Сказки немецких писателей

ЛЖИВАЯ СКАЗОЧКА

Некий юноша прочел в старинной книге о водяных женах и великой их красоте; однако не это более всего поразило его среди содержавшихся там сведений, а то, что оные русалки владеют пленительным искусством сладкогласного песнопения, которое может исторгать душу живую из любого создания. Вышесказанное следует толковать в том значении, что завороженная душа, внимая чарующим звукам, в неудержимом порыве устремляется вослед волшебному пению и, отринув облекающие её покровы, добровольно являет свою потаенную сущность; совершается же сие небывалое чудо не токмо с душою человеческой или звериной, но и с растениями, и даже с неживыми и безгласными произведениями природы, ибо всех без изъятия колдовская сила побуждает выказать всё, что в них есть сокровенного.

Вот это и показалось молодому человеку самым дивным и прекрасным из чудес, какие возможны на свете, и он уже размечтался, как на его манящий зов к нему спустятся с вышины звезды небесные и всё-то ему покорится — и придорожные камушки, и копошащиеся в песке золотисто-зеленые жучки, все предстанут перед ним и возвестят ему о себе.

Как это содеется — он и сам не знал, однако, уж наверно, они поведают о себе нечто такое, о чём может рассказать только тот, кто сумел постигнуть свою сущность и кому вдобавок дан глагол, чтобы высказать свое вещее знание; короче, в его воображении все они должны были предстать как бы прозрачными перед его взором, который будет проницать тело и душу этих созданий. Тогда он перечел книгу от корки до корки, надеясь отыскать в ней побольше об этом предмете, и впрямь нашел упоминание, что коли русалка полюбит простого смертного, то может передать ему свое искусство, но лишь в обмен на величайшую жертву, на которую ни за что не согласится ни один человек.

С тех пор юноша только и думал: что же это за жертва, которой нельзя принести ради столь замечательного дара, превыше которого, казалось бы, ни о чём невозможно и помыслить для человека?

Между тем в недалеком времени ему суждено было на собственном опыте узнать, что за этим кроется. Однажды ночью он долго не мог уснуть, и вдруг ему послышались чудесные звуки; пленительный напев, словно бы предназначенный не для земного слуха, едва уловимо доносился к нему с морского простора. В тот же миг телом и душою юноши овладело тревожное томление; не в силах противостоять властному влечению, он оделся и побрел вослед прекрасной мелодии. Она вывела его на берег моря, и там он увидел на камне, который возвышался из воды, озаренную луной блистательную женщину такой несказанной красоты, что он с первого взгляда узнал в ней русалку. При виде юноши она ему улыбнулась, окунула в воду пальчики и плеснула ему из горсти в лицо — брызги разлетелись по воздуху матовыми жемчужинами, и юноша вздрогнул, когда его щеки коснулись прохладные капли. Сначала он немного струхнул, очутившись в таком непривычном обществе, однако он был уже во власти обольстительных чар, он упал к ногам русалки, моля её о любви и клянясь, что иначе погибнет и умрет у неё на глазах. Недолго думая, она приняла его в свои объятия. И вот, склонясь к ней на перси, юноша заметил, что в груди у неё всё тихо и не слышно биения сердца, однако нега, струившаяся из её мерцающих очей, и изменчивая улыбка лукавых уст так пленили его, что он в забвении чувств отринул все сомнения и не внял предостерегающему внутреннему голосу. Они условились, что будут встречаться во все лунные ночи, и с той поры все помысли юноши были заняты тем, как бы сделать так, чтобы она выучила его своим колдовским напевам, чьи манящие звуки могут обнаруживать сокровенную сущность всех вещей. Между тем у русалки были свои виды на юношу, и она тоже предполагала воспользоваться их союзом для осуществления своих желаний. Ибо вся языческая нежить, обитающая в глубинах вод, лелеет одну сокровенную мечту — обрести бессмертную душу, а для исполнения этой мечты необходимо съесть человеческое сердце, причем человек должен добровольно отдать свое сердце из любви к русалке. Полагаясь на свои колдовские чары, она надеялась так обольстить молодого человека, чтобы он не смог отказать ей в желанном подарке, и принялась прихотливыми любовными уловками распалять его страсть, подстрекая на всё большие безумства.

Разумеется, это доставляло юноше величайшее удовольствие, однако нисколько не приближало к заветной цели; наконец он попросил русалку, чтобы она спела что-нибудь и показала свое волшебство; она охотно дала согласие, но присовокупила, что, коли её пение разбудит и привлечет сюда людей, она вынуждена будет скрыться и вовек уже не вернется, а посему юноше поневоле пришлось отказаться от своей просьбы. Но в конце концов юноше представился удобный случай высказать свое задушевное желание. Однажды русалка, радея о собственной выгоде, стала вздыхать о печальной участи своего народа, которому, дескать, хоть и отпущен долгий век, зато не дано вечной жизни, и сокрушалась о том, что ей суждена одна только плотская жизнь, тогда как иное существование — вольный полет души в безграничном пространстве — представляется ей самым восхитительным наслаждением. В ответ на жалобные речи водяницы юноша стал её утешать, говоря, как занимательна должна быть её жизнь среди плещущих волн, в обществе различных рыбок и морских див, не говоря уже о том, что она может тешить себя бесценным искусством песнопения, которое людям со всей их бессмертной душой вовсе неведомо. Русалка выслушала его со вниманием и сказала: «Этому горю помочь нетрудно. Ты мечтаешь о песнопении — изволь, я тебя выучу, только, чур, не задаром, мне нужна услуга за услугу, тебе она станет не слишком дорого». А потребовала она от него ни много ни мало, как по доброй воле вручить ей из любви свое сердце, чтобы она, вкусив сей благостыни, могла обрести бессмертную душу, присущую человеку. Во время этой речи она с нежными лобзаниями обвивала рукой его шею, окутывая его в мерцающие мережи своей влажно блистающей красы; напоследок она сказала, что просит его о сущем пустяке, и напомнила ему, что сама она всю жизнь обходилась без сердца, и это не мешало ей благополучно здравствовать. Тем не менее, юноша призадумался над её предложением, ибо, будучи от рождения наделен сердцем, которое исправно несло полезную службу, он сомневался, сможет ли без ущерба для себя перенести это лишение. И хотя возлюбленная тут же присоветовала ему различные волшебные средства, с помощью которых можно безболезненно удалить сердце из груди, он не слишком доверял её словам, и как ни сладостны были её ласки, он в душе задавался вопросом: так ли уж искренна и глубока её любовь к нему и не станет ли она после его смерти с тою же нежностью обнимать какое-нибудь чудо морское, покрытое чешуей, в то время как его мертвое тело будет гнить на илистом дне морской пучины?

Чем дольше он раздумывал, тем больше крепло его решение не расставаться за здорово живешь с сердцем, без которого он полагал невозможным свое дальнейшее существование, однако же это вовсе не значило, что он оставил всякую надежду овладеть секретом колдовского русалочьего пения. В одну из ночей он даже попросил свою подругу, чтобы она снабдила его или научила бы, где взять необходимое средство, при помощи которого он смог бы без лишних неприятностей извлечь сердце из своей груди, и тогда она в следующую встречу принесла ему прозрачный, остренький ножик и сообщила, что его изготовила из рыбьего зуба её матушка, ножичек войдет в тело без всякого усилия, так легко и ловко, что будет совершенно не больно, а скорее даже приятно. Русалка вызвалась немедленно произвести эту операцию своими руками, но юноша высказал опасение, что она может промахнуться в неверном свете прячущегося за облаками месяца, а зато пообещал, что непременно явится на следующую ночь и тогда сам вручит ей драгоценное приношение. Едва взошел месяц, как русалка уже сидела на своем привычном камне, нежась и потягиваясь переливающимся влажным телом в сладостном предвкушении, и тихонько напевала; на звук её песни издалека потянулись к ней волны и, прихлынув, заплясали вокруг неё хороводом, на радостях то выплескивая вверх, то вновь заглатывая свои белопенные души. Молодой человек не замедлил явиться и протянул ей на ладони превосходное, ещё сочащееся кровью сердце; правда, сердце он принес не свое, а телячье, раздобытое на бойне. Когда любопытная русалка вдоволь нагляделась на сердце, он предложил ей развести костер и приготовить из сердца жаркое, в таком виде оно будет вкуснее всего, но она ответила, что лучше съест его прямо сырым, и тут же откусила острыми, колючими зубками изрядный кусочек. Юноша разглядывал её за едой, наблюдая в особенности за её глазами, в которых, то светлея, то густея, переливались все оттенки зеленого цвета, словно бы это и не глаза, а волны, играющие в тонком кристалле, и юноша совсем загляделся, завороженный таинственным зрелищем. Покончив с сердцем, русалка с нежностью спросила юношу: как, мол, ты, милый друг, себя чувствуешь и сослужил ли ножичек хорошую службу; на что молодой человек, немного зардевшись, поспешно ответил, что ножичек ему очень пригодился, и, кстати, попросил разрешения сохранить его у себя на память.

Он признался, что испытывает некоторую слабость и с удовольствием полежал бы в постели, если бы не мысль о том, с каким нетерпением она его ожидала; в то же время он без утайки высказал, что жаждет как можно скорее быть посвященным в тайну волшебного песнопения. В ответ на его слова русалка рассмеялась пленительным смехом, который взлетел на воздух журчащей струйкой легких прозрачных звуков и, разметавшись в вышине, опал мелкими брызгами, и спросила: неужели он сам ещё не испробовал свое искусство? Тебе, мол, и учиться у меня нечему, ибо ты ничуть не хуже меня владеешь этим искусством.

Сбитый с толку её словами, юноша в полном недоумении уставился на русалку, разинув рот. А русалка, запечатлев на его губах долгий поцелуй, сказала следующее:

— Знай же, мой миленький, что наше волшебное пение связано с тем, что у нас нет сердца; научить тебя я бы не могла, но в тот миг, когда ты ради любви ко мне вынул из груди свое сердце, у тебя должна была развиться способность к этому искусству; таким образом, награда оказывается естественным следствием самоотверженности. Так что ни о чём не кручинься, а запевай себе песню, тогда мы и посмотрим, какое впечатление она произведет на черепах и на устриц, которые лежат зарывшись в сыром песке.

Такое предложение привело юношу в крайнее смущение, он даже испугался сначала, но быстро справился со смятением и рассудительно отвечал, что он опасается, как бы своим пением не переполошить народ, и боится огласки, из-за которой пришел бы конец их свиданиям. Русалка похвалила его за предусмотрительность и, заключив в пенноструйные объятия, осыпала поцелуями. Однако, обнимая юношу, она почувствовала возле своей прохладной груди биение человеческого сердца; она прислушалась и промолвила:

— Кабы я сама не съела только что твое сердце, то сказала бы, что оно сейчас стучит у тебя в груди.

Юноша ответствовал, что он, дабы не раздражать людей, которые нечаянно могут заметить, как тихо стало в его груди, вставил себе на пустое место крошечный часовой механизм; правда, время от времени его надо будет извлекать для завода; вот почему, дескать, он и попросил разрешения оставить себе ножичек.

Русалка задумчиво поцеловала то место, откуда слышался стук, и с тех пор полюбила его целовать в те ночи, когда они справляли свои любовные празднества. Частенько она при этом приговаривала, что люди благодаря душе и впрямь, оказывается, способны на такую истинную и бескорыстную любовь, что даже согласны лишить себя сердца в пользу любимого существа, а юноша в свой черед говорил, что оттого-то, мол, он так счастлив сознанием, что его возлюбленная обрела душу, благодаря которой она может любить его не языческой плотской любовью, а истинной и глубокой.

— Как это будет прекрасно, — сказала она, — когда мы вместе воспарим в бессмертие!

— Да! — отвечал он. — И тогда мы вдвоем с тобою так запоем, что даже Дух Святой, который будет присутствовать при этом в обличье голубя, должен будет явить нам свою сокровенную сущность, не говоря уже о тех миллионах людей, которых мы там повстречаем. Познать и полюбить друг друга — вот в чём заключается блаженство!

— А мы обрели его уже в земной жизни! — сказала русалка и поцеловала юношу в очи.