Пограничник. Том 6: Шпионские игры

Глава 22

Бутылки из-под детского шампанского мерно покачивались на легком вечернем ветру. Их привязали леской к отработавшей свое нити от Системы. Нить же, в свою очередь, натянули между двух железных и ржавых столбов, оставшихся здесь от турника. Еще несколько бутылок расставили на гниловатой перекладине остатков «сломанного моста». Эти столбы — все что осталось от старой тренировочной площадки, что когда-то находилась у заставы. Теперь в этом месте, немного правее, устроили стрельбище, удачно упирающееся под глиняный вал кручи, уходящей выше, к растущим на ней одичавшим сливам.

— Значит так, — сказал Наливкин, горделиво приосанившись и глядя в листик, вырванный из своего блокнота, — соревнования у нас будут хоть и дружеские, но серьезные. С огоньком и применением солдатской смекалки, так сказать. Участвуют все желающие. Огонь будем вести из пистолета. За правила, которые мы так долго в спорах и жестоких прениях составляли, объявляю благодарность товарищам капитанам Тарану и Жукову.

— Саша, — шепнул мне Уткин, жующий остывший шашлык, — а ты участвовать будешь?

Вася не застал начала нашего «пикника», потому что был в дозоре на левом фланге. Вернулся он только тогда, когда офицеры, собравшись в кружок и что-то выписывая на листочке, сочиняли правила. Забавно, что Пуганьков оказывал им активную помощь в этой сложной мыслительной деятельности — он служил столом. Лейтенант немного нагнулся, и Наливкин, прислонив листочек к его спине, аккуратно выписывал в него все, по его мнению, мудрые идеи. Время от времени карандаш рвал бумагу и колол несчастному Пуганькову спину. Тогда Наливкин обязательно говорил замполиту:

— Ну че ты, товарищ лейтенант? Стой спокойно! Не видишь? Пишу!

— Ну так что? Будешь? — спросил любопытный Вася.

— Посмотрим, — ухмыльнулся я.

— Значит так, — продолжал Наливкин, уставившись в истыканный и исчерканный листик, — участникам придется пройти «Три круга чести»! Первый круг — «Тихий дозор». Стрельба с расстояния двадцати пяти метров по неподвижной цели. Поясняю для особо одаренных — роль цели выполняют стеклянные бутылки от сильногазированного, но безалкогольного, что, кстати, прискорбно, напитка под названием «Детское шампанское» производства Тбилисского завода безалкогольных напитков. Грузинская ССР.

— Названия конкурсов, видать, он сам выдумывал, — шепнул Матузный Малюге и Сагдиеву, что стояли за моей спиной.

— На прохождение первого этапа выдается три патрона, — голосом, подходящим больше для произношения речи на партсобрании, продолжал Наливкин. — Далее, следующий круг — «Ветер с гор». Это стрельба по раскачивающимся на ветру бутылкам с пятнадцати метров. Выдается два патрона. И финальный — «Последний патрон»: стрельба в полной темноте по одиночной, предварительно подсвеченной цели. На это у каждого участника будет одна попытка. Короче, один патрон!

Наливкин замолчал, глянул на небо и задумчиво добавил:

— Думаю, пока до последнего круга дойдем, как раз стемнеет. Так. Что тут еще? Ага! За такие поэтичные названия конкурсов объявляю благодарность самому себе! Потому что я, как вы поняли, их и выдумал!

— Ну я ж сказал, — захихикал Матузный.

— Победитель определяется следующим образом, — тем временем продолжал Наливкин, — попадание в бутылку — один балл. Попадание в горлышко, но таким образом, чтобы бутылка осталась стоять — два балла. Промах, соответственно…

— Три балла! — выкрикнул кто-то из танкистов.

Солдаты дружно заржали.

— Хорошая попытка, боец, — сузил глаза Наливкин, хитро ухмыляясь, — но нет уж, так просто тебе победить не получится. Промах — ноль баллов. Побеждает боец, набравший большее количество баллов. Кто хочет вести учет? Что? Никто?

— Разрешите, товарищ капитан, — скромно сказал Пуганьков, по-школьному задрав руку.

— Разрешаю, товарищ лейтенант. Вот вам карандаш и листик. Там спереди исписано. Ведите учет сзади. Ага.

— А приз, товарищ капитан? — спросил кто-то из погранцов. — Вы говорили, будет приз!

— Да! А приз какой будет?

— На что играем-то?

— Народу мотивация нужна!

— А приз у нас есть, товарищи! — провозгласил Наливкин и приказал: — Звада, тащи паек!

— Паек? — Звада, сидевший у мангала, аж привстал. — Так мы ж его хотели…

— Тащи мой паек, сказано тебе!

— Есть…

Звада умчался на заставу и спустя пять минут прибежал обратно, прихватив с собой какую-то сумку. Он, грустный и почему-то с виноватым лицом, остановился рядом с Наливкиным и нехотя протянул ему сумку.

Сумка была старая, кирзовая, образца пятидесятого года. Снабженная кожаными ремнями, она носила на себе выцветший штамп «СА» — «Советская армия». Наливкин продемонстрировал сумку всем окружающим и сказал:

— Паек «Командирский», укомплектованный лично мной. Итак. Что тут у нас?

Он полез внутрь и гордо, словно кубок, извлек наружу банку тушенки с красной этикеткой. Продекламировал:

— Консервы «Говядина тушеная», производства мясокомбината номер один, город Москва.

— Видал, че достал? — тихо и очень удивленно проговорил Малюга Матузному. — Тушенка с красной этикеткой…

Матузный сглотнул слюну.

— Я думал, такой не бывает. Что байки все это.

— А я говорил… — ухмыльнулся им Сагдиев. — Говорил, что пробовал. А вы мне не верили.

— Далее, — продолжал Наливкин.

Капитан «Каскада» передал банку несчастному Зваде, которому, по всей видимости, совсем не хотелось рисковать вожделенной тушенкой и прочими «прелестями солдатской жизни», которые, наверняка, Наливкин припрятал для особого случая. Звада точно не думал, что особый случай станет именно вот таким.

— Сгущенка «Молочная». Две штуки, — Наливкин достал две банки сгущенки, связанные проволокой, чтоб не гремели, показал всем присутствующим. — Производства Ростовского молочного завода. На, Звада, держи. Только не урони мне тут. Товарный вид попортишь. Так.

Наливкин снова полез в сумку, пошарил там рукой и достал нечто, завернутое в промасленную кальку. Сладко понюхал.

— Колбаса «Сервелат». Завод «Микоян», Москва. Одна штука.

Сглатывать стал теперь не только Матузный. Солдаты и даже старшина Черепанов — все смотрели на содержимое пайка голодными, а еще удивленными глазами.

— Минеральная вода, «Боржоми», — Наливкин продемонстрировал нам полную стеклянную бутылку с полуотклеившейся этикеткой. — Грузинский розлив.

У бутылки была ржавая, немного помятая пробка. Кажется, кто-то уже пытался открыть минералку. Но, по всей видимости, был вовремя остановлен бдительным Наливкиным.

— Товарищ капитан, — в полнейшем отчаянии заныл Звада. — И ее тоже?

— И ее, — зыркнул на него Наливкин и пояснил: — Отложена фельдшером. Говорит, для медицинских целей. Подозреваю — для самолечения.

Звада, удерживая все извлеченное Наливкиным добро на руках, горько вздохнул.

— Ну ничего, — продолжил капитан «Каскада», — победителю можно. Для него нам, так сказать, ничего не жалко! Давай-ка все это сюда, Звада. Суй обратно в сумку. Вот так. А!

Когда все содержимое пайка вернулось в свою кирзовую обитель, Наливкин снова поискал что-то в сумке, вытащил пачку «Беломора» и самодельный ножик из гильзы от патрона КПВТ.

— Это на сладкое, — довольно сказал он, показывая всем остатки содержимого. — Так сказать, сувенир на память. Ну и курево. Куда ж без него? А! Еще вот.

Наливкин полез теперь в карман и достал размякшую шоколадку «Аленка». И она тоже отправилась в сумку. Потом капитан повесил «Командирский паек» на плечо, упер руки в боки. Спросил:

— Ну что? Желающие посостязаться за всю эту красоту имеются?

Дальше начался цирк. Желающих оказалось столько, что офицеры рассудили — если пойдет в том же духе, стрелять будем до утра. Тогда Таран волевым решением поменял правила и предложил жеребьевку. Предполагалось, что от Шамабада, танкового взвода и спецназа будут выступать по три бойца. То есть соревнования будут не одиночными, а командными. Причем договорились так: чья команда наберет больше очков, те в полном составе и признаются лучшими стрелками среди всех присутствующих и получат право разделить паек между собой.

Тогда в вещмешок насыпали автоматных гильз по числу желающих в каждой из трех команд. Причем три гильзы Наливкин пометил ножом — нацарапал крестик на боку каждой. Погранцы с придыханием тянули свои гильзы. Участвовать выпало Семипалову, поваренку Гие Горицавии, уже месяцев десять не державшему в руках огнестрельного оружия, и мне. Команда у меня была, скажем прямо, так себе. Ну да что делать?

Из «каскадовцев» стрелять выпало Ефиму Маслову, Зваде и Малинину. Азартный Наливкин, кстати, чуть не первым из «Каскада» полез тянуть гильзу и очень расстроился, когда достал простую, без крестика.

Танкистов представлял уже упомянутый мною лейтенант Фрундин, а также сержант Фролов и сам капитан Жуков. Нужно было видеть завистливый взгляд Наливкина, с которым он поглядывал на нордически спокойного Жукова, готовившего к стрельбе свой «Стечкин».

Офицерам разрешили вести огонь из личного оружия. Остальным полагался один пистолет на всех — тоже «Стечкин», но уже принадлежавший прапорщику Черепанову.

Первый тур прошел гладко. Каждый из нас, даже Гия, сбил все три бутылки. А вот у «каскадовцев» дела обстояли хуже. Звада решил выпендриться и стал стрелять из положения лежа. Когда две из трех его пуль попали в «молоко», спецназовцы взмолились, чтоб он встал и не позорился.

— Стреляй! Как человек стреляй, еп твою налево! — орал на него распереживавшийся Наливкин.

Звада показал чудеса стойкости и не поддался на уговоры товарищей. Остался лежать. Надо ли говорить, что и последний его выстрел ушел в молоко. Благо, неудачу Звады сгладил Маслов. Лейтенант, к слову, сходил на заставу и притащил оттуда свой трофейный «Вальтер», из которого и вел огонь. Причем все три пули он положил точно по горлышкам бутылок, да так, что ни одна из них не упала со своего места. Таким образом, первый тур мы все прошли с равным счетом.

На втором проблемы начались уже у нас. Вернее, казалось, что начались. Семипалов разнервничался и промазал по висящим на лесках бутылкам. Каково же было всеобщее удивление, когда вторая его пуля, непонятно каким образом… обрубила провод, на котором висели наши импровизированные мишени. Провод щелкнул, и обе бутылки сорвались, разом разбившись о железный столбик бывшего турника.

В тот же самый момент начались споры:

— Нечестно! Пусть перестреливает!

— Ну разбил же⁈ Разбил! Чего нечестного-то⁈

— Так дважды же промазал!

Все солдаты принялись ругаться, доказывая каждый свою точку зрения. Офицеры, как им и полагается, пресекли беспорядки.

— Будем считать, — сказал Наливкин, когда они с Тараном и Жуковым быстро посовещались, — что твой боевой дух поборол баллистику, Семипалов. Зачет тебе.

Ко второму туру лидировали «каскадовцы», опережая нас на одно очко, которое не смог заработать Горицавия. Танкисты отставали от спецназа на два.

С последним кругом мы повременили. Дождались полной темноты. Нам, пограничникам, даже пришлось отлучиться на боевой расчет, который Таран благополучно провел на заставе. После расчета Черепанов вернулся со следовым фонарем.

Стреляли так: боец выходил на позицию. Черепанов на несколько мгновений включал фонарь и освещал единственную стоящую бутылку. Потом выключал свет, и стрелок, досчитав про себя до трех, должен был выстрелить по памяти.

Когда мы втроем отстреляли, причем на удивление удачно, пришла очередь «каскадовцев». Первый на огневой рубеж вышел Ефим Маслов. Он занял позицию и стал ждать, когда Черепанов включит фонарь.

— Медлишь, товарищ лейтенант, — хмыкнул ему лейтенант Задоркин, — по темноте-то горлышки бутылкам отбивать не так уж и просто, да?

Маслов никак не отреагировал на колкость, готовясь к стрельбе. Остальные солдаты и офицеры восприняли его слова как шутку. Лейтенант Задоркин в принципе был человеком, не привыкшим лезть за словом в карман. Самоуверенный молодой офицер старался выделиться в любой компании. И сегодня он громко общался со всеми, шутил, строил из себя душу компании. Когда начались соревнования, стал постоянно подтрунивать над некоторыми участниками. Особенно его поразил фортель Маслова, когда «каскадовец» сбил горлышки всем трем бутылкам в первом круге.

Я даже заметил, что Задоркин силился повторить его результат, но так и не смог, хотя бутылки все разбил. Было понятно — самолюбие амбициозного лейтенанта оказалось задетым. Тогда он не упустил ни единого случая отпустить язвительный, обличенный в невинную шутку комментарий, обращенный к Маслову. «Каскадовец» в основном его просто игнорировал, иногда едва заметно улыбаясь и принимая все за простую шутку.

Когда пришло время стрелять, Маслов поднял пистолет. Черепанов приготовился зажигать фонарь.

— Может, тебе прицел принести от твоей «плетки»? — смешливо заявил Задоркин. — Глядишь, с ним дело бодрей пойдет.

Кто-то засмеялся его словам. Другие офицеры, о чем-то болтая, казалось, и не обратили особого внимания на Задоркина. Зато обратил Маслов. Не выдержал, наконец. Он медленно опустил руку с пистолетом. Холодно глянул на лейтенанта.

— Больно ты умный, товарищ лейтенант, — сказал он. — Ты б так лучше не болтал. Покажи сначала, чего стоишь, а потом уже хвост распускай.

— А ты что, Ефим, не видел, чего я стою? — Задоркин набычился, сделал два шага к стрелковой позиции Маслова. — Сомневаешься в чем-то, а?

— В себе я не сомневаюсь. Но знаешь, что скажу: кто больше всех кричит, тот меньше всех стоит.

— Чего? — Фрундин попер на «каскадовца».

— Отставить! Чего удумали⁈ — кинулся к ним Наливкин. — А ну, хорош нам шашлыки портить!

— А че я такого сказал, товарищ капитан? — развел руками Задоркин. — Я что, виноват, что у товарища Маслова нету чувства юмора⁈

— Ты знаешь, куда свое чувство юмора можешь себе за…

— Ефим, отставить! — заорал Наливкин.

— Я с ним соревноваться не буду! — сказал Задоркин. — Соревнование у нас командное! А этот… товарищ лейтенант больно много о себе мнит!

— А у тебя больно длинный язык, — холодно сказал Маслов.

— Че⁈ За своим языком следи!

Танкисты, видя, что их товарища обижают, поперли кучей на невозмутимого Маслова: они приблизились к спорщикам, стали кричать и ругаться. «Каскадовцы» тут же встали на защиту Ефима.

— Ну-ка, отставить всем! Отставить! — вмешался Таран. — Кончайте балаган! Вы ж офицеры!

Хотя Наливкин с Тараном пытались заставить всех разойтись, с другой стороны вмешался Жуков, вставший на сторону Задоркина. Капитан мрачно заговорил:

— Товарищи офицеры, лейтенант Задоркин под моей командой. И я не позволю, даже вам, товарищ капитан, так к нему обращаться.

Я видел, что ситуация накаляется. Что не за горами ссора, которая напрочь испортит вечер. Не долго думая, я взял полведра кваса и пошел к ним.

— Вам бы дисциплину подтянуть! — кричал на Жукова Наливкин. — Научите своих бойцов рот, когда не надо, не открывать!

— Я сам разберусь, как быть с моими бойцами! — отвечал ему Жуков.

Я обошел стянувшуюся к стрелковой позиции и спорящую компанию, а потом выплеснул квас едва ли не под ноги ругавшимся Маслову и Задоркина. Лейтенанты аж вздрогнули, отскочили, стараясь убрать сапоги от запенившейся на земле жидкости. Оба возмущенно уставились на меня. Задоркин было даже хотел что-то сказать, но я его опередил:

— Вот вам черта, откуда стрелять, — сказал я сурово. — Новая стрелковая позиция. Стреляйте. Кто дальше от нее отступит, выстрелит и попадет — тот прав.

Лейтенанты удивленно переглянулись. Кажется, оба они не ожидали от меня такой дерзости и все еще не могли сообразить, как отреагировать.

— А неплохая мысль! — вдруг вклинился Наливкин, не дав возмущенному Задоркину высказаться и на этот раз. — Как вы на это, товарищи? Нечего орать друг на друга и перья зря пушить. Пусть делом свою ссору разрешат!

— Я за, — помолчав, проговорил Таран.

Жуков поджал губы. Он ничего не подтвердил, но и не опровг. Хмурый, словно полено, просто отошел, сделав вид, что решил взять себе еще печеной картошки.

Так и решили.

— А давай! — тут же сказал Задоркин. — Только, чур я первый!

— Валяй, — пожал плечами Маслов.

Офицеры успокоили тех из бойцов, кто еще волновался и ругался после завязавшейся ссоры лейтенантов. Задоркин вышел на стрелковую позицию, отмеченную почерневшей от кваса землей. Поразмыслив пару мгновений, он сделал три шага назад. Поднял пистолет.

— Готов!

Черепанов зажег фонарь. На миг осветил единственную бутылку, стоящую на доске-перекладине, а потом погасил свет. Спустя несколько секунд прозвучал хлопок. Задоркин выстрелил. Да только звона стекла вслед за грохотом не последовало.

— Промазал, — констатировал Черепанов, снова включив свет и показав всем, что бутылка на месте.

Задоркин с кислым лицом уставился на нетронутую стекляшку от «детского шампанского». Потом плюнул, тихо выругался матом и ушел прочь к своим. Его место тут же занял Ефим Маслов. Он отошел на целых четыре шага назад. Тоже поднял пистолет.

— Готов.

Свет, тьма, хлопок выстрела. А за ним раздался звон лопнувшей бутылки.

— Ну что, товарищ лейтенант? Посчитали? — крикнул Пуганькову Наливкин. — Кто там победил?

— Сейчас, одну минутку, товарищ капитан.

Пуганьков торопливо пересчитывал очки под светом фонаря, что держал ему Черепанов.

— Еще чуть-чуть. Еще полминутки.

— Что-то ты долго.

Спустя пять минут о ссоре лейтенантов, казалось, все забыли. Вернее, почти все. Танкисты как-то отстранились от остальной компании и засели у все еще тлеющего мангала. Задоркин и вовсе ушел. Вернулся на заставу, не желая оставаться в компании «каскадовцев».

— А это ты лихо придумал, — сказал мне Ефим, когда оба брата Масловых подошли ко мне. — Лихо ты ситуацию вырулил, Саша. Я б до такого не додумался.

— Ну. А то я уже грешным делом подумал, — сказал второй Маслов, — что рожу придется бить. За брата-то.

— Лишних скандалов нам не надо, — улыбнулся я, сидя на остывшем после жаркого дня блоке и поглаживая Булата, лежавшего у моих ног. — Все же, мы тут не абы что делаем, а вас провожаем.

Холоднокровный обычно Ефим вдруг улыбнулся. А потом протянул мне руку. Я хмыкнул, встал. Пожал ее. Пожал и вторую, что подставил мне Андрей.

— Товарищ лейтенант, ну ты что там, черточки считаешь, или уравнения… с многочленами⁈ — снова крикнул Пуганькову Наливкин.

— Да… Да я уже все!

— Пойдемте послушаем, кто нынче победил, — сказал я с улыбкой.

И мы с Масловыми пошли к болтавшим у бывшей стрелковой позиции Наливкину с Тараном.

— Ах вот как! — крикнул тем временем Наливкин. — Так чего ж ты молчишь-то?

— Так… Так я не молчу, товарищ капитан, — встряхнув измятый листик, смутился Пуганьков.

— Ну так говори тогда! — весело крикнул ему капитан «Каскада». — Кто у нас сегодня победитель?