луна,

Ночь стала светлой.

Нет моего любимого,

Стихли звуки домбры.


Моя собака рядом сидит,

Серые гуси гогочут.

Мой единственный любимый убегает вдаль.

Почему же ты так делаешь?


Кроме аплодисментов, шутливая песня вызвала хохот и свист. А это означало плотный контакт с аудиторией, который следовало укреплять.

Следующая композиция, более медленная и тягучая, призывала почитать вечное синее небо, поклоняться и лелеять мать нашу землю, белой луне шептать желания, и великому солнцу молиться с искренней верой. «Мощь синей Монголии призывая, споём припев…».

Как ранее говорила Уля Тулаева, монгольские слова для калмыков труда не составили. А лауреат конкурса, танцевальный коллектив из Улан-Батора, вдруг полез на сцену в полном женском составе. Ну а что? Песня знакомая, танец разучен. И дальше концерт так и проходил, в сопровождении монгольских танцорок. Глядя на это, в проходах тоже начали выплясывать. Конечно, после первомайской демонстрации люди пришли поддатые, и здесь еще хлебнули молочной водки. В честь праздника солидарности трудящихся такое можно, почти не грех, только не в этом дело. Дело в том, что концерт удался. И совершенно не жаль, что часть репертуара до зрителей не дошла.

Худсовета сегодня не было, и слава богу. Но не поэтому, а по причине постоянных повторов на «бис» зрители не услышали обязательных хитов этого времени: «Не надо печалиться, вся жизнь впереди», «Не плач, девчонка», а также «Увезу тебя я в тундру». Ну и, конечно же, не было плясовой разухабистого Хиля «Потолок ледяной, дверь скрипучая».

Мало кто знает, что основой для песни Хиля послужила стихи испанского поэта Хавьера Линареса. Свой страх перед русской зимой этот военнопленный из «голубого легиона» выразил со вселенским ужасом. Испанский подстрочник выглядит так:


С потолка свисает лёд. С ужасом прислушиваюсь к скрипу двери.

За шершавыми стенами поджидает колючая тьма.

Там — обмороженная мертвенная пустыня,

И из окон избушки вырывается выморочный синий пар.


Ничего такого русский слушатель в веселой песенке Хиля не слышал. А это в очередной раз подтверждает: что русскому хорошая зима, то иностранцу Шольц. Что же касается испанского добровольца и прочего евросоюза, пришедшего на нашу землю под гитлеровскими знаменами, то прошлого урока им явно было мало.

Загрузка...