Шестой прокуратор Иудеи

У ворот дворца стояла совсем молодая девушка и упрашивала караульного воина проводить её по очень важному делу к римскому прокуратору. Но легионер не только не хотел пропустить неизвестную просительницу, но даже не желал её слушать, а тем паче пойти и доложить о ней. Время было позднее, далеко за полночь, и Мария, поняв тщетность своих попыток добиться встречи со мной, уставшая от всех переживаний за сегодняшний вечер в изнеможении опустилась на землю. Плакать она уже не могла, сил просто не хватало, так как все они ушли на то, чтобы отбить Иисуса от храмовников, когда те напали на него в Гефсиманском саду.

– Ладно, тогда буду сидеть здесь до утра, и ждать, ждать, ждать…., – твёрдо решила девушка.

Но вот только что или кого она думала дожидаться у моего дворца, Мария и сама точно не знала. Светало. Просительница, желавшая увидеть наместника Иудеи, была близка к отчаянию, ибо не представляла, как найти выход из создавшейся ситуации. Ещё несколько часов назад большой компанией они готовились к празднику пасхи, сидели у костра, Иисус как всегда был весел и радостен, много шутил и смеялся, когда внезапно на поляну вышел отряд храмовников. Девушка тогда немного опоздала, поэтому она уже увидела, как стражники, посланные первосвященником, накинулись на Иисуса, к ногам которого, обливаясь кровью и потеряв сознание, рухнул Иуда, а все остальные ученики, охваченные жуткой паникой, бросились врассыпную. Марию поразила тогда до глубины души развернувшаяся перед её глазами картина позорного бегства тех, кто сидел за одним костром рядом с учителем, ел с ним, пил вино. Девушке некогда было кричать им вслед, взывать к их совести, ибо она, не раздумывая, как это когда-то сделал Иисус, спасая Марию от насильников, ринулась на помощь своему другу. Дралась девушка неистово и отчаянно. Она царапалась, кусалась, била своими маленькими, но крепкими кулачками налево и направо всех, не разбирая, в кого и куда попадала, пинала ногами своих противников, а одному даже откусила ухо. Но разве могла она, хрупкая юная девочка, по существу ещё ребёнок, противостоять почти трём десяткам крепких и вооружённых мужчин, служивших стражниками в Храме? Девушку сильно ударили по голове и после того, как она потеряла сознание, её грубо, словно сноп соломы, отбросили в кусты колючего терновника.

Мария быстро пришла в себя, вскочила с земли и, не обращая внимания на боль, бросилась следом за отрядом храмовников, благо он не успел далеко уйти.

Осторожно крадясь за стражниками, девушка проникла во внутренний двор дома главного священника Иерусалима. Она своими глазами видела, как закованного в цепи Иисуса завели в дом Каиафы. Во дворе тогда было много слуг и челяди. Неожиданно девушка заметила среди толпы одного из двенадцати учеников, которого все звали Кифой. Мария только хотела подойти к нему и предложить что-то предпринять для освобождения учителя, но её опередила какая-то незнакомая женщина, похожая на кухарку. Закричав, что она видела Кифу вместе с пленником на базаре и что он так же из бандитской шайки нищих галилеян, пришедших вместе со своим главарём в город, дабы в праздники грабить людей и прохожих, женщина вцепилась мёртвой хваткой в испуганного ученика Иисуса. Кифу тут же окружили слуги первосвященника и стали ему угрожать, если окажется, что он действительно пришёл в город вместе с проповедником.

– Что вы, что вы? Это ошибка! Я один проходил мимо этого дома, вижу, толпа собралась, дай, думаю, зайду любопытства ради, посмотреть, что случилось,… – растерянно улыбаясь и трусливо озираясь, оправдывался ученик Иисуса. Он хотел ещё что-то добавить, но, видимо, почувствовав на себе чей-то презрительный взгляд, внимательно осмотрелся и увидел Марию…

Девушка разозлилась. Она была удивлена, огорчена, поражена, как мог этот человек, которого учитель искренне любил и уважал, так скоро и трусливо отказался от дружбы с Иисусом. Мария, интенсивно работая локтями, постаралась пробиться сквозь толпу слуг к предателю, как она уже стала про себя величать своего бывшего единомышленника. Марии очень хотелось посмотреть тому в глаза, сказать несколько слов, но Кифа вдруг исчез. Он пропал, будто его здесь никогда и не было, и сколько девушка ни искала, она так и не смогла обнаружить его ни во дворе, ни на улице, ни на площади перед домом главного жреца.

Это уже потом, когда пройдёт какое-то время, ученик Иисуса будет вымаливать прощение у Марии за проявленное им мимолётное малодушие и трусость, умолять её никому не рассказывать о том позорном и публичном отречении, заискивать перед ней и втайне ненавидеть, как единственного свидетеля своего предательства. Мне даже не было известно, простила ли Мария его, но тогда, во дворе возле дома первосвященника галилейскому рыбаку здорово повезло, что ему удалось скрыться и от Мария, и вовремя отказаться от учителя. Однако поступок тот давний одного из учеников проповедника не остался навсегда тайным. Несмотря на то, что прошли недели, минули месяцы, но только нашлись доброхоты, которые донесли до людей правду о слабости ли, подлости ли, предательстве ли, но поступке мерзком и неправедном одного из ближайших друзей Иисуса. Однако произойдёт это не скоро, а пока девушка прямо от дома первосвященника пришла к моему дворцу.

Почему Мария совершила столь странный поступок, что она хотела добиться своим приходом, девушка, наверное, и сама не смогла бы ответить на данный вопрос, спроси её кто-нибудь тогда об этом. Но произошло всё случайно. Мария очень долго стояла возле дома Каиафы. Она дождалась, когда на улицу вывели задержанного проповедника и, не думая ни о чём, машинально двинулась следом за конвоем. Так Мария оказалась около ворот крепости Антония. Ждать там долго ей не пришлось. После того, как по моему приказу пленника Синедриона доставили в царский дворец, в котором я той ночью имел с проповедником неспешный разговор, юная галилеянка естественно очутилась возле моей иерусалимской резиденции.

Мария могла бы ещё очень долго стоять возле входа: и ночь, и весь следующий день, ибо ей было не ведомо, что учителя никогда не поведут через парадные двери, но на её счастье мой помощник, Савл, именно в то время решил проверить караулы. Вот он как раз и заприметил сидевшую на земле возле ворот и безутешно плакавшую юную девушку.

– Что ты здесь делаешь? – строго спросил Савл галилеянку.

– Я хотела поговорить с прокуратором, но меня не пускают, – всхлипывая и вытирая безудержно бежавшие из глаз слёзы, ответила Мария.

– О чём же ты хотела поговорить с генералом? Он отдыхает! Ещё ведь только утро! – сказал мой помощник.

– Он не спит! – заверила девушка.

– Это почему? – удивлённо вскинул вверх брови Савл.

– Прокуратор сейчас беседует с проповедником. Я своими глазами видела, как того завели во дворец, но ещё не выводили. Мне нужно сказать правителю что-то важное, но только ему лично!

– А ты кто такая, что хочешь говорить с игемоном? Кем ты приходишься пленнику? – спросил мой помощник и увидел, как девушка в смущении отвела глаза в сторону.

– Жена! – только и ответила Мария, залившись румянцем и потупив взгляд.

Савл понимающе кивнул и, бросив девушке короткую фразу: «Будь здесь!» – он пошёл во дворец, дабы доложить мне о просьбе юной галилеянки.

Пленника только увели, когда внезапно за моей спиной раздалось негромкое покашливание. Я обернулся и увидел своего помощника, центуриона Савла. Удивительно, когда он только успевал спать, ибо его можно было вызвать в любое время дня и ночи, и всегда он приходил свежим и бодрым. Почти семь лет, что он находился при мне, я ни разу не усомнился в правильности давно принятого решения взять с собой молодого иудея, семь лет назад пришедшего ко мне в Риме с просьбой поехать в Палестину.

– В чём дело, Савл? Разве ты не отдыхаешь? – несколько удивлённо спросил я.

Центурион подошёл ко мне и тихо, будто кто посторонний мог услышать слова его, сказал:

– Игемон, у ворот дворца уже почти целую ночь сидит молодая женщина, вернее девочка, она умоляет, чтобы ты принял её. Говорит, что жена задержанного проповедника.

– Разве он женат?

– Не знаю, но она так утверждает!

– Хорошо! Прикажи привести её сюда! – приказал я, одновременно размышляя: «Интересно, а про жену он ничего не сказал. Да и в доносах тайных осведомителей никогда не говорилось о том, что проповедник имеет семью.

Через некоторое время девушка, о которой я уже успел как-то немного позабыть, ибо было о чём подумать и без неё, не вбежала, но ворвалась в зал, словно ураганный ветер, шумно и громко, принеся с собой свежий запах росы и аромат цветущего миндаля. Она стремительно пересекла огромный зал и с разбегу упала прямо к моим ногам, распластавшись на каменном полу. Я замер в полном недоумении. Всё произошло столь быстро и неожиданно, что мне невозможно было сделать ни шагу в сторону, так как светлые длинные волосы девушки роскошными волнистыми прядями рассыпались по отполированным мраморным плитам вокруг меня. Тело девушки содрогалось от сильных рыданий.

– Встань, дитя моё! И скажи, что привело тебя ко мне? – я присел и осторожно взял её за плечи.

Девушка подняла на меня свои удивительно красивые, в обрамлёнии густых длинных ресниц, глаза. Из них ручьями текли крупные, словно капли ливневого дождя, слёзы. Посетительница оказалась весьма привлекательной и обворожительной. Даже бедное платье, скорее похожее на лохмотья, не могло скрыть безукоризненную фигуру девушки. С такой внешностью она вполне могла бы соперничать с любой римской аристократкой.

– Откуда ты, красавица, и чего желаешь от меня? Времени у меня немного, а посему отвечай быстро! Итак, какое у тебя ко мне дело? – вновь задал я вопрос, не в силах злиться и быть строгим, ибо девушка была столь расстроена какими-то своими переживаниями, что сразу не смогла ответить.

– Поднимись и рассказывай поскорее, ибо времени у нас мало! Кто ты, откуда и чего желаешь? – уже несколько сурово приказал я, так как, несмотря на раннее время, у меня ещё оставались незавершёнными кое-какие дела, а потом нельзя было посвятить всё своё время решению трудностей неизвестной горожанки. Я вообще никогда не принимал простолюдинов, а эта аудиенция была каким-то необъяснимым исключением.

Тем временем, немного успокоившись, девушка сквозь редкие всхлипывания сказала:

– Я Мария, родом из Меджделя, что в Галилее, недалеко от города Тивериады, который близ озера, называемым Галилейским морем. Однако понять из сказанного просьбу девушки было совершенно не возможно.

– Хорошо, Мария из Меджделя, что ты делаешь здесь, так далеко от дома? И для чего пришла ко мне?

– Я пришла к тебе, игемон, просить милости за Иисуса, которого вчера схватила храмовая стража. Сегодня утром его будут судить иерусалимские священники, – быстро заговорила девушка, чуть улыбнувшись мне сквозь слёзы.

– А от меня-то чего ты хочешь? Я же ведь не вхожу в состав Синедриона.

Но, казалось, девушка не услышала моих слов, ибо она только повторяла и повторяла одни и те же слова.

– Они не простят его! Они никогда не простят Иисуса! У них приговор один – побитие камнями!

– Ты ему кем приходишься, сестрой или женой? – неожиданным вопросом перебил я причитавшую красавицу.

– Я? Я кто ему? Я ему… – девушка немного стушевалась, не зная, как ответить. Заметив её возбуждённое и неуверенное состояние, я тут же решил спросить свою посетительницу совершенно о другом, ибо и без ответа молодой галилеянки мне стало ясно, что она доводится проповеднику кем угодно, но только не женой.

– А почему не пришли ходатайствовать за своего учителя его ближайшие ученики? Почему прислали девушку? Где они?

– Не знаю, повелитель! Я не видела их после того, как Иисуса схватили стражники первосвященника в Гефсиманском саду. Отпусти его, игемон, очень прошу! Ведь он ни в чём не виноват! Поверь мне!

– Знаю, Мария, и верю тебе! Только поделать ничего не могу! Я не в праве отменить того, чего ещё не было. Суд Синедриона назначен на утро сегодняшнего дня, и приговор официально ему ещё не вынесен. Но скажи мне честно, ты кто ему? Если будешь утверждать, что просто прислуживаешь, не поверю! За хозяина так не просят! – вновь задал я свой вопрос, так как догадки оставались всего лишь догадками, но мне было интересно услышать признание из уст самой Марии.

Девушка ответила не сразу. Она стеснительно молчала, и затем, набравшись смелости, громко и даже чуть вызывающе сказала:

– Я его невеста! Я люблю его! Мне без него не жить!»

– Ну, если так, то иди и уговори своего возлюбленного бежать! Я предложил ему свободу. Империя наша столь велика, что, когда солнце восходит на одном её конце, на другом ещё властвует ночь! Иудея только сотая часть римского государства, поэтому спрятаться можно так, что вас никто и никогда не найдёт! Только вот он…

Мария перебила меня, не дослушав даже до конца. Она, кажется, поняла, что от неё требуется.

– Согласна, я согласна! Я уговорю его! – быстро заговорила красавица.

– Причём здесь твоё согласие, дитя, – продолжил я, даже не обратив внимания на то, что она меня перебила, – он не захотел бежать! Отказался! Умереть решил!

– Как решил умереть? Почему? Иисус отказался от предложения бежать? Он просто ещё ничего не знает! – сделала удивлённые глаза Мария. Она искренне не понимала, как и почему любимый ею человек добровольно отказался остаться в живых, не захотел бежать подальше от этого страшного города, где его ожидала близкая и жуткая смерть.

– Долго объяснять, Мария! Мне целой ночи не хватило, чтобы понять его и убедить. Одно я понял: твой жених решил умереть!

– Но я уговорю Иисуса! Разреши мне увидеть его, игемон! Разреши, прошу!

– Это невозможно, Мария! Твоего жениха уже увели в крепость Антония, в темницу. К тому же уже наступило утро, и скоро его оттуда поведут в дом первосвященника Каиафы. Там ведь состоится суд Синедриона? Время ушло! Ты, к сожалению, опоздала, Мария!

– Почему опоздала? Нет, нет, нет! Я не опоздала! Я… я заплачу. Правда, у меня сейчас нет денег, но я молода, мне всего девятнадцать лет! Я сильная, могу быть служанкой, я отработаю! Меня можно продать, меня купят, дадут хорошую цену… я согласна… – бессвязно лепетала девушка, и слёзы вновь безудержно потекли по её прекрасным щекам. Она судорожно начала что-то развязывать на платье, которое через мгновение упало на пол к её ногам, и красавица предстала передо мной полностью обнажённой. Глаза Марии были опущены вниз, и красавица-галилеянка, смущаясь оттого, что стоит перед посторонним мужчиной без одежды, старалась прикрыть чуть дрожавшими руками свою ослепительную молодую наготу. Девушка была не просто прекрасна, она была божественно хороша собой.

«Да, велика, видимо, её любовь к Назорею, коли, она готова ради него отдать своё тело на поругание, даже продать себя в рабство, дабы только увидеть его и спасти», – почему-то с завистью и грустью подумал я. – Оденься, дитя моё! Никогда не торопись стать рабыней, ибо свобода слишком дорого стоит! Верность твою уважаю. Тебя отведут в камеру к твоему жениху. Попробуй уговорить его, но времени осталось очень мало, об этом помни! Солнце, вон, уже, скоро взойдёт! Иди!

Я смотрел вслед уходившей девушки, даже не предполагая, что спустя некоторое время именно она, эта кроткая красавица из Меджделя, её нежное любящее сердце, создаст вечную и великую легенду о любви и верности своему другу и учителю. Пройдут дни, пролетят недели, минут месяцы, годы и даже столетия прежде, чем люди поймут и оценят благородный поступок Марии из маленького бедного и захолустного городка, чтобы потом в восхищении воскликнуть: «Прочь бессильный разум! Не место твоим холодным рассуждениям в великом деле веры и любви! Если мудрость не в силах утешить несчастный род человеческий, обманутый судьбой, то пусть попытается это сделать безумие. Где мудрец, который дал миру столько радости, сколько дала её полупомешанная Мария Магдалина!» Но не мне, к сожалению, будут принадлежать эти прекрасные слова, потому как я просто не доживу до того времени. Хотя кто знает…?