Сколько волка ни корми

Глава 14. Первое чудо

— А я бы хотел за стариками ухаживать, — мечтательно Веш говорит. — Или знахарем быть! Или…

— Разные это вещи немного, — хмыкает Вран.

— Почему это разные? — моргает Веш. — И то и то полезно! И то и то другим помогает. Сивер, скажи же?

— Да-да, — рассеянно Сивер бормочет. — Молодец, Веш, всё правильно.

— Что правильно? Сивер, ты вообще меня слушаешь?

— Да-да, молодец.

— Сивер!

Пихает Веш Сивера в спину возмущённо, бурчит Сивер «да-да» своё очередное безразличное, даже не вздрагивая и продолжая под каждый куст заглядывать. Улыбается Бая, Веша за руку берёт:

— Подожди чуть-чуть, Веш. Видишь — занят старший твой. Потом обо всём поговорите, всё на свете обсудите.

«Старший?..»

— Разве не для знахаря будущего он старшим быть должен? — озадаченно Вран у Баи спрашивает.

— Да можете вы помолчать мгновение хотя бы? — раздражённо Сивер через плечо бросает, в зелёном кустарнике почти наполовину скрывшись. — Сами след искать не хотите — так хоть под нос не орите!

— Не знала, что слова пахнут чем-то, — фыркает Бая, но голос послушно понижает. — Почему обязательно для знахаря будущего? Знахаря будущего ему ещё долго ждать придётся, не собираюсь я пока сыновей рожать. Сивер Веша нашёл, у Сивера Веш учиться хочет, а Сивер не возражает — и мы им не мешаем. Пусть охоте его Сивер и не обучит, но этому он и с другими старшими на занятиях общих научиться может. А всё остальное Сивер ему и так даёт, верно, Веш?

— Верно, — улыбается Веш, доверчиво за руку Баи цепляясь. — Бая, а можно и мне немножко старичку этому помочь? Я не за чудом — мне любопытно просто!

— Нет, Веш, рановато тебе ещё, — мягко Бая отвечает, по голове вихрастой Веша погладив. — Всё Вран сам сделать должен, первое это чудо его будет, мы тебя так взяли — чтобы увидел ты, как это работает. Давно ведь ты посмотреть хотел, верно?

— Верно, — ещё раз Веш повторяет и от удовольствия жмурится, голову под пальцы Баи подставляя. — Самбор, а ты как чудо своё первое получил? Давно это было, да?

— Угу, — коротко Самбор отвечает, равнодушно за Сивером, совсем уж в зелени кустов затерявшимся, наблюдая.

Самбор, Сивер, Веш… Косится Вран на Баю украдкой — и слегка прикусывает она губу, тоже на Сивера, уже на карачках ползающего, глядя, и плещется веселье в её глазах… Только вот дальше этих взглядов весёлых, учитывая количество посторонних, дело не пойдёт.

Не на то немного Вран рассчитывал, когда мгновенное «да» своё выдохнул на предложение её отправиться в лес за чудом его первым.

Не на такую толпу лютью, которая следом за ними в лес пойдёт.

Пролетела весна птицей стремительной, лениво лето крылья свои пёстрые распахнуло, на солнце пригретые, — а Вран и не заметил, как несколько месяцев прошло. Озверел Бушуй совсем после пропажи его до ночи, после одежды потерянной да после главного самого — поцелуя с Баей на его глазах. К сожалению, видела этот поцелуй и Лесьяра. К сожалению, никто из них ни рассказу Врана, ни словам других горшечников о явлении хозяина не поверил.

К сожалению, была у Бушуя власть Врана днями целыми в землянке затхлой держать, а у Лесьяры — право утвердить за ним власть эту. Наказание за самовольство. Или что-то в этом роде — Вран уж и забыл, как она там это назвала.

Не название было важно, а то, что за ним последовало. Вцепился Бушуй во Врана так, как даже в дни мрачные свои самые не вцеплялся — и застрял Вран на три долгих месяца в доме стариковском безвылазно, и не посылали его больше ни одежду стирать, ни стариков к реке сопровождать, ни в лесу с самыми древними из них гулять. Только горшки выносить Вран наружу бегал, воздух жадно глотая, только еду порой, когда Бушуй особенно милостив был или спал вовсе, из землянки соседней носил, только на собраниях общих несколько раз сидел — а Бая напротив сидела, по другую сторону круга, за спиной Лесьяры, и не слушал Вран Лесьяру совсем, да и Бая, казалось, тоже. Смотрели они друг на друга, смотрели и смотрели — только одними взглядами сыт не будешь.

И обрастал лес зеленью густой, и всё раньше птицы начинали петь, а позже — замолкать, и пробивались среди кочек притопленных на болоте цветы редкие, тусклые, скромные — а Вран лишь мельком их видел, от землянки к землянке перебегая. Даже пройтись спокойно он не мог — говорил ему Бушуй сурово: «Я до ста считаю, а коли не придёшь ты вовремя…»

…а коли не пришёл бы Вран — и этого бы лишился.

А потом пришла Бая в землянку ближе к ночи звездой сияющей, с неба упавшей, и сказала спокойно, не на Врана — на Бушуя глядя:

«Посовещались мы с Лесьярой и решили, что должен Вран чудо своё первое получить. Как раз с ягодами первыми в лесу болибошка проснулся — уже пятерых деревенских там закрутил. Хорошее это дело, не сложное — как раз для первого раза. Лесьяра, — предостерегающе она на Бушуя посмотрела, рот уж было открывшего, — добро дала, сказала я уже, Бушуй. Забираю я Врана завтра, как дела свои утренние он закончит. Ты согласен, Вран с Белых болот?»

«Да», — выпалил Вран.

И, конечно, всё равно бы выпалил, даже если б знал, что не единственная Бая, с кем он за чудом своим пойдёт — но могла бы Бая намекнуть хотя бы, чтобы не столь велико разочарование его было…

Бая теперь за Врана отвечает — Бае его за собой и вести, к этому у Врана возражений не было. Сивер первым болибошку этого в лесу увидел, Чомор бы его побрал, почему-то именно он Врана к нему привести и должен. Ладно, хорошо. Одного бы Сивера Вран, может, куда и спровадил.

Но Веш, которого Сивер с собой с лёгкой руки прихватил потому только, что Вешу «любопытно» было?..

Но Самбор, который их на границе поймал и молча за ними увязался, пояснив скупо, как обычно, что ему «делать нечего»?..

Ну что же тогда не всем племенем лютьим они выдвинулись, стариков с волчатами с собой прихватив — велика ли разница, наверняка половине любопытно, а половине делать нечего?

— Болибошка, — глубокомысленно Вран говорит, стараясь внимание Баи привлечь. — А, знаешь, Бая, в деревне-то в болибошку этого только дети малые верят. Всегда все, кто постарше, на него только тогда ссылались, когда ягодами вместо котомки животы набивали да с девками целый день от общины подальше миловались, а потом придумать к вечеру надо было, почему пустые пришли.

— Да? — насмешливо Бая на него смотрит. — И ты ссылался?

— Нечестно это как-то, — вклинивается Веш, и хочется Врану застонать. — Как это — за ягодами тебя послали, а ты не принёс ни одной? Зачем так?

Хмыкает Самбор негромко. Ещё один.

— Подрастёшь — поймёшь, зачем.

Хмурится Веш. С недоумением на Баю смотрит:

— Почему это — «подрасту»? А сейчас почему не пойму? Сивер мне всегда говорит: сначала о племени позаботиться нужно, а потом уже — о себе. Разве нельзя одновременно и с девушкой общаться, и ягоды собирать? Так веселее даже, и в четыре руки управишься быстрее, а потом — делай всё, что хочешь. Разве не так?

— Да, Вран, — лукаво Бая улыбается. — Разве не так?

— Дедуля! — гаркает из кустов Сивер. — Дедуля, ау! Выходи, мы по ягоды пришли, ты, может, тоже к нам присоединиться хочешь?

Да плевал Вран и на дедулю этого, и на вопросы вешевские, и на чудо своё даже возможное. Бая, одна Бая мысли его занимает, Бая, с которой он толком и не поговорил даже — сразу сборище это несуразное на уши присело. «Нечестно это как-то», — сказал Веш. А это разве честно — так сердце его томящееся терзать?

— Ну смотри, — вкрадчиво Вран говорит, на корточки перед Вешем присаживаясь и в глаза ему заглядывая. — Порой такие старейшины в деревне, что никакого спуску тебе не дадут — ты им одну котомку с ягодами, а они тебя за второй посылают. Ты им две сразу — а они тебе: а почему не четыре, если место такое ягодное нашёл? Иногда те, кто выше нас, слишком многого от нас требуют. Несправедливо многого — и не из нужды истинной племени, а ради развлечения собственного или даже для того, чтобы… скажем… поквитаться с тобой, за что-то там себе надуманное приструнить. Раз ты их требования выполняешь, два, три — а потом думаешь: а как долго это продолжаться-то может, а жить-то мне когда? Вот и получается, что появляются в россказнях болибошки всякие — чтобы и выговор в очередной раз несправедливый не получить, и с девушкой, сердцу милой, время провести. Прости меня, говоришь, старче, очень я наказ твой выполнить старался, все пальцы себе стёр, ягоды эти собирая — но выскочил тут из-за куста болибошка проклятый, заладил, как сам корзинку с ягодами потерял, и бегал вокруг меня, и причитал, и так мне дурно сделалось, что корзинку-то он у меня из пальцев и выхватил, а я и не заметил — спасибо скажи, старче, что вообще с головой раскалывающейся я в деревню вернулся. А старче на тебя смотрит и зубами скрипит: и рад бы он к тебе придраться, да что он против выходок лесных сделает?

— Придраться… — задумчиво Веш повторяет. — Ну, если придраться… ну, тогда, наверное… Нет, прости, Вран, не могу я этого понять. У нас никто ни к кому не придирается, у нас всегда всё справедливо. Дураки твои старейшины какие-то.

Усмехается Вран криво. «Всегда всё справедливо». Ну да, как же, как же.

Но с таким искренним сочувствием Веш на него глазами своими тёмными смотрит, так сильно верит, что по-другому всё среди лютов, что и не хочется Врану особо заблуждения его развеивать. Не похож Веш совсем на деревенских — ни наивностью своей, ни внешостью. И откуда смуглость такая с глазами раскосыми в деревне врановой бывшей взялась? У лютов-то половина такими ходит, и Бая с Искрой, и Лесьяра, и Зима даже — а у Врана один Войко только с вихрами смоляными носился, да и у того, говорят, мать с менялой из земель чужих на одну лавку легла, и чуть её за это отец войковский вместе с младенцем, в утробе ещё росшим, не прибил…

Занятно.

— Ну, старейшины-то, может, и дураки, — соглашается Вран. — С этим я не спорю: большинство людей — дураки, уж нам ли этого не знать, Веш, хватило нам их глупости. Но не всегда от глупости решения такие у… главных исходят — вот, например, на меня посм…

— Вран, — прерывает его Бая насмешливо. — Уверен ли ты, что уши выбрал верные, чтобы горестями своими в них делиться?

— ДЕДУЛЯ! — разъярённо Сивер рявкает, да так громко, что птица с дерева соседнего испуганно слетает. — Да хозяин бы тебя в трёх соснах затерял, дедуля, мать твою лесную! Ягоды я…

Нет, заканчивать с этим надо, и поскорее — иначе до ночи они около этих кустов стоять будут.

— И что, ты правда думаешь, что дедуля твой из лещины выйдет? — спрашивает Вран. — На кой лес ему дурак такой, который в орешнике ягоды искать собрался? Тут уж никакую боль в голове ему не вызвать — как заболеть может то, что не работает совсем?

Недовольно из кустов голова Сивера высовывается.

— Как всегда, самый умный, Вран? — цедит Сивер. — Откуда мне знать, где ягоды эти проклятые растут? Не лекарственные они, а, следовательно, разбираться мне в них и не…

— Так спроси у того, кто знает, — снисходительно Вран его прерывает. — Земляница отродясь в зарослях таких, как здесь, не росла — тут либо на опушку идти надо, либо на полянку какую…

— Ну так иди, кто тебя за хвост держит? — огрызается Сивер. — Сколько ты стоять тут собирался, если сам знаешь, где он ошиваться может? Ждёшь, что я всё за тебя сделаю? Может, и чудо для тебя добыть я должен, а потом тебе его отдать?

— Уж понятия я не имею, зачем ты вообще мне здесь понадобился, — ядовито Вран отвечает, всё же протягивая руку, чтобы Сивер за неё ухватиться мог, выбираясь из кустарника. И хватается всё-таки Сивер за неё после раздумья недолгого. — Но не спорю я уже ни с чем, себе дороже.

— К землянице мы сейчас пойдём? — радостно Веш спрашивает. — Вот это да! Я уж и не помню, когда в последний раз ягоды ел — а почему мы их, кстати, совсем не собираем? А, нет, помню! Сивер, а мы как раз летом прошлым и ели — помнишь, когда у тебя опять ничего с Рыжкой не получилось, и удрала она от тебя в лес, и ты ей ещё вслед кричал: «Куда?!», а потом мы её потеряли, а потом на куст морошки наткнулись и до вечера у него просидели, и ел ты эту морошку и приговаривал, что нахер тебе всё это не…

— Да-да, — торопливо его Сивер перебивает. — Да, помню, помню, было, было. На всех ягод не хватит, а выбирать, кому давать, а кому — нет, плохое дело. Вот поэтому и…

— Но ты же ел тогда? А почему мы ничего в племя не принесли? А сейчас принесём? А почему — не хватит? Если хозяина попросить да сумок с собой набрать, я думаю, всё получится! А я бы стариков целый день ягодами кормил, если бы захотели они — и сейчас давай им принесём, обрадуются они, правда? Бая, а ты бы хотела о стариках, как Вран, заботиться? А я думаю — все бы хотели, хорошее же это дело, повезло тем, кто…

Хватает Веш Сивера за одну руку, а Баю — за другую, и трещит, и трещит, и трещит. Столько Вран поддёвок забавных для Сивера придумал, чтобы улыбку у Баи вызвать, столько ответов остроумных — да не услышит Бая ничего, всё её внимание Веш на себя перетянул.

— Веди, — спокойно Врану Самбор говорит.

И ничего Врану не остаётся, как вперёд молча тронуться — пока Веш вдохновлённо рассуждает, как здорово со стариками возиться.

Почему-то кажется Врану, что Веша-то как раз Лесьяра к ним и не приставит.

— Вот он, — шипит Сивер за спиной у Врана, на полуслове Веша прерывая.

Да Вран уж видит.

Вернее, сначала слышит.

«Бу-бу-бу, — кусты бормотанием старческим шелестят. — Тридцать один, тридцать два, тридцать три… Бу-бу-бу… А где… А остальные тридцать где? Ободрали… ободрали, как пить дать… Опять ободрали, ужо гонял их дед старый, гонял, отводил, отводил — всё берут, всё стряхивают, токмо поспела — и нет ужо половины… Бу-бу-бу… А я их… А я вот так их… А потом вот так…»

Присматривается Вран: копошится в кустах что-то крохотное, едва головой до листьев верхних достающее да бородой своей клокастой меж веток скользящее; ладно скользящее, ловко, уж запутаться борода в ветках этих должна была, ан нет — как водицей сквозь них просачивается, словно часть куста эта нечистка маленькая.

— Ух ты, — громко шепчет Веш. — Какой хорошенький!

«Хорошенький?..»

Да, не преувеличивали старики, когда сердце чистое Веша Врану хвалили — даже после трёх чашек мёда, хорошо перебродившего, не назвал бы Вран дедка этого неопрятного «хорошеньким».

Оборачивается дедок на шёпот вешевский недоумённо, глаза-жучки свои прищуривает — хитрые, цепкие, мигом они по Вешу с головы до тулова пробегаются, на поясе останавливаясь, — и кивает дедок сам себе коротко, и безразлично вновь к кустам отворачивается.

«Бу-бу-бу… Тридцать три, тридцать два, тридцать один… Ну эти-то на ягоды не посягнут, эти-то хорошие, эти-то по своим делам тут ходють. Бу-бу-бу… а людишек-то я… а людишек-то я проучу…»

— Иди, — тоже Бая на ухо Врану шепчет, в плечо его подталкивая. — Давай, Вран, слышишь? Как раз о том, что нужно, он говорит. Помнишь, как я тебя учила?

Ну, «учила» — это слишком громко сказано. Общими чертами Бая утром обошлась, пока ждали они Сивера сначала у землянки радеевской, а потом у детской, когда Сивер за Вешем ходил. Поговорить, мол, Врану сказала, с лесовичком надо, объяснить ему как можно ласковее и мягче: не стоит людей кругами водить да все ягоды у них отбирать, волнуются и так люди сейчас, смутное у них время, в волках они разочаровались, в лес с дюжей опаской ходят — ты уж пощади их, милый, ягоды не забавы ради они срывают, а на пропитание себе, детей своих ими кормят, стариков ими радуют. Ты приходи лучше к нам на болотце, за нашими ягодами присмотри — совсем их что-то в году этом мало, обломали бури зимние кусты последние, грустно на болотах, неуютно. А, может, с тобой вместе мы новые кусты ягодные посадим?

Да уж, только этого Врану для счастья и не хватало — кусты какие-то ягодные с болибошками сажать. Но так Бая на него тогда смотрела… как обычно, в общем-то, но ничего Вран с собой поделать не может, когда видит её так близко после разлуки очередной — на всё согласится, лишь бы довольна она была.

— Помню, красавица, — в ответ ей Вран шепчет, через плечо оглядываясь. — Не волнуйся, я быстро с ним разберусь.

— Не разбираться ты с ним должен, а помогать ему, красавец, — с улыбкой Бая отвечает.

— Да, да, — рассеянно Вран повторяет. — Помогать…

И манят, тянут его к себе губы баины — и как хотел бы Вран сказать ей, что не сдались ему чудеса эти, что и без них он жил и будет жить прекрасно, а вот без поцелуя её совсем уж скоро вздох последний испустит, чувствует он это. Помогать, Бая говорит, всем надобно? Ну так и Врану ей нужно помочь, и как можно скорее — иначе..

— Вран, — ещё раз Бая его в плечо подталкивает. — Не о том ты думаешь сейчас явно. Иди, иди.

— Иду, иду, — со вздохом Вран отвечает.

И с трудом от Баи отворачивается, напоследок движением лёгким, невзначай как бы, прядь волос её тёмных за ухо заправляя — а то где это видано, чтобы в беспорядке таком наследница рода волчьего на первый подвиг самоотверженный подопечного своего смотрела?

— Дедуля, — негромко Вран дедка зовёт, горло прочистив. — Эй, дедуля! А что это ты тут считаешь да пересчитываешь?

Подходит Вран к кусту, останавливается. Останавливается и дедок, голову из зелени высовывая. Свисает одна гроздь земляницы на макушку ему, как убор головной причудливый, теребит он ладошкой своей маленькой рассеянно другую.

Приглядывается к нему Вран повнимательнее. Едва по пояс ему старичок, весь в лохмотьях каких-то серых, продырявленных, пятнами красно-синими испещрённых — от сока ягодного, вестимо. Не очень у дедка лицо приятное, узкое и хитрое, нос крючковатый, глазки мелкие в кучку — не Врану, конечно, о лицах чужих рассуждать, но сразу он чувствует: не заладится у них с дедком. Слишком уж он на старейшину одного общинного похож, который Врана терпеть не мог.

Смотрит на Врана и дедок. Дольше почему-то, чем на Веша. И до пояса даже взглядом цепким не доходит — на груди останавливается.

И таращится на неё, таращится, таращится.

И понимает Вран: не к добру это.

— Дедуля, — ласково Вран повторяет. — Ну что же ты? Поздороваемся, мож…

— Воришка, — едва слышно дедок выдыхает, на грудь вранову уставившись. — Тьфу, воришка объявился! Тьфу, тьфу, тьфу! Всё, что мог, покрал — а теперь ко мне пришёл… Не отдам я тебе ягоды, воришка! Ни одной ты от меня не получишь!

Вот дерьмо.

— Да не за ягодами я твоими пришёл, дедуля, — быстро Вран говорит, шаг к дедку делая: лишь бы заткнуть его поскорее, лишь бы не уточнил дедок, что именно Вран «покрал». — Сам же сказал, не такие мы, хорошие мы, не люди м…

— Не заболтаешь меня, воришка! — испуганно дедок на весь лес гаркает, бородой от Врана, как щитом, прикрываясь. — Не человек ты и не волк, так — посередок! Тьфу, тьфу, тьфу, нечисть полудушная, убирайся туда, откуда пришла! Не твоё это, не моё — лесное, не дам я тебе лес дальше грабить!

— Да не собираюсь я… — примирительно Вран говорит, ещё один шаг торопливый к дедку делая: заткнись, заткнись, заткнись, Чомор бы тебя побрал, хватит уже всё перед Баей как есть вываливать.

Но ошибается Вран в поспешности своей — и очень сильно ошибается.

Искажается лицо дедка от страха, словно не Вран, а медведь на него пошёл — и то, думает Вран, медведя он бы, наоборот, как друга старого встретил. Отшатывается дедок от Врана в куст обратно, вопит истошно:

— НЕ ОТДАМ! ПОМОГИ, ХОЗЯИН! ГРАБЯТ! ПОЛУДУШНИК ГРАБИТ!!!

И совсем уж несуразное что-то твориться начинает.

Сдуваются все ягоды в лохмотья дедковские, за одно мгновение куст, земляницы полный, лысеет — а во Врана вдруг корзина увесистая летит, откуда-то из недр тела дедковского извергаясь — и в колени Врана врезаясь.

Знакомая корзинка-то. Деревенская.

— УЙДИ! — напоследок дедок в живот Врану рявкает — и со всей мощи дёру по кустам даёт, в себя все ягоды с них так же всасывая.

Оторопело Вран на корзинку у ног своих смотрит. Потом — на дедка, уже за пять кустов от него ускакавшего.

— Вран, ну что ты? Всё в порядке, догоняй! — сзади голос Баи раздаётся.

И вроде бы и ободряющее «всё в порядке» это, да всё равно Вран в голосе баином недоумение слышит.

И хорошо бы, если бы недоумением этим всё и ограничилось. Если бы не придала Бая значения особого словам дедка о «воришке» да «полудушнике». «Полудушник». Что это за зверь такой новый?

Да, хорошо бы, если бы так и убежал дедок от Врана — если бы не услышала Бая новых откровений его, если бы не выкрикивал дедок новых слов опасных, если бы…

— Вран!

— Да-да, бегу, красавица! — нехотя Вран кричит. — Дедуля, постой, погоди! Не нужны мне ягоды твои, помочь я тебе пришёл!

Бросается Вран за дедком, через несколько кустов одним махом перепрыгивая, чтобы путь срезать. Оборачивается дедок на бегу, и дюжим ужасом глаза его сверкают, и новая корзинка Врану в живот летит.

— Провались, воришка! — орёт дедок в ответ, продолжая сквозь кусты проноситься да ягоды в себя сдувать. — Не дамся я тебе, даров лесных не дам! Помогите, волки молодые, разбойник по души мои пришёл! Что же стоите вы?! Нет, уйди, уйди!!!

И ещё одна корзинка, и ещё, и ещё — дюжина корзинок во Врана летит, и ещё дюжина, похоже, на подходе. Перепрыгивает Вран через одну, уворачивается от другой, отбивается рукой от третьей; не прекращается их поток, как и крики дедка, и ягод с кустов исчезновение.

— Не уйду я, пока не помогу! — рычит Вран, уже начиная во вкус погони этой входить. — Тебе я помочь хочу, лесу помочь, людям помочь! Очень добрый я… — Новая корзина прямо в лицо ему летит, и в последний миг Вран её в сторону отбрасывает. — Мать твою, что б тебе пусто было, дед проклятый! А ну стой! Хорошего я тебе только желаю и лесу твоему захудалому!

Почему-то не убеждают слова врановы дедка. Выносится он в лес, поляну земляничную минуя, и замедляется скорость его немного — видимо, не так уж быстр он без кустов своих волшебных. Почти Вран за подол рванья его хватает серого, да вместо ткани корзинка очередная в руках его оказывается — маленькая, детская, видать. Сколько же корзинок у деревенских нечисть эта шустрая украла? Сколько лет он набор этот копил?

Семенит дедок вперёд уверенно, то и дело про «воришку» своего излюбленного покрикивая да про «разбойника». Ну спасибо, что хоть про «полудушника» забыл.

— Не давался в руки человека и полудушнику не дамся! — как мысли его читая, рявкает дедок голосом тоненьким, то за одно, то за другое дерево забегая. — Уходи, уходи, нечисть вороватая, уходи, уходи, воришка нечистый! Век за мной бегать будешь — век не поймаешь, не поешь ты моих ягодок, а вот корзинками людскими я тебя вдоволь накормлю!

И бросается Вран к одному дереву — а дедок уже за вторым прячется. И подскакивает Вран ко второму — а дедок уже из-за третьего ему проклятия выкрикивает. И, действительно, продолжает беспрестанно корзины свои то под ноги Врану, то в лицо ему изрыгать.

Последняя корзинка на славу в живот его влетает, едва на землю не свалив. Не корзинка это даже — короб настоящий заплечный, искусно из бересты сплетённый. Вран даже историю эту помнит — о том, как отправились девки с коробом этим ранним утром в лес по ягоды, а потом еле живые в ночи к ведунье приползли, за головы раскалывающиеся держась. Пытались девки старейшинам о болибошке рассказать, да не поверили те им — потому что точно так же на день целый и Войко с дружком своим из деревни исчезли.

И приходит Врану в голову мысль одна.

Откидывает он крышку с короба быстро, внутрь заглядывает.

— Ого! — говорит он удивлённо. — Ого, сколько ягод здесь! Какой хороший подарок ты мне сделал, дедуля! Всю земляницу мне туда сложил? Вот уж спасибо большое, наемся я на славу!

Замирает дедок за одним из деревьев.

— Чего это ты придумываешь, воришка? — спрашивает он настороженно. — Ни в жизнь бы я тебя ни одной ягодой не угостил!

— Ну, выходит, что угостил, — пожимает Вран плечами. — До верху тут земляницы, не один день мне её… Ага!

— Нет! — взвывает дедок из-под короба приглушённо. — Попался дурак старый, на уловку попался, против воли своей попался — хозяин, помоги!!!

Подвело дедка любопытство его наивное — слишком близко он к коробу подошёл, внутрь доверчиво заглядывая, — а Вран на него этот короб и надел да сверху сел.

— Пусти, пусти, нечистый! — колотит дедок по коробу под Враном отчаянно. — Спаси, спаси, хозяин!

И тревожат Врана призывы эти хозяина постоянные, и оглядывается Вран на всякий случай по сторонам — но нет, ничего особенного в лесу не происходит. Только Бая с остальными к Врану подбегают, но не в красном никто из них. Да и лес не умолкает, не темнеет, и великан в дали мрачной не маячит — не суждено ему сегодня, видимо, ногами своими огромными до Врана дотянуться.

— Ого, — восхищённо Веш говорит. — Ого! А всегда так весело при чудесах первых? А у меня так тоже будет?

— Дай хозяин, чтобы не было, — цедит Сивер. На Врана смотрит — и дивная смесь в глазах сиверских изумления и недовольства. — Сколько же ты из деревни своей налямзил, чтобы болибошка от тебя бегал, а не за тобой? В первый раз я вижу, чтобы…

— Всё в первый раз бывает, Сивер, — бесстрастно Вран отвечает, вздрагивая: совсем уж яростно дедок в дно берестяное ударяет. — Так и… что дальше? Что-то не думаю я, что слушать увещевания мои он станет. Может, отпустим его с миром?

А, может, так и следовало с самого начала поступить?

Зачем Вран вообще за ним погнался… Ладно, не погнаться он не мог, иначе совсем уж это подозрительно бы выглядело — но зачем под короб нечистку эту буйную засунул, почему не дал ускакать в лес спокойно, чтобы закончились все эти причитания? Подвела Врана горячность, слишком возбудилось тело его, в обществе стариков засидевшееся, от преследования этого краткого — вот и предстоит теперь Врану пожинать плоды пыла своего.

— Да куда ж ты его отпускать собрался? — фыркает Сивер. — Людей обратно шугать да за нелюдей нас считать? А ну свали отсюда. Дедуля, это я, Сивер с Белых болот, Сивер от Лесьяры, сын её, знахарь племени волчьего будущий! Дедуля, ты на него внимания не обращай — пришлый он, дурной, не умеет ещё уважительно к жителям лесным относиться. Я-то тебя не обижу, я-то в жизни ничего ни у кого без спроса не брал, даже перед сбором трав всегда у хозяина спрашиваю, можно ли!

Сталкивает Сивер Врана с короба грубо, на колени опускается, короб поднимает. Появляется на свет белый дедок растрёпанный, всклокоченный, Врана видит — и ещё худее на глазах его лицо сморщенное становится.

— Не буду… — начинает он сипло и испуганно.

— Да конечно, не будешь, дедуля, — миролюбиво Сивер отвечает, Врана в сторону вслепую отталкивая. — Я бы тоже с ним дел общих не имел, а приходится — свой же он теперь, заботиться о нём должно, уму-разуму учить… Дедуля, ты лучше скажи — не устал ли ты, не запыхался ли, пока по лесу так бегал? Веш, а ну-ка поди сюда! Понравился тебе Веш хоть, дедуля? Тоже не у нас родился — а смотри, каким ладным вырос! А, между прочим, из людского рода он… Да уйди ты отсюда, Вран, хреновый ты пример! Так вот, Веш наш — тоже из рода людского, а сколько добра он уже сделал…

Отходит Вран поспешно от Сивера с дедком подальше: заболтать его Сивер решил, чтобы успокоить — что ж, и хорошо, главное, чтобы дедок сам не начал речи толкать. Недоверчиво по-прежнему дедок на Врана таращится, глаз с него не сводит, но наутёк больше не пускается.

— И что это было? — наперёд Вран у Баи спрашивает, к ней подойдя.

Словно самого его всё это крайне удивило. Словно и сам он не ожидал развития событий такого стремительного.

— Не знаю, — отвечает Бая, наблюдая за Сивером с Вешем. — Может… и впрямь он знает откуда-то, что людей ты обворовывал?

— Так и сам он их обкрадывал, — хмыкает Самбор. — Они в свою корзину ягоды положат — а он у них и ягоды, и корзину сопрёт.

— Не сопрёт, а заберёт то, что лесу принадлежит, — поправляет его Бая.

— Так и я тогда тоже то забирал, что мне принадлежало, — замечает Вран. — В… каком-то смысле.

Прожигает его дедок взглядом враждебным, но ничего не говорит: Сивер как раз ловко к происхождению Веша то приплетает, что, вообще-то, и другие такие же дети славные в деревне могут жить, и не все из них знают просто, что у леса нужно разрешения спросить, прежде чем взять в нём что-то.

— Как это не все? — ворчливо дедок Сиверу возражает. — Половина спрашивает, половина не спрашивает, а все из-за одного и того же забора выходят! Нет уж, по правде я всё делаю, по справедливости: тем, кто хозяину поклонился да всех детей его поприветствовал, я подсоблю только, а вот тем невежам ленивым, которые как к себе домой в дом чужой приходють…

— Что ж, — говорит Вран, глядя на Баю, — выходит, без чудес сегодня?

Пожимает Бая плечами, продолжая странным взглядом на дедка смотреть — недовольным как будто, неприязненным даже. Бая… неужели возмущается сейчас про себя, что слишком предвзято дедок относится к жизни врановой прежней? Неужели и впрямь думает, что ополчился он против Врана только из-за хлеба с закваской, из погребов деревенских в час голодный утащенных?

Теплеет у Врана в груди — и тут же прижигает её в месте привычном, чуть сердца правее. Напоминает ему уголёк: Бая-то не знает, а ты-то всё знаешь. Порадуйся, порадуйся, Вран из Сухолесья — никогда тебе по-настоящему Враном с Белых болот не стать. Не позволит лес тебе, хоть десяток душ чужих укради — всё лес чувствует, всё дети хозяйские понимают.

— А, знаешь, — бодро Вран говорит. — И лес с ним, с дедом этим. Не впечатляет это как-то — первое чудо своё благодаря болибошке какой-то получить. И на большее я способен, видимо, хозяин ваш… наш считает. Главное — чтобы почаще в лес я выходил, и найду я обязательно что-нибудь меня достойное.

— Вот как, — насмешливо Бая тянет. — В самоуверенности тебе не отказать, красавец. Только не позволяй самоуверенности этой в гордыню обычную перерасти.

— Ну что ты, — улыбается Вран. — Я — и гордыня, красавица? Совсем ты что-то молоко с водой путаешь. Где это видано, чтобы нос я попусту задирал?

— Не у той он родился, — задумчиво Самбор сзади Врана говорит.

И хорошо Вран к Самбору относится, и приятно порой с Самбором посидеть да помолчать, а иногда — и поговорить даже, когда Самбора на замечания редкие пробивает, вот как сейчас — но как же не вовремя именно сегодня Самбор решил Врана обществом своим осчастливить.

Вечереет — а ничего так и не меняется. Не избавился Вран ни от Сивера с Вешем, ни от дедка даже этого — нашёл с ним Сивер язык общий довольно быстро, уболтал всё-так, перестал дедок недружелюбные взгляды свои на Врана бросать, обрадовался Вран — да не тут-то было.

Потому что совсем Сивер, похоже, о помощи своей дедку забыл. Потому что, похоже, живёт внутри Сивера его собственный дедок, живо с другой душой старческой, пусть и потусторонней, переплётшийся.

Потому что вот уже час третий, если не четвёртый, Сивер всё дедку этому байки травит, и нет им конца.

И о том, как охота последняя прошла, и о том, как Будивой некий, которого Вран в глаза не видел, удар решающий оленю нанёс — и о том, как потом и вепря лес волкам послал, и не одного даже, а стаю целую…

Разглагольствует об этом Сивер, разглагольствует, разглагольствует — и дедок его слушает да поддакивает, и как неприкаянные за ними Вран с Баей и Самбором по всему лесу таскаются, потому что дедок, речами вдохновлёнными Сивера проникшийся, то на одну полянку с травками целебными их приводит, то на другую. Только вот срать хотел Сивер на все эти полянки да травки — Вешу нетерпеливо рукой на них машет, мол, собирай, и сам дальше в балаканье своё пускается, подвиги лютьи восхваляя.

«Да не был ты даже на охоте этой», — раздражённо Врану оборвать его хочется, но сдерживается Вран каждый раз. Пусть лучше Сивер охотой хвастается, чем дедок о «полудушниках» орёт пронзительно.

И был бы Вран, в сущности, и этим доволен, и плюнул бы и на Сивера, и на дедка, и на бурчание их непрекращающееся, и сам бы к Бае повернулся, и сам бы беседу с ней ладную завёл — да только, к сожалению, стоит каждый раз за спиной у Баи Самбор с лицом глубокомысленным, и никакие слова заигрывающие от вида его у Врана из горла не лезут.

На последней полянке совсем уж Сивер с дедком окопались, Веша отправив корни солодки неподалёку копать. Привалился Вран к дереву, пристроилась рядом Бая — и Самбор, разумеется, что б его с проворотом, позади всей тушей своей плюхнулся.

— А всё время я забываю, для чего солодка эта нужна, — доверчиво Сивер, тоже на земле на боку развалившийся, голову рукой подпёрший да один из кореньев лениво между зубами перебирающий, дедку сообщает. — Постоянно Радей всех волчат ею пичкает, укрепляет там что-то — ну и я тоже пичкать когда-нибудь буду, что мне, сложно что ли?

— Солодка от кашля помогает, — подаёт голос Веш, сосредоточенно ползающий на четвереньках среди нежно-багряных зарослей. — И если с животом у тебя что-то не в порядке. И если…

— О, точно, — хлопает себя Сивер по боку. — Молодец, Веш! Да, как тухлятину какую-нибудь охотник в лесу подъест, зверя выслеживая — сразу ему в глотку по приходу Радей солодку эту запихивает. А на охоте-то, знаешь, дедуля, и на день целый порой задержишься, и два — а есть-то хочется, а в движении-то постоянно. Вот рассказывал мне Будивой, как однажды три дня кряду по лесу они бродили, зато пото-о-ом…

— Да, точно не у той, — повторяет Самбор.

— Ага… — сонно ему Бая сквозь дрёму отвечает.

И положила Бая голову Врану на плечо, и зыркнул на них Сивер неодобрительно — но не до этого ему, видимо, было, и ничего он против не сказал. Так и сморило Баю постепенно — всё реже она на слова Врана отвечала, а потом и вовсе глаза закрыла.

Замечательные посиделки, нечего сказать. Именно то, о чём Вран и мечтал: Сивера с его россказнями об охотниках слушать да на Веша, совсем уж среди побегов молодых затерявшегося, смотреть. И чтобы обязательно ещё и Самбор сзади о своём чём-то рассуждал — а Бая-то и впрямь Врану зачем? Хоть рядом сидит — и то хлеб.

Хотя что-то в этом есть, конечно. Как дразнит её дыхание мерное кожу его на шее, как порой слегка она головой по плечу его скользит, устроиться чтобы поудобнее — и как волосы её подбородок его щекочут…

— Совсем ему дело знахарское не любо, — не успокаивается Самбор.

Ну разговорился. Всегда бы он так говорил — так нет же, именно сейчас припёрло.

— Ну а кому любо-то будет, Самбор? — сдаётся Вран. — Кто в здравом уме на такое согласится? От всего откажись да перед травками склонись — нет, такое и впрямь от рождения даваться должно, иначе никаких знахарей в племени не будет. Никому это не нужно.

— Ну, Вешу нужно, — замечает Самбор.

И как в подтверждение его слов Веш голову от земли поднимает:

— Сивер, а я точно знахарем не стану? Точно-точно? Даже если я очень сильно попрошу?

— Точно-точно, — отвечает Сивер. — Веш, не говори ерунды — зачем тебе это? Ты на охоту первую ещё не ходил — вот как двинешься в первый раз среди друзей верных по лесу заснеженному… или от зимы просыпающемуся… или уже зелёному-зелёному…

Вздыхает Веш, обратно в заросли ныряет — и совсем темнеет голова его кудрявая в солнце мягком вечернем, и вновь в голову Врану мысль закрадывается ленивая: и откуда взялся он такой в деревне? С кем-то из лютов мать его, что ли, спуталась? Вот и души у него две оттуда же…

Забавно…

Понимает Вран, что сам уже начинает носом клевать, в лучах солнечных пригревшись. Встряхивает головой — и на Баю косится испуганно: не разбудил ли?

Нет, не разбудил. Спит всё ещё, красавица. Даже не вздрогнула.

— Ну, слышал? Дети малые о чём только не мечтают, — отвечает Вран Самбору. — И старикам задницы подтирать им делом отрадным кажется, и своих детей им не нужно с женою — не понимают они ещё, что это тако…

— Мне.

— Что — «мне»?

— Мне нужно.

— Что — «тебе нужно»? Детей с женою? Ну так и я о том же…

— Знахарем стать, — прерывает его Самбор. — А вот детей с женою — не нужно. Не ребёнок я уже малый, Вран — а всё одно понять не могу. Почему кому-то то дело достаётся, которое не ценит он и о другом мечтает, а кто-то никогда об этом деле не допросится, потому что у волчицы он простой родился, а не у главы племени?

Косится Вран назад озадаченно — и дюже у Самбора лицо тоскливое, никогда его Вран таким не видел.

— Ну, это к Лесьяре вопросы, а не ко мн…

— И почему даже помогать я не могу? — вновь Самбор его перебивает. — Почему, когда делать мне нечего, «отдыхать» я должен, а не тому учиться, к чему душа моя лежит? Почему со смехом меня Радей из дома своего выгоняет, когда с мазями я ему подсобить предлагаю да с настойками?

— Ну, потому что…

Нет. Нет, чем Вран вообще занимается? Долго он будет на ерунду время своё драгоценное с Баей тратить?

— …так, ладно, — твёрдо Вран говорит. — Засиделись мы что-то — я так понимаю, от меня больше помощь не требуется, верно? Бая, Бая… давай, просыпайся, красавица. Пора нам уже — а то твой братец до сна вечного нас заговорит. А ты, Самбор, не грусти — вот тебе возможность помочь, к Вешу присоединяйся да нос не вешай.

Расталкивает Вран Баю легонько, сонно она глаза открывает — и улыбается ему рассеянно:

— А что, сколько я…

— Долго, слишком долго, красавица, — мягко и Вран улыбается, на ноги ей помогая подняться. — Надо прогуляться нам, кого-нибудь ещё, помощи моей алкающего, в лесу поискать — может, вернусь я всё-таки в дом свой волчий с чудом первым, кто знает? Ну что, Самбор? В чём дело?

Со всё той же тоской безудержной Самбор на него смотрит — даже неловко как-то Вран себя чувствует.

— Дразнит это только меня, — негромко Самбор говорит. — Один раз коренья с волчонком пособираю — а дальше что?

— Какие коренья?.. — моргает Бая растерянно. — Ох… Сивер, мать лесную, ты совсем обнаглел? Зачем Веша попусту гоняешь?

— Да мне всё нравится, Бая, я сам попросился!

— Да, ему всё нравится, Бая, он сам… А куда это вы собрались?.. Эй, ты что за руки её хватаешь? А ну сядь где сидел!

— Проще ко всему нужно относиться, Самбор, — утешительно Вран Самбора по плечу хлопает. — Ты малому порадуйся — и в большом тебе лес не откажет…

— Вран, я с тобой разговариваю! Не отпускал я вас никуда!

Выдыхает Вран через нос с чувством — и широким шагом к Сиверу подходит, тоже на ноги вскочившему.

— А с чего это ты меня куда-то отпускать должен? Бая за меня отвечает, Бая…

— …ничего тебе не говорила, — цедит Сивер. — Спала она спокойно и правильно делала — хоть во сне она от тебя избавиться может. Надоело тебе по лесу гулять? Так в чём беда, давай вернёмся. Все вместе.

— Ну уж нет, — хмыкает Вран. — Тебе и здесь, вижу, хорошо, не хочу волну беседы твоей о камни мои острые разбивать. Ты подумай лучше вот о чём, коли тебе заняться нечем… — Вран понижает голос, в глаза Сиверу внимательно смотря. — Нет в деревне-то таких смуглых да темноглазых, как Веш. Отродясь не было. А Веш там как-то уродился, да ещё и с двумя душами сразу… Как будто и не из деревни он совсем. Наполовину, во всяком случае.

Переводит взгляд Сивер медленно на Веша.

— Ты на что мне тут намекаешь? Ягодами ты недозрелыми, что ли, обожралс…

— Вран, посмотри-ка, что я нашла! — звонкий голос Баи Сивера прерывает.

Усмехается Вран торжествующе.

— Ну вот, слышишь — зовёт она меня, поглядеть на что-то я должен. До скорого, дружок.

— Нет, погоди, никуда ты не…

Отмахивается Вран от Сивера, одним движением из хватки его вырывается — и вот уже у Баи он, на коленях над чем-то на земле стоящей.

И не бежит за ним Сивер почему-то — может, потому, что поймал взгляд Баи предупреждающий издалека.

— Смотри-ка, — задумчиво Бая повторяет, одну из корзинок дедковских то туда, то сюда наклоняя и Врана к ней подманивая. — И впрямь ягодами полнится. Надо же. И почему обратно на кусты их не стряхнул?

— Ягодами?.. — озадаченно Вран переспрашивает. — Да вроде бы не было в корзинках этих яг…

Присаживается и он перед корзинкой, на ягоды эти чтобы посмотреть — и попадается вдруг на том же, на чём сам дедка поймал.

Только не корзина голову его накрывает, а губы — губы баины.

И уже сам Вран на земле в мгновение следующее спиной растягивается, и улетает корзинка, пустотой весёлой сияя, и ловко Бая бёдра его седлает, и гуляет в волосах её золото закатное, и сверкают глаза её тёмные нетерпением таким, что и родную душу Врана искрами своими прожигают, и украденную — и всё тело сразу и насквозь.

Как же прекрасна она. Как же невыносимо красива.

— А Сивер как же? — хрипло Вран спрашивает.

Ведь видит, видит всё, наверняка в оцепенении на них сейчас таращится, нечисть неугомонная.

Усмехается Бая широко, лукаво, за волосы голову его чуть вверх оттягивая.

— Да срать я хотела на Сивера, Вран, — мягко она отвечает — и в новый поцелуй Врана увлекает.

Не возвращается Вран к вечеру к Бушую, наверняка бушующему.

Да и к ночи — не возвращается.

К утру только.