Сказки немецких писателей

ОСЕННЕЕ ВОЛШЕБСТВО

Рыцарь Убальдо в один светлый осенний вечер отстал от своей свиты во время охоты и в полном одиночестве ехал между пустынными лесистыми горами, когда увидел, как с горы спускается человек в странной и пестрой одежде. Незнакомец не замечал его до тех пор, пока рыцарь не загородил ему дорогу. Убальдо с удивлением увидел, что куртка незнакомца изящна и великолепно украшена, хотя уже старомодна и потрепана. Лицо странника было прекрасным, но бледным, борода — дикой и неухоженной.

Они поздоровались, и Убальдо рассказал, что он, к несчастью, здесь заблудился. Солнце уже скрылось за горами, и всё кругом было пустынно. Незнакомец предложил рыцарю переночевать сегодня у него; завтра рано утром он покажет ему единственную тропу, которая выводит из этих гор. Убальдо охотно согласился и последовал за своим провожатым через лесистые ущелья. Скоро они оказались у скалы, в подножье которой была устроена просторная пещера. Большой камень лежал посередине пещеры, на камне стояло распятие. «Ложе, прикрытое сухой листвой, заполняло заднюю часть кельи. Убальдо привязал своего коня у входа, а хозяин молча принес вино и хлеб. Они сели рядом, и рыцарь, которому одежда неизвестного казалась малоподходящей для отшельника, не смог удержаться от вопроса о его прежней жизни. «Не спрашивай, кто я», — ответил отшельник строго, и его лицо стало при этом мрачным и недружелюбным. Однако Убальдо заметил, что, когда он сам начал рассказывать о некоторых странствиях и доблестных делах своей юности, отшельник встрепенулся, а потом снова замкнулся в глубоком раздумье.

Наконец усталый Убальдо улегся на предложенное ему ложе и скоро заснул, в то время как его хозяин расположился у входа в пещеру.

Среди ночи рыцарь, испуганный неспокойными сновидениями, проснулся. Он выглянул из пещеры. Луна ярко освещала тихое ожерелье гор. На площадке перед пещерой он увидел незнакомца, который беспокойно расхаживал взад и вперед под высокими колеблющимися деревьями. Он пел высоким голосом песню, из которой Убальдо удалось уловить такие слова:

Певец замолчал, уселся на камень и, казалось, начал бормотать невнятные молитвы, которые, однако, скорее звучали как заклятья. Журчанье горных ручьев, тихий шелест сосен странно сплетались с голосом отшельника, и Убальдо, сломленный сном, снова опустился на свое ложе.

Едва заблестели на вершинах первые утренние лучи, как отшельник разбудил рыцаря, чтобы показать ему путь домой. Радостно вскочил рыцарь на коня, и его странный спутник молча пошел рядом с ним. Скоро они достигли вершины последней горы, и их глазам внезапно открылась сверкающая долина с ручьями, городами и замками, озаренная прекрасной утренней зарей. Казалось, и отшельник был удивлен. «Ах, как хорош мир!» — смущенно воскликнул он, прикрыл лицо руками и поспешил обратно в лес.

Покачав головой, рыцарь устремился по знакомой дороге к своему замку.

Любопытство привело его в скором времени снова в эти места, и после не очень долгих поисков он оказался у пещеры. Отшельник встретил его не так мрачно и напряженно.

Убальдо догадался по подслушанному ночному пению, что отшельник жаждет искупить тяжкие грехи, но ему показалось, что незнакомец бесплодно сражается со своим искушением, так как во всём его облике не было ничего от светлой уверенности действительно преданной богу души, и часто во время беседы, когда они сидели рядом, со страшной силой прорывалось подавленное земное страдание в его безумных и горящих глазах, причем все его черты странно искажались и изменялись.

Это побудило доброго рыцаря к частым посещениям, чтобы всей силой своего неомраченного духа помочь и поддержать страждущего. Отшельник не открывал своего имени, не рассказывал о своей жизни, казалось, его страшило прошлое. Но с каждой встречей он становился спокойнее и доверчивее. Доброму рыцарю однажды даже удалось уговорить отшельника вернуться с ним вместе в его замок.

Был уже вечер, когда они подошли к замку. В камине запылал жаркий огонь, рыцарь велел принести самое лучшее вино, которое у него было. Отшельник впервые почувствовал себя почти уютно. Он очень внимательно рассматривал меч и другое оружие, мерцавшее в отблесках каминного огня на стене, а потом молча и долго глядел на рыцаря.

— Вы счастливы, — сказал он, — и ваш уверенный, радостный, мужественный образ вызывает во мне почтение и робость; через страдания и радости с волнением и спокойствием идете вы по жизни, отдаваясь ей, как тот корабельщик, который точно знает, куда он должен править, и волшебные чудесные песни сирен не собьют его с пути. Рядом с вами мне часто казалось, что я или трусливый глупец или безумец.

Есть люди, опьяненные жизнью, — ах, как страшно потом снова стать трезвым!

Рыцарь, который не хотел оставить без отклика необычные высказывания своего гостя, настойчиво просил его доверить ему наконец историю своей жизни. Отшельник задумался.

— Если вы мне обещаете, — сказал он наконец, — молчать о том, что я вам расскажу, и разрешите мне не называть никаких имен, то я это сделаю.

Рыцарь протянул ему руку и обещал с радостью всё, что его гость потребовал, пригласил хозяйку дома, в молчании которой он был уверен, чтобы она послушала рассказ, давно ожидаемый ими обоими. Она пришла, неся одно дитя на руках, а другое ведя за руку. Это была высокая прекрасная женщина на исходе отцветающей юности, ласковая и нежная, как закатное солнце, исчезающая красота которой ещё раз возрождалась в прелестных детях. Её появление привело отшельника в явное смятение, он раскрыл окно и долго смотрел на ночной лес, чтобы прийти в себя. Успокоившись, он подошел к ним, они все сели поближе к пылающему камину, и он начал рассказывать:

— Осеннее солнце сияло и согревало цветные туманы, скрывавшие долины вокруг моего замка. Музыка смолкла, праздник заканчивался, и веселые гости разъезжались в разные стороны. Это был прощальный праздник, который я давал в честь самого любимого друга моей юности, отъезжавшего сегодня со своим войском, чтобы в крестовом походе помочь великому христианскому воинству завоевать землю обетованную. С самой ранней юности крестовый поход был единственным предметом наших желаний, надежд и планов, и даже сейчас я погружаюсь с непередаваемой грустью в воспоминания о том милом и прекрасном времени, когда под высокими липами на склоне горы, где стоял мой замок, мы вместе следили за плывущими облаками, провожая их в ту благословенную, чудесную страну, где Готфрид и другие герои жили и воевали в светлом блеске славы. Но как быстро всё изменилось во мне! Барышня, цветок прелести и красоты, которую я видел всего несколько раз и которую с первой встречи полюбил неодолимой любовью, о которой сама барышня ничего не знала, приковала меня к моим горам. И вот теперь, когда я вошел в силу, чтобы воевать, я не мог уехать и отпускал моего друга одного.

Она тоже была на празднике, и я блаженствовал безмерно, созерцая её красоту. Утром, когда она уезжала и я помогал ей вскочить на коня, я осмелился открыть ей, что только ради неё не иду в крестовый поход. Она ничего не ответила мне, только посмотрела на меня, как мне показалось, испуганно и быстро умчалась.

Рыцарь и его супруга, услышав это, посмотрели друг на друга с явным удивлением. Но гость этого не заметил и продолжил рассказ:

— Все уехали. Солнце освещало через высокие сводчатые окна пустые залы, где звучали только мои одинокие шаги. Я выглянул из окна в эркере, в молчаливых лесах звучали изредка удары топоров дровосеков. Какое-то неописуемое томление овладело мною в этом одиночестве. Я не мог этого выдержать, вскочил на коня и поскакал на охоту, чтобы дать стесненному сердцу вздохнуть.

Я долго скакал, и наконец, к моему удивлению, оказалось, что местность, где я находился, была мне ранее совершенно неизвестна. Задумавшись, с соколом на руке, ехал я по прекрасной долине, освещаемой косыми лучами заходящего солнца, осенние паутинки летали как вуаль в ясном голубом воздухе, высоко над горами звучали прощальные песни улетавших птичьих стай.

И вдруг я услышал, как недалеко от цепочки гор перекликались валторны. Какие-то голоса сопровождали музыку волторн пением. Никогда раньше не наполняла меня музыка таким чудесным томлением, как эти звуки, и даже сегодня я помню многие строфы из песни, как бы принесенные на крыльях ветра:

Я был вне себя от этих звуков, проникавших прямо в сердце. Мой сокол, как только зазвучали первые строфы, испугался, взвился в небо с пронзительным криком и не вернулся ко мне.

Я же не мог устоять перед песней валторн и пошел вслед за ней, растерянный и смущенный; песня то звучала вдали, то слышалась совсем рядом.

И вот я вышел из леса и увидел белый замок на горе передо мной. Рядом с замком, с вершины и до кромки леса, сиял чудесный сад яркими красками, окружая замок волшебным кольцом. Все деревья и кусты, ярче, чем обычно, раскрашенные осенью, были пурпурными, золотистыми и огненными; высокие астры, эти последние созвездия уходящего лета, излучали там разноцветные мерцания. Заходящее солнце бросало свои лучи на прелестные газоны, фонтаны и окна дворца, ослепительно блестевшие.

Я заметил, что звуки валторн, которые я раньше услышал, доносились из сада, и среди этого сияния под дикими виноградными лозами я увидел, испугавшись, барышню, ту, которой были заняты все мои мысли; прогуливаясь, она сама пела. Увидев меня, она замолчала. Красивые мальчики в шелковых одеждах поспешили ко мне и увели моего коня.

Я летел через изящно позолоченные ворота на террасу в саду, где стояла моя возлюбленная, и, ошеломленный такой красотой, опустился перед ней на колени. На ней было темно-красное платье: длинная вуаль, прозрачная, как летние паутинки осенью, овевала золотые локоны, скрепленные надо лбом великолепной астрой из сверкающих драгоценных камней.

Ласково она подняла меня с колен и трогательным голосом, как бы надломленным от любви и страдания, произнесла: «Прекрасный и несчастный юноша, как я тебя люблю! Я люблю тебя уже давно, и, когда осень начинает свои таинственные праздники, с каждым годом пробуждаются мои чувства с новой неодолимой силой. Несчастный! Как ты попал в круг моих звуков? Оставь меня и беги!»

Меня потрясли её слова, и я заклинал её всё рассказать и объясниться. Но она не отвечала, и в молчании шли мы рядом друг с другом через сад.

Наступил вечер. Некое странное величие исходило от всей её фигуры.

«Ну так знай, — сказала она, — твой друг детства, который сегодня распрощался с тобой, — предатель. Меня вынудили стать его невестой. Дикая ревность помешала ему открыть тебе свою любовь. Он не уехал в Палестину, он приедет завтра, чтобы увезти меня и в отдаленном замке спрятать от всех человеческих взоров.

Теперь я должна уйти. Мы не увидимся больше никогда, если он не умрет».

С этими словами она запечатлела поцелуй на моих губах и исчезла в темных аллеях. В моих глазах искрился холодным сиянием, удаляясь, её бриллиант, а поцелуй горел в крови, вызывая наслаждение, смешанное с ужасом.

Я вспоминал, устрашенный, темные слова, которыми, прощаясь, она отравила мою здоровую кровь, и долго в размышлениях бродил по пустынным аллеям. Наконец, измученный, прилег я на каменные ступени перед дворцовыми воротами замка, вдали ещё звучали валторны, и я задремал, предаваясь странным мыслям.

Когда я проснулся, было уже светлое утро. Все двери и окна замка были закрыты, сад и окрестности — пустынны и тихи. В этом одиночестве снова возник в моем сердце образ возлюбленной и всё колдовство вчерашнего вечера, расцвеченное прекрасными утренними лучами, и я пребывал в блаженстве, снова чувствуя себя любимым. Правда, мне вспоминались и те темные слова, и тогда мне хотелось бежать вдаль от этих мест; но поцелуй ещё горел на моих губах, у меня не было сил удалиться.

В воздухе веял теплый, почти душный ветер, как будто бы ещё раз вернулось лето. Я бродил в ближнем лесу, чтобы развлечься охотой. На верхушке одного дерева я увидел птицу с таким красивым оперением, какого я ещё никогда не встречал. Я натянул лук, чтобы подстрелить птицу, но она быстро перелетела на другое дерево. Я пошел за прекрасной птицей вслед, но она перелетала с верхушки на верхушку, и её светло-золотые крылья красиво блестели в солнечных лучах.

Так я попал в узкую долину, окруженную высокими скалами. Здесь не было ветра, всё зеленело и цвело, как летом. В глубине долины слышалось чудесное пение. Удивленно раздвинул я ветви густого кустарника, у которого я стоял, — и мои глаза почти закрылись, опьяненные и ослепленные чудом, открывшимся мне.

Тихий пруд лежал среди высоких скал, пышно укрытых зарослями плюща и странного тростника. Прекрасные девушки купались в ленивой воде и пели. Возвышаясь среди них, стояла нагая красавица и молча, пока другие пели, смотрела в волны, сладострастно игравшие вокруг её колен, и казалась очарованной и погруженной в созерцание своей собственной красоты, отраженной в зеркале пруда. Как вкопанный долго стоял я, охваченный пламенным ужасом, а когда прекрасные незнакомки стали выходить на берег, я бросился прочь, чтобы меня не заметили.

Я бежал в густой лес, чтобы охладить желания, пожиравшие, как огонь, мою душу. Но чем дальше я уходил, тем настойчивее кружились перед моими глазами эти картины, тем болезненнее преследовало меня сияние этих юных тел.

Сумерки застали меня в лесу. Небо изменилось, потемнело, под горами бушевала буря. «Мы не увидимся больше, если он не умрет!» — повторял я непрерывно и мчался, как будто меня гнали привидения.

Иногда мне казалось, что где-то в стороне я слышу в лесу стук копыт, но я боялся встречи с людьми и бежал от этих звуков, как только они начинали приближаться ко мне. Замок моей возлюбленной я видел вдали, когда всходил на вершины; снова пели валторны, как вчера вечером, в окнах сияли свечи, как мягкий лунный свет, и освещали таинственно ближние деревья и цветы, в то время как всё вокруг было отдано во власть буре и тьме.

Почти не владея собой, стал я взбираться на высокую скалу, рядом с которой мчался ревущий горный поток. Наверху я увидел темную фигуру человека, сидевшего на камне так тихо и неподвижно, как будто бы он сам был из камня. Разорванные тучи мчались по небу. Кроваво-красный месяц прорвался на мгновение в облаках — и я узнал моего друга, жениха моей возлюбленной.

Он вскочил, как только увидел меня, так быстро и резко, что я ужаснулся, а он схватился за меч. В бешенстве напал я на него и обхватил обеими руками. Мы боролись с ним до тех пор, пока я наконец не сбросил его со скалы в пропасть. Сразу воцарилась тишина, только сильнее шумел поток; казалось, вся моя прежняя жизнь погребена в этих крутящихся волнах и всё, что было, навсегда исчезло. Я поспешил прочь от этого ужасного места. Мне послышался как будто громкий отвратительный хохот с верхушки дерева и показалось, что я в смятении вновь вижу ту птицу, за которой я гонялся по лесу. Испуганный, загнанный и почти безумный, бросился я через чащу и стены сада к замку барышни. Изо всех сил дергал я засовы на закрытых воротах. «Открывай! — кричал я вне себя. — Открывай! Я убил моего закадычного друга! Ты теперь моя на земле и в аду!»

И тут открылись ворота, и барышня, прекраснее, чем когда-либо, упала с пламенными поцелуями в мои объятия, на мою истерзанную грудь. Я не буду говорить о великолепии покоев в замке, аромате чужеземных цветов и деревьев, среди которых пели прекраснейшие женщины, о волнах света и музыки, о бурном, невыразимом наслаждении, которое я испытывал в объятиях барышни.

Незнакомец внезапно вскочил. За окнами замка послышалось странное пение. Только отдельные строфы звучали как пропетые человеческим голосом, потом снова как бы звучали высокие звуки кларнета, который иногда ветер доносит с дальних гор, заставляя замирать сердце и быстро исчезая. «Успокойтесь, — сказал рыцарь, — мы к этому давно привыкли. Это колдовство, видимо, живет в ближних лесах, и осенью часто мы слышим эти звуки по ночам. Они исчезают так же быстро, как появляются, и мы из-за них не тревожимся». Однако в душе рыцаря поднималось непонятное волнение, с которым он тщетно пытался справиться. Звуки умолкли. Чужеземец сидел с отсутствующим видом, погруженный в глубокое раздумье. После долгого молчания он заговорил снова, но не так спокойно, как раньше:

— Я заметил, что барышня иногда бывала охвачена какой-то невольной тоской среди всего великолепия, особенно когда она смотрела из окон, как осень уходила со всех лугов и из лесов. Но после крепкого и здорового ночного сна её чудесное лицо, сад и все вокруг дышали утренней свежестью и новорожденной прелестью.

Только однажды, когда мы вместе стояли у окна, она была тише и печальнее, чем обычно. В саду зимняя буря играла с падающими листьями. Я видел, что она тайком вздрагивала, рассматривая побелевшие окрестности. Все её женщины нас покинули, песни валторн доносились сегодня издалека, а потом смолкли. Глаза моей возлюбленной утратили весь свой блеск и казались потухшими. За горы садилось солнце, освещая сад и долины неярким сиянием. Барышня обвила меня обеими руками и запела странную песню, которую я ни разу не слышал, а она наполнила весь дом бесконечно томительными аккордами. Я слушал в восхищении. Угасала заря, звуки уносили меня куда-то вдаль; против воли глаза мои закрылись, и я задремал.

Когда я проснулся, была уже ночь. Ярко светила луна. Моя возлюбленная спала рядом со мной на шелковом ложе. Удивленно я рассматривал её; моя возлюбленная была мертвенно-бледна, спутанные волосы в беспорядке окутывали её лицо и грудь. Всё вокруг лежало и стояло на тех же местах, что я видел, засыпая; мне показалось, что это было давным-давно. Я подошел к открытому окну. В саду всё изменилось.

Странно раскачивались деревья. У стены замка стояли неизвестные мужчины, которые, что-то бормоча и обсуждая, всё время одинаково наклонялись и двигались друг к другу, как будто плели какую-то пряжу. Я ничего не мог понять, но слышал, что они часто называли мое имя. Я повернулся к моей возлюбленной, её как раз ярко освещала луна. Мне показалось, что я вижу каменное изваяние, прекрасное, но холодное и неподвижное. На замершей её груди сверкали бриллианты, как глаза василиска, рот странно кривился.

Ужас, которого я никогда в жизни не испытывал, охватил меня. Я всё бросил и помчался через пустые залы, всё великолепие которых исчезло. Я вышел из дворца и невдалеке увидел тех неизвестных мужчин, которые вдруг прекратили свое занятие и стояли как вкопанные. В стороне у горы около одинокого пруда девушки в белоснежных одеждах пели чудесные песни и расстилали странную пряжу, чтобы отбелить её в лунных лучах. Это пение и эти девушки только усилили мой ужас, и я бросился прочь через садовые стены. По небу мчались тучи, деревья шумели мне вслед, а я бежал не переводя дыхания.

Постепенно ночь становилась теплее и тише; в кустах запели соловьи. Далеко внизу, у подножья гор, я услышал голоса, и давние забытые воспоминания как в полусне вернулись в мое выжженное сердце, и передо мной над горами занималась чудесная утренняя заря. «Что же это? Где я? — воскликнул я изумленно, не понимая, что со мной случилось. — Осень и зима прошли, на земле снова весна. Боже мой, где же я так долго был?»

Наконец я достиг вершины последней горы. Всходило яркое солнце. Радостная дрожь прокатилась по земле; реки и замки сверкали, люди спокойно и весело занимались своими обычными делами, как когда-то; бесчиссленные жаворонки звенели высоко в небе. Я упал на колени и горько оплакивал мою потерянную жизнь.

Я не понял тогда и не понимаю ещё и теперь, как всё это получилось, но вернуться в веселый и невинный мир с моими грехами я не хотел. Скрывшись в глуши, я хотел вымолить у неба прощение и только тогда приблизиться к людям, когда я все свои прегрешения, единственное, что я помнил ясно из своего прошлого, смою горючими слезами раскаяния.

Целый год я жил так в той пещере, где вы меня видели. Страстные молитвы исторгались часто из моей измученной души, иногда я даже думал, что выдержал испытание и добился милости божьей; но это был лишь сладостный обман редких мгновений, который быстро рассеивался.

И когда снова осень раскинула свои красочные цепи по горам и долинам, из леса зазвучали хорошо знакомые звуки, проникая в мое одиночество, им отзывались темные струны моего сердца; в глубине души я всё ещё боялся перезвона колоколов дальнего собора, когда в ясные воскресные утра они добирались до меня через горы, пытаясь найти во мне старое ласковое царство божье моего детства, которого больше не было.

Смотрите, в груди у человека царит чудесное и темное царство мыслей, там блистают хрусталь и рубин, окаменевшие цветы глубин одаряют странными и любопытными взглядами, звучат колдовские звуки, и ты не знаешь, откуда они приходят и куда уходят, красота земной жизни мерцает перед твоими чувствами, невидимые источники печальным журчаньем манят вдаль, и всё это тянет тебя вниз, вниз!

— Бедный Раймунд! — воскликнул рыцарь, который давно с глубоким волнением рассматривал чужеземца, погруженного в свой мечтательный рассказ.

— Ради бога, кто вы, откуда вы знаете мое имя? — воскликнул чужеземец и вскочил как громом пораженный.

— Боже мой, — ответил рыцарь, заключая дрожащего незнакомца с нежной любовью в свои объятия, — неужели ты нас совсем не узнаешь? Я твой старый товарищ по оружию, твой Убальдо, а это твоя Берта, которую ты тайно любил, которой ты после того прощального вечера в твоем замке помог сесть на коня. Конечно, время и многострадальная жизнь стерли с наших лиц свежие юные краски, и я узнал тебя только сейчас, когда ты начал свой рассказ. Я никогда не был в той местности, которую ты описываешь, и никогда не боролся с тобой на скале. Я сразу уехал в Палестину и воевал там многие годы, а после моего возвращения прекрасная Берта стала моей женой. Берта тоже не видела тебя после того прощального бала, и всё, что ты рассказал, только твои фантазии. Злое колдовство, пробуждаясь каждой осенью и вновь исчезая, мой бедный Раймунд, держит тебя в плену лживых выдумок долгие годы. Ты прожил месяцы, как дни. Никто не знал, когда я вернулся из земли обетованной, куда ты уехал, и мы думали, что мы тебя давно утратили.

Убальдо от радости не заметил, что его друг с каждым его словом всё сильнее дрожал. Пустыми, широко распахнутыми глазами смотрел он попеременно на обоих и узнал наконец друга юности и возлюбленную своей юности, на давно отцветшее, трогательное лицо которой огонь камина отбрасывал дрожащие отблески.

— Потеряно, всё потеряно! — воскликнул он, потрясенный, вырвался из объятий Убальдо и выбежал из замка.

«Да, всё потеряно, и моя любовь, и вся моя жизнь — только обман!» — говорил он сам себе всё время и бежал до тех пор, пока все огни в замке Убальдо исчезли за его спиной. Невольно он направился к своему собственному замку и оказался около него в час восхода солнца.

Это снова было светлое осеннее утро, как тогда, когда он много лет назад оставил замок, и воспоминания о том времени, и страдания о потерянном охватили его душу. Высокие липы на каменистом дворе замка всё так же шелестели, но и двор и весь замок лежали в полном запустении, и ветер врывался в разбитые окна.

Он вошел в сад. В нем всё было разрушено, только отдельные поздние цветы поблескивали в засохшей траве. На высоком стебле сидела птица и пела колдовскую песню, наполнявшую сердце бесконечной тоской. Это были те же звуки, что он слышал вчера мимолетно во время своего рассказа в замке Убальдо. Со страхом узнал он теперь и прекрасную золотисто-желтую птицу из зачарованного леса. Высоко в сводчатом окне замка слушал песню и смотрел в сад рыцарь, неподвижный, бледный, окровавленный. Это был Убальдо.

В ужасе отпрянул Раймунд от страшной картины. Вокруг светилось ясное утро. Вдруг внизу на стройном коне промчалась прекрасная волшебница, смеясь, в пышном блеске юной красоты. Серебряные паутинки летели за ней вслед, от драгоценной астры на её лбу падали длинные золотисто-зеленые лучи на луга.

Как безумный бросился Раймунд из сада за милым видением.

Странные песни птицы манили его за собой. Постепенно, чем дальше он шел, тем больше звучали в этой песне старые валторны, которые его когда-то околдовали.

Звучало всё это снова, — и, погруженный в свои безумные видения, ушел бедный Раймунд за песней в лес, и больше его никто и никогда не видел.