Пограничник. Том 6: Шпионские игры

Глава 7

— Спокойно, спокойно Памир, — Кабиль придержал своего пастушьего кобеля, зарычавшего на отряд конных шурави, стоящих вдали, у ручья.

Потом парень глянул на отца. Его острокостное, грубое лицо, испещренное застарелыми оспинами, казалось задумчивым и напряженным.

— Ты ведь не поверишь им? — Спросил Кабиль тихо, — ведь прогонишь?

Старый пастух по имени Вахид ответил ему не сразу. Он думал долго. Молчал.

Лишь шум равнинного ветра, да редкое блеяние овец некоторое время было ответом молодому Кабилю.

— Тот молодой шурави говорил мудрые вещи, Кабиль, — тихо проговорил старый пастух. — От войны не убежишь, если она уже царствует вокруг. То, что произойдет сегодня, было лишь вопросом времени. Рано или поздно мы бы столкнулись с бандитами.

— Я им не верю, отец, — отвернулся Кабиль.

— С ними женщина и ребенок, сын, — сказал ему Вахид. — Шурви их не тронули, а даже, наоборот, кажется, стараются им помочь.

— Шурави убили дядю Дауда, — резковато бросил Кабиль.

Отец медленно обратил к нему свое лицо с густой, сероватой от седины бородой. Устало посмотрел на сына.

— Мой брат доверился не тем людям, Кабиль. Принял не ту сторону. За это он и поплатился. Мы с тобой не повторим тех же ошибок.

— Но отец… Если бы не шурави, мы бы…

— Если бы не шурави… — Взгляд Вахида, обычно спокойный и задумчивый, сделался вдруг жестче, — мы бы умерли с голоду. У нас не было бы столько овец. Не было бы совсем никакого будущего. Я обязан многим советской власти, сын. А пророк Мухамед, да благословит его Аллах и приветствует, учит нас быть благодарными и никогда не забывать добра. Вот и мы тоже не забудем.

Глинобитная, сложенная из грубых камней хижина пастухов расположилась на пригорке у самого края низины, где протекал ручей.

Внутри царил полумрак. Пахло сушеными травами, висевшими на стенах и потолке, а также вытопленным жиром. Свет проникал сюда лишь через дымоход в потолке, да узкие оконные щели.

Пастух сказал положить Искандарова на войлочный матрас, у дальней стены. Под голову ему старик по имени Вахид, скомкал и подложил свою бурку. Укрыл покрывалом из шкур горных козлов.

А потом принялся заниматься ранами Искандарова.

Разведчик, к слову, заснул почти сразу, как его уложили на матрас. Дорога измотала раненого человека.

Шарипов и Наливкин уселись у двери. Худощавый парень с лицом, поросшим смешным редким пухом, по просьбе отца нехотя поставил им деревянные ящики. Впрочем, мальчишка, звали которого Кабиль, почти сразу вышел на улицу следить за лошадьми и овцами.

Нарыв и Малинин устроились у оконной щели, время от времени наблюдая за тем, что твориться снаружи. Альфа, легла между ними и лакала воду, предложенную ей старым пастухом в деревянной миске.

Девочка с мамой расположились на втором матрасе, у стены. Пастух предложил им жареный курдюк, но они отказались. А вот нелюдимый афганец уселся в углу, недалеко от входной двери.

Мы с Булатом уселись у очага. Напившийся кипяченой, но остуженной воды пес, положил голову мне на бедро. Прикрыл глаза, когда я стал почесывать его выпуклый лоб.

На подбитой овечьими шкурами стене, над низкой полкой, полной какой-то мелкой утвари, я заметил висевшую фотографию в рамке. На ней, старой и почти выцветшей, были изображены два человека. Два солдата.

— Он был хорошим проводником, — вдруг сказал старик, омывавший ноги разведчика душистым отваром из лечебных трав.

Казалось, старый пастух не отвлекался от дела. Тем не менее он как-то заметил, куда я смотрю.

— На фотографии вы? — Спросил я.

— И мой старший сын. Год назад его убили душманы, когда поняли, что он водит шурави по тайным тропам, в горах.

— Примите мои соболезнования, — сказал я.

Старик промолчал, но кивнул

— Значит, семейное дело у вас такое, — заметил Наливкин, немного погодя.

— Было семейным. Но я слишком стар, чтобы ходить по горам. Да и с овцами иметь дело безопаснее, чем с душманами или шурави.

— Безопаснее, в первую очередь, для вашего сына, — не спросил, а утвердил я.

Руки пастуха, которыми он ловко работал, обрабатывая раны разведчика, вдруг вздрогнули. На мгновение замерли, но вновь проворно задвигались.

— Кабиль мечтает быть воином, — сказал старик. — Таким же, каким был я, его брат и его дядька. Но он не той породы. Не подходит для войны.

Старик замолчал на несколько мгновений, а потом добавил:

— Когда-нибудь он это поймет.

Когда старик закончил, он спросил у Малинина бинты. Спецназовцы стали рыться в вещмешках, но ничего не нашли. Кажется, все уже извели на гноящиеся раны Искандарова.

Тогда Вахид встал, направился к небольшому сундучку, что стоял у стены, рядом с уголком святыни, где на деревянной подставке лежал потрепанный Коран.

Потом пастух достал из сундучка рубаху. Вернувшись к разведчику, старик опустился и стал рвать ее на бинты.

— Можете взять у нас что захотите, перед тем как мы уйдем, — Сказал Наливкин, наблюдая за тем, как старик рвет рукава рубахи.

— Ничего не нужно. Ваш смелый сержант, — старик глянул на меня, — верно сказал по дороге сюда — любая ваша вещь, что тут останется, может дать бандитам повод напасть на нас.

— Спасибо, — помедлив несколько мгновений, с горечью в голосе сказал Наливкин.

Когда старик закончил с Искандаровым, он подсел к очагу. Помешал в армейском котелке, что висел над ним на железном крюке, какой-то остывший отвар.

— Значит, вы идете к старой мечети?

— Да, — сказал я. — Через перевал Чахар-бад.

Внезапно открылась дверь. Пригнув голову, внутрь зашел Кабиль. Присел у очага на выцветший ковер, которым был устлан земляной пол.

— Ты перегнал овец? — Спросил у него старый пастух.

— Да, отец, — проговорил тот суховато и покосился на Нарыва с Малининым, сидящих у оконной щели.

— Как кони?

— Напоил.

Старик засопел. Казалось, он не собирался продолжить наш разговор.

Я быстро понял, что Вахид явно не хотел сказать лишнего при сыне.

— Мы скоро уйдем, — сказал я, — дорога не ждет.

— Пусть чабрец начнет делать свое дело, — проговорил старый пастух.

— Пусть, — согласился я. — Но все же, нам следует поторопиться. И вполне возможно, скоро тут будут душманы.

Кабиль нахмурился и потемнел лицом. Зло зыркнул на меня. Когда наткнулся на мой взгляд, в глазах его тут же блеснул страх. Он поспешил опустить их.

— Значит, смотрите, как мы поступим, — продолжил я. — Если они придут и будут спрашивать о нас, скажите, что мы тут были. Что заставили вас силой оружия показать нам дорогу к Пянджу.

Старик слушал внимательно. Кивал.

— Саш, им лучше просто отбрехаться, — вмешался Шарипов. — Пусть скажут, что не видели нас здесь. И вся недолга.

— Не пойдет, — покачал я головой.

— Это еще почему?

— Потому что они нам не поверят, — продолжил мою мысль старый Вахид. — И тогда начнут пытать.

— Верно, — кивнул я. — Вы должны сообщить им, куда мы пошли. Причем добровольно. А мы, в свою очередь, оставим им несколько следов на ложном пути. Пусть думают, что мы торопимся. Подыграйте им. Расскажите о нашем тяжело раненном товарище.

С этими словами я кивнул на Искандарова.

— Если вы подыграете им, они поверят. А еще будут слишком заняты погоней за нами, чтобы обратить на вас с сыном какое-то внимание.

Старик снова кивнул.

Внезапно Кабиль заговорил о чем-то на Пушту. Он обращался к отцу, но тот быстро его одернул:

— У нас гости, сын. Невежливо говорить при них на языке, которого они не понимают.

— Некоторые понимают, — хмыкнул Наливкин.

Кабиль резко обернулся. Удивленно глянул на командира «Каскада».

— Кабиль, — очень спокойно позвал я.

Мальчишка также резко и даже как-то испуганно бросил на меня взгляд.

— Просто слушай своего отца. Тогда все обойдется.

Парень опустил глаза и не решился мне ничего ответить. Тогда, погодя немного, заговорил старый пастух:

— Кабиль, принеси воды из ручья.

— Отец, — недоумевая, приподнял бровь мальчик, — но наши хумы еще полны. На лошадей я истратил лишь один.

— Принеси, пожалуйста, — настоял Вахид. — У нас много гостей, и им тоже нужна вода. А еще они, наверное, захотят омыть лицо и руки, чтобы очиститься от дорожной пыли, перед тем как снова отправиться в путь.

— Было бы неплохо, — разулыбался Наливкин, потирая шею.

Мальчик вздохнул. Поднялся от очага и понуро вышел из хижины. Мы с Вахидом проводили его взглядом. Выждав полминуты в тишине, старик спросил у Нарыва:

— Он пошел к ручью?

Нарыв заглянул в щель.

— Да, вон он топает.

Тогда старый пастух потянулся к очагу и убрал один камень. А потом выкопал из земли небольшой мешочек. Развязав его, вытрусил перед собой какие-то мелочи: советские значки, монетки, пуговки с офицерского кителя. А потом достал старую маленькую и очень ветхую карту.

— Смотрите, — сказал он.

Я подался вперед, чтобы рассмотреть карту подробнее. Наливкин с Шариповым тоже приблизились, встали над нами.

— Вот, видите эту линию?

— Вижу, — сказал я.

— Это старая козья тропа, — продолжил старик. — Если вы пойдете здесь, а не через перевал, это сократит вам добрых два часа пути.

По просьбе Наливкина, Старик передал карту ему. Командир «Каскада внимательно всмотрелся в нее».

— Я никогда не видел этих троп на наших картах, — задумчиво сказал он.

— Потому что о них мало кто знает, — Вахид улыбнулся. — Эти тропы нашел я. Я внес их на карту. Долго хранил ее, скорее, как память, чем для дела. Но теперь она сослужит вам добрую службу.

— Мы можем взять? — Несколько удивленно спросил Нливкин.

Старик кивнул.

Капитан бережно свернул небольшую карту, сунул в карман кителя.

— Спасибо, — сказал я. — Эта карта может спасти много жизней.

— Может, — кивнул старик. — Спасала раньше, спасет и теперь.

В ответ на это я улыбнулся старику. А потом благодарно кивнул в ответ.

— Сашка, ты часы мои не видал? — Спросил Наливкин, завязывая вещмешок, — как сквозь землю провалились. Помню, снимал, когда умывался, а куда положил, черт его знает! Запамятовал!

— Не видал, товарищ капитан, — пожал я плечами.

— Хреново, — вздохнул Наливкин, — Слава, Нарыв! А ты не видал⁈

Мы собирались в путь. Перед тем как идти дальше, мы с Нарывом конно поехали по дороге в сторону Пянджа. Там отъехав примерно полкилометра, сымитировали короткую стоянку, как бы случайно оставив то тут, то там, следы своего пребывания: консервные банки, упаковки от медикаментов и солдатских галет. Лошадь Нарыва даже щедро подкинула душманам конских яблок.

Вернувшись к лагерю, мы застали остальных наших собирающимися в путь: немного взбодрившийся разведчик уже был в седле. На лошадь усадили и девочку с мамой. Все готовились отъезжать.

Только Наливкин бродил вместе с Кабилем за хижиной, там, где стояли большие глиняные сосуды, в которых хранили воду пастухи.

Наливкин с Малининым изъявили желание умыться перед отъездом. Они разделись по пояс и торопливо помылись ключевой водой, стараясь таким образом освежиться перед новым жарким днем пути.

Да только капитан «Каскада» где-то потерял свои часы. Впрочем, искал он их недолго. Походил, поспрашивал у своих да у пастухов. А потом махнул рукой, плюнул и решил не задерживать группу. Все же, время поджимало.

Утро было теплым. Солнце, как только окончательно утвердилось над горизонтом, стало греть афганские горы. Сначала пригревало оно нежно, но с каждой минутой пекло все упорней. День нынче будет жарким.

— Спасибо вам, Вахид, — сказал я, погрузив в седло Булата и собираясь сесть сам, — благодарю за помощь. И берегите себя. Помните о нашем с вами плане.

— И ты себя береги, юный шурави, — улыбнулся мне пастух, — ты мудр не по годам. Я вижу это в твоих глазах. Пусть удача в пути преследует тебя, не отставая ни на шаг.

Распрощавшись, мы сели в седла и погнали лошадей не на юг, к Пянджу, а на восток, где ждала нас тайная тропа, указанная старым пастухом.

Уходя по неприметной дорожке, петляющей среди холмов, я еще долго мог видеть, как Вахид и его сын Кабиль провожают нас взглядами, ожидая у своей хижины, когда же мы совсем скроемся в горах.

— Памир! Памир, ко мне! — Крикнул Кабиль большой овчарке, что только что не позволила двум упрямым овцам отбиться от стада.

Пес вернулся к своему хозяину. Мальчишка погладил его по объёмной холке. Потом осмотрелся.

Отец смотрел за овцами на том берегу ручья. Следил, чтобы они не ушли далеко.

Тайком от него, Кабиль приподнял рукав рубахи. Полюбовался часами, которые украл у одного из шурави.

Часы на кожаном ремешке красиво блестели на утреннем солнце. Кабилю нравилось, как они смотрятся на его запястье. Ему казалось, что офицерские часы будто бы и его самого делают значительнее.

«А что? От шурави не убудет! — Думал он, любуясь ими. — Что ж нам, совсем задаром помогать? Отец на них рубашку свою потратил. Сколько трав извел он на этого русского! Часы — это даже малая плата за нашу помощь».

— Вы по нашей земле ходите, — прошептал он тихо себе под нос, — ее богатства забираете. У вас воровать не стыдно.

Когда отец позвал Кабиля, тот вздрогнул. Спрятал часы, чтобы отец ничего не заподозрил. Ведь отберет же.

— Что ты там делаешь, Кабиль⁈ — Крикнул ему отец.

— Н-ничего, отец!

— Помоги завернуть стадо, что б все на тот берег не пошли!

Не прошло и часа после того, как ушли шурави, а на горизонте появились новые конники.

Их было десять. Верхом на гнедых конях, одетые в черное, вооруженные, они, не стесняясь, подъехали к стаду так близко, что первые из лошадей чуть не грудью разогнали овец.

Стадо забеспокоилось. Овцы испуганно заблеяли.

Кабиль остолбенел при виде вооруженных мужчин. Его Памир заурчал, прижимаясь к бедру парня и скалясь на незнакомцев.

— Если ты не прикажешь этой шавке спрятать зубы, — Гордо выпрямившийся в седле черноглазый душман с большим шрамом на брови и лбу, достал наган. Взвел курок, — я застрелю ее прямо сейчас!

— Памир. Фу, Памир… — Испуганно залепетал Кабиль, стараясь успокоить собаку. — Нельзя.

— Чего вы тут ищите, добрые люди? — Подоспел старый Вахид.

Всадник посмотрел на пастуха с презрением. Сузил черные глаза.

— Твои костры горели нынче ночью?

— Да господин, — Вахид поклонился и заставил поклониться сына.

Испуганный до бледных щек Кабиль покорился без всякого своеволия. Он чувствовал, как страх неприятно ползает по его нутру. Всей душой хотел он, чтобы мужчины в черном скорее ушли.

— Мы грели овец ранним утром, еще до восхода солнца.

Конник в черным неприятно скривил губы.

— Мы ищем отряд шурави. От трех до десяти человек. Они двигаются конными. У них есть заложники. Не видали ли таких?

— Видал, господин, — без колебаний и очень спокойно сказал старый пастух. — Они пришли к нам еще до рассвета. Угрожали оружием, чтобы мы выдали им воды и еды с собой. Дали лечебных трав для их раненого спутника. Грозились… — пастух зыркнул на перепуганного Кабиля, — Грозились убить моего сына, если им не помочь.

— И ты помог? — Вздернул подбородок всадник в черном.

— Пришлось, — поклонился вновь пастух. — Я мирный человек. Мой сын — моя единственная семья, а эти овцы — все, что у меня есть. Но я ждал вас, мой господин.

— Ждал? — На лице душмана отразилось удивление.

— Ждал. Шурави говорили, что за ними погоня. Что если мы выдадим воинам, что следуют за ними, куда шурави идут, они вернуться и покарают нас. Но я знаю, что вы покараете их первыми.

Всадник едва заметно улыбнулся, но тут же подавил улыбку.

— Куда они пошли?

— К югу, — старик махнул рукой, — по той тропе, по равнине. Если вы поторопитесь, то быстро настигнете их.

Душман, словно хищная птица, устремил свой взгляд вдаль, туда, куда указал ему пастух.

— Если ты лжешь, мы вернемся…

— Клянусь вам собственной головой, — осмелился перебить его Вахид, — что я говорю вам правду.

— Это так, мой господин! — Почувствовав, что всадник им поверил, осмелел Кабиль, — они ушли в ту сторону!

Он тоже махнул левой рукой к равнине.

Вдруг черные глаза душмана блеснули. Он сузил их, словно змей, готовящийся к рывку.

— Что это у тебя на руке, мальчишка?

Ужас вмиг сковал сердце Кабиля. Он почувствовал на себе тяжелый взгляд отца. Словно ребенок, спрятал руку за спину.

— Ничего! Ничего, господин!

Душман приказал одному из своих спешиться. Тот приблизился к парню, но пес зарычал на него, стал скалить зубы. Душман в черном без колебаний достал пистолет и застрелил пса.

Кабиль изумленно вздрогнул.

Когда вторая овчарка продралась сквозь стадо и помчалась на душманов, другой конник застрелил и ее.

— Прошу, добрый господин, он ничего не сделал вам! — Бросился было старый пастух к духу, но тот ударил его.

Вахид упал на землю.

— Отец!

— Заткнись, щенок!

Душман в черном пнул Кабиля под колено. До нестерпимой боли выкрутил ему руку и снял часы. Бросил их предводителю духов. Тот осмотрел трофей.

— Побрякушки шурави, — протянул тот с отвращением и даже сплюнул.

— Я… Я нашел их у нашей хижины! — Закричал Кабиль, — клянусь вам! Нашел! Должно быть, кто-то из шурави забыл их! А может быть, просто потерял!

— Или, это была оплата за помощь, не так ли? — Хмыкнул черноглазый. — Оплата за то, что вы поделились с врагом водой, едой и кровом. Так⁈

— Нет! Я вам клянусь! — Взмолился Кабиль.

— Прошу, отпустите моего сына!

— Вы солгали нам о том, куда они ушли, не так ли? — Прошипел душман. — Пытались навести на ложный след… Махбуб, Мухамад! Взять старика!

Еще двое сошли с коней. Кинулись к старому пастуху, принялись избивать его. Потом поставили на колени.

— Говори, старый пес! — Рявкнул на него черноглазый душман со шрамом в брови, — Куда пошли шурави⁈

— Я вам не лгал… Они пошли на юг… — Протянул Вахид, которому уже подставили нож под бороду.

Черноглазый перевел свой хищный взгляд на Кабиля. Душман, что его держал, тут же подчинился немому приказу и выхватил нож. Приставил к горлу парня. Тот зажмурился, чувствуя, как лезвие царапает горло.

— Куда они пошли? — Повторил черноглазый душман в черной рубахе.

— На… На Юг… — выдавил мальчишка через силу.

Черноглазый сжал губы.

— Ну что ж. Может быть, вы и не лжете. Но вы торговали с шурави. Получили от них это.

Он показал мальчишке часы, а потом бросил их под ноги своему жеребцу.

— Потому вас нужно наказать. Мухамад! Убей старика в назидание этому выродку!

Перепуганный Кабиль уставился на отца. В глазах старого пастуха не было страха. Только смирение и… гордость? Гордость за него? За Кабиля?

От этого взгляда душа мальчика просто сжалась в груди.

Прежде чем душман приготовился резать горло Вахиду, парень вдруг вскрикнул:

— Стойте! Прошу! Молю вас! Не убивайте моего отца!

Черноглазый ухмыльнулся.

— Это почему же?

— Я… Мы… Шурави отправились в другую сторону… — Выдохнул Кабиль, — прошу, не убивайте отца! Я все вам расскажу! Все!

Улыбка предводителя душманов стала еще гаже.

— Говори. И тогда, возможно, твой отец будет жить.

Кабиль снова бросил взгляд на отца. В глазах старого пастуха больше не отражалась та гордость, что он испытывал за Кабиля минуту назад.

Теперь в них, в этих уставших глазах, можно было увидеть только горькое разочарование.

Не сказав больше ни слова, Вахид отвернулся. Отвернулся, чтобы больше никогда не видеть сына.