Пограничник. Том 6: Шпионские игры

Глава 17

— А почему именно мои, товарищ капитан? — с претензией пробурчал Звада.

— Отставить жалобы, — строго ответил ему Наливкин. — У всех остальных закончились.

— Так давайте я галеты лучше дам!

— Себе оставь.

— Но это ж мой НЗ был!

— Вот и пожертвуешь свой НЗ на общее дело!

Спор разворачивался за моей спиной. Я, тем временем, медленно и аккуратно шел к козлу.

Животное все так же стояло на том конце моста. Увидев меня, козел наклонил голову, как бы демонстрируя мне свои выдающиеся рога.

Меня они не впечатляли.

К слову, НЗ Звады уже давно оказался у меня в руках. Это была тройка ржаных сухарей, которые санитар припрятал на всякий случай.

Звада решительно не хотел отдавать их мне, но все остальные, услышав мой план, настояли на этом. Звада покорился воле коллектива и нехотя отдал сухари.

Я неумолимо приближался к козлу. Коллектив вновь затаил дыхание, ожидая, что же будет дальше.

Застыв на несколько шагов от рогатого упрямца, я глянул ему прямо в его желтые глаза со зрачками-черточками.

Козел, кажется, хотел было заблеять, но вдруг заинтересовался. Он стукнул копытцем, шагнул вперед и вытянул шею. Стал нюхать воздух, оттопырив верхнюю губу и показав внушительных размеров желтые зубы.

— Хочешь, да? — ухмыльнулся я, показывая ему черный, сдобренный солью солдатский сухарь. — Вижу, что хочешь. Ну так на.

Я присел на корточки. Легонько кинул ему сухарь. Тот упал под копыта козлу.

Козел, казалось бы, удивился. Он отшагнул, опустил голову к непонятному ему предмету. Понюхал. И учуял соль, что так любят облизывать в горах козлы.

Потом зверь стал робко лизать засушенный хлеб, стараясь снять с него всю соль языком. Когда, наконец, слизал, стал щипать его, силясь оторвать кусочек соленого хлеба.

Я украдкой обернулся. Махнул Наливкину рукой, мол, действуйте.

Капитан «Каскада» раздал несколько приказов, и все принялись усаживаться в седла и брать лошадей под уздцы, чтобы сгруппироваться перед переходом.

Когда я заметил, что козел стал терять интерес к первому сухарю, я кинул второй в кустики низкорослой травки, что росли у него за спиной, на том берегу.

Когда в кустах зашелестело, козел резко поднял голову, обернулся, навострил уши. Когда принюхался, медленно побрел за сухарем. Потом сошел с моста, направился немного в сторонку. Стал шарить мордой в кустиках, ища вожделенное лакомство.

— Пошли! Пошли! — скомандовал Наливкин.

Первым на мост взошел Нарыв верхом на своей кобыле и Альфой в седле. Под копытами лошади переправа затряслась, задрожала. Заскрипели старые доски.

Кобылка шла аккуратно. Выбирала, куда ставить ногу, перешагивала щели, что были пошире.

Наконец, Нарыв успешно перебрался на другой берег. Так, один за одним, пошли и все остальные.

Когда большая часть отряда перешла через мост, Булат перебежал на эту сторону, а Наливкин перевел сначала свою, а потом и мою лошадь, козел стал терять интерес и ко второму сухарю. Видимо, слизал всю соль, а жевать полуразмоченный собственной слюной хлеб не захотел.

На том берегу еще оставались Звада с Малининым, молчаливый афганец и двое бывших пленных солдатиков.

Как только первый из них ступил на мост, козел решил вернуться.

Он обратил ко мне свою продолговатую морду, заблеял и шагнул к мосту.

Вся остальная группа углубилась в ущелье, чтобы лишний раз не беспокоить козочек, которые и так насторожились и взобрались где повыше, чтобы держаться от нас подальше. Однако отпускать козла было пока что рановато.

Тогда я кинул третий сухарь еще подальше — за большой валун, что покоился у пологого склона ущелья.

Сухарем тут же заинтересовались две козочки, но козел, следуя на запах, быстро разогнал своих «невест» и принялся сам лизать хлеб, лежавший где-то за камнем.

— Давай! Пошли-пошли! — скомандовал я.

Солдаты торопливо зашагали по доскам переправы. Как только они ступили на этот берег, по мосту пошел и Малинин на своей кобылке. Последним мост перешел Звада.

— Вот зараза! Да заткнись ты! Заколебал уже! — бросил Звада козлу, не надеясь, впрочем, что тот отстанет.

Животное следовало по пятам за лошадью Звады. Громко блеяло. Нервировало и без того вспыльчивого санитара.

— Че? — Ехавший впереди Малинин обернулся, хохотнул. — Дружка себе нового нашел?

— Да он запарил уже! Че ему надо⁈ Пшел! Пшел, я тебе говорю!

Звада достал последнюю сигарету из пачки «Примы», скомкал пачку и запустил ее в козла, надеясь отпугнуть.

Козел не испугался. Даже напротив, заинтересовался упавшим у него перед носом предметом. Опустил голову, понюхал, смачно чихнул, когда табачный запах защекотал ему ноздри.

Пачка остановила козла лишь на миг. Потом он снова протяжно заблеял и опять увязался за Звадой.

— Видать все, — рассмеялся Малинин, косясь на закурившего Зваду через плечо, — придется тебе его с собой забирать! Селихов с псом ходит, а ты будешь с козлом!

— Да иди ты в баню, — обиженно пробурчал Звада, а потом не выдержал.

Он полез в групповую аптечку, достал флакончик нашатыря. Нашел в вещмешке при седле начатую пачку галет. Взял один и смочил его спиртом.

— На, подавись, скотина упрямая, — зло бросил Звада и кинул галет козлу.

Любопытный козел заинтересовался галетом. Подошел, опустил голову, чтобы понюхать. А потом резко отскочил, как ужаленный. Козел замотал головой, стал протяжно, яростно и часто чихать.

Звада захохотал в голос.

— Че? Съел⁈ Будешь знать, как за мной валандаться!

Каково же было его удивление, когда козел, вместо того чтобы просто отступить, прочихавшись, взревел не своим голосом.

Когда он бесстрашно попер рогами на лошадь Звады, у санитара аж сперло дыхание. Козел с разгону боднул лошадь рогами в ногу.

Та заржала, принялась скакать на месте, лягать воздух. Перепуганный Звада заорал, припал к конской шее, вцепился в гриву. А потом принялся во весь голос грязно и многоэтажно материться.

Когда с конца нашей колонны донеслись крики, ржание коней и жуткие матюки, я обернулся.

Лошадь Звады разбушевалась, выскочила из строя и принялась непослушно топтаться на месте. Время от времени она подбрасывала задние копыта, лягая воздух. Санитар, вцепившийся ей в шею, подскакивал в седле и орал не своим голосом.

Когда Малинин соскочил с седла и попытался успокоить лошадь Звады, его немедленно атаковал разъяренный козел.

Я знал, что козел тащился за нами от самой переправы и выпрашивал сухари. Но что именно так внезапно привело его в бешенство, осталось для меня загадкой.

Из-за суматохи, возникшей сзади, строй поломался. Все принялись оглядываться, что же там происходит. Кони стали непослушно плясать под всадниками, напуганные ржанием Звадовой кобылы.

— А! Сука! — крикнул Наливкин и бросил поводья своей гнедой. Помчался назад, к хвосту группы.

Искандаров на удивление шустро перехватил поводья, натянул их, притормозив забеспокоившуюся лошадь.

Кто-то из бойцов принялся успокаивать коней, перевозивших афганок, раненого солдата и Саида Абади.

Булат замер в своем седле. Навострил уши. Я, не думая ни секунды, пришпорил Огонька.

Конь понес меня назад неторопливым галопом. Перед этим я успел услышать ворчание особиста:

— Вот жеж! Ну что еще⁈

Я опередил Наливкина. Притормозил жеребца и почти на ходу выпрыгнул из седла. Булат ловко спрыгнул следом. Тяжело приземлился на лапы.

А тем временем злобный козел снова попер на Малинина, пытавшегося успокоить лошадь санитара Звады.

— Фас! — крикнул я Булату, указал на козла.

Пес метнулся к разбушевавшемуся животному. Замер перед ним, облаял. Стал кружить вокруг, отвлекая его.

Мы с Малининым подоспели к лошади Звады. Я схватил ее за уздцы:

— Тпру! Тпру!

Лошадь еще раз взвизгнула, лягнула воздух и стала успокаиваться. Я принялся гладить ее по шее. Малинин обеими руками — по блестящему боку.

Булату, тем временем, наскучило играть с буйным козлом в кошки-мышки. Он ловко юркнул ему в тыл, а потом укусил за левую ногу.

Козел исступленно заблеял, отскочил, попытался боднуть пса.

Буля не растерялся. Ушел от рогов и снова куснул рогатого буяна, но теперь в правый бок.

Козел высоко заблеял. Попытался отогнать Булата, но пса уже не было там, куда он целил. Булат снова оказался сзади, вцепился козлу в голень, потянул.

Тут животное уже не выдержало. Оно попыталось отнять ногу, скакнуло, норовя ударить пса задними копытцами. Буля отпустил, а козел ускакал куда-то назад по ущелью.

— Что у вас тут такое⁈ — Подоспел пеший Наливкин. — Мля! Опять на пустом месте балаган устроили!

Он добежал как раз в тот момент, когда мы успокоили лошадь.

Кобыла Звады, глубоко и шумно дыша, повизгивала, отходя от испуга. Верхом сидел побледневший и будто бы оцепеневший Звада.

Санитар округлил глаза и потерял свою панаму. Отросшие волосы его были всклокочены, как у сумасшедшего.

— Угомонили, слава те господи, — пробубнил Малинин, поглаживая лошадь по шее.

Булат вернулся ко мне. Виляя хвостом, он принялся преданно и даже с какой-то гордостью заглядывать мне в глаза. Запыхавшийся в духоте, вывалил большой розовый язык.

— Молодец, Буля, — опустился я к нему, потрепал по холке, — красавец. Так держать.

— Что опять случилось? — Спешившийся Шарипов подвел свою лошадь к нам.

— А это ты у него спроси! — Раздраженно указал Наливкин на Зваду. — Звада, доложить! Что тут у вас за цирк⁈

— В-виноват, товарищ капитан, — заикнулся побледневший Звада.

Малинин хмыкнул. Потом хохотнул. А дальше принялся нервно смеяться. Рассмеялся и раненый Глушко, наблюдавший за всем происходящим с коня. Смех подхватили и советские солдаты.

Наливкин цокнул языком. Недовольно покачал головой.

— Товарищ капитан! — Борясь с хохотом, крикнул Малинин, — Звада с козлом поссорился! Вот что случилось!

Бойцы грянули дружным смехом еще громче. Даже Шарипов кривовато усмехнулся. Звада, видя всеобщую реакцию, несмело и как-то ошарашенно растянул бледные губы в робкой улыбке.

Наливкин сплюнул.

— Да ну вас.

— Ниче, — ухмыльнулся я и похлопал лошадь Звады по шее, — все целы. Козел ретировался. Можно двигаться дальше.

До границы мы добрались примерно к двум часам ночи.

Около часа ночи Малинин смог выйти на связь с Шамабадом. Наливкин переговорил с дежурным по связи и сигнализации. Назвал кодовую фразу и, когда ее приняли, сообщил:

— Мы возвращаемся домой! Как слышно? Прием! Да! Очень хорошо! Встречайте нас, братцы!

После недолгих переговоров лично с Тараном мы продолжили свой путь. Когда до границы осталось несколько километров, Абади, гражданские и даже освобожденные солдаты последовали дальнейшим маршрутом с завязанными глазами.

Когда добрались до границы, нас там уже ждали. За четыреста метров Наливкин повторно вышел на связь. Доложил, что прибываем.

У моста-переправы через Пяндж нам просигнализировали зеленой ракетой, что можно двигаться дальше.

Когда зашли на мост, увидели в темноте, как усиленный наряд пограничников выдвинулся нам навстречу.

— Проходите по центру! Подсветите фонарями! — Раздался знакомый голос старшины Черепанова.

Забавно, но его голос всегда казался мне довольно неприятным. Черепанов имел определенную особенность говорить со всеми, кто младше по званию, надменно и с нотками не совсем уместного менторского тона. Прибегал он к нему и на службе, например в подобных нашей ситуациях. Прибег и в этот раз.

Никогда не думал, что буду так радоваться его голосу. И его тону тоже.

Мы подчинились. Спешились, повели лошадей под уздцы. Наливкин, шедший первым, стал подсвечивать себе путь следовым фонарем, направив его в землю. Звада, который шел последним, сделал то же самое.

Конвой из шести пограничников окружил нас. Каждый держал наготове автомат. А еще все они были моими друзьями.

Я узнал Алима Канджиева, Синицына, Рустама Сагдиева, Семипалова. А еще Васю Уткина.

Вместе с ними нас встречал старшина Черепанов.

И несмотря на то что мы многое вместе прошли, многое пережили, они смотрели на нас и «каскадовцев» сурово и сосредоточенно. Все мы понимали — пограничники исполняют свой долг. Действуют согласно уставу. Пусть и формально отчасти.

Нас подвели к КПП у моста. Черепанов принялся освещать каждого фонарем. Проверять документы. Сверяться со списком. Другие пограничники — обыскивать подпруги и уздечки лошадей.

— Саша? — спросил Черепанов сурово, когда осветил и мое лицо.

Луч света следового фонаря неприятно слепил глаза. Заставлял щуриться.

Взгляд Черепанова был колким и холодным. Но когда он рассмотрел меня в темноте, то выражение его глаз изменилось. Потеплело, что ли.

— Рад, что ты живой, — сказал он помягчавшим тоном. — Давай, проходи скорее. Досматривать не буду.

Так, одного за другим, нас переводили на советскую сторону.

Там уже ждали лично Таран и Пуганьков.

Последний занялся освобожденными солдатами.

— Номер части или соединения, имя командира? — задавал замполит им один и тот же вопрос. Слушал ответы. Записывал.

Абади же почти сразу заковали в наручники. Провели предварительный осмотр.

Таран, лично руководящий организационными мероприятиями по возвращению нашего отряда, разделил всех на группы — «каскадовцев» с погранцами в одну, гражданских в другую, освобожденных солдат в третью. К Абади и Искандарову и вовсе было особое отношение. Именно их первыми увезла «Шишига».

Потом машина вернулась за нами. Дальше был черед солдат и наконец гражданских.

К Шамабаду мы ехали в молчании. Просто тряслись в кузове «Шишиги» и ждали, когда увидим знакомые ворота Шамабада.

Казалось, никто даже и не думал о том, чтобы проронить хоть слово. А еще казалось, что только сейчас все по-настоящему почувствовали, как вымотались за эти несколько суток.

Абади завели в небольшое темное помещение.

В темноте он не сразу понял, куда именно его привели. Только сухой воздух и запах смолистой древесины дали ему понять, что возможно это какая-то баня. Да и судя по лавкам, что были тут, у стен, это была именно она.

Абади едва держался. Желудок нестерпимо ныл. Саид то и дело чувствовал спазмы боли, которые уже невозможно было скрывать от окружающих.

Тем не менее советских пограничников, казалось, мало интересовало его самочувствие. Или по крайней мере они делали вид, что не интересуются им.

Еще до прибытия на заставу Абади заковали в наручники и провели предварительный досмотр.

После того как его завели в баню и включили там тускловатый желтый свет — раздели догола и забрали одежду.

Молодой, но кряжистый и широкоплечий офицер с волевой челюстью и маленькими внимательными глазами досматривал его лично.

Под тускловатым светом лампочки предбанника он, как Абади понял, начальник заставы в звании старшего лейтенанта, осмотрел тело пакистанского шпиона. Искал он старые и новые шрамы. Татуировки. Любые особые приметы. Второй — сухощавый и горбоносый прапорщик фиксировал слова своего начальника, делая записи о состоянии Абади в блокноте.

— На русском говоришь? — спросил начальник заставы холодным тоном.

— Да. Чуть-чуть говорю, — признался Абади без колебаний. А потом снова поморщился от боли.

Саида скрутил очередной спазм. Не отнимая рук от промежности, он согнулся, стараясь его перетерпеть.

Старший лейтенант терпеливо ждал, пока Саида отпустит. Конвоиры — вооруженные пограничники, стояли у входа в баню с каменными лицами.

— Неважно выглядишь, — проговорил начальник заставы строго. — Контузии? Переломы?

— Скорее… Скорее пищевое отравление. И еще обезвоживание…

Старший лейтенант смерил Абади взглядом. Помолчав немного, приказал:

— Два шага назад. Руки за голову и обернуться.

Абади с трудом исполнил приказ.

Дальше начальник заставы приказал ему зайти в парную. Абади подчинился и тут.

— Сейчас получишь одежду, — сказал старший лейтенант перед тем, как закрыть двери парной.

— Разрешите попросить еще кое-что… — Держась за живот, а второй рукой прикрывая пах, робко спросил Абади.

— Попросить чего?

— Воды. Желательно кипяченой и теплой. У меня сильное обезвоживание. По пути сюда мы экономили воду.

Начальник заставы поджал губы. Сузил глаза. Видимо, задумался. Потом вдруг приказал одному из пограничников:

— Алим.

— Я.

— Принеси кипяченой воды.

— Есть.

Абади не видел, как пограничник вышел из бани. Только слышал, как скрипнула и захлопнулась входная дверь.

— Сиди тихо и не безобразничай, — строго сказал Саиду начальник заставы.

А потом захлопнул дверь.

Абади услышал отчетливый щелчок щеколды.

— Слушаюсь, — тихо проговорил пакистанский шпион, а потом едва заметно, сквозь боль, улыбнулся одними уголками губ.