Пограничник. Том 6: Шпионские игры

Глава 20

После того как Булат взял след, он сразу принялся обнюхивать деревянные полы бани. Мы стояли у входа в парилку, наблюдая за работой пса.

— Хорошо, что шпион не успел тут убраться, — шепнул Наливкин Тарану.

— М-г-м. Так-то я поощряю инициативность бойцов, но эти двое… — Таран кивнул назад, намекая на Семипалова с Малюгой, оставшихся на улице, — сегодня че-то палочку-то перегнули.

Я сидел на корточках и следил за работой Булата. Нарыв подошел ко мне и опустился рядом. Шепнул:

— Альфа не нашла ничего. Почему ты решил, что Буля лучше справится?

— Альфа — собака молодая, — тихо ответил я. — Первый год на заставе служит. Буля поопытнее будет. А опыт уважать надо.

На это Нарыв мне ничего не ответил. Старший сержант только пожал плечами и уставился на Булата.

А кобель тем временем уже переместился ближе к лавке. Стал нюхать под ней, потом медленно, не отрывая носа от пола, продвигаться к дальнему углу.

Нарыв напрягся, нахмурился.

— Он что-то нашел, — определил опытный инструктор. В голосе его прозвучала едва заметная нотка удивления.

Буля подошел к правому переднему углу парилки, сунул нос чуть не в самый угол, а потом вдруг гавкнул и принялся скрести пол лапой.

— Нашел. Он что-то нашел, — поднялся Нарыв.

Мы поспешили к Булату. Я тут же присел рядом, взял его за ошейник и немного оттянул.

— Молодец, хороший пес, — похвалил я возбудившегося от успешной работы Булата и стал трепать его по холке.

Довольный тем, что его работу оценили, пес обернул ко мне свою большую морду и даже попытался меня лизнуть. Слегка улыбаясь, я аккуратно отпихнул его мокрый и слюнявый нос.

А Нарыв тем временем встал на четвереньки, залез под лавку и принялся что-то там изучать. Когда поднялся на колени, продемонстрировал всем большую сыроватую щепку.

— Там пол подгнил, — сказал он. — Его расковыряли и сделали щель.

Таран с Наливкиным переглянулись. Прапорщик Черепанов недовольно, но сухо сплюнул. Пробурчал:

— Новый пол, а уже гниет. Вот падла…

Таран приблизился к Нарыву, взял из его руки щепку и критически осмотрел. На миг задумался, а потом тоже потрепал уставившегося на него Булата по холке.

— Хороший пес.

Буля забавно склонил голову набок и вывалил язык.

— Ты смотри, Саша. Не прогадал, — сказал Таран. — Нашел что-то твой Булат.

— Опыт, как говорится, не пропьешь. Но радоваться рано. Надо сначала проверить, достать то, что там под полом спрятано.

Таран кивнул, поджав губы. Обернулся к Черепанову и Наливкину, которые все так же ждали у входа.

— Товарищ прапорщик, — начал Таран, — подгони-ка ребят. Пусть притащат фомки. Будем вскрывать.

— Есть, — отрапортовал Черепанов и хотел было уже выйти, но обернулся. Робко и как-то жалостливо спросил: — Новый пол вскрывать? Он же подгнивший там. Вдруг лопнет… Тогда обратно не присобачим. Сами знаете, как тяжело сейчас лес новый получить… А пол… Его ж только в прошлом году постелили…

— А у тебя идеи получше есть, как достать, что там спрятано? — строго спросил Таран.

Черепанов погрустнел.

— Никак нет. Виноват.

— Ну тогда выполняй.

— Слушаюсь, — вздохнул Черепанов и вышел из парной.

Когда я вошел в ленинскую комнату вслед за особистом, заметил, как Абади украдкой на меня зыркнул. Впрочем, шпион, сидевший в наручниках на ученическом стуле у стены, почти не повернул головы и тут же опустил глаза в пол.

Его посадили спиной к портрету вождя мирового пролетариата. Казалось, изображение Ленина одним своим присутствием заставляет буржуазного шпиона сутулиться и как-то скукоживаться. Оно словно давило на Абади тяжкой ношей.

— Свободны, — бросил Шарипов вооруженным часовым, стоявшим у дверей.

Сагдиев с Синицыным молча вышли, наградив меня перед этим любопытными взглядами. М-да. Будут же потом донимать, расспрашивать, что да как, и че почем.

Шарипов взял, видимо заранее отставленный им к книжному шкафу стул, поставил перед Абади и сел. Я облокотился на полку одного из старых и массивных книжных шкафов, что стояли у стен, снял с полки томик «Государства и революции», стал перелистывать, делая вид, что мне совершенно фиолетово все происходящее в комнате.

— Привели себе помощника? — тихо спросил Абади.

— Ты, дружище, давай, тему не переводи, — сказал Шарипов, доставая блокнот и пробегая взглядом по каким-то своим записям. — Так вот. На чем мы тут остановились?

— Я сказал все, что вы у меня спрашивали, — пожал плечами Саид.

Этот его жест казался каким-то неуместным. Был он слишком легким и беззаботным, будто шпион не на допросе, а отвечает на вопрос «который сейчас час».

— И ты думал, я тебе поверю? — хмыкнул Шарипов.

Абади вздохнул.

— Я пытаюсь сотрудничать с вами, товарищ капитан.

— Плохо у тебя выходит, — покачал головой Шарипов.

Абади подался вперед, тронул веки скованными наручниками руками.

— Что вы еще от меня хотите? Я сказал все, что знал. Поверьте, я жертва обстоятельств. Лишь переводчик с урду на дари. Все. ISI взяли меня с собой лишь для этого, чтобы через меня общаться с «Черным аистом».

«Переводчик». Ну как же. В памяти у меня тут же всплыла сцена с тем, как Абади под напором Нафтали собирался резать головы советским солдатам. Тогда он держался как лидер, а не как «простой переводчик». Начать со лжи — плохая идея.

Абади снова сглотнул, осекся.

— Они держали меня на коротком поводке. Вот для чего нужен был яд, — он зажмурился и опустил голову. — Можно подумать, того обстоятельства, что у них моя семья, недостаточно.

Шарипов глянул на меня с таким лицом, будто вот-вот улыбнется. Однако особист не выдал своих эмоций. Знал, что хитрый змей Абади может это заметить и что-то заподозрить. А подозрений с его стороны допустить было нельзя. Следовало придерживаться плана.

Когда мы шли на допрос Абади, Шарипов взял с собой маленькую капсулу, которую парни достали из-под пола бани. А потом отдал ее мне по моей просьбе. Небольшая, размером с пилюлю, она была выполнена из материала, напоминающего то ли твердый пластик, то ли керамику. Мы сразу поняли, что это лишь упаковка. Что главное — внутри.

Особист хотел сразу вывалить все на шпиона, но я дал ему другой совет — испытать на Абади один психологический прием, который я когда-то давно, в прошлой жизни, подсмотрел у одного знакомого офицера КГБ. Прием заключался в том, чтобы дать человеку завраться, а потом огорошить известной нам правдой. В этом случае подозреваемый теряет любую почву, на которую он мог бы опираться, а вместе с этим — любую волю к сопротивлению. После этого он выдаст все что хочешь, даже маму родную.

Шарипов согласился.

— Расскажите о себе, — бросил я.

Этот вопрос явно оказался для Абади внезапностью. Он отнял руки от лица, посмотрел на меня с недоумением. Во взгляде его на миг блеснула тревога. Он ждал подвоха. Сейчас главное для нас с Шариповым — не сболтнуть лишнего. Создать для Абади впечатление, что мы ему верим.

Саид глянул на Шарипова, как бы спрашивая разрешения начать. Шарипов едва заметно кивнул.

Абади скуксился, спрятал от Шарипова взгляд.

— Меня… Меня зовут Саид Амар Абади. Год рождения — тысяча девятьсот сорок седьмой. Я сын школьного учителя. Пакистанец афганского происхождения.

Он замолчал на мгновение, снова сглотнул.

— Учился в Пешаварском университете. Изучал там литературу. В семьдесят первом устроился на первую работу — переводчиком в советско-афганский строительный проект. Мы строили мосты в Джелалабаде.

Саид подался вперед, невинно заглянул в глаза сначала Шарипову, потом мне. Сказал при этом:

— Я ведь в то время восхищался СССР. Русский язык учил. Горького читал, Достоевского. Хотел к вам, сюда приехать на обмен опытом. А потом…

Абади откинулся на спинку стула и опустил плечи, а потом и голову.

Шарипов настороженно глянул на меня, нахмурил пушистые брови.

— В семьдесят четвертом, — продолжил Абади, понизив голос, — ISI похитили моего отца. Приказали собирать для них информацию о советских инженерах в Кабуле. Я подчинился. Надеялся, что отца освободят… Но…

— Но? — подыграл ему Шарипов.

— Но его убили через месяц, — с горечью в голосе проговорил Абади.

Я демонстративно захлопнул книгу. Абади не вздрогнул от неожиданности, а только посмотрел на меня и тут же скрыл взгляд. Я заметил, что не было в его глазах удивления. Они даже не блестели, как бывает, когда человек изливает душу. Несмотря на напускную эмоциональность, этот человек оставался хладнокровным и полностью контролировал себя.

— Потом начались самые черные годы в моей жизни, — продолжил он, когда я вернул томик Ленина на полку. — Когда меня хотели завербовать, я пытался отказаться.

Абади задрал футболку. Показал длинный шрам, пересекавший ребра с правой стороны грудной клетки.

— Им это очень не понравилось, — мрачно сказал он.

Даже при тускловатом желтом свете лампочки шрам мне показался странноватым. Светло-розовым. Слишком свежим для застарелого. К тому же Абади показал его очень быстро — шрам буквально мелькнул перед нашими глазами, и шпион поспешил опустить футболку обратно.

— У меня… в личных вещах… — продолжил Абади. — Там есть фотография ребенка. Полагаю, товарищ капитан, вы ее видели.

Шарипов полистал блокнот, достал маленькое фото. Показал Абади.

— Это?

Я подошел к капитану. Шарипов молча передал мне фотографию. На маленьком, несколько расплывчатом фото я увидел улыбчивого черноволосого мальчишку в полосатой футболке и шортиках. Мальчик радостно смотрел в кадр и держал в руках пломбир на палочке.

— Да-да. Это… Это мой сын, Мухаммад. Их… Их с Фаридой забрали у меня. Сказали, что это для моей же безопасности, — Абади опустил глаза, — что за мной может охотиться КГБ или ГРУ. Пообещали, что с ними будет все хорошо. Хотели контролировать меня через них. Но я-то знаю…

Он резко выпрямился на стуле, подался к нам и снова стал заглядывать нам с Шариповым в глаза.

— Я-то знаю, в чем дело! Они не доверяли мне! Держали на карандаше! Сначала я не был уверен, чем подорвал их доверие, но потом, кажется, понял, в чем могло быть дело.

— И в чем же? — вопросительно кивнул ему Шарипов.

— Я работал переводчиком на строительстве Кабульского Политеха. Специально делал ошибки при переводе описаний к чертежам здания, чтобы их перепроверяли и находили диверсии! Мне кажется, они узнали об этом! Но… Но я был слишком полезен им. Потому на меня решили давить через семью. Ч-чтобы я всегда оставался под контролем.

Абади сложил руки замком, поднял к груди и принялся потрясать ими при каждом слове:

— Я заложник ситуации. Лишь очередная жертва этой войны, понимаете? Я никогда не хотел во всем этом участвовать! Я… Я никогда не хотел, чтобы гибли люди… — Он замолчал и снова поник. Продолжил уже гораздо тише: — В семьдесят девятом я предупредил вашего майора Петренко о засаде у перевала Саланг. Вернее… Я… Я пытался предупредить, но не успел. Советские солдаты погибли.

Я не выдал своей подозрительности, только вернул Шарипову фотографию. Здесь Абади лгал. Лгал бесстыдно и убедительно, словно хороший актер. Да только я был на перевале Саланг в моей прошлой жизни. Общался с офицерами, что стояли там еще с семьдесят девятого. А потому знал — в то время там не было никакого майора Петренко, погибшего в засаде.

— Ну и скажите мне… — на выдохе произнес Абади, — какой мне смысл вам врать?

Мы с Шариповым молчали. Смотрели на Абади с каменными лицами.

— Нет мне смысла врать, — сказал он грустно и тихо. Потом, качая головой, добавил: — Пусть со мной сделают все, что угодно. Если подумать, я даже расстрела не боюсь. Я только надеюсь на то, что СССР поможет моей семье остаться в живых.

— Покажи шрам еще раз, — сказал я.

Этот вопрос застал Абади врасплох. Видимо, он решил, что мы уже прониклись его историей, раз уж молчим и не выражаем своего недоверия. А потому пакистанский шпион совсем не ожидал от меня подобного выпада.

— Да, конечно, — замешкался он лишь на мгновение, а потом снова задрал свою майку.

Я опустился на корточки, всмотрелся в светловатый на смуглой коже рубец, протянувшийся справа от грудины.

— В каком году, говоришь, ты его получил?

— В семьдесят четвертом.

— Больно он у тебя свежий для семьдесят четвертого, — сказал я, намеренно добавив голосу скептических ноток. — Какой-то почти розовый.

— На смуглой коже таким кажется, — шпион поторопился опустить футболку.

— М-да, — я поднялся. — На смуглой коже. Ну хорошо. А что ты там говорил про яд, что носил у себя в желудке?

— Ну… Подробностей я не знаю, — явно занервничал Абади, — капсула, не больше таблетки…

— Эта? — перебил я его, достав из кармана и показав маленькую белую капсулу в прозрачном пакетике.

Абади не сдержался. Глаза его расширились от удивления. Он, словно рыба, выброшенная на берег, открыл и закрыл рот. Потом, сжав губы, сглотнул.

— Что внутри? — спросил Шарипов.

Абади не сразу ответил на вопрос. Глаза его сделались остекленевшими, взгляд — отсутствующим.

— Значит… Нашли… — отрывисто проговорил он.

— Что это за капсула? Что внутри? — нажал Шарипов.

— Если ваш суд и не осудит меня на высшую меру… Теперь я все равно мертв, — пролепетал шокированный шпион.

— Не пытайся давить нам на жалость, Абади, — холодно проговорил я. — Сказочки свои слезливые будешь рассказывать в детском саду. Что внутри капсулы?

Абади медленно, как-то заторможенно посмотрел на меня. Моргнул. Столь же неторопливо и потерянно произнес:

— Микрофильм. А на нем — список имен агентов ISI. Тех агентов, которых перевербовала советская разведка.

Шарипов принялся быстро записывать что-то в свой блокнот, делать какие-то пометки. Я оторвал его от этого занятия и передал пакетик с капсулой. Особист торопливо спрятал его в карман кителя.

Потом я невзначай глянул на часы. Время оказалось удачным.

— И еще один вопрос, — сказал я. — Последний.

С этими словами я достал компас и извлек его из чехла. Открыл и передал шпиону. Тот нахмурился, медленно опустил взгляд и уставился на стрелку.

Не отрываясь от часов, я сказал:

— Вот. Сейчас. Смотри на стрелку.

Абади посмотрел. Когда она дернулась, он стиснул зубы так, что скрипнуло.

— Компас, — протянул я руку.

Абади, потерявший всякую волю к сопротивлению, послушно вернул мне подарок Наливкина.

— Тебе что-то известно об этом? Ваших рук дело? — спросил я.

Абади повременил с ответом. Казалось, он собирался с силами. Шарипова, вроде как, совершенно не интересовал наш с Абади разговор. Особист увлекся записями. Даже вновь достал капсулу, осмотрел и снова принялся черкать что-то в блокноте.

— Похоже на маяк. Передатчик, — сказал Абади.

Шарипов вдруг оторвался от своих записей, глянул на шпиона.

— Передатчик каждые десять минут генерирует кратковременный электромагнитный импульс, — закончил Абади.

— Ты поставил этот передатчик? — спросил Шарипов.

Абади покачал головой.

— Я не знаю ни о его назначении, ни о местонахождении. Я только слышал о подобных, — Абади пристально посмотрел мне в глаза, — что такие должны быть у ISI.

— Кто там? — раздался хрипловатый голос по ту сторону двери.

— Сержант Селихов. Разрешите войти, товарищ майор, — сказал я.

Несколько мгновений ответом была только тишина. Потом послышалось негромкое:

— Войдите.

Я открыл дверь. Петли скрипнули. Внутри небольшой комнаты лейтенанта Пуганькова стоял полумрак. Искандарова я застал сидящим на кровати. Майор решил не включать света. Единственным освещением здесь была старая керосиновая лампа, которую он поставил на придвинутый поближе к кровати обеденный столик.

— Вы что-то хотели, товарищ Селихов? — спросил Искандаров. Лицо разведчика при этом совершенно ничего не выражало.

Искандаров был странным человеком. Все то время, когда мы были «за речкой», даже у нас, в нашем небольшом отряде, его почти не было видно и слышно. Искандаров редко с кем-то говорил, редко привлекал к себе чье бы то ни было внимание. Иной раз создавалось впечатление, что такого офицера, как майор Рустам Искандаров, и вовсе не было среди нас.

Потому раньше я никогда не рассматривал этого человека пристально. Теперь рассмотрел. Искандаров был высок, но худощав. У майора были узковатые и несколько сутуловатые от усталости плечи, узкое лицо с высокими скулами и небольшие, цвета серого асфальта глаза. В черных густых бровях можно было различить прожилки седины. Его волосы, растрепанные и немного отросшие, побелели у висков.

Удивительно, насколько его внешность была «обычной». Казалось, этот человек был профессионально обучен тому, чтобы сливаться с толпой, чтобы не выделяться. Передо мной был волк. Умный, хладнокровный, обученный носить овечью шкуру.

Только всмотревшись внимательно, я смог различить особые приметы: узкий, свежий, но едва заметный шрам на скуле. А еще руки. В особенности пальцы: скрюченные, бугристые и похожие на стариковские. Он держал руки на коленях, и я сразу сделал вывод — вид его пальцев соответствовал возрасту в общем-то зрелого мужчины. Мужчины, которому нельзя было дать больше сорока-сорока двух лет.

«Пытки, — подумал я. — Его пытали в плену. Искалечили пальцы».

— Саша, верно? — спросил Искандаров.

— Верно, — ответил я.

— Ну проходи, присаживайся, — повременив несколько мгновений, сказал Искандаров, а потом указал на табурет, стоящий у стола.

Искандаров выглядел лучше. Хотя, судя по тому, что лоб его блестел от испарины, у майора все еще сохранялась высокая температура. Тем не менее разведчик держался гораздо бодрее, чем в дороге.

— В пути у меня не было времени поблагодарить тебя лично, — сказал он, устало глядя мне в глаза, — ведь это ты оказался первым в том подвале? Так? Ты уговорил мальчишку отдать тебе гранаты?

Я промолчал.

— И с «Аистами» ты ловко придумал. Хаким мне рассказывал.

Искандаров потянулся к лампе, немного подкрутил свет, чтобы стало поярче. А потом совершенно без стеснения или неловкости сказал:

— Спасибо. Я обязан тебе жизнью.

— Вы же знаете, я лишь долг свой выполнял, — так же открыто и свободно ответил я.

— Знаю. Но долг можно выполнять по-разному. И я думаю, за то, как это сделал ты, стоит поблагодарить.

— Спасибо, — сказал я, помолчав.

— Ты что-то хотел?

Я молча достал из кармана маленькую черно-белую фотографию.

— Это нашлось в вещах пакистанца. Наливкин хотел приложить ее к отчету, но я настоял, что справедливо будет отдать ее вам.

С этими словами я протянул фото Искандарову. Разведчик нахмурился, потянулся к очкам, лежавшим у него на столе. Медленно надел их и взял фотографию. Всмотрелся в нее. Он смотрел долго. Молчал. Потом снял очки и тихо повторил:

— Спасибо.

— На ней вы, ваша жена и дочь?

— Да.

— Амина в безопасности. Вы скоро ее увидите.

— Спасибо, — опять поблагодарил Искандаров. Он говорил тихо, но голос его дрогнул. Дрогнул лишь на краткий миг. Так, что сложно было различить это едва уловимое изменение. Если, конечно, не вслушиваться внимательно. Я вслушался и уловил.

Я обратил внимание на его изуродованные пальцы. Большим пальцем правой руки он потирал старую фотографию. Потирал нежно и легко, как потирают кожу на руке очень близкого человека. Второй же — нервно мял дужку раскрытых очков.

— Я думал, что больше никогда ее не увижу.

Эти слова Искандаров позволил себе произнести с горечью.

— Увидите. Шарипов говорил, она живет сейчас в Московском. Очень скоро вы отправитесь к ней. А еще Хаким Булатович упоминал, что она хотела что-то вам передать. Потому приехала сюда из Кабула.

— Хотела. И передала, — тихо сказал разведчик. — Вернее, не она. Информатор помог. В банде Юсуфзы был один наш. Переводчик по имени Фазир, — Искандаров грустно улыбнулся. Улыбнулся одними только уголками губ, — смелый парень. По краю ходил. Зимой его чуть было не вычислили. Душманы узнали, что у них в стане крот, но казнили не того.

— Значит, рисковала она не зря, — сказал я. — Амина — смелая девочка.

— Смелая, — Искандаров снова улыбнулся, но теперь теплее. — И глупая. Дать бы ей ремня за то, что так рисковала жизнью. Но теперь, что уж говорить?

— Верно. Нечего. Товарищ майор, у меня к вам есть один вопрос. Теперь профессиональный.

Искандаров явно заинтересовался. На краткий миг в его усталом взгляде прорезался живой интерес.

— Слушаю, Саша. Задавай.

Тогда я рассказал Искандарову про маячки, излучающие электромагнитные импульсы.

— Один такой есть где-то поблизости. Как по расписанию, каждые десять минут стрелка моего компаса дергается, как сумасшедшая. Не слышали ли вы о таких?

— Слышал, — Искандаров не повел и бровью. — И даже видел. Пакистанская разведка использует такие приборы. Чаще всего ими обозначают важные объекты или, может быть, маршруты. Эти передатчики зачастую маскируют. Они могут быть совсем крошечного размера. Достаточно малого, чтобы быть вмонтированными в камень, сухую палку или любой другой предмет небольших габаритов. Такие маячки могут работать долго на одной батарее. Годами.

Искандаров пожал плечами и покачал головой. Добавил:

— Но на этом мои знания о них заканчиваются. К сожалению, собственноручно разобрать и изучить такое устройство мне не довелось.

— Ничего страшного, — я встал, — вы уже достаточно помогли. Спасибо. Ладно. Таран сказал, через тридцать-сорок минут за вами приедут из отряда. Постарайтесь еще немного отдохнуть.

Я улыбнулся.

— Передавайте привет Амине. И прощайте.

Я хотел было уйти, но майор меня окликнул:

— Саша.

Я обернулся.

Он тяжело и протяжно вздохнул. А еще устало. Вздохнул так, будто какой-то невидимый, но тяжкий груз давил на него уже долгие годы.

— Да, товарищ майор?

— Я хочу кое о чем тебя попросить.