Пограничник. Том 6: Шпионские игры

Глава 6

Галька хрустела под ногами. Спокойный ручеёк нёс свои воды куда-то в ущелье, разделяясь там на узенькие, едва заметные потоки. Где-то впереди шумел горный водопад. Стоянка была уже близко.

Я поправил ремень автомата, висевшего за спиной. Когда я обошёл неширокую, вдававшуюся в берег ручья скалу, увидел силуэты наших, маячившие вдали, у водопада.

Кажется, меня уже встречали.

Двое мужчин — кто именно это был, я различить не мог — пошли мне навстречу.

— Селихов! — раздался вдруг голос капитана Наливкина. — Ты⁈

— Я, товарищ капитан.

По невысокому росту и широким плечам второго мужчины я понял, что это был Шарипов. Оба капитана немного ускорили шаг, поспешив мне навстречу.

Когда мы встретились, они замерли передо мной. Ни Наливкин, ни Шарипов несколько мгновений не говорили ни слова. Первым эту тишину нарушил капитан «Каскада».

— Живой, — с каким-то облегчением в голосе проговорил он. — Живой, зараза!

— Так точно, — сказал я с лёгкой улыбкой. — Я…

Наливкин не дал мне договорить. К моему удивлению, «каскадовец» шагнул ко мне и заключил в крепкие объятия. Сильно похлопал по спине.

— Ух! Молодчина! — радостно сказал он. — Молоток! Один остался и вышел! Наш отход прикрыл!

Повесив руку мне на плечи, он обратился к Шарипову:

— Ну вот, капитан, а ты сомневался в нём! Представляешь, Сашка⁈ Товарищ капитан думал, ты не вернёшься!

Я заглянул в глаза Шарипову. Тот не выдержал моего взгляда. Смутившись, опустил глаза и едва слышно прочистил горло.

— А ведь он мне про тебя, Сашка, сам рассказывал разные истории! — не унимался развеселившийся «каскадовец». — Сам же рассказывал, а сомневался!

— У товарища капитана работа такая — сомневаться.

Я кривовато ухмыльнулся.

— Как? Как ты умудрился всё это провернуть? — допытывался Наливкин. — Я, грешным делом, думал, что ты уже и не жилец! Умом, понимаешь ли, думал. А душа подсказывала, что вернётся Селихов! Что душманскому отродью его так просто не взять!

— На некоторое время они отстанут от нас, — сказал я. — Но всё же могут возобновить преследование.

— Могут, — кивнул Наливкин, посерьёзнев. — Но будут как слепые котята. Они не знают, по какому пути мы зашли. Я вообще сомневаюсь, что они хорошо ориентируются в этих местах. Ай! Да ладно! Что мы заладили⁈ Пойдём, поешь. Нарыв с Малининым пошли выйти на связь с нашими. Минут десять — и будем сниматься с места. Всё равно нужно поторапливаться. Времени всё меньше.

— Как Искандаров? — догадавшись, к чему клонит Наливкин, спросил я.

Капитан тут же помрачнел. Мне показалось, что и особист тоже. Их молчание оказалось красноречивее любого ответа.

— Понятно, — сказал я холодно. — Тогда нам надо скорее выходить.

Глядя, как Наливкин подтягивает подпругу своего гнедого в яблоках жеребца, я ложкой поковырялся в банке с тушёнкой. Выбрал самый, как мне показалось, жирный кусок и отправил его в рот.

Потом глянул на наших спасённых пленников. Тахмира со своей мамой притихли, сидя на каком-то брёвнышке. Афганец, расположившийся прямо на земле, казалось, спал. Кто-то из наших дал ему плащ-палатку. Он укутался в неё чуть не с головой. Весь сжался калачиком, стараясь защититься от ночной прохлады.

Мать Тахмиры тоже спала. А вот девочка — нет. Я видел, как её взгляд, неотрываясь, упирался прямо в меня.

Я отставил пустую банку тушёнки. Поднялся. Медленно, выбирая место, куда наступить, чтобы выходило не слишком громко, пошёл к ним.

Потом опустился рядом с девочкой. Тахмира моргнула. Глаза её были большими и беловатыми в темноте.

Не сказав ни слова, я полез за пазуху. Достал её деревянную коровку и снял с шеи. Протянул девочке.

Та уставилась на мою грязноватую руку, в которой покоился медальончик. Потом снова подняла на меня взгляд. Я ей ухмыльнулся. «Не бойся. Возьми. Это принадлежит тебе», — говорила моя улыбка.

Тахмира пошевелилась, чтобы забрать коровку. Движение её, мягкое и едва слышное, всё же разбудило женщину. Та сонно закопошилась, но, увидев меня, вздрогнула, вся сжалась, обхватила девочку руками.

— Тихо. Всё хорошо, — спокойным, доброжелательным тоном проговорил я. — Я не хотел вас разбудить. Вот.

Я показал медальончик и ей.

Мать девочки смотрела на меня сначала испуганно, а потом с настороженностью.

— Это Тахмиры, — сказал я.

Женщина что-то бросила девочке на пушту. Та тихо ответила. Отвернулась.

Потом Тахмира потянулась своей тонкой, словно тростинка, ручкой к коровке. Аккуратно взяла медальон с моей ладони. Я ей ухмыльнулся. Когда хотел уже убрать руку, увидел, что женщина тянется ко мне.

Удивлённый, я смотрел, как она сухими своими, плосковатыми от тяжёлой работы руками сжимает мою ладонь.

А потом она заговорила на пушту. Говорила долго и тихо. Растягивая каждое слово так, будто от этого я смогу их понять. Конечно же, я не понял.

— Она сказала… — внезапно раздался голос Наливкина у меня за спиной.

Я обернулся.

— Сказала, что никогда не сможет простить нас за смерть её сына.

Голос капитана звучал тихо. А ещё — скорбно.

— Но она благодарна, что мы спасли её дочь.

— Скажите ей, товарищ капитан, что я это понимаю.

Он передал. Женщина кивнула.

Как я узнал позже от Наливкина, разговаривавшего с матерью Тахмиры, когда мы уже отправились в путь, девочка спаслась благодаря Ясиру.

Когда душманы остановились в подгорном кишлаке, парень видел, что его новые «товарищи» сделали с девочкой. А потому попытался спрятать её от них.

Рискуя жизнью, Ясир стянул попону у одного из «духов». Отдал её Тахмире, чтобы та не замёрзла ночью, после того как душманы уйдут.

Когда большая часть разъезда уснула, Ясир с Тахмирой на руках умудрился проскользнуть мимо часовых и выйти из лагеря, чтобы отвести девочку в безопасное место — в небольшую пещеру, что подвернулась ему на самом верху кишлака, у усадьбы. Как оказалось, пещера эта вела в систему колодезных туннелей под кишлаком.

Мать Тахмиры, которую, к слову, звали Муслима, знала, что Ясира наказали за то, что его сестра убежала. Наказал его лично один из душманов, побив палкой.

Муслима говорила, что Ясир очень сожалел о том, что произошло. Сожалел, но не знал, что ему делать. Он не думал, что всё обернётся так, как обернулось. И даже несмотря на всё это, он старался помогать своей оказавшейся в плену матери. Помогать хотя бы тем, что он будет рядом с ней.

Именно поэтому Ясир и оказался у темницы. Он был одним из тех молодых душманов, кому предписывалось стеречь пленников.

Ну что тут можно было сказать? Мальчишку обманули. Он стал жертвой предрассудков и антисоветской пропаганды. А потом поплатился за это. И всё же мне было жаль парня. В конце концов, он не заслуживал того, что с ним случилось. Оказался лишь очередной жертвой этой войны.

Минут через пять пришли Малинин с Нарывом. К этому моменту мы уже собирали лагерь, чтобы немедленно отправиться в путь.

— Ну? Как обстановка? Докладывай, — спросил капитан «Каскада».

Малинин ответил не сразу. Он переглянулся с Нарывом. Я заметил, что оба солдата были чернее тучи.

— Не всё у нас так радужно, товарищ капитан, — вздохнул Малинин, поправляя лямку сумки радиостанции на своём плече.

Наливкин не выдал беспокойства:

— Давай, не мни сиськи. Что у нас пошло не по плану?

— Наших не подобрали, — решился Малинин. — «Новобад» за ними не пришёл.

Наливкин, собравшийся опуститься, чтобы начать паковать свой вещмешок, замер. Переглянулся сначала с особистом, потом со мной.

— Так, — выдохнул он. — Давай-ка поподробнее.

Нафтали лежал на большом ковре из верблюжьей шерсти. Сплетя руки на груди, он сощурился. Отвёл взгляд от лампочки, висевшей под тентом палатки и питающейся от аккумуляторов.

Он не обращал внимание на боль. А она была серьёзной. Каждый осколок, что доставал из его ног и торса санитар, отдавался невероятной, острой болью во всём теле.

Нафтали было всё равно. Голову его занимали совершенно другие мысли. Душу терзали другие чувства, доселе незнакомые командиру «Чохатлора».

«Почему я испугался? — крутилось у него в голове. — Почему этот мальчишка заставил меня испытывать такой страх?»

Не было больше ни Саида Абади, которого нужно вытащить из советского плена. Не было больше разведчика, который являлся главной целью пребывания «Чёрного Аиста» в этих местах.

Только он наполнил весь разум Нафтали. Шайтан.

Командир «Чохатлора» сам не мог поверить в то, что с ним случилось у той расщелины. Не мог понять, как произошло, что Нафтали не поднял оружие против врага, а притворился мёртвым, чтобы выжить.

Смесь стыда и злости на самого себя терзали его душу. Он устыдился того, что струсил.

«Нет. Это какое-то наваждение, — думал Нафтали. — Я ничего не боюсь. Меня все боятся!»

Операция длилась больше двух часов. Раны командира «Аистов» вычищали от осколков и обрабатывали. Кое-где накладывали швы.

Всё это время стыд и злость только нарастали в уме Нафтали. Нарастали, пока не вылились в непреодолимую решимость. Нет. В настоящую одержимость.

«Я найду его. Найду и убью, — думал он. — Я докажу всем, что не испугался. Докажу себе, что ничего не боюсь. Докажу, что даже Шайтан мне не соперник».

Из собственных мыслей его вырвал шелест полога, с которым кто-то вошёл в палатку.

Нафтали оторвал взгляд от лампочки. Поморщился, когда в глазах заплясали светлые пятна.

— Командир, — начал «Аист», вошедший внутрь. — Мы разобрались с телами. Очистили караван-сарай от трупов.

Нафтали знал этого «Аиста». Его звали Торйалай. Не слишком высокий, не слишком широкоплечий, он всё же был умелым и ловким воином с хищным горбоносым лицом убийцы. Под руководством Торйалая состояло отделение из десяти бойцов.

— Прикажите разбить лагерь? — повременив, спросил Торйалай.

Нафтали засопел. Поджал губы.

— Собери свой отряд, Торйалай. Выдвигайтесь немедленно. Вы должны найти след этих шурави до рассвета. Дальше мы выступаем в погоню. Они не уйдут от нас.

Желтоватое в свете лампочки лицо «Аиста» потемнело. Торйалаю явно не слишком понравился приказ Нафтали.

— Но… командир, — начал он несколько несмело. — Мы только недавно из боя. Всю ночь собирали мёртвых во дворе. Мои люди валятся с ног. Им нужен отдых.

— А кони? — спросил Нафтали строго.

Торйалай удивлённо приподнял широкие брови, одна из которых была изуродована шрамом.

— Кони… Кони накормлены. Мы устроили коновязь у…

— Тогда по коням и в погоню, — Нафтали откинул голову, снова уставился на слепящую глаза пружинку лампочки.

— Но командир…

— Псарлай, — обратился вдруг Нафтали к санитару, обрабатывавшему его раны.

Немолодой уже «Аист», чьё лицо было украшено пятнистой от седин бородой, поднял взгляд от бедра Нафтали, в котором копался щипцами.

Санитар не сказал ни слова. Он только удивлённо уставился на Нафтали.

— Подай мне мой пистолет. Я прямо сейчас застрелю этого шелудивого пса, — буднично проговорил Нафтали.

Псарлай нахмурился. Глянул на изумлённого и напуганного Торйалая.

В палатке повисла тишина.

— Пистолет! Быстро! — вдруг яростно выкрикнул Нафтали и даже поднялся на локтях.

Оба «Аиста» вздрогнули. Пожилой санитар принялся шарить взглядом по палатке, чтобы найти оружие своего командира.

Торйалай торопливо поклонился.

— Слушаюсь, командир, — залепетал он, пятясь из палатки. — Ваш приказ будет выполнен.

— К воде нельзя, — возразил Шарипов, ведя свою лошадь под уздцы.

В седле его рыжей кобылки ехали Тахмира с мамой. Искандарова Наливкин усадил на своего коня.

К утру, когда стало холодно, но ночная тьма даже и не думала оборачиваться предрассветной серостью, разведчик почти выбился из сил. Он всё ещё держался в седле, однако постоянно клонился к конской гриве. Несколько раз даже чуть не выпал, и нам пришлось поддерживать его, не снижая темпа продвижения.

— Если за нами будет погоня, то они пойдут по рекам и озёрам. Отправятся по направлению к советской границе, — продолжал особист. — Других следов у них не будет. Они понимают, что и нам, и лошадям нужна вода.

Мы с Булатом ехали рядом с офицерами. В середине группы, позади нас, шёл афганец. Нарыв с Малининым закрывали наш разъезд.

— Что-то он совсем плох, — сказал я, кивнув на разведчика, клонившегося на бок.

— Тпру! — приостановил свою лошадь Наливкин, при этом разведчик покачнулся в седле, и капитану «Каскада» пришлось его придержать.

— Привал пять минут!

Мы шли всю ночь почти без остановок. Горы, где состоялся бой, теперь высились позади. Там же остался и подгорный кишлак. Тем не менее в этот раз наш путь немного изменился.

Малинин, вышедший на связь с заставой СБО новобадцев, сообщил неприятные новости: вторую часть нашей группы так и не забрали.

Силы, что выдвинулись к ним навстречу, встретили сопротивление какой-то душманской банды и завязли в бою. Командир БТРа не рискнул продвигаться дальше, и с боем им пришлось отступить. Времени на новую вылазку больше не было.

Наша вторая группа должна была встретиться с новобадцами на новой точке — у разрушенной мечети километрах в пятнадцати отсюда. Древняя мечеть расположилась в долине, за горной цепью, что высилась у нас по левую руку. По равнине, где мы двигались сейчас, попасть к ней можно было через перевал.

Путь был неблизкий. И всё же это ближе, чем идти к советско-афганской границе.

Тем не менее была и хорошая новость. После рассвета, примерно к восьми или девяти часам утра, туда прибудет вертолёт с «Московского».

Птичка заберёт Искандарова и остальных, освобождённых нами пленных. Главное — поспеть туда к сроку. А потом нам придётся идти своим ходом, конно. И самостоятельно пересечь границу.

А вот добраться к нам, сюда, вертолёт не мог. Всему виной непредсказуемость ветров над горами. Потому сначала придётся пересечь перевал.

— Плохо дело, — сказал Малинин, когда мы спустили Искандарова с коня и уложили на плащ-палатку, чтобы он мог передохнуть. — Майору нужно пить много воды. Это не говоря уже о перевязке. Воду кипятить негде, а пантоцид я использовать не рискую. Мало ли что.

— Да и с антибиотиками проблемы, — сказал я задумчиво. — Будем постоянно пичкать его тем, что есть у нас — только навредим.

Мы с Шариповым и Нарывом переглянулись.

— Зараза… — тихо прошептал Наливкин и добавил матом. — Зря я Зваду отправил с другой группой.

— Там тоже были раненые, — возразил ему Шарипов. — На тот момент решение казалось верным.

Наливкин глянул на разведчика, лежавшего немного в отдалении. Потом тяжело вздохнул.

— Кажется, не дотянет он. Видать, нам только чудо какое-то поможет.

Я нахмурился. Глянул поверх плеча Шарипова, чтобы рассмотреть кое-что интересное, появившееся в темноте за его спиной.

Вдали, на равнине, что мы пересекали, вдруг зажёгся крохотный огонёк.

— Костер, — прошептал я вполголоса.

— Чего? — удивился Наливкин и обернулся, проследив за моим взглядом.

— И где их искать? — Ахтар устало сел на большой камень.

Торйалай же уставился вдаль, стараясь пробиться взглядом сквозь темноту.

Солнце не взойдёт ещё долго. Ночная тьма только начала медленно сереть, превращаясь из непроглядной в почти непроглядную.

— Эти шурави хитрые, — сказал Ахтар, опершись о колени и свесив руки. — Они не оставляют следов. Как их искать?

— Я не знаю, — недовольно выдохнул Торйалай. — Но знаю вот что: с пустыми руками возвращаться нельзя. Иначе Нафтали нас просто убьёт.

— Нафтали убьёт тебя, — разулыбался Ахтар, но улыбка быстро сползла с его губ, когда Торйалай зыркнул на него злым взглядом.

Они объездили почти все окрестности караван-сарая и ущелья, что протянулось за горой. Никаких следов шурави найти не удалось.

Они не знали, куда пошли советские спецназовцы. Не знали, куда им самим следует держать путь. Кроме того, люди Торйалая уже валились с ног от усталости.

Однако выполнять приказ было нужно.

Сейчас Торйалай был готов ухватиться за любой намёк на то, куда могли отправиться шурави.

Чтобы хоть чуть-чуть осмотреть окрестности, они с Ахтаром взобрались на не очень высокий, но пологий горный гребень. С него открывался отличный обзор всей равнины, что расстилалась внизу под ним. Вернее, открывался бы, если бы не ночь.

Торйалай полагал, что шурави пойдут именно через долину. Он знал, что советские солдаты плохо ходят по горам. По крайней мере, гораздо хуже моджахедов. Кроме того, шурави лишний раз не сунутся в горы, остерегаясь засады.

— Пойдём вдоль рек, — предложил Ахтар. — Они конные. Им нужна вода. Да и нам тоже.

— Каких? — обернулся к нему Торйалай. — Да и куда? На восток? Или, может быть, на юг?

Ахтар поджал губы. Недовольно отвернулся.

Несколько минут Торйалай всматривался в темноту. А потом, наконец, кое-что увидел.

— Ахтар, спускаемся, — сказал он возбуждённо и принялся пробираться вниз по склону.

— Что? Ты что-то увидел?

— Свет костров. Там, в долине. Возможно, это они.

Стало холодно. Здесь перед рассветом всегда холодно.

Когда мы добрались до широкого ручья, спускающегося с гор в долину, темноту заменила утренняя серость.

Всё утро мы шли на огонёк. Когда тьма начала рассеиваться, ориентиром нам стало кое-что другое — небольшое овечье стадо, отдыхавшее на берегу ручья.

Ночной костёр был пастушьим. И он оказался не единственным. Пастух разжёг несколько, чтобы обогреть овец. Чтобы уберечь их от утреннего холода.

— Пастух, — констатировал Шарипов, ведя свою лошадь и топая рядом со мной и Наливкиным.

Я, уставший от верховой езды, тоже спешился. Снял я и Булата, чтобы тот выгулялся, и следил за ним, чтобы пёс не отходил слишком уж далеко.

— Пойдём к нему? — спросил особист у Наливкина.

— У местных пастухов часто есть много полезного, — сказал я. — Они знают лечебные травы. Природные антисептики. А без них майор не протянет.

— Выбора нет, — сурово сказал Наливкин. — Искандарову нужна хоть какая-то помощь. Иначе никак.

Пастух заметил нас раньше, чем мы его. Вернее, заметили нас пастухи. Их было двое.

Немолодой мужчина с посохом и в подбитом овечьей шерстью кожушке поднялся от одного из костров и, разгоняя прижавшихся друг к другу на земле овец, пошёл нам навстречу. А потом стал ждать у ручья. Он смотрел на нас внимательно и, казалось, пытался понять ещё издали, чего же ждать от пришедших шурави.

Вторым пастухом оказался невысокий и худощавый парнишка в овчинном жилете и папахе из серой шерсти. Он пришёл с другой стороны, вместе с собаками. Встал рядом со стариком, положил руку на пояс с недлинным ножом в кожаных ножнах.

У ног пастухов неподвижно застыли две крупные пушистые собаки. Это были афганские овчарки. Так и стояли они у ног своих хозяев — чуткие, грозные, готовые кинуться на незнакомцев по первому приказу.

Мы встали в нескольких десятках метров от пристально смотревших на нас пастухов. Я придержал Булата, уставившегося на чужих собак.

Пёс утробно заурчал, навострил уши.

— Тихо, Буля. Не балуй, — сказал я ему строго и пристегнул поводок.

Наливкин, ведя своего коня, вышел вперёд. Крикнул что-то на пушту.

— Можешь не ломать язык, шурави, — беззлобно ответил пастух. — Я немного говорю на русском.

Наливкин с Шариповым переглянулись. Капитан «Каскада» помедлил что-то отвечать. А вот я вышел вперёд:

— Ты работал с шурави? — спросил я.

Пастух тоже не ответил сразу. Однако мальчишка, что был рядом с ним, что-то сказал пожилому пастуху. Тот не ответил и ему.

— С чего ты взял, шурави? — сказал наконец пастух.

Навскидку, старику было за пятьдесят. Хотя сказать точно сложно. В горах люди стареют рано. Тем не менее он держался на удивление живо для его возраста. А главное — я заметил солдатскую выправку, которую после долгих лет службы сложно было скрыть отставному офицеру.

Но это было ещё не всё. На посохе старика, у самого навершия, я заметил розоватую ленту, обвивавшую древко. И сдавалось мне, что когда-то эта лента была красной.

— Красная лента на твоём посохе говорит сама за себя, — ответил ему я.

— Он проводник, — сказал Наливкин задумчиво. — «Красный караван». Вон она, лента. А я и не заметил сначала.

— Мне кажется, бывший проводник, — со скепсисом в голосе сказал Шарипов.

Старик молчал долго. Думал. Сомневался. Потом спросил:

— У вас раненый?

— Да! — крикнул ему Наливкин. — Нам бы не помешала помощь. Но многого мы не возьмём. У нашего товарища лихорадка! Кроме того, у него загноились ноги. Если у тебя есть чем помочь, мы отблагодарим. У нас есть патроны. Кое-какие медикаменты. Сухпайки.

— Шурави в этих местах — плохой знак, — повременив несколько мгновений, сказал старик. — Они приносят за собой только беды.

— Он не поможет, — поджал губы Шарипов, обращаясь к Наливкину. — Мы только теряем время.

— Если ничего не предпринять, Искандаров умрёт, — сказал Наливкин ему вполголоса. — Мы должны сделать хоть что-то.

— Можем приставить ему пистолет к виску, — иронически заметил особист.

— Ты солдат, старик, — выступил я вперёд. — Это сразу видно. Ещё в королевской армии служил, ведь так?

Пастух молчал.

— Потом был в «Красном караване», помогал советским солдатам. Тайными тропами их водил. И от красной ленты не избавился до сих пор. А ведь знаешь, что носить её сейчас — опасная затея.

Большой пёс у ног парня заволновался. Гавкнул. Мальчишка опустился, чтобы взять его за ошейник.

Буля уставился на чужого пса, готовый защищать меня. Снова заурчал, но не показывая клыков. Я нагнулся и запустил пальцы в его маслянистую холку. Пёс глянул на меня.

— Тихо, Булат.

Потом я обратился уже к старому пастуху:

— Знаешь что, старик. Сейчас ты прав. Мы и правда принесли тебе беду. Случилось так, что за нами хвост. Через несколько часов тут, вполне возможно, будут головорезы…

— Уходите! — с явным акцентом вдруг выкрикнул парень. — Уходите отсюда! Нам нечем вам помочь! У нас ничего нет!

Старик строго сказал несколько слов парню. Они стали спорить, но старый пастух всё же осадил своенравного мальчишку. Тот отвернулся, забубнил себе что-то под нос.

— Если так, — снова крикнул старик, — то вам точно следует уходить.

— Думаешь, это тебя спасёт? — прокричал я. — Они не знают, куда мы идём, и будут допрашивать каждого, кого встретят.

Старик молчал.

— Встретил бы ты нас или нет, но ты уже в опасности. В опасности просто потому, что решил выгнать своё стадо на выпас в этих местах. Банде, что идёт за нами по пятам, плевать, шурави ты или местный. Для них все вокруг — враги.

— Не дави на него, Селихов, — шепнул мне Наливкин тихо. — Если будешь продолжать, он точно откажет.

А потом Наливкин закричал пастуху:

— Мы уйдём быстро! Не оставим тут никаких следов! За помощь можешь взять, что захочешь!

Старик не ответил и ему.

— Но мы можем сделать так, — крикнул я, проигнорировав слова капитана, — что вы останетесь в живых. Сделать так, что вы будете выглядеть в глазах головорезов, которые идут за нами, своими! Вы им поможете. Тогда, как минимум, они вас не убьют.

— Что? Что ты такое говоришь, Селихов⁈ — понизив голос, возразил мне Наливкин.

— О чём ты говоришь, шурави? — спросил заинтересовавшийся старик. — Как мы будем выглядеть для них «своими»?

— Селихов, что ты несешь? — зло зашептал Шарипов и даже приблизился ко мне, дёрнул за рукав.

— Не мешайте, — бросил я ему, отмахнувшись.

Наливкин молчал. Видимо, ждал, чего же я скажу старику.

— Когда они появятся здесь, — снова крикнул я пастуху, — вы добровольно расскажите душманам, куда мы ушли.