Штурмовой удар

Глава 15

Это раннее утро выдалось на редкость прохладой. Солнце, разбуженное ревом авиационных двигателей, не спешило показаться над горизонтом. Над аэродромной стоянкой плыли клочья белесого предрассветного тумана. Люди и техника двигались в белом мареве, словно призраки.

Егор поежился, стоя у крыла своего штурмовика.

Б-р-р! Холодно, — сказал он Сергею.

Пошли, покурим.

Ты же знаешь — я не курю. И, кроме того, мы на стоянке. Увидит начальник ИАС, открутит все, что ниже пояса.

Чуть позже подошли Гиви с Игорем.

Доброе утро!

Хотелось бы верить… — неопределенно ответил Егор. Потом обернулся к своему ведомому. — Серега, ты в порядке?

Да, только шрам чешется, зараза.

Раны Сергея, полученные в том злополучном вылете, зажили быстро. Скоро сняли швы, летчик смог вылетать на боевые задания.

Подошли техники, доложили о готовности.

Ясно, — сказал Егор. — Ребята, к машинам. Находимся во второй готовности.

Вертолеты прогревали двигатели, раскручивали лопасти несущих винтов. Большинство боковых иллюминаторов на них были занавешены бронежилетами. К ним подъехали санитарные машины и несколько армейских грузовиков. В вертолеты сразу же начали заносить носилки с ранеными. Вслед за ними в вертолеты садились сопровождающие раненых врачи.

К летчикам подбежала Наташа. Она была в бронежилете, на боку висела медицинская сумка с красным крестом, а на плече, стволом вниз — автомат со складным прикладом.

У нас все готово. Минут через пятнадцать можем взлетать, — сказала она отдышавшись.

Было видно, что ей тяжело в этой амуниции. Бронежилет был надет не очень удобно, не все ремни были затянуты как надо.

Понятно, давай помогу с «одежкой», — сказал Егор.

Что? — не поняла девушка.

Давай помогу с броником, — повторил летчик.

Он уверенными и точными движениями подогнал ремни снаряжения по фигуре. Конечно, насколько это было возможно. «Фигура» молча вертелась и сопела, но вслух недовольства не высказывала.

Так нормально?

Да, спасибо. Я побежала к своим вертолетам.

Ясно. Ребята, по машинам. Взлет — по зеленой ракете. Вопросы есть?

Никак нет, — четко ответили пилоты и рванулись к своим самолетам.

Ни пуха нам всем.

Егор застегнул летный шлем и поправил ларингофоны и быстрым пружинящим шагом направился к своему штурмовику.

А за воротами базы в грохоте и лязге строилась транспортная колонна. Туман постепенно рассеивался, сжигаемый первыми лучами солнца, но песочно-серая пелена, поднятая колесами и гусеницами, густые клубы выхлопов, была, наверное, еще более плотной, чем утренняя дымка. Постепенно механическая змея уползала по дороге, скрываясь в собственных клубах пыли.

Егор сидел, спеленутый привязными ремнями, в кабине штурмовика. Рядом на стремянке стоял Женя, готовый помочь командиру запустить двигатель. Егор включил аккумуляторы и рацию. Теперь он напряженно ждал зеленой ракеты. Так же, как и трое его летчиков, самолеты которых выстроились на линейке готовности. Уже скрылась замыкающая БМП из группы прикрытия колонны. Ушли на задание вертолеты майора Боровика, а команды на взлет еще не было. Из-под шлема стекал липкий пот. Рядом на полосе замерли санитарные вертолеты, чуть поодаль стояли винтокрылые машины афганцев.

«Блин, ну, сколько можно ждать?» — подумал Егор. Мелкие капельки пота неприятно щекотали шею и стекали за ворот летного комбинезона.

И в этот момент в небе сверкнула зеленая звезда.

Егор дал отмашку технику, Женя быстро перебросил нужные тумблеры. Егор поднял вверх кулак и захлопнул фонарь кабины. Техник проворно соскочил со стремянки, сразу же убирая ее в сторону. Зарычала машина аэродромного пускового агрегата. Взревели запущенные турбины штурмовика. Рядом запустил двигатели штурмовик Сергея.

Самолеты вырулили на старт и, разогнавшись, взмыли в воздух. Вслед за ними взлетели и Су-17. Они изменили стреловидность своих крыльев и сразу же унеслись туда, где транспортная колонна держала путь на Кабул. Егор сделал круг над аэродромом, видя, как взлетают сначала афганцы, контролируя периметр базы, а потом в не по-самолетному коротком разбеге отрываются от земли пузатые санитарные «пчелки».

Вертолеты выстроились плотным боевым порядком и взяли курс на Кабул. Чуть выше летели прикрывающие их Су-25. все происходило в режиме полнейшего радиомолчания.

Под крылом плыли невысокие пологие горы, словно застывшие волны окаменевшего древнего океана. Плавно текли мысли в унисон гулу двигателей, ярко светило солнце. В головном вертолете, нахлобучив массивный пилотский шлем, сидела Наташка.

«Хмурится, наверное, головой вертит. Переживает за раненых», — с улыбкой подумал о ней Егор. Потом помотал головой — не время сейчас расслабляться. Он покрутил головой, поправил кислородную маску. Пока все нормально…

Солнце все настойчивее лезло в глаза даже при опущенных светофильтрах. Так можно было пропустить на проносящейся под брюхом штурмовика земле что-нибудь важное. Зенитный пулемет душманов, например. Егор невольно поежился от таких мыслей и мысленно обругал себя — не накликай.

Они появились внезапно — шесть каплевидных силуэтов с блестящими на солнце стеклами кабин. Почти невидимые на фоне гор из-за идеально подобранного камуфляжа. «Газели»! Испытанные в боях над Африкой и Ближним Востоком юркие и неуловимые боевые вертолеты.

Они стремительно приближались, ведя огонь из пулеметных контейнеров на пилонах подвески. Штурмовики вырвались вперед, и пошли в лобовую атаку. По их мощным бронированным телам звонко защелкали, рикошетя, тяжелые,12-миллиметровые пули.

«Солнце-1», разомкнуть строй! Уходите набором высоты! — приказал Егор экипажу головного вертолета.

Тем временем, силуэт ближайшей «Газели» заполнил прицел. Вертолет огрызнулся огнем, по кабине штурмовика хлестнули крупнокалиберные пули. Одна из них впилась в лобовое бронестекло кабины, оставив на нем белую звездообразную отметину. Егора мгновенно прошиб холодный пот.

Суки! — он вдавил гашетку.

Заработала встроенная 30-миллиметровая пушка, ей вторили автоматические орудия в подвесных контейнерах. Искрящиеся трассы снарядов впились в ажурное остекление кабины маленького вертолета, и оно разлетелось на мелкие осколки. А снаряды уже безжалостно кромсали механические внутренности боевого геликоптера. Двое пилотов мгновенно превратились в кровавый фарш. Вертолет беспомощно кувыркнулся и обрушился вниз, оставляя за собой горящие обломки и клочья дыма. Секунду спустя вспыхнула и вторая «Газель», которую подбил Сергей. Еще один вертолет снизился, пытаясь пройти под Ми-8 на малой высоте и атаковать их. Егор ринулся на него, как коршун на перепелку. Длинная очередь достигла цели — «Газель» задымила и ткнулась в каменистый склон.

Остальные три вертолета, видели незавидную судьбу собратьев, но не отступили — за штурвалами сидели настоящие фанатики. Они решились на отчаянный шаг: зашли со стороны солнца и, набрав скорость, ринулись на таран, беспорядочно стреляя из всего бортового оружия. Штурмовики развернули им навстречу свои хищные острые носы и ударили в ответ. Воздух вскипел от пушечных и пулеметных очередей. Штурмовики пушечным огнем смели с небес оставшиеся три вертолета «моджахедских ВВС», превратив их в горящие обломки.

Оба штурмовика заняли прежний боевой порядок.

«Солнце-1», — вызвал Егор головной вертолет. — Доложите обстановку на борту.

В наушниках послышался искаженный треском эфира голос Наташи:

Порядок на борту. Повреждений внутри и на видимых частях обшивки нет, из экипажа никто не пострадал. Остальные вертолеты сейчас доложатся, но и у них, похоже, все в порядке. Благодаря вам, — добавила она. — Спасибо.

Вас понял. Сохраняйте боевой порядок правого пеленга. Курс два-семь-ноль, высота три тысячи, как поняли меня, «Солнце», прием.

Поняла вас, «Дракон-1». Высота три, курс два-семь-ноль, идем в правом пеленге. Секунду… Поступили данные с других вертолетов — у них все нормально.

Егор улыбнулся под кислородной маской.

Понял, конец связи.

Прошло еще несколько минут полета. Егор сверился с картой, скоро они проходили поворотный пункт.

Всем экипажам — это «Дракон-1», внимание…

И именно в этот момент небо вокруг вертолетов запылало огненными трассами зенитных установок моджахедов.

Ведомый, прикрой — атакую!

Егор провалился вниз, в стремительном пике поймав в перекрестье прицела извергающий огонь пулемет. Рявкнули автоматические пушки, снарядная трасса наискось перечеркнула зенитку, раздался взрыв, разметавший зенитную установку и обслуживающих ее моджахедов. Он сделал еще заход, накрыв очередную огневую точку «духов» залпом реактивных снарядов.

Командир, «сварка» справа на «пять часов», — голос Сергея в наушниках шлема был спокоен и сдержан.

Понял, атакую!

Штурмовик командира развернулся в крутом вираже вправо и снова ударил из пушек. Душманский пулемет был уничтожен беспощадной лавиной стали. А из-под широких крыльев вырвались огненные потоки НУРСов, окончательно перепахав позиции моджахедов. Егор вышел на связь:

Серега, атакуй, у меня боекомплект на исходе.

Понял!

Теперь они поменялись местами. Сергей спикировал на цель, выпустив серию реактивных снарядов. Потом развернулся и еще раз перепахал камни и песок, хороня под ними моджахедов. Землю внизу заволокло пылью и дымом.

Командир, пуск ракеты! Она пошла за тобой!!!

Егор судорожно рванул ручку управления на себя, одновременно увеличивая тягу двигателя и вдавливая кнопку отстрела тепловых ловушек. Он выполнил переворот через крыло и увидел в перископе заднего обзора серую полосу — инверсионный след зенитной самонаводящейся ракеты. Твою мать!!! Летчик сделал «горку» и скольжением на крыло ухнул вниз. Ракета, наконец, потеряла свою цель и взорвалась, когда сработал самоликвидатор.

Фу-у! Живем! — Егор выдохнул воздух из сжатых спазмом легких. — «Солнце-1», прием. Как там у вас дела?

Вдруг он увидел, как вверх потянулась бело-серая дымная стрела. Она была нацелена на вертолеты, на головной вертолет!

«Солнце», пуск ракеты!!! Отстрели ловушки! — проорал Егор сквозь истошный писк системы предупреждения.

От вертолетов отлетели пылающие ложные цели, но ракета уверенно держала свою единственную жертву. «Слишком поздно», — с ужасом подумал пилот. Вертолет чересчур медлителен и неуклюж в сравнении с беспощадной стремительностью зенитной ракеты.

Решение пришло само собой, словно озарение. Штурмовик Егора ревущей огнехвостой кометой устремился в пикировании навстречу зенитной ракете. Расчет был прост: раскаленные сопла турбореактивных двигателей были для тепловой системы наведения зенитной ракеты гораздо более «заметны», нежели тепло вертолетных двигателей. Самолет был более термоконтрастной целью, проще говоря, Егор превратил свой штурмовик в гигантскую тепловую ловушку. Проскочив в считанных метрах от головного вертолета, Егор развернул сопла реактивного самолета навстречу ракете. Ничтожно малую, сотую, а, может быть, тысячную долю секунды выиграл он у вечности, но этого хватило. Ракета теперь пошла за его самолетом.

Егор, Катапультируйся!

Прыгай, Егор! Прыгай!!! Ракета «на хвосте!»

«Дракон-1», немедленно катапультируйся!

Голоса в радиоэфире твердили одно и то же: «спасайся!» Но пилот понимал, что не может бросить доверившихся ему людей, свой штурмовик, который не раз выручал его в смертельно опасных переделках. Да и катапультируйся он над землей моджахедов — а что дальше. Поэтому летчик продолжал бороться за свою жизнь.

Егор взял ручку на себя, переламывая штурмовик из крутого, почти отвесного пикирования в набор высоты. На тело свинцовым стотонным ударом обрушилась перегрузка. Сквозь мутно-серую пелену в глазах Егор успел заметить позади машины дымчато-серый хвост — ревущая крылатая смерть преследовала его по пятам. Левый вираж… Правый вираж, пикирование, «Свеча», переворот, пикирование. В сжатых, спрессованных скоростью секундах — бешеная круговерть неба и земли, ужасные перегрузки, рев турбин, яростная борьба за жизнь. Егор резко рванул ручку управления влево, но поздно.

Ракета взорвалась справа под фюзеляжем. Тугой, тягучий удар обрушился на штурмовик. Затрещали шпангоуты, вспыхнул и запылал яростным пламенем изувеченный правый двигатель. Осколки изрешетили крыло, пробили крыло, повредив маслопровод и гидросистему. Самолет стал быстро терять высоту, оставляя за собой шлейф жирного черного дыма.

На приборной доске тревожно мигали красные и желтые индикаторы опасности, истошно выла сирена. Самолет все несся к земле, секунды растягивались, вмещая в себя бесчисленное количество времени. Фюзеляж содрогался от дикой тряски, крылья могли оторваться в любую секунду, с трудом выдерживая нагрузки. «Пожар правого двигателя. Пожар правого двигателя», — бесстрастно вещал речевой информатор. Самое страшное для летчика — пожар в воздухе!

Егор заглушил правый двигатель, грозивший разнести самолет на куски, и включил систему пожаротушения. Поврежденный ротор турбины остановился, хлынувшие из аварийных патрубков струи специальной пены загасили пламя. Летчик с трудом, уперевшись ногами в пол тянул ручку управления на себя. А земля уже стремительно набегала, оставляя слишком мало шансов на спасение. И, все таки, Егор добился своего! Преодолевая чудовищные перегрузки, рули высоты отклонились, штурмовик вышел из пикирования! Пилот судорожно вздохнул, положил самолет в набор высоты и добавил обороты левого двигателя.

В этот момент из скал к штурмовику потянулись трассы разрывных и бронебойных снарядов — моджахеды, притаившиеся в засаде, открыли огонь по уже подбитому штурмовику. Очередь наискось ударила в левый борт прямо перед кабиной. Поврежденная броня поддалась. Осколки снарядов прошили носовой отсек, уничтожив все радиоэлектронное навигационное оборудование, и чудом не задели пушку, боекомплект которой неминуемо сдетонировал бы. Поврежденное остекление кабины не выдержало: в лицо летчику хлестнули осколки бронестекла, разлетелась вдребезги приборная доска. Егор инстинктивно наклонил голову вперед, и тут что-то тяжелое ударило его по шлему. Взрывная волна жестко швырнула его тело, голова в летном шлеме тяжело ударилась о заголовник катапультного кресла. Он на мгновение потерял сознание.

Душманская зенитная пушка просуществовала еще полсекунды, до того, как ее накрыл залп реактивных снарядов со штурмовика Сергея.

Су-25 Егора «клюнул» носом и стал заваливаться на крыло. Летчик очнулся от порывов ветра хлеставшего сквозь проломы фонаря кабины. Инстинктивно он перехватил управление, выравнивая самолет почти у самой земли. Егор с трудом удерживал штурмовик в горизонтальном полете. Машина очень плохо слушалась рулей — «потяжелела».

Да и сам летчик был в ужасном состоянии: по лицу текла густая горячая кровь, лоб был разбит, комбинезон на груди изорван осколками и залит кровью. Грудь при каждом вдохе раздирала ужасная боль, видимо были сломаны ребра. Егор включился в связь, во рту было солоно от крови, кружилась голова. Он отстегнул кислородную маску.

«Дракон-2», сопровождать вертолеты! — прохрипел раненый летчик и закашлялся.

«Дракон-1», прием, вас не слышу. Ответьте «Дракону-два».

«Вот черт, рация повреждена, работает только на прием», — с досадой подумал Егор.

Сейчас он вел свой самолет чуть в стороне от вертолетов, пытаясь наскрести на одном движке хотя бы полсотни метров высоты. Левый двигатель работал сейчас почти на максимальных оборотах, Егор видел, как зашкалил указатель температуры масла. Удивительно, но на разбитой приборной остались целыми только этот прибор высотомер и указатель скорости. Все остальные приборы были разбиты. Уровень крена пилот контролировал визуально, по видимому горизонту. Штурмовик летел сейчас чуточку боком, а Егор, как мог, пытался уменьшить тенденцию самолета к левому развороту. В принципе, полет на одном двигателе допустим, но такие эксперименты все же лучше проводить над полигоном, а не над горами на поврежденной попаданием зенитной ракеты машине.

Чувствовал себя летчик отвратительно — перед глазами — серая муть, к горлу то и дело подкатывает тошнота. Все силы, которых уже не осталось, уходят на борьбу с управлением. Штурмовик на отклонение ручки управления реагировал вяло и с запозданием. Самолет с безбустерной системой управления и в обычных полетах тяжел в управлении, и при управлении приходилось, что называется, «налегать на ручку». А сейчас ручка управления будто налилась тысячетонной тяжестью…

Ничего не видно. Левый глаз залит кровью, во рту гадостно-кислый привкус.

Штурмовик Сергея вырвался вперед.

Командир, ты меня слышишь?

Егор легонько покачал крыльями.

Отказала рация?

Снова покачивание плоскостями.

Командир, катапультируйся!

Энергичное двойное покачивание.

Ладно, как хочешь. Но на посадке завожу лидером.

Легкое покачивание крыльев в ответ.

В эфире вдруг возник взволнованный голос Наташи:

«Дракон-2», я «Солнце-1», ответьте, что с ведущим?

Подбит, но держится. Я веду его на аэродром. Прием, как поняли меня?

Вас поняла. Не буду мешать.

Вертолеты наперекор всему плыли в жаркой синеве неба. Чуть ниже шла пара штурмовиков. С момента атаки душманской зенитной засады, прошло совсем мало времени. Но для пилотов эти минуты показались годами. И, все-таки, не смотря на такую сложную ситуацию, они продолжали исполнять свой долг защитников.

Егор повертел головой, морщась от боли и тошноты. Внезапно он заметил на земле яркий отблеск, похожий на блик от бинокля или какого-нибудь другого оптического прибора. Он был ясно виден на фоне серых скал. Летчик развернул нос своего штурмовика и дал очередь из пушки в том направлении.

Штурмовик Сергея скользнул вниз, ему навстречу ударили свинцовые струи зенитных пулеметов. Но пилот не дрогнул, под широкими крыльями ударного самолета сверкнуло пламя. Дымные стрелы ракет унеслись к земле. Огненный вихрь пронесся по склону.

Спасибо, командир.

Егор покачал крыльями своего штурмовика.

Израненный пилот вел свой израненный самолет, охраняя от душманского огня медицинские «вертушки». Он давно уже бы мог катапультироваться или пойти на вынужденную посадку, но чувство долга не позволяло ему это сделать. И он действовал наперекор всем инструкциям и наставлениям по производству полетов. А, кроме того, ему не хотелось бросать свой штурмовик. Этот простой, мощный и невероятно надежный самолет не раз спасал жизнь пилоту в самых жестоких боях. Вот и теперь, разбитый, с одним работающим двигателем, он упрямо летел, не желая терять ни метра высоты.

Егор усмехнулся — он все-таки смог набрать пару сотен метров высоты. Внезапно вспомнилась Наташа, ее милая улыбка. «Обидно будет сейчас умереть», — возникла вдруг мысль. 'Нет! Ну, ни хрена! Я еще жив! — скрипнул зубами пилот. Еще он ощутил нелепость ситуации: он ранен, рядом три вертолета с медперсоналом, но сейчас ему никто не может помочь. Кроме, разумеется, самого себя.

Внизу показались горы, окружающие Кабул.

«Дракон-1», я «Дракон-2», будем садиться в аэропорту Кабула. Он ближе

Егор покачал крыльями в знак согласия.

Командир, начинаем. Проходим дальний привод, разворот на курс сто сорок, один-четыре-ноль, прием, — штурмовик Сергея шел в правом пеленге чуть выше Егора.

Пилот покалеченной машины послушно довернул на новый курс. Чувствовал он себя более-менее сносно, вот если бы только не кровопотеря… Сейчас ему хотелось провалиться в теплое ватное забытье, бросить все, отдохнуть… Это дремотное, равнодушное состояние обволакивало. Но летчик понимал, что если он поддастся, если потеряет контроль над собой, то неминуемо погибнет. И он боролся с этим страшным желанием, собрав всю свою волю в кулак. И это было даже страшнее, чем боль, терзавшая его тело. Но пока он держался.

Прошли ближний привод, вправо шестьдесят. Шесть-ноль, прием.

Самолеты легли на новый курс. В пыльно-желтой дымке показался аэропорт. В воздух поднялись два Ми-24. прикрывающих посадку, вслед за ними — еще пара поисково-спасательных «вертушек».

Вертолеты, несущие раненых, первыми пошли на посадку, и поспешили быстрее убраться с полосы по рулежным дорожкам на стоянки.

Теперь наш черед, — пробормотал Егор.

Словно услышав его, отозвался Сергей:

«Дракон-1», доворот влево двадцать, прием.

Летчик послушно выполнил указания лидера.

Заходим на посадку, сни… — треск, резкий и короткий, оборвал голос ведомого на полуслове.

Блин! Ну, что за хренотень! На четвертом развороте[40], на снижении рация «сдохла» окончательно. Так, спокойно. Без нервов. Сейчас наступает решающий момент во всей этой воздушной эпопее. Ведомый заводит лидером, значит, будем ориентироваться по нему. Егор унял заметную дрожь в ладонях и поглядел вверх и направо. Там висел, словно впаянный в лазурь неба штурмовик Сергея. Летчик знал, на какой риск он решился.

Аэродром Кабула расположен в длинной узкой долине, зажатой со всех сторон горами. Летом над ним постоянно висела пыль, а зимой — непробиваемые туманы, метель, внезапные снежные заряды. Да еще вдобавок к этому — постоянный стоковый ветер с гор и непредсказуемые турбулентные воздушные течения.

Он знал, что 25 декабря 1979 года при заходе на посадку врезался в гору тяжелый военно-транспортный самолет Ил-76. Он стал первой жертвой среди потерь авиации 40-й Армии. Погибло тридцать десантников и все члены экипажа воздушного корабля.

Пара «Су-двадцать пятых» начала снижение посадочным курсом. Рука Егора легла на панель управления механизацией крыла. Он увидел, как у самолета-лидера поползли назад и вниз закрылки, отклоняясь во взлетно-посадочную позицию. Пилот перещелкнул несколько тумблеров. Машина чуть «вспухла», управлять ею стало чуть легче, посадочная скорость заметно упала. Прибрать обороты двигателя… Крен… Выровнять крен…

Держать тяжелый штурмовик ровно, когда он идет на одном двигателе, и прихотливые воздушные течения раскачивают его, было невероятно трудно. То, что он делал сейчас — было верхом пилотажного мастерства. Он шестым чувством, обнаженными нервами, чувствовал малейшие изменения воздушных потоков, предугадывал их, и ювелирно точными движениями ручки управления и педалей парировал рывки самолета.

А земля все приближалась, летела под крылья многоцветной размытой лентой. Впустить тормозные щитки — на законцовках крыльев распустились воздушные тормоза, стремительный бег земли под крыльями замедлился. Скорость… Высота… Рука ложится на кран выпуска шасси, ручку управления чуть-чуть на себя, вот так… И парировать, компенсировать удары ветра! А не то — снесет, изомнет, раздавит.

У штурмовика Сергея поползли из-под фюзеляжа стойки шасси, матово заблестела черная резина толстых пневматиков. Теперь краны — на выпуск. Тройной перестук в фюзеляже и ласковый зеленый свет сигнальных лампочек возвестили о том, что шасси выпущено. Ручку управления чуть вперед — на миллиметры! И снова, плавно-плавно, на себя. Держать нулевой крен! Так, высота касания. Касание, есть касание! Основные пневматики шасси впечатались в бетон, оставляя за собой черные следы горелой резины. Теперь нужно было выключить двигатель и перекрыть подачу топлива. Нос штурмовика плавно опускается вниз, носовое колесо на пробеге касается бетона. Парашют! С глухим хлопком срабатывают пиропатроны, разворачиваются купола тормозных парашютов, гася скорость самолета. Зажата гашетка колесных тормозов, горит резина, вьется из-под мертво держащих колодок сизый дым, но скорость падает.

Бам-м! Лопнул пневматик правого колеса, не выдержал перегрева. Самолет крутануло поперек полосы, из-под поврежденной амортостойки ударил фонтан искр. Т-твою мать! Егор отчаянно пытался удержать искалеченный штурмовик на полосе, но его все равно тащило боком по бетонке. С оглушительным треском сломалась поврежденная опора шасси, самолет врезался крылом в бетон, брызнули во все стороны обломки раскрытых тормозных щитков. Егора рвануло вверх так, что он чуть не пробил головой остекление фонаря кабины. Спасли привязные ремни.

Шум и грохот удара стихли, наступила звенящая тишина. Израненный штурмовик, распластавшись, лежал на бетоне в облаке желтой, медленно оседающей пыли. Со всех сторон к нему бежали люди, что-то кричали и размахивали руками. Впереди толпы ехали пожарные машины, выли сирены «санитарок».

Егор открыл фонарь кабины, огляделся удивленно. «А я все-таки сел», — подумал он отрешенно. Что-то мокрое ползло по подбородку, он отер лицо тыльной стороной ладони: кровь. Боли, как это ни странно, не было, только слегка кружилась голова, и Егор уплывал вслед за этим головокружением, падал во что-то мягкое, невесомое…

Очнулся он от резкой боли в предплечье — кто-то, перегнувшись через борт кабины, делал ему укол. Все плыло перед глазами, звуки доносились, будто сквозь слой плотной ваты.

Все сели? — спросил Егор, удивляясь гулкости собственного голоса.

Все. Все нормально, все будет хорошо, — прилетел издалека торопливый голос Наташи.

Наташа? — что-то мягко сдавило грудную клетку, мешая дышать.

Наверное, привязные ремни. Летчик провел рукой по груди, поднес ее к лицу. Ладонь была в крови. «Странно: кровь, а боли нет. Ведь так не бывает», подумал пилот. Он поднял глаза и увидел Наташу, ее заплаканное лицо.

Солнышко…

Тьма сомкнулась над ним.

Его освободили от ремней, осторожно вытащили из кабины и положили на носилки. Поставили капельницу. Носилки занесли в вертолет, он тут же взлетел и направился в сторону госпиталя.

Егор очнулся в вертолете. Гул турбин… Его подбили. Ракета… Кромсающие металл снаряды… Держать управление… Штопор… Управление!

Я «Дракон!» Я «Дракон!» Прием! — метался он в бреду. — «Солнце-один», прием! «Солнце…» Солнышко.

Егор я здесь, все будет хорошо, — донесся самый родной для него голос.

Прохладная ладонь легла ему на лоб, стало чуточку легче. Он открыл глаза.

Наташенька, милая, не плачь, пожалуйста… — прошептал с трудом Егор.

Он попытался приподняться, но силы оставили его. Он снова потерял сознание. Тонкая струйка темной крови медленно поползла из уголка рта.

Темно-вишневая капля скользнула по лезвию скальпеля и упала на стерильную простынь.

Сестра, зажим, — приглушенный маской голос хирурга чуть напряжен.

Над телом, распростертым на операционном столе, склонились люди в стерильных масках темно-зеленых хирургических комплектах. Они заняты сейчас тяжелой и трудной работой. За неспешностью и кажущейся медлительностью — упорная борьба за жизнь пациента.

Тихо пищит электрокардиограф, по его зеленоватому экрану бегут тонкие ломаные линии. Шипит ИВЛ — система искусственной вентиляции легких, капает лекарственный раствор на фильтры капельницы. Изредка в тиши операционного зала слышатся негромкие лаконичные фразы.

Показатели? — слышится негромкий голос врача.

Давление сто десять на семьдесят, пульс пятьдесят ударов в минуту, дыхание ровное, неглубокое, — вполголоса отвечает анестезиолог.

Молодой капитан-хирург скальпелем аккуратно рассекает ткани, подбираясь к глубоко засевшему осколку. Грудная клетка пациента раскрыта, края раны зафиксированы расширителями. Видно, как бьется сердце, пульсируют крупные кровеносные сосуды, вздымаются и опадают легкие.

А рядом с легкими, у самого сплетения крупных сосудов притаился черный кусочек металла.

Придержите здесь. Так, вот… Хорошо, — в голосе хирурга — предельное напряжение. — Пинцет.

Пинцет, — так же тихо отзывается ассистент.

Аккуратно хирургический инструмент смыкается на осколке. Легкое, почти незаметное движение, и смертоносный кусочек металла покидает тело пациента. С металлическим звяканьем он падает в кювету.

Так, следующий осколок, — голос хирурга хрипнет от напряжения, на лбу поблескивают капельки пота. — Промокните мне пот.

Медсестра подхватывает зажимом Кохера кусок стерильной марли и быстрым движением стирает пот.

Операция идет своим чередом. Медики, весь операционный персонал сейчас действуют на пределе своих физических, психических, интеллектуальных сил. Сапер ошибается только один раз, но цена ошибки, чаще всего, его собственная жизнь. Цена ошибки хирурга — жизнь пациента. Просто, логично и неумолимо.

Давление падает, — с тревогой в голосе сообщает анестезиолог. — Сто на семьдесят… Девяносто на шестьдесят… Продолжает падать.

Похоже на кровотечение, — вопросительно поднимает глаза ассистент на хирурга.

Да, но где? — отвечает доктор.

А ситуация угрожающая. Внутреннее кровотечение — вещь опасная своей скрытостью. Необходимо найти его источник. Врач вместе с ассистентом еще раз внимательно и быстро осматривают операционное поле — где? Ага… Кажется… Вот! В том месте, где недавно был удален осколок, поврежден крупный кровеносный сосуд. Хирург перекрывает его зажимом.

Лигатуру[41], — кивок ассистирующему врачу. — Займитесь сосудом.

Через пару минут нарушенный, было, ритм операции восстанавливается. Все продолжается своим чередом.

Но внезапно непрекращающийся писк электрокардиографа прекращается, вместо него прибор выдает один сигнал на высокой ноте. На экране — прямые линии.

Остановка сердца, фибрилляция, — бесстрастно констатирует анестезиолог.

Кордиамин[42] в вену, усилить ток капельницы, — немедленно отреагировал хирург.

Ассистент уже делал укол.

Не помогает. Показатели те же.

Черт! Готовьте адреналин[43], быстро!

Сестра сломала головку ампулы и стала наполнять шприц.

Быстрее.

Она подала шприц хирургу.

Делаю внутрисердечный, — хирург помедлил, словно прицеливаясь, и вонзил длинную иглу в сердце пациента, потом медленно надавил на поршень.

Все замерли, следя за реакцией уставшего кровяного насоса. Спустя несколько секунд, которые показались врачам вечностью, медленно, словно нехотя, сердце начало биться.

Есть пульс.

Нормально. Продолжаем.

Операция продолжалась. Все те же экономные движения, приглушенные короткие фразы. Изредка, позвякивание инструментов. Падают один за одним в окровавленный кювет осколки.

Прошло еще полтора часа.

Все. Зашивайте, — хирург отступил на шаг от операционного стола, уступая место своим ассистентам.

Щелкнула клемма иглодержателя, тонкая изогнутая игла сверкнула в синеватом свечении бестеневых ламп. Кетгутовая[44] нить стежок за стежком сшивает поврежденные ткани. Потом шелковой нитью выполняются поверхностные швы.

Все. Мы закончили.

Хирург посмотрел на бледное лицо пациента наполовину закрытое массивной черной вентиляционной маской, обвел взглядом врачей и медсестер.

Ну, теперь жить будет, — усмехнулся он. Всем спасибо. Спасибо, ребята. И сестричкам тоже — большое спасибо.

Он вышел в коридор, прислонился спиной к побеленной стене, стащил хирургическую маску и перчатки. Постоял, потом вышел в госпитальный двор, стрельнул сигаретку у проходившего мимо солдата, и с наслаждением затянулся густым табачным дымом. Блаженно зажмурил глаза.

Еще один его пациент будет жить. Это — победа. Маленькая и почти незаметная победа.