Ранней весной отправился я в соседний район за клюквой. В селе взял проводника и договорился с шофёром. От села до клюквенных мест было около восемнадцати километров. Неожиданно нас резко подбросило и машина заглохла. В лесу пахло снегом и прелью. Пока шофёр искал поломку, мы слушали тайгу. Тихо-тихо до звона в ушах…
— Тэк-тэк-тэк, — послышался в стороне негромкий деревянный стук.
— Тише, — прошептал проводник, — глухарь токует.
В моей жизни это была первая песня глухаря, о которой я много читал и слышал.
«Тэк-тэк-тэк». Пауза. Вновь: «Тэк-тэк-тэк»… Темп стука ускорялся, переходя в дробь, после которой в лесу раздался странный звук: не то скрежет, не то скрип и… тишина. Потом снова: «Тэк-тэк-тэк». И всё повторилось.
— Бба-ббах! — внезапно резко и громко трахнуло в той стороне, где токовал глухарь.
— Аа-а-ах! — испуганно вскрикнуло предрассветное эхо…
…Послышался хруст веток, скрипучий звон ледяной корки, шуршание снега — и перед нами появился с ружьём за плечами, с сияющей улыбкой и с чем-то чёрным, пушистым в руке… наш шофёр.
— Видали! Килограммов десять! Слышали бы вы, как он пел! — возбуждённо затараторил он.
— Так это ты убил его? — зло спросил проводник.
— Ты что, дядя Иван? Я же… — он не договорил, удивлённо посмотрев на нас, и небрежно бросил в кабину убитого глухаря.
Я глянул на птицу. Чёрные, с зеленоватым отливом перья были измяты и облеплены красным от крови снегом. Трудно было узнать в ней пернатого исполина наших лесов. И всё-таки это она несколько минут назад пела свою странную песню. Песню весны и рассвета.
Высадив нас, шофёр уехал, а мы, пройдя с километр по полному бездорожью, вышли на болото. Верхний слой мха вытаял, но нижний был ещё скован льдом. Всё пространство было усыпано клюквой. Собирать её весной гораздо легче, чем осенью. Однако работа продвигалась медленно. Всё слышалась мне оборванная выстрелом песня, а густо рассыпанная по кочкам ягода напоминала застывшие капли глухариной крови.