Сколько волка ни корми

Глава 22. Прости, прощай

Вран рассказывает ей всё.

Вран рассказывает ей всё, распахнув глаза, как только из землянки отлучается по нужде Сивер, — конечно, Вран не спал. Конечно, не забывался никаким навеянным волшебным снадобьем сном — Бая видела, как Вран незаметно сплюнул это снадобье на пол, когда Сивер отвернулся.

И ничего Сиверу не сказала.

Вран распахивает свои синие глаза, Вран опирается на свой худой локоть, Вран смотрит на неё — острая, угловатая, чужеродная тень в тихой ночной темноте землянки — и Вран говорит ей:

— Я украл душу Травного.

Будь перед Баей кто угодно, но не Вран, Бая бы решила: бредит. Бредит от потери крови. Бредит от пережитого. Бредит от всего, что на него обрушилось — и того, что обрушится.

Но перед Баей Вран — и Бая ничуть не удивлена этим откровением.

— И как? — только и спрашивает она.

Правда. Правда, которую так хотела Бая — правда, которую так упорно скрывал от неё Вран. Правда о душе, вырванной из груди Травного, и о проклятии, которое он выплюнул Врану вслед. Правда о том, как жгла эта лишняя, ненужная, так и не вставшая на место душа его собственную грудь — и как разгневался на него за это Хозяин. Как Хозяин, а не люди, оставил на лице и теле Врана эти рубцы — как Вран сам хотел сжечь все деревянные образы предков, чтобы с ними не смог связаться никто из волков, но его каким-то чудом опередили люди. Как Вран видел застывшую в воздухе ногу Хозяина каждый раз, когда ступал в одиночку в лес — и как увидел в первый день после своей кражи, едва вернувшись с Баей на Белые болота, поигрывающего ножом и торчащими из его тела стрелами Солна.

— У него осталось не так много стрел, — задумчиво говорит Вран.

— Прости, что?

— Ах да.

Вран объясняет ей: Солн вынимает из себя стрелу и ломает её каждый раз, когда Вран попадает в какую-нибудь передрягу. До того как Вран покинул Белые болота, Солн сломал всего две стрелы — после бурной и не всегда удачной новой жизни Врана запас стрел изрядно истощился. Осталось штук пять, не больше. Но поиссякло и терпение Солна — иногда Врану казалось, что с новым сломанным пополам древком Солн не спасёт его жизнь, а ускорит её потерю.

— Он даже почти не шутит, — всё так же задумчиво говорит Вран. — Представляешь, Бая? Он вообще не шутит. Кажется, я его довёл.

У Врана слегка заплетается язык, мысли перескакивают с одного на другое — Вран внезапно начинает размышлять, можно ли сказать, что Солна настиг возраст, или Вран ему просто надоел.

— И совсем не называет меня «Врашей»… — продолжает Вран, подперев узкий подбородок рукой. — Нет, нет, совсем нет. Не то чтобы мне это нравилось — меня это дико раздражало, но всё же. Солн. Солн! Почему ты больше не называешь меня «Врашей»? Мы оба вышли из этого возраста? Сколько тебе сейчас, около ста? А мне?

Вран поворачивается к тёмному углу землянки — Вран смотрит туда, закатывает глаза и отворачивается к Бае.

— На чём я остановился?..

— На том, что с тобой всегда рядом Солн, — отвечает Бая.

— Точно.

Украденная у Травного душа, проклятие предков, выплюнутые из расколотого деревянного волка пояс с ножом — тоже, видимо, принадлежавшие Травному, — появление Солна, поспешное бегство в лес, чтобы избавиться от других образов предков, встреча с Хозяином, беспомощное противостояние разъярённым еловым ветвям, люди, опередившие Врана в его первой — или уже второй? — начинающей отдавать безумием затее, шарахающиеся от него русалки, лижущий его вечным напоминанием уголёк в груди, вспыхивающий особенно ярко и болезненно, когда Вран пытался обратиться в волка, Хозяин, Хозяин, Хозяин, уголёк, уголёк, уголёк, Солн, ломающий стрелы, Солн, говорящий Врану: «Ну признайся же наконец, Враша», Солн, Солн, Солн…

Вран зачем-то начинает рассказывать ей всё заново — видимо, забыв, что говорил ей об этом только что. Глаза Врана соскальзывают с её лица то ей за спину, то вбок, то куда-то к окну. В недоумении дёргает снаружи дверь Сивер — та не поддаётся. Солн, понимает Бая.

— Бая, что за хрень здесь происходит? — с раздражением вперемешку с тревогой заглядывает Сивер в окно, приседая на корточки. — Эй, ты, хмырь несчастн… эй, какого леса ты не спишь?..

— Побудь пока там, Сивер, — мягко говорит ему Бая.

— С какой это…

— Сивер, — Бая делает самый строгий и в то же время просящий взгляд, на какой только способна, — пожалуйста. Мне очень нужно, чтобы ты побыл снаружи.

— Тебе? — фыркает Сивер. — А, может, ему? Я слежу за тобой, Ворон из Сухолесья. Только попробуй…

— Уж лучше не следи, — прерывает его Бая. — Всего… несколько часов, Сивер. Не следи.

— Несколько чего?

Бая не знает, как ей это удаётся, как ей удаётся это всегда — но Сивера она уговаривает. Наверное, Сивер просто слишком сильно её любит. Наверное, предки не ошиблись, определив его на место знахаря, — Сиверу достаточно Баи, и Бая с трудом представляет несчастную волчицу, которой пришлось бы делить с ней его сердце. Сколько бы Сивер ей выделил? Один жалкий уголок, как тот, в котором стоит сейчас Солн?

— Веш всё ещё здесь, — говорит Бае сдавшийся Сивер. — Он всё ещё здесь. Искра делает вид, что это в порядке вещей.

— Так выгони его, — отвечает Бая.

Сивер морщится.

— Не всё так просто, Бая. Не все… не все хотят его выгонять. А вот…

— Несколько часов, Сивер, — просит Бая. — Дай мне несколько часов, и я всё решу.

Почему-то Бае кажется, что решить это «всё» будет не так-то просто; Бая видит сомнение, яркими красками написанное на лице Сивера, видит, что Сивер хотел бы что-то добавить, что-то сказать ей, возможно, даже о чём-то предупредить — но Сивер лишь со вздохом кивает, с обречённой неприязнью посмотрев на Врана.

— Итак, Солн, — говорит Вран — и Бая не успевает перебить его. — Солн пришёл ко мне сразу после…

Бая выслушивает всю эту историю в третий раз — и Бая не останавливает Врана. На этот раз Вран продвигается дальше, добирается до того, что в последнее время его навещал не только Солн: стоило Врану сделать шаг в сторону Белых болот, как к нему тут же устремились предки, которые не желали посещать своих потомков, но почему-то очень хотели благословить своим присутствием Врана.

Предки приходили к нему, когда им вздумается. Предки мешали ему спать, не девали отойти от Зимы или других волков и на несколько хвостов, порой предков не останавливало даже это — предки наваливались на Врана всё кучнее, всё нестерпимее, но Вран терпел. Что ему ещё оставалось?

— Твои предки — странные существа, Бая, — говорит он рассеянно, рисуя правой рукой бессвязные узоры на земляном полу. — Может, они просто от вас устали? Или я так впечатлил их двойные души, что они решили сосредоточиться исключительно на мне? Травный прекрасно пришёл к Лесьяре во время солнцеворота, когда захотел устроить мне весёлую первую общеплеменную встречу. Его древние друзья прекрасно посещали меня все эти двенадцать лет, всё чаще и чаще — но, насколько я знаю, и не думали сказать «привет» самым благочестивым из знахарей и глав ваших племён.

— Да, ты умеешь произвести впечатление, Вран, — просто говорит Бая.

Вот от чего пахло этой гарью, вот что за невидимое нечто тлело каждый раз, когда лицо Врана превращалось в волчью морду, а конечности — в волчьи лапы. Украденная душа. «Воришка», «полудушник»…

Бая догадывалась о чём-то подобном.

Может быть, Бая очень плохая волчица и совершенно — в то время — отвратительная дочь главы племени, но Бая предполагала, что когда-нибудь, если земля поменяется с небом местами, а вместо воды в реках начнёт течь мёд, когда-нибудь она услышит от Врана такую историю.

Предполагала — и никому об этом не говорила. Даже Сиверу. И уж точно не Лесьяре.

Но, судя по словам Врана, которому уже незачем «приукрашивать» и «недоговаривать», Лесьяра тоже знала об этом давно — и не обмолвилась Бае ни словом.

Бая порой делает глупости, порой ведёт себя не слишком умно — но Бая не может назвать себя совсем уж бестолковой. Бая понимала, что всеобщая ненависть лесных жителей, обрушившаяся на Врана сразу после его путешествия к предкам, пусть и начавшегося не слишком удачно, не может быть вызвана одним лишь отсутствием поклонов и приветственных называний имён. Бая понятия не имела, что душу можно украсть — до этого Бая, конечно, не додумалась, но иногда ей в голову приходили очень близкие догадки. Сначала Бая думала, что Вран стащил с кого-то нож и пояс — но не душу. Потом — что, возможно, у Врана наконец сработал один из его бесконечных обрядов, который он, отчаявшись от отказа, провёл прямо в вечном лесу — и каким-то образом заставил предков подарить себе волчье обличье против их воли. Затем Бая думала, что Врана просто прокляли — прокляли, например, за то, что в порыве своей буйной души и уязвлённого самолюбия он набросился на того же Травного.

Бая правда много думала об этом. Никогда не требовала от Врана подтверждения или опровержения своих мыслей — но думала.

И знала, к сожалению или к неизбежности, всегда знала: она не оттолкнёт Врана, даже если он признается, что сравнял вечный лес с землёй и выхватил нож с поясом оттуда напоследок.

Бая не знает, развязывает ли так Врану язык и подкрепляет его смелость едва остановленная Сивером потеря крови, но Вран как будто ни капли не боится, выкладывая ей всё это.

А потом выясняется, что дело совсем не в потере крови.

— Что ж, — говорит Вран, наконец закончив — почему-то на середине, в четвёртый раз вернувшись к началу — и остановившись на первой встрече с Хозяином в лесу. — Думаю, на этом всё. Пора возвращать пояс.

— Что? — моргает Бая. — Вран!..

Бая ловит его руку в последний миг — Вран с удивительным спокойствием почти срывает с себя пояс Сивера.

— Что? — озадаченно спрашивает и Вран. — Разве ты не собираешься?..

— Собираюсь что?

Вран молчит. Недоумение касается его расслабленного, почти умиротворённого лица, недоумение сводит его брови и залегает глубокой складкой на лбу.

— Разве ты не собираешься?.. — повторяет он ещё раз. — Разве вы не собираетесь?..

Он неопределённо взмахивает всё ещё сжимаемой Баей рукой — указывает одновременно и на неё, и на угол с возможным Солном, и почему-то на окно.

Бая тоже молчит. Бая не может понять, чего он ждёт от неё — чего он ждёт от Солна и, видимо, от всего племени с Белых болот. Чего он ждёт без пояса? Ещё одного нападения предков?

Ещё одного нападения предков…

Вран смотрел на неё так же спокойно и вчера, когда она уходила. Вран сказал ей, безмятежно улыбаясь: не волнуйся, Бая, от меня уйдут почти все. Вран пошёл на свою бывшую деревню впереди всех, впереди Горана и Зорана, умеющих хоть что-то — Вран пошёл туда, несмотря на то, что в его когда-то не таком уж маленьком племени осталось всего шесть волков, включая его самого. Вран рассказывал обо всём Бае сейчас так беспечно — хотя Врану никогда, никогда не было всё равно, что о нём подумает Бая. Но откуда-то взялась эта неожиданная, подробнейшая правда — как будто Вран и не задумывался о последствиях.

Как будто Вран полагал, что недолго этим последствиям длиться.

Как будто Вран полагал, что на этом для него всё и закончится.

— Ты решил, что я собираюсь убить тебя, Вран с Белых болот? — негромко и медленно спрашивает Бая.

И, возможно, по явной угрозе в её голосе и впрямь можно подумать, что она собирается убить Врана прямо сейчас.

— Ну… — тянет Вран.

Бая поднимается на ноги. Бая поднимается на ноги так же медленно и неторопливо — Бая заставляет себя делать это медленно и неспешно, чтобы не сделать что-нибудь другое. Что-нибудь необдуманное. То, что совсем не стоит делать с ранеными соплеменниками, только что спасёнными твоим знахарем.

— Не смей, — говорит Бая всё тем же низким, угрожающим голосом.

— Не смей, Вран с Белых болот, — говорит она громче — и, наверное, разносится её голос далеко за пределы землянки, но Баю это не волнует.

— Не смей делать это, Вран с Белых болот, — повторяет она, глядя Врану в глаза прямым, острым взглядом. — Не смей шагать навстречу смерти, которой я не позволила и не позволю забрать тебя раньше времени. Не смей снимать с себя этот пояс и говорить мне — ну что ж, прости и прощай. Не смей, не смей, не смей, Вран с Белых болот, не смей играть со мной в эти игры — и не смей позволять своему сердцу желать, чтобы оно перестало биться, потому что ты не выиграл в придуманной тобой же для тебя игре. Не смей улыбаться мне так, словно улыбаешься в последний раз — и не смей решать, что эта улыбка действительно должна стать твоей последней, потому что тебе не удалось кому-то что-то доказать. Да, ты потерял и лишился всего, что строил все эти годы — но только потому, что стены твоих прекрасных деревянных домов, о которых ты так мечтал, нужны были не тебе, а тем, кто внушил тебе их мнимую красоту. Тебе говорили, что ты должен быть волком — и ты стал им всеми правдами и неправдами, но принесло ли это тебе счастье? Голоса в твоей голове, приучившие тебя обязательно быть кем-то, требовали, чтобы ты продолжал идти по этой скользкой дороге, закрывая глаза на то, что было тебе действительно дорого — и довели тебя до того, что ты готов отказаться от собственной жизни, так и не получив желаемое не тобой, но этими голосами. Я стою перед тобой, Вран с Белых болот — я стою перед тобой, глава этого племени, и говорю тебе, говорю снова: мне всё равно, сидишь ли ты передо мной на расписном стуле правителя всех человеческих деревень и волчьих племён от одного края леса до другого или лежишь, окровавленный и не способный обратиться в человека, в человеческой клети. Мне всё равно, кого спасать от смерти — и всё равно, чьи губы целовать. Главное, чтобы это были твои губы. И главное, чтобы в твоём ухе была эта серьга.

Бая опускается перед ним на земляной пол обратно, Бая поворачивает его голову за подбородок в сторону, Бая возвращает серьгу на место, на её место, на её законное место — и поворачивает к себе Врана обратно.

Бае кажется, что его глаза прошьют её своей пронзительностью насквозь. Бае кажется, что невозможно, чтобы человеческий взгляд был таким — почти осязаемым, пробирающим тебя до костей и сердца, до обеих душ — волчьей и человеческой.

Бае кажется, что сейчас Вран точно должен ответить ей чем-то таким же пронзительным и искренним. Бая видит это в его глазах — и ждёт, что это наконец-то вырвется наружу, а не останется, как всегда, в безмолвной синеве.

Но, наверное, Вран был бы не Враном, если бы вместо всех искренних слов его губ не коснулась лишь впечатлённая усмешка.

И если бы Вран не сказал:

— Я очень польщён, красавица. Правда. Но я всё ещё украл душу твоего предка и отправил на смерть пятерых твоих бывших соплеменников — хоть я и предлагал им уйти. О, Солн может подтвердить — я предлагал им уйти. Весьма настойчиво — но ты же знаешь нашу Зиму. Наша Зима так просто не сдаётся. К сожалению, мы решили довести то, что ты так хорошо описала, до конца — и, боюсь, твоё племя и, конечно, мои любимые бессмертные друзья, посещающие меня каждую ночь, захотят, чтобы я понёс за это…

— Солн хочет, чтобы ты понёс за это какое-то наказание? — перебивает его Бая.

Вран поднимает бровь.

— Я говорю немного не о…

— А я спрашиваю тебя именно о Солне, — вновь прерывает его Бая. — Считает ли Солн, что ты должен снять с себя пояс и броситься навстречу предкам? Считает ли Солн, что я должна оставить судьбу своего мужа на усмотрение племени, которое вообще-то должно мне подчиняться?

Вран задумчиво смотрит в угол.

Потом задумчивость на его лице медленно сменяется растерянностью.

Вран снова хмурится. Зачем-то прищуривается. Приподнимается на локте выше, наклоняясь вперёд. Моргает несколько раз. Даже проводит по глазам ладонью, растирая их.

— И?.. — спрашивает Бая.

— Кажется, Солн уже ничего не считает, — говорит Вран озадаченно.

— Почему?

— Потому что Солна здесь больше нет.

Бая зачем-то смотрит туда же, куда и Вран. Бая прекрасно знает, что не увидит там никого — но всё равно смотрит.

— Он ушёл?.. — спрашивает она глупо, переводя взгляд на Врана.

Вран тоже смотрит на неё. Всё ещё озадаченно.

— Он… — тянет Вран. — Начал вытаскивать из себя остатки стрел во время твоей чудесной речи — и ломать их. Речь была правда прекрасной, Бая — я решил, что не стоит прерывать её описанием причуд твоего дяди. Или, возможно, и не причуд вовсе — как бы ни ласкали твои слова мой слух, твоим предкам они могли не понравиться. Я подумал, что Солн… даже не знаю, как сказать, чтобы ты не расстроить тебя снова… помогает мне избежать их посягательств на мою жизнь прямо во время того, как ты обещаешь защищать её, несмотря ни на что? Я подумал, что мы с Солном сошлись в том, что будет весьма печально, если ты будешь вознаграждена за своё красноречие моим бездыханным…

— Вран, — выдыхает Бая. — Ты не мог бы не ударяться сейчас в своё красноречие?

— …да, — говорит Вран. — Да, хорошо. Я подумал, что твои предки вновь собираются меня убить — а Солн меня от этого уберегает. А потом я немного… увлёкся твоей пламенностью и уже не видел, чем он там занимается. Возможно, он испарился именно в этот миг. Точно… Кажется, он сказал что-то вроде «наконец-то». Или не «наконец-то»?.. Не знаю, красавица. Прости меня — похоже, я случайно пропустил мимо ушей последние слова твоего дяди. Это же не слишком большая потеря? Я ничего не мог с собой поделать — я слишком давно не слышал, как ты так долго говоришь. «Бая», всё-таки — очень подходящее для тебя имя.

— Я говорила столько же и даже больше совсем недавно, Вран, — только и отвечает Бая.

Вран вновь ведёт плечом — и его улыбка становится слегка виноватой.

— Ну, тогда я, как ты очень верно заметила, готовился шагнуть навстречу смерти. Твой голос был волшебен, как и всегда, но смысл слов слегка терялся. Но я уверен — он был таким же впечатляющим, как и сейчас.

— То есть, ты даже меня не слушал, — говорит Бая.

— Я был… немного погружён в свои мысли, — отвечает Вран. — И просто в то, что ты со мной говорила. Это было главным подарком того дня — и я очень польщён, что ты продолжаешь радовать меня этим даром и дальше. Но, к сожалению, мнение Солна о моих… проступках мы так и не узнали.

Теперь Вран смотрит на неё многозначительно.

Теперь взгляд Врана говорит ей: что ж, мы провели ещё одну прекрасную беседу, я вновь получил от неё искреннее удовольствие — а теперь давай не будем убегать от того, что мне суждено, Бая с Белых болот. Гневом ли твоих предков, недовольством ли твоего племени — но суждено.

Но, по крайней мере, Вран хотя бы слушает её — а не витает в своих мрачных предсказаниях самому себе.

— Мои бывшие соплеменники, о которых ты говорил, Вран с Белых болот, сами последовали за тобой, — говорит Бая. — Они сами сделали свой выбор — и я не вижу причин винить тебя за это, особенно если ты пытался их отговорить. Наши обычаи бывают порой слишком суровы к выборам тех, кто живёт в наших племенах, но они всегда оставляют самый важный выбор — уйти и делать то, что хочешь. Если так хотела Зима, если так хотели Горан и Зоран, Нерев и Самбор, значит, они чувствовали, что им это нужно — и мне жаль их, Вран, жаль, что они присоединились к тебе в своём последнем походе, но я бы не стала их останавливать — у каждого из нас есть право решать, когда уходить. Из племени — или в вечный лес.

— Но за мной ты такого права не признаёшь, — замечает Вран.

— Да, не признаю, — просто отвечает Бая. — Потому что я не просто так подарила тебе эту серьгу двенадцать лет назад — потому что я не просто так, как ты сказал, дарю тебе все эти слова снова и снова. Я не вольна вершить судьбы тех, кто отказался от моего покровительства много лет назад — но я вольна взять тебя за твой упрямый подбородок, посмотреть в твои упрямые глаза и сказать тебе: нет. Только тебе. Ты же не станешь спорить со мной, что глава племени и её бывшие соплеменники и волчица, связавшая свои души с тем, с кем она пожелала всем сердцем — это несколько разные вещи, Вран с Белых болот?

— Почему ты всё время называешь меня Враном с Белых болот, красавица? — усмехается Вран. — Я нахожусь на Белых болотах — но я совсем не с них. Кажется, совсем недавно я был для тебя Вороном из Сухолесья. Что изменилось?

— Ты никогда не был для меня Вороном из Сухолесья, — хмыкает Бая. — Просто, назови я тебя твоим настоящим именем раньше, вряд ли бы ты это понял. Хотя, кажется, ты не понимаешь этого и сейчас.

— Ну почему же, — негромко отвечает Вран. — Понимаю.

— Надеюсь, — говорит Бая.

Они замолкают — Вран смотрит на неё, а Бая — на него.

Бая не знает, удалось ли ей наконец достучаться до него — или он просто в очередной раз любезно притворился, что полностью с ней согласен, хотя на самом деле голоса в его голове, зародившиеся вместе и с его рождением тоже, эти проклятые голоса, росшие и крепшие вместе с ним, требующие от него стать волком, затем — стоящим чего-то волком, затем — волком во главе других волков, продолжают шептать у него в голове, находя новые доказательства того, что Вран совсем не справился с главным делом своей жизни — тем же самым доказательством. Бая не умеет читать мысли — и, честно говоря, даже если бы волки обладали такой способностью, она уверена, что Вран смог бы обвести вокруг пальца и эту силу. Это же Вран — это же то, чем Вран живёт и, возможно, будет жить. Несмотря на все её слова.

Но это не значит, что Бая перестанет произносить эти слова. Раз за разом. Столько, сколько потребуется. Столько, сколько потребуется, чтобы хотя бы иногда, хотя бы изредка лёд в неприступной усмешке глаз Врана трескался — и Бая хотя бы на несколько мгновений видела в нём то, что увидела совсем недавно.

— Хорошо, — говорит наконец Вран. — Допустим, мы мужественно приняли выборы тех, кто когда-то сделал выбор покинуть Белые болота. Допустим, мы скорбим по Зиме, Нереву, Самбору, Горану и Зорану, но с лёгким сердцем отпускаем их в вечный лес, веря, что и он примет их выбор — а он, возможно, и принял, иначе Солн бы непременно сообщил мне о пятерых моих незадачливых друзьях, застрявших по моей вине у входа в вечный лес под нечленораздельное, но весьма осуждающее клокотание их предков. Допустим, мы верим, что у них сейчас всё хорошо. Но у нас есть кое-кто, кому сейчас определённо не очень хорошо — Травный, чья душа застряла у меня в груди. Я бы с радостью избавился от неё, красавица — но, похоже, Травный и сам не знает, как её у меня забрать. Что мы будем делать с этим?

— С этим? — задумчиво спрашивает Бая. — Ну, я думаю, мы позволим Травному самому решать, что нам с этим делать. В вечном лесу. Куда предки так стараются тебя затащить. Ты никогда не думал, красавец, что они просто не могут вернуть душу Травного, пока ты здесь?

— О, — говорит Вран.

«О», — говорит его лицо.

Но это снова дурное, погружающее Врана совсем не туда, куда стоит, «о».

— Но это не значит, что я отпущу тебя туда прямо сейчас, — быстро добавляет Бая.

— Ну конечно, — хмыкает Вран. — И ты не сделаешь этого, потому что?..

Потому что я не отпущу тебя от себя больше ни на шаг, думает Бая. Какой тебе вечный лес без меня? Ты не смог не превратить свою жизнь в бессмысленное и беспощадное издевательство над собой и в этом. Нет, Вран с Белых болот, Бая уже отпустила тебя однажды — и Бая уже увидела, что из этого может выйти.

Но вслух Бая говорит:

— Потому что Травный — мудак.

Вран моргает.

— Прости, что ты…

— Потому что Травный — мудак, — невозмутимо повторяет Бая. — Я не умаляю его прежних заслуг, не забываю о той помощи, которую он оказал своему племени при жизни и продолжал оказывать всем племенам этого леса из леса вечного, но для меня Травный не сделал ничего хорошего. Он мог явиться во сне мне, а не моей матери, мог рассказать мне, чего хочет и за что он вместе с Хозяином мучает тебя всё это время — но вместо этого он предпочёл пугать твоим именем русалок и болибошек и требовать расплаты от того, кто, как он уже мог понять за столько лет, совсем не был готов ни за что платить. Мой дядя не просто так остался рядом с тобой, Вран — думаю, что если бы мой дядя был согласен с тем, что тебя стоит лишить жизни сразу же и отправить на суд предков сейчас или двенадцать лет назад, он бы не стал им мешать. Но мой дядя всё-таки прожил на миг своей смерти дольше, чем я сейчас — и мой дядя наверняка понимал, что это не лучший выход. Я возьму тебя за руку, Вран с Белых болот, когда придёт наш час, и проведу в вечный лес — как и обещала. Я возьму тебя за руку и подведу к Травному, возьму за руку и не отпущу её, пока мы не вернём Травному его душу там, где мы будем способны на это — но ни один Травный, ни один предок, ни один Хозяин не сможет приказать мне отпустить тебя туда одного сейчас. Предки подождут — я ещё не готова лишать своё племя главы и оставлять брата здесь одного. И я уж точно не готова заставлять тебя ждать себя у вечного леса в обществе тех, кому ты не очень-то нравишься. Тебе не особенно рады и здесь, Вран, несмотря на то, что ты здесь по моей воле — с чего ты взял, что тебе будет легче среди моих предков? Давай начнём с малого.

— Пожалуй, мне стоило прийти в твоё племя сейчас, — вдруг говорит Вран.

Наверное, слова Баи всё же как-то действуют на него — наверное, если Вран, никогда не страдавший от неразговорчивости Вран почти всегда отвечает на её речи одним предложением, Бае всё же удаётся затронуть что-то в его душе.

— И что бы это значило? — спрашивает Бая.

— Ты прекрасная глава своего племени, Бая, — отвечает Вран. — Если бы Лесьяра сказала мне хотя бы часть того, что говоришь мне…

Бая смеётся.

Бая не выдерживает. Бае просто смешно. Как Врану порой приходят в голову такие мысли? Это же просто невозможно.

— Что? — озадаченно спрашивает Вран. — Что такое?..

— Ты так ничего и не понял, Вран, — улыбается Бая. — Это не слова главы племени. Это слова той, кто любит тебя.

— Вот как, — негромко говорит Вран.

Бая не ждёт от него ответных слов. Бая знает, что он пока к ним не готов.

Но в его взгляде вновь появляется то пронзительное выражение — и, в общем-то, больше Бае не нужно ничего.

— У нас нет на это времени, — вдруг слышит Бая голос Сивера сзади и сверху.

Сивер сидит на корточках перед оконцем, заглядывая внутрь. Почему-то он не смотрит на Врана со своей обычной враждебностью или мрачностью — почему-то он вообще не смотрит на Врана. Только на Баю.

И его светло-голубые глаза говорят Бае: всё… не очень хорошо.

И Бая даже догадывается, что именно.

— Да, мы уже закончили, — отвечает Бая, поднимаясь. — Отдыхай, Вран. Сивер, запри за мной дверь.

— Отдыхать? — медленно повторяет за ней Вран. — Запирать дверь? Мне как-то не хочется отдыхать, красавица — особенно за запертой дверью. Едва ли она вызовет у меня крепкий и наполняющий силами сон. Почему бы мне не пойти с тобой?

— Ну уж нет, — усмехается Бая. — Учись выполнять наказы главы своего племени, Вран с Белых болот. Если я хочу, чтобы ты был здесь — значит, ты будешь. Недолго. Справишься с этим?

— Конечно, — растягивает губы в улыбке Вран.

Неискренней. Как же неискренна эта улыбка — но у Баи, похоже, и впрямь нет времени превращать её в искреннюю.

Бая взбегает по земляным ступеням. Бая пропускает Сивера, чтобы он воспользовался ножом и запер дверь. Бая замечает краем глаза, что Сиверу — уже с крайне недовольным и нетерпеливым выражением лица — приходится опуститься перед оконцем ещё раз, потому что его подзывает Вран. Бае было бы любопытно узнать, что нужно от него Врану — если бы Бая не увидела того, что видит.

Круг для собраний заполнен — а в середине него стоят Искра с Вешем.

Круг для собраний заполнен. В кругу собрались все, кто способен ходить — от только-только окрепшего волчонка до дряхлой старушки. Заняты все камни и брёвна, для кого-то даже не хватило места — и они стоят позади, образуя второй, такой же плотный круг.

А Искра занимает место Баи. А Веш, Веш, которого вообще не должно здесь быть, занимает место Сивера — по правую руку от Искры.

Почему-то Баю злит именно это. Не то, что Искра самовольно собрала всех волков посреди ночи — разбудила волчат, вытряхнула из землянки стариков, потревожила сон тех, кто только-только успокоился после возвращения Баи с Сивером, впустила в круг собраний племени с Белых болот даже беглецов из бывшего племени Врана, которые не имеют к Белым болотам и их делам никакого отношения. Не то, что Искра встала в этот круг сама, словно желая Бае что-то показать, не то, что она не выставила за границу их дома Веша — но то, что она поставила Веша рядом с собой, там, где всегда стоит Сивер. Словно Веш — не просто милостиво принятый той, кто не имел на это права, обратно в племя беглый волк, словно Веш — знахарь, тоже имеющий свои права. Словно Веш хотя бы попытался сделать то, что полагается знахарям — не связываться ни с какими волчицами, например, чтобы быть полностью посвящённым своему племени. Даже Самбор, тоже самоназванный знахарь, следовал этому правилу — но не Веш, видимо, живущий по всем правилам сразу и ни по одному — одновременно.

— Бая, — говорит Искра. — Мы все тебя ждём. Садись.

Беременная волчица поднимается с камня, уступая Бае место.

Бая смотрит на эту волчицу. Смотрит на это место.

Волчица быстро садится обратно, пряча от Баи взгляд.

Бая идёт к кругу. Останавливается. Сдвигаются в стороны другие волки, другие члены её племени, молодые и старые, зрелые и недавно родившиеся. Освобождают ей проход, уступают ей новые места. Бая качает головой.

— Боюсь, я не привыкла сидеть на собраниях, устроенных неизвестно кем, сестра, — говорит она, смотря на Искру. — И я не очень понимаю, почему здесь сейчас сидят остальные. По-моему, я никого не созывала.

— А следовало бы, — цедит откуда-то голос Верена.

Бая находит его глазами.

И понимает: вот оно что.

— Да, следовало бы, — зевает Искра. — Почему-то за всё то время, пока ты бегала к своему Врану из Сухолесья, у нас не было ни одного собрания. А мы бы послушали, как Вран из Сухолесья убил, например, Нерева. Или Зиму. Или Самбора. Или как ты отправилась за ним в деревню, но не забрала их тела. Верен, что бы ты предпочёл — тело своего брата или Врана из Сухолесья?

Бая никогда не видела, чтобы на лице Верена, улыбчивого, немного вспыльчивого, но преданного и доброго обеими своими душами Верена отражалась такая злость. Даже не злость — ненависть.

И, похоже, не к одному Врану из Сухолесья.

— У меня не было времени для собраний, сестра, — спокойно отвечает Бая. — Я была занята делами не только своего племени, но и других — как видишь, в этом странном кругу почему-то есть и те, кто решил не участвовать в набеге на человеческую деревню, а вернуться в свои племена. А рядом с тобой стоит тот, кто должен был вернуть тела наших соплеменников, чтобы вернуться в племя наше — но решил этого не делать. Я не могу попросить Хозяина вырастить мне дюжину дополнительных рук, Искра — я бы не унесла все их тела за раз. А Веш, уже принятый в деревне однажды и лишивший наших соплеменников жизней и голов, может договориться с людьми — я в нём не сомневаюсь, похоже, людям очень нравится слушать его истории о ведьмах и колдунах.

— Жизней и голов наших соплеменников лишил не Веш, а Вран из Сухолесья, — фыркает Искра. — Кстати, что он должен был сделать, чтобы вернуться в наше племя? Посмотреть на тебя грустными глазами и сказать, что он украл душу у Травного?

Вот как.

Какие, оказывается, длинные у Искры уши.

Или не у Искры?

Впрочем, это уже неважно.

— А какое тебе дело, кто и что должен делать, пустоголовая ты брехунья? — вдруг зло рявкает на все Белые болота голос Сивера. — Ты, может, глава этого племени? Или, может, твой болтливый дружок — его знахарь? Выходи из этого круга, Искра, или, клянусь лесом, я вытащу тебя из него за твои прилизанные волосы. Выйди из него — и хорошенько подумай, прежде чем в следующий раз осмеливаться открыть рот на свою главу. А ты…

Сивер подходит к Бае — и, о, Сивер явно не против воспользоваться этим освобождённым проходом. Сиверу совершенно безразлично, насколько законно устроенное Искрой собрание — конечно, безразлично, потому что, судя по всему, Сивер собирается прервать его прямо сейчас. Воплотив в жизнь свою единственную не пустую угрозу и намотав волосы Искры на кулак.

— Нет, Сивер, — ловит Бая Сивера за плечо.

И как раз вовремя — потому что за мгновение ока круг смыкается обратно, а волки вскакивают со своих мест уже не почтительно — угрожающе.

Вот как, отрешённо думает Бая ещё раз. Вот как.

Бая утешала вчера этого молодого волка, совсем не знающего, что делать со своим подопечным. Бая разнимала вчера этих двух юных волков, чуть не подравшихся за кусок ткани из-за нравящейся им обоим волчицы. Бая спасала от Сивера вчера сына Снежи и объясняла ему, что первая охота — это совсем не страшно. Бая освободила от занятий со старшими эту молодёжь, чтобы они могли спокойно сопроводить стариков к реке и не переутомляться. Бая беседовала вчера с этими стариками, выслушивая их ворчливые жалобы то на слишком сухое, то на слишком жирное мясо, хотя всё мясо, которое они ели, было одинаковым. Бая привела вчера этих юнцов, бежавших из своих племён за Враном, в свой дом, не сказала им ни одного укоризненного слова, приняла их на Белых болотах такими, какие они есть — заблуждавшимися, но осознавшими свою ошибку. Бая никогда не требовала от всех них того, чего они на самом деле не хотели, — и вот она оказалась здесь. Среди тех, для кого она делала всё — и кто готов отплатить ей за это охраной занявшей её место Искры.

— Я вижу, все от меня очень чего-то хотят, — ровно говорит Бая, сжимая плечо Сивера ещё крепче. — Если так, скажите это — а не затягивайте наш разговор вопросами, не требующими ответа. Почему-то мне кажется, что без них ваше собрание будет гораздо короче.

— Да мне плевать, что они там хот… — раздражённо начинает было Сивер.

— Убери отсюда Врана, верни тела наших соплеменников и оставь Веша, — заявляет Искра.

Бая кивает.

И отвечает просто:

— Нет.

Верен делает к ней шаг. Верен делает к ней очень нехороший, порывистый шаг — и Сивер тут же вырывается вперёд, загораживая Баю собой.

— А ну стой, где стоишь, поганый…

— Нет, Сивер, — отстраняет его от себя Бая. Выходит вперёд него сама — но всё ещё не заходит в этот круг. О нет, она ни за что не зайдёт в этот круг. Она ни за что не станет частью этого созванного не ею, а Искрой собрания. — Нет, Верен, нет, Искра, нет, Веш. Те, кого я привела сюда, останутся здесь — а тот, кого я не звала, уйдёт отсюда, пока не сделает то, что я ему велела. Таково моё слово.

«Таково моё слово, — часто повторяла Лесьяра. — Таково моё слово».

Но почему-то после слова Лесьяры — любого, даже не устраивающего почти никого, — на Лесьяру не обращалось столько недовольных, почти угрожающих взглядов.

Похоже, слово Баи не понравилось никому.

Похоже, всех гораздо больше устраивают слова Искры.

Которая говорит:

— Тогда мы не будем…

— …слушаться свою главу? — заканчивает за неё голос Врана.

Сивер медленно поворачивает голову назад. Бая тоже оборачивается — не веря своим глазам. На мгновение Бая думает, на мгновение у неё в голове мелькает глупая, испуганная мысль, что Вран всё-таки снял с себя пояс Сивера — и что с Искрой сейчас разговаривает его дух. Вроде духа Солна, самого отказавшегося войти в вечный лес — только Вран не попал туда совсем по другим причинам.

Но, кажется, этот Вран из плоти и крови — и прикрывший свою наготу великоватой ему одеждой Сивера. Тёмная знахарская рубаха с синими узорами делает его глаза ярче даже в ночной темноте, почти спадающие с него кожаные штаны кое-как удерживаются поясом — Вран даже надел зачем-то сиверский плащ, единственную вещь, которая не свисает с него мешком.

Бая слышит рычание.

Бая не успевает метнуться Верену наперерез — мечутся на него только её глаза. Дёргается она, дёргается Сивер — а потом замирает.

Как и Верен, у горла которого Вран держит ловко выхваченный из-за спины нож.

Тоже Сивера.

Вот и ответ, как он выбрался из землянки. Вот и ответ, зачем он подманил к себе Сивера. Бая понятия не имеет, как это возможно — стащить у бдительного Сивера его нож, но Вран справился и с этим.

Иногда Вран может быть очень находчивым. К сожалению, не всегда в самое подходящее время.

— Тише, Верен, — улыбается Вран, отодвигая от себя Верена лезвием ножа, щекочущим его кадык. — Я вижу, что ты не слишком рад меня видеть — но зачем же доходить до таких крайностей? Я ведь пришёл сюда не для того, чтобы с тобой драться. Хотя я бы мог.

«Хотя я бы мог».

«Хотя я бы мог», — говорит Вран, который ещё несколько часов назад не мог держать глаза открытыми. «Хотя я бы мог», — говорит Вран с такой непоколебимой уверенностью в себе, что даже Баю на мгновение охватывает тень сомнения: а вдруг и правда мог?..

Верен продолжает рычать. Верен не двигается, смотря то на нож, то на Врана — не двигаются и остальные, хотя тоже смотрят на Врана с напряжённой враждебностью. Видимо, слово Баи всё-таки имеет здесь какой-то вес — видимо, пока что этого веса хватает хотя бы на то, чтобы не набрасываться на того, в чьём ухе вновь висит подаренная ей серьга.

Надолго ли?

— Тебе было велено оставаться внутри, Вран из Сухолесья, — недовольно говорит Искра. — Верен, кыш! Я не вижу его из-за тебя. Тебе было велено оставаться внутри, а ты даже этого не смог. Что ещё ты не сможешь? Отказаться от удовольствия предать наше племя ещё раз, украсть у нас новых членов — а потом повести на смерть и их? Нет, я не хочу себе такого соплеменника.

Верен не перестаёт смотреть на Врана полным ненависти взглядом — но, к удивлению Баи, безропотно возвращается на своё место.

Чудеса. Бая и не подозревала, что в Искре пропадает такой блестящий руководитель. Или, скорее, блестящая пройдоха, сумевшая вовремя уловить общее недовольство племени и обернуть его себе на пользу? В любом случае Бая впечатлена — она и не знала, что эта покрытая блестящими украшениями головка способна продумывать и воплощать такие замыслы.

— Прости, Искра, — холодно говорит Бая, — но не помню, чтобы спрашивала тебя, чего ты хочешь.

— Ты умеешь хоть что-то, кроме подслушивания чужих разговоров, бесполезная ты прошмандовка? — щерится Сивер. — Что ты встала в этот круг, кому и что ты хочешь доказать? Что Вран из… с Белых болот не радует твой привередливый глаз? О, поверь, я тоже не слишком рад его видеть. Но знаешь, кого я рад видеть ещё меньше? Ублюдка, который первым побежал сдавать своих бывших соплеменников человеческой деревне. Который отчаянно хотел когда-то стать знахарем — и так и не понял своим тупым котелком, что знахарь должен в первую очередь заботиться о своём племени, а не натравливать на него тех, кто сильнее его. Это тебя не смущает? Это ты не считаешь плохим поступком, этого предателя ты с радостью затащила в свой круг, представив его взорам соплеменников?

— Не Веш… — начинает Искра.

— «Не Веш, не Веш, не Веш», — передразнивает её Сивер. — Да, не Веш всё это начал — но Веш всё усугубил, безмозглая твоя голова. Так что выходи из этого круга вместе со своим безгрешным Вешем, можешь сразу за границу — можете сразу приводить сюда людей, потому что Бая, например, сломала им забор. Это же тоже нехорошо, да, Веш? За это же тоже нужно расплатиться?

— Расплачиваться должен не Веш, — вдруг говорит мать Зимы. — А Вран.

Все согласно кивают.

Бая открывает рот.

— Хорошо, — вдруг говорит и Вран, бесстрастно пожимая плечами. — Разве я против? Чего хочет племя с Белых болот — чтобы я покинул его? Не стоит так волноваться из-за подобного пустяка — я с радостью сделаю это прямо сейчас. Мне всё равно никогда не нравились ваши запрятанные под землёй домишки, в которых нельзя толком повернуться, не наступив кому-нибудь на хвост. Или так тесно только в землянке стариков? Тогда вам следует послать Веша её расширить. Он же так любит стариков.

— Ты согласен уйти?.. — поднимает брови Искра.

Разочарованно. Как будто Искра ожидала чего-то большего. Как будто Вран обманул её надежды своей внезапной податливостью.

— Ни на что он не… — вновь пытается закончить Бая.

— Конечно, я согласен, — вновь перебивает её Вран. — Искра, неужели ты думаешь, что мне так дорого твоё вечно сонное лицо? Я прекрасно прожил без него двенадцать лет — и буду счастлив прожить без него оставшиеся годы.

Бая опять открывает рот — и ловит взгляд Врана.

И взгляд Врана, прямой, многозначительный и одновременно предупреждающий, говорит ей: «Не надо».

Говорит ей: «Я уйду».

Говорит ей: «Не спорь с ними. Посмотри, сколько шума я уже наделал — неужели ты хочешь, чтобы этот шум продолжал терзать твои уши изо дня в день? Оно того не стоит. Я того не стою, красавица».

Бая сужает глаза.

«Стоишь», — отвечает она ему.

И говорит:

— Никто никуда не уйдёт. Кроме Веша. Веш, моё терпение может иссякнуть в любое мгновение. Не заставляй меня применять к тебе силу — я не хочу, чтобы всё закончилось так.

— Твой Вран сам сказал, что готов уйти, — морщится Искра. — Почему ты говоришь за него? Он не из нашего племени — он покинул его, и никто не хочет принимать его обратно. А вот Веша — хотят. Все знают, что делала с волками жизнь в племени Врана — они теряли там последний рассудок, запутался и Веш. Но Веш готов исправляться. А твой Вран только что мне нагрубил. И сказал, что ему не нравятся наши землянки. Ну и пусть вырывает себе свою — только от нас подальше.

— Я не потерплю его в этом племени, Бая, — сквозь зубы говорит Верен. — Делай что хочешь — но я его не приму. Я не буду делить свой дом с вором, убийцей и просто человеческим выродком. Он не научился ничему у нас — и не научится. Я убью его, как только предоставится возможность. Я убью его, как только он выйдет справить нужду или прополоскать своё грязное тело в реке — и я дождусь того мига, когда он останется один. А если ты спрячешь его в своей землянке, я раскопаю крышу и всё равно убью его. Я не буду слушать тебя в этот раз. Только не в этот раз.

— Хорошо, — говорит Бая спокойно. — Кто ещё меня не послушает? Я жду ответа. Кто ещё считает, что Веш должен остаться, а Вран — уйти?

Верен поднимает руку.

Искра с Вешем, разумеется, тоже.

Поднимают руки родители Зимы, Самбора, Горана и Зорана. Поднимают руки Снежа и её сын. Поднимает руку Будивой, верный друг и отличный охотник, которого Бая проводила к старикам совсем недавно — и которого долго-долго утешала, объясняя, что с его слабеющим зрением ему правда стоит отдохнуть от прежних обязанностей. Поднимают руки те, с кем Бая смеялась и разговаривала каждый день, с кем делила еду и делилась советами, перед кем сама выступала в середине этого наспех созданного круга. С кем повязывала на деревянные образы Лесьяры и Радея чёрные ленты за умерших и зелёные — за родившихся. Те, кто сам повязывал за них с Сивером после смерти Лесьяры и Радея ленты голубые — чтобы они с Сивером были хорошими главой племени и знахарем, чтобы они преуспели на этом долгом и трудном пути.

Бая смотрит на эти образы — едва различимые с такого расстояния. Бая приглядывается — и видит пять новых чёрных лент.

Но не видит другой ленты, висевшей там с самого возведения этих образов.

Жёлтой — за Врана.

Сняли. Сняли совсем недавно — видимо, пока Бая была в землянке Сивера.

— Что ж, — говорит Бая, возвращая взгляд к своему племени — руки подняли все без исключения. Зачем-то подняли даже те, кто к её племени не принадлежит. Почему-то Бая ничуть не удивлена. — Значит ли это, что вы отказываетесь выполнять мою волю?

— Да, Бая, именно это и значит, — заявляет довольная Искра. — Никто не хочет исполнять твою волю. Наша воля совсем другая. И тебе придётся её принять.

— Ну, я так не думаю, — задумчиво говорит Бая.

Она снова ловит взгляд Врана. Она снова читает в нём все убеждения, все просьбы, все увещевания на свете — и даже мольбу.

Но, увы, что-то у Врана и впрямь не складывается с общими собраниями — Бая не слушала его на общеплеменном двенадцать лет назад и не собирается слушать сейчас.

— Кажется, мы зашли в тупик, — говорит Бая. — А я как глава племени не могу допустить, чтобы моё племя топталось в тупике. Правильно ли я понимаю, что здесь нет ни одного волка, кроме меня и моего брата, который готов довериться мне и делать то, что я считаю для своего племени правильным?

— Это правильно не для твоего племени, а для тебя, сестра, — говорит Искра. — Вран нужен не твоему племени, а тебе. А Веш…

«А Веш, а Веш, а Веш»…

Бае и самой вдруг хочется передразнить Искру. Глупое, детское, ребяческое, совсем не соответствующее её положению в племени желание.

Её положению в племени. А какое оно, это положение?

— Возможно, ты права, сестра, — покладисто отвечает Бая. — В таком случае, наверное, мне не стоит вести за своими желаниями это племя и дальше. Тем более что в середине круга нашего племени сейчас стою совсем не я. Возможно, ты справишься с этим лучше.

— Что?.. — выдыхает Верен.

«Что? — проносится недоумевающим ветром по племени. — Что? Что? Что?»

Да ничего.

— Нет, — говорит Вран.

И разворачивается. И хлопает резким, сопротивляющимся, яростным вороньим крылом его тёмный плащ — и Вран делает один быстрый шаг прочь, второй, третий.

— Стой, Вран, — говорит Бая. — Не уходи так быстро, подожди меня немного — я уйду с тобой.

Спина Врана замирает. Вран не поворачивается — но останавливается. Как вкопанный. Как пригвождённый к земле. Бая догадывается, какая безысходность с отчаянием наваливаются сейчас на его сердце — но Бая не может по-другому. Бая никогда не была правильной главой племени. Бая всегда пыталась дать всем выбор — и в итоге племя сделало очередной, выбрав не её. Наверное, это было предсказуемо. Наверное, всё к этому и шло. Наверное, Бая сама привела всё к этому — наверное, они с Искрой тоже, как шутил Солн про Лесьяру и Ясну, перепутали порядок своего рождения. Но Лесьяра смогла с этим справиться — а вот Бае не удалось.

— Племена распадаются и соединяются вновь, — мягко говорит Бая бедному, растерянному, явно не ожидавшему такого исхода Верену. — Я не прощаюсь с вами — но и не могу оставаться там, где моё слово не значит ничего. Будь хорошей главой этого племени, Искра. Роди ему хорошую наследницу, воспитай её так, чтобы её слушались всегда — и чтобы никто не посмел сказать ей, что собирается разрывать крышу её землянки, чтобы убить её мужа. Научи её тому, что не выучила я — и позаботься о том, чтобы твой сын стал таким же хорошим знахарем, как Сивер. Я уверена, Сивер тебе в этом…

— Ну уж нет, — цедит Сивер.

Бая, честно говоря, в этом и не сомневалась.

Бая, честно говоря, даже не смотрит на Сивера. Бая знала с первого своего слова, что Сивер не отпустит её одну. Бая смотрит на спину Врана — на неподвижную, окаменевшую спину Врана, укрытую сиверским плащом.

И думает: может, оно и к лучшему.

Может, Белые болота и впрямь не приняли бы его никогда. Может, прошёл бы год, два, три — и Вран бы не выдержал снова. А, может, не выдержал бы Верен.

Бая, конечно, могла бы пойти племени на уступки. Могла бы отправить Врана за границу, могла бы найти ему укромное местечко в лесу, могла бы навещать его каждый день, могла бы…

…нет, не могла бы.

И дело даже не в том, что Вран не продержался бы в один в этом лесу и часа — дело даже не в том, что его тут же забрал бы охотящийся за его жизнью Хозяин. Просто Бая поняла — не всегда стоит отпускать тех, кто хочет уйти. Чаще всего, конечно, стоит, но иногда — нет.

И Вран — как раз такое «иногда». «Иногда», которое она упустила однажды — но которое ни за что не упустит сейчас.

— Подавись своими травками, Веш, — хрипло и медленно произносит Сивер, смотря Вешу в глаза. — Подавись своей мечтой — но не давись ею слишком быстро, заделай Искре несколько детишек, которым придётся разгребать всё то дерьмо, которое вы нагородите. А ты, Искорка, помяни моё слово — не успеет выпасть снег, как ты прискачешь к Бае за помощью, потому что твой новый знахарь будет лечить чахотку сбором от поноса и вправлять вывихнутые руки не в ту сторону. Но ты не расстраивайся, Искорка — может, предки нашепчут ему на ушко несколько дельных советов, если, конечно, вообще захотят посещать горе-знахаря, не способного удержать член в своих штанах.

— Я беременна, — вдруг говорит Искра растерянно. — Бая. Не уходи. Я просто не хочу, чтобы…

Слетает вмиг с Искры вся былая спесь, заминаются и другие волки — но Бая помнит, Бая прекрасно помнит, какими глазами они смотрели на неё несколько мгновений назад. Такие взгляды не забываются. Такие взгляды Бая не забудет никогда.

И кто знает, когда они повторятся — кто знает, когда Бая вновь сделает то, что не устроит всех? Бая не хочет играть в эти игры. Бая не хочет, чтобы Вран остался здесь вот так — из-за всеобщего испуга, кое-как покрывшего всеобщую ненависть.

Ведь кто знает, когда ненависть всё-таки перевесит?

— Вот видишь, Искра, — улыбается Бая. — Как всё хорошо сложилось. Ты правда всегда можешь обратиться ко мне, если тебе что-то понадобится — я не откажу тебе в помощи, если тебе удастся меня найти. Думаю, Вешу не откажет в помощи и Сивер. Главное — правильно попросить.

— Ты не можешь лишить племя знахаря, — тут же цепляется за её слова Искра. — Ты крадёшь нашего знахаря. Ты крадёшь нашего знахаря, Бая. Можешь уходить сама — но оставь нам Сивера. Без Сивера мы…

— Мой брат — не вещь, которую можно украсть, — прерывает её Бая. — И не вещь, чтобы его оставлять. Насколько я знаю, племя Врана как-то пережило без толковых знахарей двенадцать лет — а первые племена в этом лесу начинали без них вовсе. У Веша есть книги, Искра. Я знаю, что ты не любишь читать — но у Веша, кажется, не возникало с этим затруднений.

— Знахарь должен заботиться о своём племени, — находится Искра. — Знахарь должен заботиться о своём племени — Сивер сам так сказал. Что это за забота, если…

— А что это за племя, если оно пляшет под дудку избалованной, ленивой, никчёмной бездельницы, которая открывает рот только для того, чтобы что-то сожрать или кого-то обосрать? — скалится Сивер. — Что это за племя, молчавшее и кивавшее в ответ на все её слова? Нет, сестрёнка, мне плевать на племя, которому плевать на мою настоящую сестру. И мне плевать, как вы будете выкручиваться — можете прийти на поклон к соседнему, вот вам мыслишка. А этим всё и закончится — всех волков сдует от тебя ещё быстрее, чем от Врана, потому что Вран хотя бы мог удерживать их подвешенным языком — а твой язык, видимо, предназначен только для того, чтобы запихивать его в глотку Веша. Пошла ты в вечный лес, Искорка. Пошли в вечный лес вы все — и ты, Верен, если ты так горюешь о своём брате, который послал тебя на двенадцать лет и даже не подумал с тобой связаться. Вран, которого ты так ненавидишь, хотя бы писал Бае свои бессвязные писульки — о, он одолел меня своими писульками, но они хотя бы были. Давай, живи счастливо и спокойно под главенством той, кто и забыл, как выглядит Нерев — и под знахарством того, кто не заробел пойти в человеческую деревню, чтобы сдать ей твоего брата со всеми потрохами, но отказался возвращаться за его телом. Я уверен, они подарят тебе множество незабываемых впечатлений — я уверен, о, я готов поспорить, что ты вовсе не взвоешь через месяц от того, во что они превратят наше племя, и не проклянёшь себя за собственную глупость — но глупость должна быть наказуема, и ты поешь этого наказания…

— Хватит, — говорит Бая, подхватывая его под локоть. — Достаточно.

— …сполна, мой разрушитель землянок главы племени, — не успокаивается Сивер, даже когда Бая насильно тащит его вперёд — к Врану. — О, как захрустит у тебя на зубах эта земля — но, как жаль, твой новый знахарь решит, что ты простыл, и не сможет тебе ничем…

Сивер продолжает костерить несчастного Верена на чём свет стоит. Бая понимает, что его бесполезно останавливать — и просто даёт ему выговориться.

Вран продолжает стоять, отвернувшись. Когда Бая подходит к нему, Вран даже не смотрит ей в глаза. Смотрит куда-то вперёд — отсутствующим, болезненным, невидящим взглядом.

А Сивер почему-то не переключается на него. Сивер всё поносит и поносит Верена.

Что ж, думает Бая. Это неплохое начало.

— Ты должна вернуться, — говорит ей Вран.

Розовый рассвет ласкает спокойную гладь реки. Продолжает бормотать что-то себе под нос Сивер, отправившийся умываться — но, кажется, Сиверу не помогает остыть даже прохладная вода.

— Кому? — просто спрашивает Бая.

Вран смотрит на неё.

Вран смотрит на неё болезненно, недоумевающе и всё так же опустошённо. Вран уже смотрел так на неё однажды — когда Бая отказалась идти за ним. Теперь Вран недоволен тем, что она пошла. Что порой творится в головах этих мужчин?

— Что — кому? — спрашивает Вран.

— Что и кому я должна, Вран?

У Врана дёргается лицо — досадливо и бессильно.

— Давай обойдёмся без этих бессмысленных вопросов, Бая, — говорит он. — Ты сама знаешь на них ответ.

— Да нет, — пожимает плечами Бая. — Я правда не понимаю, о чём ты. Глава племени действительно обязана быть со своим племенем — но и племя обязано ей подчиняться. Если одна сторона отказывается от своих обязанностей, почему их должна выполнять другая?

— Потому что, — резко отвечает Вран.

«Потому что». Что-то ты совсем не стараешься, красноречивый Вран из Сухолесья, с Белых болот и далее по списку.

— Потому что, — задумчиво повторяет за ним Бая. — Нет, это как-то… неубедительно. Потому что так в последний миг захотела Искра? Потому что мой уход расстроил Верена? Ну, Искра впустила за границу сегодня того, кого я запретила пускать, а Верен пригрозил убить моего мужа, как только я отвернусь. Почему-то я не очень хочу прислушиваться к их желаниям. Моя сестра ленива, но не так глупа, как кажется, Вран. Её безразличие ко всему вокруг заканчивается, когда это «всё вокруг» начинает мешать ей вкусно есть и сладко спать — а Сивер прав, этот час не за горами. Она разберётся, как не угробить это племя. Возможно, она присоединится к другому — и пусть будет так. Возможно, кто-то из этого племени решит присоединиться к нам — пусть будет и так, пусть будет так, как им угодно. Но каждому, решившему жить под моим началом, придётся смириться, что я не стану делить свой дом с теми, кто угрожает твоей жизни. Почему я не могу ставить свои условия? Мне их поставили прекрасно.

— Нет, — говорит Вран ещё бессильнее.

Вран берёт её за плечи. Вран сжимает её плечи своими худыми, длинными, подрагивающими пальцами — и Бая замечает краем глаза, как приподнимает голову от реки склонившийся над ней Сивер.

Сивер-Сивер. И это ты укорял Искру за то, что она не прочь развесить уши?

— Нет, — повторяет Вран. Рвано выдыхает ей в лицо, обдаёт её своим запахом — и Бае хочется прикрыть глаза. Но это, наверное, будет слишком легкомысленно. Слишком неуважительно по отношению к Врану, который искренне пытается до неё что-то донести. — Нет, Бая, пожалуйста, послушай меня. Они наговорили тебе лишнего, они попытались что-то из себя состроить — но без тебя они не стоят ничего. Они не хотели, чтобы ты уходила. Никто не хотел. Твоя дурная сестрица запрыгнула в этот круг не потому, что хотела занять твоё место — и потащила туда Веша не для того, чтобы отнять у Сивера место знахаря. Они просто… тупицы. Болваны. Глупцы, дуралеи, как их там ещё называет твой брат? Они сами не поняли, что натворили. Они сами не поняли, чего добились — они этого и не добивались. Они…

— Как ты стащил у Сивера нож? — перебивает его Бая.

Вран моргает.

— Нож? Какой… А, этот. Этот нож.

— Да, этот нож.

— Какая разница? Неважно. Забудь об этом ноже. Забудь об этом ноже, Бая. Я украл у твоего предка душу — ты думаешь, мне сложно украсть у твоего брата нож? Подумай об этом, Бая. Подумай, за кем ты пошла. За вором и убийцей. За неудачником, за которым тебе придётся ходить хвостом повсюду, иначе его утащит в вечный лес первый же болибошка. За тем, кто врал, крал и убивал — а я ведь не остановлюсь, Бая. Я буду продолжать делать это. О, можешь во мне не сомневаться — я буду продолжать. Я не остановлюсь, пока не получу желаемое — а моим желаниям нет предела, я сумасшедший, я не остановлюсь ни перед чем. Я отправлю в вечный лес всех несчастных, которые по собственной глупости окажутся рядом со мной. Я придумаю что-нибудь ещё. Я…

Бая смеётся.

Нет, не смеётся — хохочет.

Бая запрокидывает голову, Бая прикрывает глаза — и Бая хохочет. Так, как не хохотала уже очень давно. Так, как не хохотала уже двенадцать лет. Так, как она может расхохотаться лишь над словами Врана — лишь над словами этого поистине сумасшедшего, только что попытавшегося спасти её от своего общества этими умопомрачительно нелепыми угрозами. Как он до этого додумался? Как он всегда додумывается до подобного?

— Нет, — повторяет Вран растерянно — и в который раз. — Нет, ты меня не поняла. Я не шучу. Я не…

Бая утыкается ему в грудь — и Бая продолжает смеяться и туда. Запах Сивера смешивается с запахом Врана, но запах Врана сильнее. Бая чувствует, как что-то острое упирается ей в лоб — вероятно, выступающие кости Врана. Что-то новенькое — раньше такого не было. Бедный — конечно, едва ли набранная им молодёжь была способна поймать и вылезшего из норы крота, а не дававшие ему покоя предки способствовали желанию поесть. Ничего, Бая это исправит.

— Хватит, — говорит Вран беспомощно. — Бая. Прекрати. Это не весело. Это совсем не весело. Ты смеёшься сейчас над своей разрушенной жизнью. Ты смеёшься сейчас над тем, что я снова украл у тебя, а ты и не заметила — твоё племя. Твоё племя, от которого ты отказалась из-за меня. Твоему племени сейчас совсем не до смеха — твоё племя плачет горькими слезами из-за твоего ухода, и только ты в силах заставить их снова улыбнуться…

Кажется, слёзы вот-вот пойдут из глаз Баи. Или уже идут. Бая смеётся ещё сильнее — Бае кажется, что это уже невозможно, но смех не отпускает её, от смеха трясётся всё её тело, и, возможно, вечный лес окажется к ней куда ближе, чем она предполагала — она просто этого не выдержит.

— Прости меня, Бая, — меняет подход Вран — и в одно мгновение меняется его голос, становясь вкрадчивым, глубоким и проникновенным. Нет, Вран сделал это зря. Очень, очень зря.

Но Вран не сдаётся.

— Прости меня, Бая, — повторяет он громче — потому что едва голос едва пробивается сквозь баин смех. — Прости меня за всё, что я сделал. Прости за всё, что я натворил — и прости за то, что я никак не могу это исправить. Но есть одна вещь, которую я могу сделать, чтобы всё не стало ещё хуже: уйти. Ты и сама этого хочешь, Бая. В глубине твоего сердца, твоего умного, всегда делающего правильный выбор сердца живёт это желание — сделать правильный выбор и сейчас. Признать, что ты поспешила. Поторопилась. Рассерчала на своё племя — но на самом деле оно тебе очень дорого, и ты не можешь его бросить. Нет, нет, ни в коем случае. Прости меня, Бая. Прости меня за то, что я вновь ухожу — но я должен. Прости и прощай.

Вран пытается сделать шаг — но, разумеется, Бая его не отпускает. Вран дёргается раз. Ещё раз. Ещё. Вран дёргается довольно упорно — но и Бая держит его так же упорно.

— Прости и прощай, — упрямо повторяет Вран.

Как же ему понравилось это «прости и прощай».

— Прощаю и прощаю, — выдыхает Бая, всё-таки сжалившись над ним и сдерживая новый порыв смеха. Бая даже открывает глаза — нет, ни тени улыбки на его лице. Похоже, Вран и впрямь твёрдо вознамерился уйти. Кто бы его ещё отпустил. — Прощаю снова и снова, Вран. Тебе не нужно просить меня дважды — я прекрасно понимаю и с первого раза.

— Нет, — говорит Вран. — «Прощай» — это значит… «пока».

У Баи вновь начинают предательски подрагивать губы.

— Вот как, — говорит она. — «Пока». Никогда бы не подумала. Нет, Вран, я не готова прощаться с тобой. Только прощать.

— И очень зря, — негромко говорит Вран.

Бая закатывает глаза.

— Хватит, Вран. Хватит этих пустых слов — мы же оба знаем, что твоим словам нельзя доверять. Помнишь, ты говорил о шансе, который я дала тебе однажды и который ты так милостиво мне вернул? Вот тебе ещё один шанс, Вран. И ещё один, и ещё, и ещё — забери все эти шансы сразу, чтобы мы не возвращались больше к этому разговору. Расскажи мне лучше что-нибудь хорошее. Как ты думаешь, Искра правда беременна?

— «Хорошее»? — тянет Вран. — Бая, при всём уважении к твоей семье, я бы не стал называть детей твоей сестры чем-то «хорошим». И уж точно не в том случае, если они встанут во главе племени…

Бая усмехается.

— Хватит врать, Вран, — говорит она. — Ты никогда не уважал мою семью.

— Ну, — вздыхает Вран, — только одного её члена, красавица.

— Спасибо, красавец, — отвечает Бая. — Но постарайся проникнуться уважением и ко второму — ему ещё обрабатывать твою новую рану.

— Сделаю всё, что в моих силах, — отвечает Вран. — Но ничего не обещаю.

— И хорошо, — говорит Бая.

И хорошо, что Сивер отворачивается обратно к реке, сплёвывая прямо в неё — потому что Бая притягивает Врана к себе, накрывая его губы своими, и ей совсем не хочется делать это под взглядом брата. Хотя она бы всё равно сделала.

И хорошо, хорошо, и Бае очень хорошо.

Наконец-то — хорошо.