Шепот, что уничтожил мир

Глава 11. Родительская Любовь

Большинство знаний о старом мире было утеряно, и даже современная история Зерейского Края рискует разделить ту же судьбу. В моей личной библиотеке, я собрал все остатки знаний, что смог найти, дабы сотворить произведение, которое вы сейчас читаете.

Мне стоит выразить признательность где должно, ведь эта работа не была бы возможной без помощи моей любимой дочери Каслин. Я горд своей девочкой, и я уверен, что у нее будет яркое академическое будущее!

Хладное белое древо жгло ее тощие ступни. Древнее строение было тусклым и безжизненным, населенным робкими привидениями, но оно было гостеприимным для дочери коллекционера. Сильнее обволакивая плечи в одеяле, она подняла дымящийся ковш с печи. Цветы и травы ожидали ее, измельченные и раздавленные на дне чашки. Горячий всплеск выпустил их успокаивающий запах — смесь утренней росы и лезвенных листьев.

Горбясь, нога на ноге, она держала чашку меж ладоней. Ее обезвоженные губы расползлись в робкую улыбку, лишь теплота трав коснулась ее ноздрей. Простое удовольствие казалось сокровищем.

Каслин сидела, наслаждаясь утром острова. Ее лекарство начало срабатывать, подавляя жесткую дробь в висках. Лишь боль в ее голове притихла, блаженное вялое чувство заняло ее место. Это был самый долгий сон, что у нее был за длительное время, и Каслин не была уверена, закончился ли он. Она взглянула в сторону открытого окна, в сторону звуков берега.

Реальность захлестнула Каслин, обострив ее чувства. Она вздрогнула, пролив немного жидкости на стол. Осознание пришло, но не облегчение. Каслин фыркнула, натягивая одеяло на свое голые коленки.

— В следующий раз входи через дверь, — она сказала, отвернув свои желтые глаза.

— Следующего раза не будет, — спокойно ответил Ирин, сидя на подоконнике. Неуклюжая корзинка была у его ног. — Мы скоро выдвигаемся.

— Ясно… Подожди снаружи, я не одета.

— Я пришел не чтобы торопить тебя.

— Тогда что тебе надо?

— Поговорить.

Она поерзала в одеяле, пряча свои уязвимые нагие плечи. Ее сердце стучало, она не знала, куда спрятать глаза. Ирин был тих, растягивая муку Каслин. Сжав теплую чашку ногтями, она не могла терпеть это молчание.

— Пришел судить меня? — она спросила.

— Ты боялась этого с той самой луны, что мы встретились.

— И поэтому ты решил сделать мой кошмар явью?

— Рабочее лекарство всегда горькое. Ты должна знать это лучше меня.

— Что ты хочешь от меня, Ирин? Тебе нравится смотреть, как я теряю нервы?! — нервно выпалила Каслин. — Тебе правда это нравится?

— Ты таишь обиду.

— И что если? Моя жизнь была в порядке, пока я не встретила тебя.

— Была ли?

Губы Каслин сжались. Кипение воды в печи, рокот соленых вод снаружи; спокойные звуки стали какофонией хаоса. У нее был ответ, и она ненавидела его. Ирин был спокоен как всегда. Она и это ненавидела.

— Ты разгадал, что происходит, не так ли? — спросила Каслин.

— Еще до бури.

— И? — она робко спросила, ожидая его вердикт.

— Я вижу, как ты разрушаешь себя. Остальное менее важно.

— Похвально думать, что я делаю это для тебя… — проворчала Каслин. — Почему тебе не все равно, Ирин? Я функционирую, я делаю свою работу, какая вообще разница, что я чувствую?

— Потому что я знаю твою боль.

— Избавь меня.

— Тебе хотелось бы повернуть время вспять, но ты не можешь. Призраки прошлого лишь отравляют тебя. Когда-нибудь, тебе придется их отпустить.

— Ты отпустил своих?

— Нет.

— Ты пытаешься научиться… уча меня?

Ирин медленно кивнул. Казалось, он не изменился. Все тот же угрюмый вид, стоическое выражение лица, гордая осанка воина. Однако Каслин почувствовала облегчение, будто бы его броня опала. До этого, он был неуязвим; теперь он впервые не был. Впервые она была не против его присутствия.

Ее руки расслабились вокруг чашки.

— Хочешь травяного чаю?

Массивный экир был в раздумии. Каслин приблизилась к печи, наполнив еще одну чашку. Это неловкое молчание, оно до сих пор переносилось с трудом, она до сих пор чувствовала себя дергано. Время плыло слишком медленно, и Ирин не спешил. Он спокойно сел за стол.

— Ты выпустил ее эссенцию, так? — нарушила молчание Каслин.

— Так.

— Я никогда больше не смогу ее призвать, знаешь ли.

— Мертвые должны оставаться мертвыми, — прямо сказал Ирин.

Каслин вздохнула.

— То есть ты до сих пор осуждаешь меня?

— Тебе больно. — Ирин пожал плечами. — Я не знаю лучшего решения. Я не могу тебя судить, пока не узнаю его.

— Ты прямо побуждаешь меня раскрыться, — кисло сказала Каслин, отдав ему чашку бодрящего напитка. Она села напротив, укутавшись в одеяло.

— Знать тебя не имеет значения для миссии.

— А после миссии, Ирин? Представь, что мы не умрем, что ты будешь делать тогда?

— Цель миссии искоренить Азму. Либо сделать первый шаг на пути, — сказал он, понюхав чашку около носа. Его пальцы, похоже, не ощущали жара. — Я не знаю подводных камней. Я не знаю последствий.

— Ступая в неизвестное, вот так просто… Скажи мне одну вещь, только честно.

— Валяй.

— Ты вообще планировал вернуться?

Ирин притих на мгновение. Взяв чашку, он вылил его содержимое себе в глотку, это заняло лишь пару сердцебиений. Каслин подняла бровь. Он даже не вздрогнул от дымящегося жара. Поставив пустую чашку обратно на стол, Ирин сказал,

— Миссия это все, что осталось у меня в жизни. Ответ «нет».

— Замечательно… — проворчала Каслин, закопав подбородок в складки одеяла. — О нас ты не подумал, не так ли? У нас, думаешь, тоже ничего не осталось?

— Вам судить.

— Удобно говорить, когда не осталось способа покинуть остров. Ты отпустил Ужу, помнишь?

— Чего ты от меня ожидаешь?

Она вздрогнула под его присутствием. Его взгляд был тяжелым, всегда тяжелым, но в этот раз она встретила его. Она глядела в ответ, набираясь смелости, чтобы сказать это. Она знала, что либо сейчас, либо никогда.

— Я хочу, чтобы ты лучше относился к Яне.

— Я отношусь к ней согласно ее исполнению и поведению, — сказал Ирин. Казалось, что вопрос озадачил его.

— Только вот она не твой солдат. Она просто потерянная девчонка.

— Это не меняет фактов. Для нее нет пути назад.

— И из нас всех, она последняя, кто заслуживает погибнуть. Не мог бы ты… хотя бы попытаться быть мягче с ней?

— Я подумаю.

Ирин поднялся. Он просто пошел обратно к окну, будто бы попрощался. Но Каслин поймала его голосом — дрожащим, но решительным.

— Ирин, пообещай мне. Дай мне слово.

— Обещание за обещание.

— Чего ты хочешь? — подозрительно спросила Каслин.

— Завяжи со своей зависимостью.

— Я…

— Ты спала достаточно. Настало время проснуться.

Она не могла понять, почему эта просьба покорежила ее так сильно. Это казалось навязчивым, тревожным, будто бы ее отрезали от базовых потребностей. Ее глаза были на сумке. Она не видела желтого шприца, но она знала, что он был внутри, и это манило ее. Этим утром она еще не сделала укол.

Прежде, чем ее мысли закрутились, шаги экира раздались возле окна. Они быстро вернули Каслин в реальный мир. Ее мятежный ответ покинул губы без разрешения.

— По рукам… Я согласна.

— Я даю тебе слово, — ответил Ирин. Минуя подоконник, он пододвинул комически нелепую корзину в середину. — Мелкая зараза передает привет.

— Подожди…

Он взмахнул своим плащом с рукавами, уйдя так же внезапно, как и пришел. Кусая угол своих губ, Каслин поднялась, шагая по пыльному ковру. Она прищурилась, адаптируясь к яркосвету. Корзина была перед ней.

Плетенная из веток, с кучей любви и не такой уж кучей умения, корзина трещала под весом островных фруктов. В этот момент Каслин поняла, как давно она не ела. Ее рычащий живот, мокрые губы — эти чувства были странными, будто бы часть давно забытого места под названием реальная жизнь. Между фиолетовыми фруктами в жесткой кожуре, была маленькая записка. Моргнув, Каслин аккуратно развернула ее своими ногтями. Она едва не засияла, прикрыв свои губы и быстро оглянувшись вправо и влево, будто бы опасаясь, что кто-то увидел ее естественную реакцию.

Там была картинка гротескного птерикса в шляпе, халате и тапочках. Остров, лезвенные деревья, множество звездочек и сердечек. И в самом центре, сообщение гласило,

«Поправляйся, лапшинка!»

Хрустальный сосуд был почти наполнен кровью.

Она скользила ногтями вдоль шланга, облизывая свои жаждущие губы. Она чувствовала пульс алого нектара, его манящее тепло. Без рубашки, ее дорогой коллега спал как дитя — огромное, мускулистое дитя со шрамами. Его вены принадлежали ей этой луной, и она охотно наслаждалась предоставленной свободой.

Хрустальный сосуд был на пределе. Желание было слишком сильно. Она подняла шланг. Кровь брызнула на ее губы. Ее язык обволок шланг, вводя его внутрь, между ее острых зубов. Эликсир жизни смочил ее горло, заставляя сердце дико биться.

Желание могло выйти из под контроля. К счастью, она пришла сюда сытой.

Она быстро вернула самообладание, успокаивая дыхание и сердцебиение. Ее пальцы ощутили мощные плечи коллеги, массируя их как и все разы до, когда он был напряжен и она была рядом, чтобы помочь. Она нагнулась возле его уха и прошептала,

— Доброе утро, Звест… Ты слышишь меня?

Звест проворчал, с трудом открывая глазницы. Его экирская выносливость всегда восхищала ее. Даже потеряв столько крови, он держался с честью.

— Ты закончила, Мрена? — спросил Звест.

— В самом деле, да, — она сказала с нежной улыбкой, аккуратно отсоединяя шланг от его вены. — Сохранить твою кровь потребует много времени, но когда мы были в спешке?

Фырк Звеста умилил ее. Она почувствовала свет лазури, руническую проекцию его руки. Терпеливо, Звест вел ее вдоль своих атлетичных черт. Ей всегда нравился этот момент, чувство изменения в его теле. Его сердцебиение стабилизировалось, его кожа согрелась. С обращенной вспять кровопотерей, обратилась и его раздражительность. Но не его подозрение.

Она знала, что его глаза смотрели на нее. Он хотел спросить.

— Спрашивай, Звест, — сказала Мрена, вытирая катящуюся каплю крови с подбородка. — Тебя что-то тревожит.

— Я никогда не отдавал тебе столько крови за раз. Ты уверена, что сможешь сохранить ее?

— Мне, быть может, и не понадобится весь сосуд, Звест. Я ожидаю твоего скорого возвращения. Мы лишь действуем осторожно, не так ли?

— Так, — сухо сказал Звест. — Что, если я не вернусь вовремя? Если тебе не удастся предотвратить свертывание?

— Полагаю, я буду голодать…

— Поклянись мне, Мрена. Поклянись, что ты не тронешь народ Поселка.

— Ты сомневаешься в моей чести, Звест, — ответила Мрена, осторожно и игриво в одно время. — После всех этих спиралей, не доказала ли я свою преданность?

— Поклянись, Мрена, — повторил Звест.

Решимость его голоса завораживала, особенно в такие моменты. Он источал силу. Она не играла в покорность, она чувствовала ее всем нутром. Она знала, что его угроза была реальной. Каковыми все угрозы быть должны.

— Я… клянусь, Звест, — в итоге, сказала Мрена. — Я никогда не позволю жажде взять верх.

Звест кивнул, присев на край кресла. Он чувствовал облегчение, выдыхая свою строгость.

— Я не хотел сомневаться в тебе.

— Все в порядке, Звест, — мягко ответила Мрена, скользя ногтями вдоль его мощных плеч. — Я понимаю… Ты не веришь, что я забочусь о наших жителях так же, как и ты.

— Так и есть.

— Быть может. — Она пожала плечами, накидывая на плечи Звеста его официальную мантию. — Но я забочусь о тебе. За что стоишь ты, я стою рядом с тобой.

— Мне это не нравится. — Звест вдел свои руки в рукава мантии.

— Что будет, если тебя не станет, думаешь ты?

— Да.

— Поселок потеряет величайшего лидера в своей истории, конечно же. Лидера, что вскоре представит его на совете в Мрамортопи. Помнишь ли ты последний раз, что наша маленькая община была приглашена? Даже я нет.

— Четыре спирали назад, во времена советника Раика, — сказал Звест, застегивая мантию.

— И теперь, в твое правление, я не удивлюсь, если тебе предоставят место рядом с Четырьмя Башнями и прочими крупными акторами Зерейского Края. Чистота эссенции, что ты поддерживаешь, не знает равных. Мрамортопь уважает это.

Звест выдохнул.

— Приглашение пришло прямо перед тем как Яна пропала.

— По крайней мере, у бессмертного города нет планов на нашу дорогую Яну. Для них, она лишь свидетельство правильного пути, что ты выбрал. Твоего успеха.

— И где этот успех теперь?

— Мрамортопи нет равных во многих вещах, Звест. Шпионская сеть не одна из тех вещей, — сказала Мрена. — Они не узнают, пока ты им не скажешь. Тем временем, охотники постараются найти ее.

— У меня плохое предчувствие.

— Право твое. Бессмертный город соберет весь свет мира, и, само собой, не для чайных посиделок. Ульд был поглощен. Не трудно догадаться, за каким деликатесом Азма поползет дальше.

— Ты думаешь, что они действительно оставят разногласия и станут работать над тем, что важно?

— Определенно станут, — лукаво отметила Мрена. — Вопрос кроется в том, что они считают важным.

— Что ты предлагаешь?

— Не забывай, что важно для нас.

— Менее банальные предложения?

— Мрамортопь была единственной силой, способной сражаться с Парагоном на равных. С тех пор, как Парагона не стало, Мрамортопь остается наисильнейшей военной силой во всем сломленном мире. Облачный Трон контролирует эту лавину смерти. Мы нет.

— Ты предлагаешь…

— Неважно, какие мир и безопасность они пообещают, Звест. Не соглашайся.

— Ясно.

Звест поднялся с кресла, готовый идти. Мрена медлила, заканчивая подготовку. Она аккуратно упаковала трубки и шланг, вытирая их от крови. Она положила несколько светящихся пиявок в хрустальный сосуд. Они дадут весьма специфичный вкус, но у нее не было выбора для сохранения крови. Она закрыла сосуд и последовала за коллегой на выход.

Снаружи будто бы был иной мир. Хрустящая трава, знакомые равнины и холмы, полоскание речной воды вниз по склону. Эти звуки были родными, неизменными за все время, что Мрена провела в Поселке. Даже эту мельницу называли проклятой еще до Мрениных времен. Эта мысль всегда дарила умиротворение ее сознанию.

Поселок спал, и, согласно традиции, советники выходили наружу первыми. Затворив дверь мельницы, Мрена последовала за Звестом. Советники шли все дальше и дальше от Поселка, пока Звест не остановился.

Его ожидали.

Эта грозная процессия вызвала воспоминания. Мрена немедленно узнала ленный рев гигантских игуан. Существа ожидали, распугивая местную фауну. Их всадники глазели. Не нужно было видеть, чтобы почувствовать их металлический взгляд.

Советники ступили ближе. Всадники ответили на их присутствие. Сама земля дрожала под тяжелым шагом игуан. Свист глеф, шорох костяной брони, рев командира. Все это было, будто бы Война Парагона длилась до сих пор, разве что в эти луны Мрена дрожала сильнее. Иногда ей было интересно, возможно ли было выиграть вовсе против этих фанатиков.

— Столько грозных воинов, Звест, — прошептала Мрена. — И все ожидают тебя.

— Заставляет чувствовать, будто бы ты им должен, — проворчал Звест.

— Конечно же нет. Воспринимай это как учтивость. Некоторые силы могут позволить себе более роскошные приемы, чем другие.

— Даже их вагон это передвижная крепость. Защитники поседеют, когда проснутся и увидят это, — со вздохом, сказал Звест. — Чем быстрее мы с этим закончим, тем лучше.

— Мудро отмечено, Звест. Расслабься, наслаждайся поездкой, наслаждайся легендарной Мрамортопью. Это не навсегда. Ты вернешься, и мы встретим тебя с распростертыми объятиями.

— Это на несколько лун. Не делай вид, будто это вечность.

— Я определенно буду скучать по тебе, будто бы это была вечность, — сказала Мрена, лаская бороду из дредов своего коллеги. Звест фыркнул, отталкивая ее руку. Он оглянулся на предмет очевидцев.

— Что я тебе сказал по поводу публичных…

— Вина на мне, советник Звест… — Ее улыбка лишь расширилась. — Ты можешь предписать мне подходящее наказание, когда вернешься.

— Я не вынесу твое наказание на совет лишь из-за этого. Но имей ввиду…

— Звест… — снисходительно сказала Мрена, разглаживая его рукав. — Возвращайся в целости, ладно?

— Я постараюсь, — сказал он, и его выражение смягчилось. — Поселок рассчитывает на меня.

— Рассчитываем. — Мрена отпустила его мантию, делая шаг назад. Она улыбнулась. — До свидания и до скорого.

— До скорого, Мрена.

Он развернулся, не давая меланхолии взять верх. Мрена стояла здесь, одна среди утренней тропы. Изображение Звеста теплилось в ее голове. Даже сквозь повязку на глазах, она рисовала каждый его шаг. Как он подошел к ящерному каравану. Как его поприветствовали, пригласили в укрепленный военный вагон. Как игуаны начали свой шаг, топча маленькие водоросли на пути.

Лишь пыль осела, советница шла назад в ее знакомое поселение. Защитники, утренние зеваки, дети; они приветствовали ее с великим уважением, и она отвечала тем же.

— Доброе утро, женщина! — прогремел высокий голос. — С-советник Мрена.

— А, юный Тайрус, — сладко ответила она. В том, как он выбежал из дома Атро с первыми лучами света, было что-то притягательное.

— Что за чертовски хорошая луна для похода в подземелья! Давай устроим поход!

— Я советник, мой дорогой. У советников много работы.

— К Азме с этой работой, походы в подземелья намного веселее!

Мрена мягко улыбнулась.

— И не сказать точнее.

— Так ты идешь со мной или нет?! Погнали. В смысле, пожалуйста!

— Лишь небеса поржавеют.

— Ты же слепая карга, в смысле, женщина, в с-смысле, личность! Откуда тебе знать, когда они поржавеют?!

— Приди и узнай, юный Тайрус. Пока что, давай разойдемся. У советницы много работы.

— Доброе утро, Кас! О, где ты?

— Я здесь, пап.

Ее глаза горели. Жаровня тлела, редкие лучи света просачивались снаружи, но было холодно. Каслин сидела здесь, на полу, грея руки об воображаемый призрачный огонь. Она пыталась почувствовать безнадежное тепло. Столь же безнадежное, что и все разы до.

— Такой мрак вокруг! — вступил отец с блеском своих очков. — Осветительные устройства, должно быть, перестали работать. Я посмотрю…

— Мы не дома, пап, — слабо сказала Каслин. — Мы на миссии, идя туда, куда временной осколок приведет нас. Как ты и мечтал. Ирин из Ульда и Яна с Поселка с нами. Неужели ты забыл?

— Это совершенно вылетело у меня из головы! Должно быть, я старею, либо я спал слишком долго.

— Ты спал… Ты даже представить не можешь, как долго, — сказала Каслин, взглянув на него, затем вниз и прочь.

— Кас, девочка моя, я знаю этот взгляд, — сострадательно сказал отец, присаживаясь напротив, подле тусклого света жаровни. — Что тревожит тебя, дочь?

— Той луной, когда мама покинула нас… Ты помнишь это?

— О, я вижу… — Папа почесал свою пепельную бороду. — Глядя назад, я… я был ужасным супругом. К сожалению, не так уж и много литературы по таким делам, и естественно…

— Понимаю, пап. Мама хотела, чтобы ты принимал больше участия в местном высоком обществе. Она все говорила тебе, как ты тратишь потенциал Башни Величия, как ты превращаешь нас в отшельников. Ты никогда ее не понимал… Твои исследования, твое коллекционирование, все это было выше политики для тебя. Всегда было.

— Прости меня, Кас… — сказал папа, нелегко взглотнув. — Она была важна для тебя, я знаю, что была. Просто… я не мог быть мужем ее стандартов, она…

— Не надо, пап. Не извиняйся. Я понимаю, почему вы разошлись. Как бы то ни было, она не просто покинула тебя, она покинула нас двоих. Меня и тебя… мы с тобой всегда ладили лучше.

— Я был плохим…

— Не надо. Ты хочешь сказать мне, что ты был ужасным отцом, но ты не был. — Каслин всхлипнула, пытаясь держать самообладание. — Ты был отцом моей мечты, пап… Ты был всем, чего я могла желать. Ты был добрым, заботливым, ты не вел меня за руку, а, скорее, показывал разные пути. Ты был моей путеводной звездой. Ты научил меня всему, что я знаю, ты сделал меня такой, какая я есть. Ты хотел, чтобы Башня стала моей, когда… когда тебя не станет.

— Осмелюсь предположить… что-то изменилось? — аккуратно спросил папа.

— Да. Что-то… изменилось, — ответила Каслин, вытирая свой нос. — Этот… этот разговор… Он как испытание. Я была здесь бесчисленные разы, я выбирала разные слова, разные пути… Думаю, я услышала все возможные слова, что ты мог сказать, и все же я продолжаю возвращаться сюда. Этот разговор… он как головоломка. Та, что я до сих пор пытаюсь решить.

— Я не понимаю, Кас…

— В некоторых версиях… — Она взглотнула, подняв свой дрожащий подбородок. — Иногда я говорила тебе правду о том, что действительно случилось той проклятой луной. И тогда… тогда ты ничего не помнил на следующую луну, но это я, что жила с этим. С выражением ужаса на твоем лице… Это я, что живу с этой болью.

— Я… потерял память? Потерял рассудок?

— Не гадай, пап. Той луной… Той луной моя жизнь покатилась в пасть Азмы. Я никогда не подозревала, насколько я слабая, никчемная сама по себе, пока это не случилось. С тобой, пап… с тобой я чувствовала, будто могу летать. Все казалось таким простым. Я всегда могла опереться на твое плечо. И лишь его не стало, я полетела лицом в пыль.

— Кас…

— Я всегда была трусом… — она пробормотала сквозь дрожащие губы. — Я не отомстила за тебя. Я не продолжила то, за что ты стоял. Я просто… я спряталась в Башне, за безопасными запертыми дверьми. У меня даже… не было смелости сказать миру, что… что я перенимаю твою мантию. Я до сих пор жила в твоей тени. У меня не было храбрости двигаться самостоятельно. У меня до сих пор нет…

Папа открыл рот, чтобы сказать, но он молчал. Его опечаленные глаза смотрели на дочь. На это желтоглазое недоразумение, размазывающее слезы по лицу.

— Последняя спираль была кошмаром, пап… Я делала все, все возможное, чтобы заработать твое презрение! Мы стали никем в Четырех Башнях, твои последователи распущены, большая часть твоей коллекции в рукав Коллектива. Иногда я продавала твои сокровища лишь чтобы купить себе дозу эссенции… Да, пап, я одержима, я не могу остановиться! Это медленно меня убивает, но я просто не могу! Мои синие глаза стали желтыми, твоя однажды почтенная Башня стала домом с привидениями… Кроме тех лун, что я продавала твою коллекцию, или приводила мужчин в твою кровать. Мужчин, что я даже не любила…

— Дочь…

— Я ничтожество, пап! Ты доверял мне, ты хотел, чтобы я стала твоим наследником, у тебя были надежды… А я… я разрушила все, за что ты стоял! Пожалуйста, пап… Я прошу у тебя прощения. Я молю тебя на коленях… Прости меня.

Ее ноздри пылали. В отчаянии, она едва не сломала ногти об белодревесный пол. И затем ее глаза расширились. Она почувствовала, как руки отца обняли ее тощие плечи. С легкостью, будто бы сквозь сон, успокаивающее объятие поглотило ее. Ее грудь вжалась в его. Мир ощущался легче.

— Мы все делаем ошибки, Кас… — прошептал папа, едва сдерживая собственные слезы. — Я был бы рад, если бы ты нашла свое предназначение. Башня, музей… это была моя жизнь, но… это не то, что имеет значение, Кас.

— Пап…

— Ты моя маленькая девочка, ты всегда была и всегда ей будешь, неважно, сколько мозолей ты нарастишь на своих руках. Родительская любовь безусловна, Каслин. Неважно, через что ты пройдешь, какие испытание встретишь… Я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя как сейчас.

Она больше не могла держаться. Она рыдала, она тонула в слезах как новорожденная, вжимая ее мокрый нос в пиджак своего отца, ее дрожащие руки в его спину. Его ладонь ласкала ее вороные волосы. Отцовский силуэт вздрогнул как фантазм на свету. Волшебная золотая пыль отваливалась с его плеч.

— Я должна отпустить тебя… — пробормотала Каслин. — Я должна идти сама, но… Я так по тебе скучаю.

— Ты сильнее, чем ты думаешь, девочка моя, — мягко ответил папа. — И с какой бы бедой ты не столкнулась, я всегда буду рядом с тобой.

— Я знаю…

— Все-все, все хорошо в меру, — ободряюще сказал отец, гладя голову дочери. — Ты готова продолжить свой путь, Кас?

— Готова… Мне придется. — Каслин кивнула, вытирая свое тонущее лицо. — Дай мне немного времени, пап.

— Конечно, девочка моя. Позови меня, когда будешь готова!

— Позову…

Папин силуэт дернулся как пустынная дымка. Он ощущался таким реальным, таким вещественным касание назад, а теперь касание пропало. С головы до плеч, с бедер до коленей, он обвалился как песочная скульптура. Внутри мрачного зала, Каслин осталась одна, покрытая желтой волшебной пылью. Лишь синяя нить осталась.

Его связка эссенции.

Скуля сквозь покрасневший нос, она аккуратно собрала связку. Держа древний хрустальный сосуд, она обвела нить вокруг ребер сосуда. Она ждала, пока эссенция не была поглощена, присоединившись к колеблющемуся лазурному запасу внутри. Она аккуратно положила сосуд в свой кармашек на ремне. Папе нужно отдохнуть.

Дрожа в ступнях, она вытерла свои светящиеся глаза в последний раз. Она поднялась, взяв жаровню в свою хрупкую руку, освещая коридор впереди. Настало время покинуть ее убежище и сказать привет окружающему миру, неважно, как опасен был этот мир. Неважно, как тепло ей было под пледом, она не могла оставаться в кровати вечно. Она проспала достаточно.

Настало время просыпаться.