Сказки немецких писателей

ПРЕДОСТЕРЕЖЕНИЕ

На утренней заре, когда природа источает аромат пьянящий и солнце шлет с небес сияние лучей, шел по дороге юноша; он шел навстречу горним далям, и чудилось ему, что сердце бьется в согласье полном с природою.

Так шел он беспрепятственно, без всяческих помех, и час, и два, и три, но вот равнина кончилась, дорога привела к густому лесу, и тут раздался чей-то странный голос, который доносился неведомо откуда, он был и близко и далеко, казалось, он звучал со всех сторон; он молвил:

— Не ходи через лес, юноша, не то случится так, что станешь ты убийцей.

Изумился юноша, поглядел по сторонам, не увидел никого и решил, что, верно, дух-то к нему обращался. Но юноша был смел да отважен, не по нему это — повиноваться неведомым приказаниям, и отправился он себе твердым шагом дальше, только вот шел он теперь помедленнее да старался быть всё время начеку, чтобы не упустить неведомого противника, которому вздумалось его предостерегать.

Но не встретил никого юноша, не было слышно ни подозрительных шорохов, ни таинственных звуков, и вот он уже, цел и невредим, выбрался из густого тенистого леса и решил немножко отдохнуть на опушке под сенью большого ветвистого дерева.

Он устремил свой взор в дали синие, за луг широкий, к горам, где виднелись четкие контуры скалистой вершины, — туда и хотел попасть юноша. Но едва только поднялся он, как послышался во второй раз глас неведомый, и снова был он близко и далеко, опять казалось, что он звучит со всех сторон, только теперь умолял он ещё сильнее, чем прежде:

— Юноша, юноша, не ходи через этот луг, не то случится так, что навлечешь ты беду на страну свою.

Но и к этому предостережению не прислушался юноша — гордость помешала, — посмеялся он только над теми словами пустыми, что они ему? — звук один, и поспешил себе дальше, только шел он так, словно крылья за спиной выросли; и не мог понять он, что причина тому — нетерпенье иль тревога душевная. Туман вечерний подниматься стал в долине, когда он наконец приблизился к скале, которую надумал покорить. Но стоило ему лишь шаг шагнуть по камню голому, как снова тут раздался голос тот, неведомо откуда, и снова он звучал и близко и далеко, и был он грозен пуще прежнего:

— Ни шагу больше, юноша, иначе случится так, что смерть тебя настигнет.

Но рассмеялся только юноша в ответ и пошел себе, не медля ни секунды, своей дорогой дальше. И чем выше уводила его тропинка, тем легче и свободнее дышалось ему, а на самой вершине покоренной горы весь блеск уходящего дня озарил чело храбреца.

— Я здесь! — закричал он, и в голосе его звучало облегчение. — Послушай, дух неведомый, добрый ты или злой! Коли было то испытание, то я выдержал его, ибо никакое убийство не лежит грехом на моей душе, ничто не потревожило и не смутило покоя страны моей, а сам я — жив. И кто б ты ни был, я сильней тебя, ибо не послушался я и в том была моя правда.

Поднялся тут ветер невиданный, зашумело-загудело всё вокруг, и от дальних скал донеслось:

— Ошибаешься ты, юноша!

И была в словах тех сила оглушительная, подхватила она странника да и наземь опрокинула. Ну, а он, как ни в чём не бывало, сделал вид, будто сам собрался отдохнуть тут, на самом краю пропасти, усмехнулся так язвительно и молвил будто сам себе:

— Может, я и впрямь убил кого, да и сам того не заметил?

Поднялась тут буря бурная:

— Ты раздавил червя неосторожным шагом!

Но юноша ответил с равнодушием спокойным:

— Теперь мне ясно, я всё гадал, какой это дух со мной говорит — добрый или злой? А это просто дух-насмешник. Вот уж не думал, что вокруг нас, смертных, и такое водится.

Загрохотало-загремело всё вокруг, заклокотало в призрачных высотах:

— Теперь уж ты не тот, что прежде, юноша, который мнит, что сердце бьется в согласье полном с природою, не тот, что прежде, коль скоро жизнь чужая тебе ничтожной видится лишь оттого, что дух твой не приемлет чужие горести, страдания чужие.

— Ах, вот что ты имел в виду, — ответил юноша, нахмурив лоб в раздумье, — но тогда сотни, тысячи раз я совершал преступления, подобно всем смертным, которые ежесекундно уничтожают бесчисленное множество мелких тварей, не ведая и не помышляя об этом.

— Но ты-то был предупрежден! А может статься, было у того червя особое предначертанье в нескончаемом потоке свершений и деяний?!

Поникнув головой, ответил юноша:

— Неведомо сие мне и не дано узнать уж никогда. Признаюсь, да, покуда шёл по лесу я, свершил немало таких же преступлений, как то убийство, предотвратить которое стремился ты. Но как, скажи, я смог навлечь беду на родину мою? Ведь я просто шагал по лугу, объясни мне, как же это быть могло?

— Ты видел бабочку? — вопросил голос громовой. — Она порхала справа от тебя.

— Порхало много их, и та, наверное, которую имеешь ты в виду.

— Порхало много! Тебе лишь стоило вздохнуть чуть-чуть, и вот уж многие сбивались с верного пути, но ту, которую имел я в виду, ты гнал неистовым дыханием своим, и ей пришлось лететь без устали вперед, пока не добралась она до золотой решетки, что окружает королевский парк. От этой бабочки в назначенное время родится гусеница, и через год, однажды жарким летним вечером, эта гусеница окажется на голове юной королевы и поползет по её белокурым волосам, и. королева оттого проснется резко, и сердце у неё от страха тут замрет, ну, а дитя, которое она под сердцем носит, зачахнет, и потому всё королевство уж не достанется законному наследнику, а перейдет во власть брата короля, а тот — коварный, хитрый и жестокий от природы — повергнет свой народ в смятенье и отчаянье, он разожжет междоусобную войну и тем нарушит безмятежное спокойствие твоей страны. И во всём этом будет виноват не кто иной, как ты, юноша, неистовое дыхание которого загнало бабочку так далеко, к златым воротам замка.

Пожал юноша плечами:

— Вполне возможно, дух незримый, что так оно всё и произойдет, как ты предсказываешь, мне нечего тебе на это возразить, ведь на земле всё связано, и часто чудовищные последствия могут проистекать из малого, а потом снова из этого чудовищного воспоследует малое.

Но почему я должен верить именно этому предсказанию, коль не сбылось то последнее, что предвещало мне гибель после восхождения на вершину горы?

— Кто сюда поднялся, — раздался снова жуткий голос, — тот должен и спуститься, если ему ещё охота побыть среди живых людей. Подумал ты об этом?

Вскочил тут юноша и кинулся было к спасительной тропинке, что ведет вниз, но ужас охватил его в тот миг, когда увидел пред собою ночь кромешную, и понял он тогда — не одолеть ему без света рискованного спуска: и тогда, чтобы набраться свежих сил наутро, он снова лег на краю пропасти, всей душою мечтая о том, чтобы сон поскорее сомкнул ему вежды и принес желанное отдохновение. Долго лежал он так без движения, не спалось ему: не давали тревожные мысли ему покоя, страх неведомый давил на сердце, а перед глазами всё стояла пропасть разверзшаяся, через которую проходит дорога домой, к людям. И почувствовал он, так уверенно шагавший доселе по жизни, как зарождается сомнение смутное, — всю душу ему эти муки истерзали, и не в силах более мучений сих переносить, он решил что лучше уж сейчас идти навстречу неизбежному, чем терпеть такую неизвестность до утра. И не дожидаясь, пока утро принесет с собою благодать, поднялся он снова, чтоб свершить отчаянную попытку спуститься во мраке, на ощупь, полагаясь только на свою силу и ловкость. Но едва ступил он в темноту, как понял всем своим существом, что участь его предрешена и приговор судьбы свершиться должен скоро. И в гневе неизъяснимом крикнул он в небеса:

— Дух неведомый! Трижды ты меня предостерегал, трижды я не слушал тебя, дух, ты сильнее меня, и я покоряюсь тебе, но, прежде чем ты уничтожишь меня, явись передо мной!

И в темноте ночной раздался глас, который всё звучал — и близко и далеко, он облаком густым окутал всё вокруг и тут же в даль далекую устремился:

— Нет на земле такого смертного, кто видел бы меня. Но называет всяк меня по-разному: для суеверных я — предначертание, для дураков я — просто случай, а для верующих — Бог. Ну, а для тех, кто мудрым мнит себя, я — сила, что была в начале всех начал, та сила, что, пройдя чрез все свершения, уходит в вечность.

— Мой час настал, так будь же проклят ты! — воскликнул дерзко юноша в отчаянье последнем перед смертью. — Пусть так, ты — сила, что была в начале всех начал, ты — сила, что, пройдя чрез все свершенья, уходит в вечность, и оттого случилось всё, как и должно было случиться: мне суждено было пройти чрез лес и там убийцей стать, мне суждено было чрез поле перейти и тем смутить покой страны моей, мне суждено было взобраться на скалу, чтоб смерть найти здесь, — всё вопреки твоим предначертаньям. Так отчего же мне дано было услышать их, твои предупрежденья — трижды, — коль не принесло всё это пользы мне? Неужто и это предначертано мне было? И почему — о, что за страшное глумленье! — ну, почему в мой смертный час мне суждено взывать к тебе и вопрошать в бессилье «почему?»?

И юноше почудилось тут вдруг, что там, в далеком темном небе, ему был дан ответ, серьезный, горький, но до него донесся только смех, чудовищный и жуткий. Он силился прислушаться, надеясь разобрать хоть что-то вдалеке. Но покачнулся тут, и вот земля уже уходит из-под ног. И он низвергся в бездну, конца которой нет, там темнота, там ночь живет, все ночи мира, те, что были, и те, что будут, отныне и до скончания веков.