Сколько волка ни корми

Глава 19. Стена

На этот раз Вран подготовился.

— Бая с Белых болот, — произносит он ровным, глубоким голосом, слегка склоняя голову в знак приветствия. — Да найдёшь ты в этом лесу всё, что ищешь в нём — и я очень рад, что сегодня твои поиски привели тебя сюда. Не был ли труден твой путь? Мои братья и сёстры, охотившиеся сегодня, сказали мне, что несколько часов шёл сильный дождь. Я и сам вижу — ты немного промокла. Не хочешь ли ты переодеться в сухое?

Бая молчит.

Бая молчит — и даже не знает, с чего начать.

Наверное, было бы не слишком вежливо начинать с хохота, бурлящего внутри.

А так хочется…

Вран стоит перед ней во вчерашней красной рубахе, небрежно заправленной в кожаные штаны — весь его вид, слегка взъерошенные волосы, двухдневная щетина, вкрадчивая, но дружелюбно-отстранённая улыбка, явно украденная у Радея, весь его облик говорит, нет, кричит об этой небрежности: что ты, Бая, я вовсе не ждал тебя на этом месте почти с самого твоего ухода, как ты могла об этом подумать? Я вышел из палатки ровно в намеченное время и совсем не выдохнул с облегчением, всё-таки увидев немного запоздавшую тебя.

Но, к сожалению, ливень, обрушившийся на Баю, решившую не тратить на него своё чудо, спутал все врановы карты — потому что его собственная одежда промокла насквозь, а с — Бая с трудом верит своим глазам — чуть подрезанных волос стекают крупные капли, задерживаясь в бледных рубцах на скулах.

Кому ты врёшь, Вран из Сухолесья? Ты ведь стоишь здесь не час и не два, напряжённо ища желанную гостью среди переплетений деревьев, ещё не успевших сбросить листву по ранней осени. Смотри-ка, и всех своих верных друзей не оставил без дела — или как раз таки отвлёк от их нехитрых занятий? По правую руку от Врана стоит Самбор, обривший голову, видимо, в подражание Радею, по левую — Нерев, обзавёдшийся густой тёмной бородой. Сторожат их бока Горан с Зораном, выглядывает у Врана из-за плеча, приподнявшись на цыпочки, исхудавшая ещё больше, чем прежде, и, кажется, потерявшая половину и без того не отличавшихся густотой волос Зима. И все — такие же мокрые, как Вран.

Вран, видимо, принимает её молчание за согласие. В мгновение ока поворачивается к Зиме, поднимает величественно руку, глаза Зимы наполняются ещё большей тоской….

Бая с силой кусает себя за щёку. Может, хоть это поможет?

— Нет, Ворон из Сухолесья, — качает она головой. — Меня не тревожит моя одежда. Возможно, тебе стоит предложить сухую рубаху и тёплый плащ своей волчице — я вижу, как она дрожит от холода за твоей спиной.

— Моей… — озадаченно повторяет за Баей Вран, так и не опустив руки.

И соображает.

— Что ты, Бая с Белых болот, — быстро говорит он, посылая то ли Бае, то ли Зиме сладкую улыбку — невозможно определить, на ком из них останавливаются его проворные синие глаза. — Мы не делим наших волков на «своих» и «чужих». Мы…

— Ну, тогда тебе стоит позаботиться о ничьей волчице, — сладко улыбается и Бая. — Я слышала, что ваше племя славится этим — заботой. Так, во всяком случае, читал мне мой брат — если я не ошибаюсь, это твои собственные слова. Которые ты очень любишь повторять.

Что-то Бая помнит — а что-то вспоминает. Помнит, с какой плохо сдерживаемой злостью может смотреть на неё Зима.

Вспоминает, с каким безудержным восхищением может смотреть на неё Вран.

— Иди переоденься, — негромко говорит он Зиме, отворачиваясь от неё. Зима открывает рот. — Зима.

Зиме приходится уйти.

Нерев едва заметно кивает — словно сам себе. Похоже, не только Бая довольна тем, что им удалось на время перелить в другую бочку хотя бы эту ложку неловкости.

Хотя, по правде говоря, сама Бая вовсе не чувствует никакой неловкости. Чужую — очень даже. А вот свою…

— Да, забота, — говорит Вран. — Ты права, Бая: забота. Это действительно основа всех устоев нашего племени. Позволь же мне начать именно с неё.

Вран делает к ней шаг.

Серьга в его ухе слегка покачивается. Капля на одном из его рубцов дрогает и сползает ниже — пересекает щетину, задерживается на верхней губе.

Вран протягивает ей локоть. Вопросительно смотрит на неё.

— Спасибо, но у меня нет привычки спотыкаться на ровном месте, Ворон из Сухолесья, — говорит Бая, не делая ответного движения. — Надеюсь, твоя забота не ограничивается подаванием рук главам других племён?

— О, — говорит Вран.

И смотрит на неё.

И продолжает улыбаться — и, может быть, Бае кажется, но с каждым мгновением его улыбка становится всё глупее. Всё более мальчишеской. Всё более…

Нерев кашляет.

— О, — повторяет Вран, моргая. — Конечно, нет, Бая. Конечно, нет. Это всего малая часть… капля в бурной реке…

— Песчинка на тёплом берегу, — кивает Бая. — Травинка в бескрайнем лесу. Шерстинка на густой шубе. Не стоит заботиться об усладе моих ушей, Ворон из Сухолесья — я пришла сюда не за этим. Скажи мне — как же забота, лежащая в основе твоего племени, перекликается с убийствами людей?

— О, — повторяет Вран в третий раз. — Это очень правильный вопрос. И ответ на него — самым прямым образом. Но обо всём по порядку. Прошу.

Вран взмахивает рукой, отстраняя от себя Самбора и освобождая место для Баи. Начинает неторопливо идти вперёд — статная осанка, размеренный шаг, лениво прищуренные глаза. Бая гадает, как быстро бьётся сейчас его сердце. Так ли мерно и беззаботно?

Верными тенями следуют за Враном все остальные — Вран ведёт Баю к стоянке, и Бая понимает: да, Вран очень постарался.

Потому что стоянка вчерашняя и сегодняшняя — как два разных мира. Бая наконец-то видит хоть кого-то, а не просто слышит отголоски их затаённого любопытства.

И, о, эта дюжина «кого-то» изо всех сил старается показать Бае, как она счастлива.

И, наверное, как сильно она заботится друг о друге?..

— Самбор, — заявляет Вран невозмутимо. — Наш замечательный знахарь, никогда не оставляющий без внимания ни малейшего недомогания своих братьев и сестёр. Кстати, знахарей у нас три. Жилок и Веш, всегда готовые прийти ему на помощь. Как ты, Чернава? Всё в порядке?

— Я Бел… — начинает молодая светловолосая волчица — кажется, из племени Тенистых берегов. — Да, Ворон, я в порядке. Веш мне очень помогает.

Чернава — Белава? — сидит у входа в одну из палаток, протягивая бледное, ничем не повреждённое запястье склонившимся над ней Вешу и Жилку — тому самому сыну главы племени Костяных пещер, ушедшему за Враном на его первом и последнем собрании. Бая едва успевает отметить, что Веш тоже похудел, а под его глазами залегли тёмные круги — Вран кивает Самбору, и Самбор тут же занимает место рядом с Вешем и Жилком, присоединяясь к пристальному разглядыванию тонкой руки. Будь Бая на несколько десятков лет моложе, она бы непременно почтительно затаила дыхание — так непомерно суровы и озабочены их лица.

Но, к сожалению или к счастью, Бая уже не наивный волчонок — а почти немигающий Жилок, пощипывающий узкий подбородок и старающийся ни на кого не смотреть, явно вот-вот разразится хохотом.

— Зима, разумеется, отвечает за всё, что можно сделать из шкур и вымоченных растений, заботясь о нашем тепле, уюте и даже стенах, — всё так же невозмутимо продолжает Вран, не обращая внимания на трясущиеся плечи Жилка и щёлкая пальцами. — Зима!

Колышется ещё одна палатка. Выскакивает из неё Зима — так и не переодевшаяся, но с кучей разноцветных тряпок в руках.

— Кому тёплые плащи? — спрашивает Зима с таким выражением лица, словно она затолкает эти тряпки первому же согласившемуся в глотку — однако желающие находятся мгновенно, словно Вран снова тихо и незаметно щёлкнул пальцами.

— Мне! — откликается очень удачно вышедшая из одной из палаток девушка — Бая готова поклясться, что она заходила туда мгновение назад.

— И мне! — мигом высовывается из другой палатки юноша, только что обошедший загадочной всеохватывающей тропой весь небольшой лагерь и обменявшийся со всеми своими соплеменниками лучезарными улыбками.

— И нам! — заявляют Горан с Зораном, переглядываясь.

— Ну и мне, конечно же, — небрежно улыбается Вран, протягивая к Зиме руку за новым плащом — и скидывая прямо ей на плечо старый и мокрый. — Спасибо, Зима. Как всегда — читаешь наши мысли.

Бая отворачивается — быстро и резко. Бая отворачивается, чтобы не расхохотаться Врану в лицо — но, к сожалению, встречается взглядом сначала с несчастным Неревом, а затем с ещё одним пышущим дружелюбием юношей, тоже делающим круг по стоянке, и ей становится трудно дышать.

— Забота — это, конечно, нечто большее, чем своевременная помощь знахаря и тёплый кров с одеждой, — слышит она голос Врана из-за спины, и никак не может понять — издевается ли он над ней, пытается ли рассмешить или и впрямь устраивает это безумное представление без задней мысли? — Мы заботимся о том, чтобы у каждого было своё, желанное и любимое место в племени — как я и говорил когда-то, как я и подтверждаю сейчас. Лучица, нравится ли тебе то, чем ты занимаешься?

— Мне очень нравится готовить, — говорит новая юная волчица, помешивая не слишком привлекательно пахнущее варево в огромном грязном котелке с обломанным краем. — В моём племени никто не обращал внимания на мои истинные желания — а здесь мои способности наконец-то оценили. Угощайся, Ба…

— Нет, — вылетает из Баи.

— А мне очень нравится… — оживляется ещё одна девушка, подбираясь к Бае с другой стороны.

Молодёжь. Сплошная молодёжь. Молодёжь ходит по одним ей известным повторяющимся тропинкам, молодёжь весело и громко — слишком весело и громко, чтобы Бая могла в это поверить, — переговаривается друг с другом, молодёжь начинает выстраиваться в ряд, желая похвастаться перед Баей своими великолепными призваниями, которые открыло в них племя Врана — и Бая не видит ни одного более-менее взрослого волка или волчицы, кроме спутников Врана.

— Нет, — быстро повторяет Бая, качая головой. Юноши и девушки надвигаются на неё уже со всех сторон, и каждый из них непременно держит в руках какую-нибудь вещицу, подтверждающую их ремесло: аляповатый глиняный горшок, нож, кривой и косой настолько, что он едва ли задержится в земле и на миг, не завалившись набок, корзина с ягодами, полка… полка, лес бы её побрал, огромная деревянная полка, из-за которой Бая даже не может разглядеть лицо того, кто её держит. — Нет, спасибо, я могу посмотреть на всё это в своём племени, Вр… Ворон. Может, мы наконец…

— Разве? — поднимает бровь Вран, закидывая в рот ягоду из корзины. — Если мне не изменяет память, на Белых болотах не очень-то уважают сбор ягод, Бая. А ведь это…

— …может оказаться чьим-то призванием? — Бая изгибает бровь в ответ. — Да, я сочувствую волку, который родился с единственной целью в этой жизни — собирать ягоды. Возможно, ему действительно было бы нелегко в нашем племени, да и в своём он прошёл через многое. Но всё же, Ворон — неужто ты вернулся в своё Сухолесье потому, что все ягодные кусты в твоём прежнем доме опустели? Или ты хочешь сказать, что их безвозвратно обобрали люди и ты благородно намереваешься спасти от этой участи наши земли?

— Ха, — говорит Зоран.

Юноши и девушки продолжают стоять вокруг Баи, по-прежнему смеются и разговаривают, но смотрят не на неё и даже не друг на друга — на Врана. Ждут, проверяют: ну что? Не прерываться или расслабиться? Оставаться ли на своих местах дальше или наконец разойтись?

— Ах, Бая, — грустно говорит Вран, отбрасывая в корзину поднесённую ко рту боровку. — Если бы дело было только в ягодах.

Новый взмах руки — и почему-то никакого облегчения в глазах молодёжи, тут же разбежавшейся в разные стороны. Неужели Вран придумал по их души что-то ещё?

Да, понимает Бая, когда они минуют стоянку и выходят в лес, уже не занятый врановой жизнедеятельностью.

Придумал.

И ещё как.

— Если бы дело было только в ягодах, — повторяет Вран с той же грустью, смешанной с наслаждением самим собой, — разве нужно нам было бы вот это?

— Да конечно, не нужно, — хрустит пальцами Зоран.

— Да жили бы и не тужили! — соглашается Горан, повторяя движение брата.

— Но в такое время живём: забота — это не только брюхо набитое да спина прикрытая!

— Забота — это ещё и защита непробитная!

— А ну-ка разойдись!

— А ну-ка расступись!

— А ну-ка по двое выстроись!

— А ну-ка…

Бая снова не верит своим глазам.

Те же лица. Те же юноши и девушки. Та же Чернава-Белава, внезапно излечившаяся от своего невидимого недуга, тот же тщательно осматривавший её Жилок, тот же юноша с корзиной ягод, та же девушка, чуть не уронившая на Нерева деревянную полку. Все они теперь здесь — и все они с отработанным проворством выполняют приказ Горана с Зораном, разбиваясь на двойки.

— Правильно, — удовлетворённо кивает Вран. — Забота — это прежде всего защита. И от людей — в том числе.

— Раз, два…

— А ну-ка — начали!

В племени Баи, как и в других, есть обычай: до определённого времени предоставлять волчат самим себе, не обременяя их неокрепшие умы ни грамотой, ни изучением устоев, ни какими-либо правилами вообще. Волчата познают этот мир через игру — со сверстниками, со старшими братьями и сёстрами, родителями, иногда — даже со стариками. Их игры могут быть самыми разнообразными, но, конечно, одна из самых любимых (и порой несправедливо пугающих матерей) — это притворная борьба. Даже не борьба — просто безобидная детская возня в густой траве и снегу, в болотных лужах и на высушенных солнцем кочках. Не проходит и дня, чтобы кто-то не оттаскал малолетнего друга за загривок или не повалил его на живот, гордо вскочив на его спину: мам, смотри, как я умею!

Смотри, как я умею…

Смотри, Бая, как они умеют…

Бая смотрит — и улетучивается в Бае первоначальное веселье.

Бая смотрит на Горана и Зорана, отдающих новые бессмысленные приказы, орущих «Развернись!», «Уклонись!», «Пригнись!», «Размахнись!» — и Бая смотрит на этих юношей и девушек, возящихся друг с другом в непросохших осенних лужах среди поредевшей зелени густого леса. Бая смотрит, как присоединяется к этому Веш, никогда не терпевший подобного, — Бая смотрит, как один юноша с рычанием набрасывается на другого, падая в размытую грязь, как руки пролетают мимо тел, а тела валятся на землю из-за собственной неловкости, как сбрасываются рубахи со штанами, втыкаются в землю ножи, и ноги, перепрыгивающие через них, превращаются в лапы. Бая смотрит на всё это — и вместо этого перед её глазами возникает письмо Врана.

«Мы покажем людям, чья это земля».

«Мы не оставим им выбора — мы поставим им свои условия, и они должны будут их выполнить».

«Мы заберём их деревни».

«Одну за другой».

«Мы обрушимся на них…»

Чем же Вран хотел на них обрушиться…

Бая смотрит на Врана.

Улыбка на губах Врана исчезла. Вран смотрит туда же, куда, мгновением раньше, она, — на клубок волчьих и человеческих тел, на неумелые взмахи руками и когтями, на нехотя щёлкающие клыки и недоумённо сморщенные носы, на Горана с Зорана, руководящих всем этим так, что, кажется, без их помощи вполне можно было бы обойтись, — и Вран больше не выглядит пышущим ни насмешливой гордостью, ни желанием показывать великие достижения своего племени Бае дальше.

Вран медленно переводит на Баю взгляд.

И Бая, впервые за две эти короткие встречи, видит в нём то, что Вран так тщательно скрывал от неё.

Боль.

— Пойдём, — говорит Бая.

Бая хватает его за запястье — решительно и цепко. Бая огибает Самбора, Бая протаскивает Врана между Гораном и Зораном — и идёт, идёт, идёт, не оглядываясь, но и не ослабляя хватки. Что-то удивлённо хмыкает Горан, озадаченно окликает Врана Зоран: «Эй, Ворон! А это чегой-то… А нам-то что дальше делать?»

Вран не отвечает Зорану — только раздражённо выдыхает Бае в спину.

А Бая продолжает идти.

А Бая по-прежнему не отпускает его руку.

Бая не возвращается на стоянку и уж точно не ведёт Врана к Белым болотам. Бая не замедляет шага и не сворачивает, не выбирает лёгкий, но длинный путь к нужному ей месту, избавляя ноги Врана от неровностей лесной подстилки — Бая идёт, наверное, час или больше, и когда она наконец отпускает его руку, её пальцы щекочет странное ощущение — словно она отрывает часть себя.

Но, конечно, это всего лишь пальцы. Просто привыкшие к теплу чужой кожи пальцы.

Чужой.

— Смотри, — говорит Бая, грубо разворачивая голову Врана за подбородок. — Смотри, смотри внимательно, Вран. Я посмотрела на то, что ты хотел мне показать — а теперь посмотри на это. И скажи мне: что ты собираешься с этим делать?

Бая привела Врана на холм.

На холм, где она отдала ему кусочек своего ножа, думая, что всё только начинается — и не зная, что на этом всё закончится. Холм, с которого они наблюдали за первыми искрами безумия врановой деревни — и холм, на котором сама Бая проглядела первые искры безумия самого Врана. Холм, с которого прекрасно видно и деревню, и курган, на котором нет уже даже деревянного медведя — одни огромные, размером с несколько домов, человеческие образы.

Сгущающийся закат ласкает эти образы яркими, густыми красками, пробегает влажными отблесками по мокрому тёмному дереву, затапливает красным деревню — или то, что называлось «деревней» раньше.

Бая вновь не знает, как называется это у людей. Наверное, как-то иначе. Наверное, у разросшихся домов и дворов, удвоившей высоту ограды, укреплённой уже не тонкими стволами срубленных деревьев, а настоящими толстыми брёвнами, и сети высоких сторожевых вышек должно быть какое-то другое название — наверное, «деревня» — это всё-таки что-то другое.

Но Бае важно не название.

Бае важно, чтобы это увидел Вран.

Вран видит. Вран смотрит.

— Да, Бая с Белых болот, — негромко говорит он, и его губы кривятся в новой сладкой улыбке — ох, как же хочется Бае стереть эту неискренность с его лица. — Твоё зрелище, конечно, не так радостно, как моё. Что ж — равноценный обмен никогда не был сильной стороной вашего племени, не могу тебя за это вин…

— Хватит этих кривляний, — сужает глаза Бая, разворачивая его за подбородок уже к себе. — Хватит, Вран. Разве я смеюсь над тобой? Разве я притворяюсь перед тобой? Разве этого ты хочешь? Так ты хочешь провести этот день — в обществе своих натасканных волчат, делающих всё, что тебе вздумается? Об этом ты хочешь поговорить — о том, какой хороший знахарь Самбор и как кто-то всю жизнь мечтал собирать морошку с земляницей? О чём ты думаешь, Вран? Чего ты хочешь добиться?

— Победы, — вдруг отвечает ей Вран.

И смотрит ей в глаза.

И алая рубаха Врана почти такого же цвета, как небо над их головами. И взгляд Врана почти такой же, как и двенадцать лет назад на этом же месте. Тогда Бая подумала, что Вран просто переволновался перед первым общим собранием. Тогда Бая подумала, что её руки, лежащие на его руках, её губы, лежащие на его губах, её голова, лежащая на его плече, могут всё исправить. Тогда Бая, честно говоря, и не думала, что что-то нужно исправлять.

«Победы». Над этими стенами? Над людьми, живущими за ними? Над людьми, не знающими больше пощады ни к волку, ни друг к другу? Вран совершенно не знает, что происходило здесь всё это время. Вран не знает, как поглощали друг друга деревни, как менялись образы на этом холме, как жила после медведя на нём лиса, затем — сова, затем — сразу несколько зверей, а потом, очень недолго — даже Хозяин, правда, совсем не похожий на себя. Вран не знает, сколько крови впитала эта земля за весь этот срок — и кровь эта была не волчья, а человеческая. Люди не остались на месте, в отличие от Врана, так и застывшего, как комар в смоле, в своих давних мечтах и надеждах. В своём страхе перед тем, в чём он так и не смог признаться Бае — и в странном желании что-то этому страху доказать.

Вран стоит перед ней, старше на двенадцать лет, не лукавый юнец, а зрелый мужчина — но Бая не может перестать видеть запутавшегося, хитрящего, уводящего разговор в сторону, но такого привычного Врана с Белых болот. Бая никогда не умела на него сердиться. Никогда не умела ставить его на место, приказывать: немедленно скажи, что ты от меня скрываешь! Это всегда казалось ей таким… глупым. Конечно, он ничего не скажет. Это же Вран.

Вран, которого она сама выбрала когда-то, прекрасно зная, как это может отразиться на её судьбе.

— Это не твой цвет, Вран, — просто говорит Бая, разжимая пальцы. — Если ты хотел показать им, что ты не боишься Хозяина, то просчитался.

— Почему это? — спрашивает Вран.

Наконец-то — без лишнего словоблудия. Наконец-то — с искренним любопытством.

— Потому что для этого нужно просто зайти в лес одному, — пожимает плечами Бая, опускаясь на землю и скрещивая ноги. — Как у тебя с этим, кстати? Есть успехи?

— Да нет, кр… Бая, — отвечает Вран. Колеблется мгновение — и садится рядом с ней. — Скажем так… я был немного занят. Тяготы главы племени, всё в этом духе. Тебе ли не знать?

— Главы племени? — хмыкает Бая. — Может, ты хотел сказать, старейшины?

Вран усмехается, глядя куда-то вдаль.

— Да нет, Бая, — повторяет он. — Главы племени. Видишь ли…

И замолкает.

Бая улавливает лёгкую тень, пробежавшую по его лицу — Бая улавливает, как рассеянность его взгляда исчезает вмиг, а глаза устремляются в одну точку. Для Баи — просто в воздух.

— Вижу ли?.. — подгоняет она его.

Вран вздрагивает.

— …видишь ли, довольно трудно выбрать старейшин среди тех, кто выбирает правый сапог на левую ногу, — заканчивает он. Морщится — словно услышав чьи-то нелестные слова. — Нет, я не говорю, что всё так уж плохо, но…

— Это ведь не Хозяин, верно? — задумчиво перебивает его Бая.

И кивает на воздух, который на самом деле не воздух.

— О ком…

— Вран.

— Нет, — качает Вран головой. — Не Хозяин.

— Ясно.

Бая подпирает голову рукой.

«Ты сказала ему убираться с нашей земли?»

«Что он не должен даже пытаться лезть к людям из своей бывшей деревни?»

Сивер, Сивер… Возможно, будь ты здесь, из этого разговора вышло бы больше толка. Как может Бая выгнать с этой земли того, кто на ней родился?

— Жаль, — говорит она. — Знаешь, жаль, что это не Хозяин. Я бы не отказалась поговорить с ним — пусть даже через посредника. Раз уж наши сны не посещают предки, я бы спросила Хозяина напрямую: в чём дело? Как ты думаешь, твой собеседник сможет передать ему мой вопрос?

Вран косится на неё. Слегка напряжённо — не бойся, Вран из Сухолесья. Даже если ты соврёшь снова, ничего не случится. Как и не случалось раньше.

По крайней мере, когда ты врал Бае.

— Вопрос? — осторожно переспрашивает он.

— Да, вопрос. Только один вопрос: почему волчата нашего племени рождаются людьми?

— Чт…

Вран смотрит в сторону. На Баю. Снова — в сторону. Глаза Врана мечутся, болезненно сужаются, Врану как будто хочется заткнуть уши — а потом Вран и вовсе дёргается, отшатываясь от этого невидимого нечто.

Нечто явно что-то говорит ему. Возможно, толкает его в грудь, или встряхивает за плечи, или даже даёт пощёчину — Вран вскакивает на ноги, делая несколько шагов назад.

Бая помнит — раньше это было не так. Не так явственно. Раньше Вран мог хоть как-то сдерживать себя — либо нечто окрепло за это время, либо не желает больше сдерживаться само.

— Все волчата, рождённые после ухода предков… не волчата, — пожимает плечами Бая, продолжая сидеть на месте и смотреть на Врана снизу вверх. — Почему-то — только в нашем племени. Я не виню ни предков, ни Хозяина, ни кого-либо ещё, кто стал причиной этого — я просто хочу знать, почему. Никто из двоедушников не смог дать мне ответа — хотя я вижу, что они знают. Но молчат русалки и упыри, молчат водяные и болибошки. Молчала и моя мать, хотя она тоже знала — и унесла эту тайну с собой в вечный лес. Порой очень грустно жить в неведении среди тех, кто ведает. Может, ты поможешь мне?

— Не издевайся надо мной, — вдруг хрипло говорит Вран. — Пожалуйста, Бая. Хотя бы ты.

— Я не…

Вран резко закрывает глаза. Лицо Врана искажается так, что едут по нему все застарелые рубцы, оказываясь совсем не там, где обычно, — и руки Врана действительно вскидываются к ушам, и в этот миг Бая понимает: она не может на это спокойно смотреть.

Бая быстро поднимается с земли. Делает к Врану широкий шаг — и одним движением срывает с себя пояс, набрасывая на него.

— Уходи, — говорит Бая разбушевавшемуся воздуху. — Что тут водится — то по мои души приходится, а кому свою защиту даю — от того любую беду отвожу.

Бае кажется, что воздух дрожит.

Бае кажется, что она видит в нём… что-то. Даже не тень — намёк на тень. Бае кажется, что она узнаёт эту тень, тень щекочет её странным, давним, но очень ярким воспоминанием — и растворяется прежде, чем Бая успевает это воспоминание поймать.

Вран выдыхает ей в лицо, открывая глаза.

Смотрит на пояс, обхватывающий его живот. Единственный — старого на Вране всё-таки нет. Возможно, Вран не носит с собой и нож. Зачем нож тому, кто ненавидит обращаться в волка?

— Да, — говорит Вран вдруг, слабо усмехаясь. — Возможно, твоя защита лучше моей, Бая с Белых болот. Слегка.

И он всё-таки добивается этого — Бая смеётся.

Бая смеётся ему в лицо, Бая даже не пытается сдержать этот смех — слишком уж неожиданно и одновременно ожидаемо то, что сказал ей Вран. Вран тоже улыбается — довольно-довольно. Даже самодовольно. Самодовольство расцветает на его лице, мгновение назад искажённом истязаниями его неведомого спутника — но разве Вран умеет иначе?

Бая думает, как всё это глупо.

Бая думает, как всё это знакомо.

Бая думает: вот бы так продолжалось и дальше.

— Волчата, которые не волчата, — осторожно спрашивает Вран, всё так же улыбаясь — если бы не пристальный взгляд, можно было бы и не догадаться, что ему не просто любопытно. — Это… правда? Именно после того, как ушли предки? Именно после…

— Нет, я выдумала это, — отмахивается Бая.

— Зачем? — моргает Вран.

Забавно — лжец удивляется, зачем солгал кто-то другой.

— Просто так, — пожимает она плечами. — А зачем ты сказал мне однажды, что не знаешь своего гостя?

— Потому что я действительно…

— Вран.

— Я не делаю это так, — прищуривается Вран.

— Что и как?

— Я не… приукрашиваю какие-то вещи «просто так», если ты хотела мне что-то этим показать.

— Приукрашиваешь?

— …недоговариваю.

— Приукрашиваешь и недоговариваешь?

Вран улыбается ещё шире и ещё растеряннее. Ветер ерошит его остриженные волосы, перекидывает их на другую сторону.

— Чего ты хочешь от меня?

— Чего я хочу? — повторяет Бая. — Даже не знаю, Вран. Может быть, немного правды?

Вран вздыхает — задумчиво и глубоко. Смотрит на Баю так, словно она попросила его о чём-то невозможном— а, может, так оно и есть? Бая всё ещё держится пальцами за свой пояс, набошенный на него.

Бая всё ещё улыбается.

— Немного правды? — повторяет и Вран. — Что ж… хорошо. Сказать по правде…

Он замолкает на несколько мгновений — и, кажется, придвигается к Бае ещё ближе. Совсем ненамного — но его дыхание пробегается по её губам, а его запах окутывает её полностью.

— Сказать по правде, я очень скучал по тебе, Бая с Белых болот, — говорит он низким голосом.

И тянется его рука к щеке Баи, и слегка склоняется его голова, и появляется что-то новое в глазах — новое и в то же время такое старое. И затихает лес, и замирает солнце, почти достигшее его вершины — и снова подхватывает, затягивает в себя Баю то чувство, которое она, казалось, забыла за столько лет. Бая вдруг ощущает спокойствие. Лёгкость и одновременно расслабленность. Безопасность. Желание.

Желание.

Желание…

— Нет, — говорит Бая, перехватывая руку Врана за запястье.

Вран, прикрывший было глаза, слегка вздрагивает от неожиданности. Смотрит на Баю с растерянностью, даже недоумением — что значит «нет»?

Бае вновь хочется рассмеяться. Почему Бае постоянно хочется смеяться? Как ему удаётся смешить её даже тогда, когда она должна кипеть от возмущения?

— Нет, Вран, — повторяет Бая, отводя его руку от своего лица. — Это совсем не та правда, которую я ждала. Если ты сделаешь так ещё раз, я выверну тебе запястье. Не заставляй меня подтверждать свои слова.

— Зачем же так жестоко? — тянет Вран. — Бая, пойми меня правильно — я только…

— Пришёл ли к тебе хоть кто-нибудь из других глав? — прерывает его Бая нетерпеливо, разжимая пальцы. — Сколько членов твоего племени покинули тебя, узнав, что ты задумал? А знают ли они вообще, что ты задумал? Видят ли они, куда ты их ведёшь? Понимают ли они, что пойдут за тем, кто сам очень плох в волчьем обличье? Или ты поставишь первыми волков моего племени и спрячешься за ними? Знаешь ли ты, что люди не теряли времени даром, пока ты дурил головы доверчивой молодёжи? Вот правда, которую я хочу знать, Вран. Вот за чем я сюда пришла. Можешь ли ты дать мне хоть один ответ на эти вопросы?

— Только за этим? — спрашивает её Вран.

Разочарованно. Он даже не скрывает этого разочарования — наглец или дурак, а, может, и то и другое, но он даже не пытается притвориться, что его занимают все эти разговоры, ради которых он якобы вызвал её. А вызывал ли он кого-нибудь ещё? Теперь Бая в этом сомневается. Теперь Бае кажется, что Вран продумал, просчитал всё заранее — и даже не ожидал, что на его послания откликнется кто-то, кроме неё. А если так, то зачем было эти послания рассылать?

— Может быть, ещё за тем, чтобы спасти тебя от того, от кого я не должна была тебя спасать, — ведёт плечом Бая. — Но не более того, Вран. Итак. Ответишь ли ты мне хоть на что-нибудь или я могу развернуться и уйти?

Вран усмехается — так же восхищённо, как в самом начале их встречи, когда Бая отвергла его сухой плащ.

— Конечно, отвечу, Бая, — говорит он вкрадчиво, беря её за руку сам; Бая не отдёргивается, хотя первое её желание — именно такое. — На всё, что ты только пожелаешь. Ты попросила меня посмотреть, когда мы только пришли сюда — а теперь я прошу тебя: посмотри. Посмотри на это. На всё это.

Вран разворачивает её туда же, куда разворачивала его она, — в сторону деревни и кургана. Вран взмахивает рукой, обводя ей высокие деревянные стены, высоких деревянных людей — и его спина становится ещё прямее, а глаза загораются странным, болезненным, лихорадочным огоньком. Бая смотрит несколько мгновений в эти глаза — и ей уже совсем не хочется слушать все его ответы.

Потому что Бая понимает, что Вран по-прежнему не понимает ничего.

— Ты хочешь напугать меня этими стенами, — говорит Вран, мимолётно морщась — мол, какая глупость, где он — и где эти жалкие стены. — Ты хочешь напугать меня этими божками. Ты хочешь напугать меня этими людьми — и тем, что ко мне никто не пришёл. Но знаешь что, Бая с Белых болот? Я никого и не звал. Кроме тебя.

Ну конечно. Как Бая и думала.

— Я никого и не звал, потому что я знал с самого начала — это бесполезно, — горячо продолжает Вран, отпуская руку Баи и делая несколько шагов вперёд — к краю холма. — Я знал, я знаю, что в ваших племенах до сих пор живёт страх, в котором упрекают моё племя — страх перед людьми. Перед этими самодовольными, высокомерными, безрассудными и жестокими существами, которые получают всё, что хотят, пользуясь вашим миролюбием и добротой — и страхом, скрепляющим это своими корнями. Нельзя быть добрым и бесстрашным, Бая с Белых болот, нельзя желать спокойной жизни, ничего не делая, и не признавать, что это желание вызвано страхом перед решительными действиями. Ни одно из ваших племён не готово что-либо изменить — потому что вы закостенели в этом страхе, вы боитесь людей, боитесь предков, боитесь своего хозяина, который скажет вам: нет, мне это не нравится, не быть вам больше волками. У вас необъятные способности — и в то же время вы не способны сделать ничего, потому что всё ещё связаны теми, кого вы ставите выше своей жизни и благополучия. Подумай, Бая: по чьим заветам ты живёшь? Мёртвые волки, которых уже ничего не потревожит в их вечном лесу, шепчут тебе: терпи, не сопротивляйся, и ты будешь счастлива. Хозяин, создавший вас когда-то, не делает ничего с вредителями, вторгающимися в ваши дома, и запрещает и вам бороться с ними — конечно, запрещает, его-то они не беспокоят. Я тоже говорю тебе, Бая: посмотри. Посмотри на этот лес. Посмотри на его границу — неужели не заметила ты, как она сдвинулась? Неужели не заметила ты, что деревья сменились пашнями, неужели не заметила ты, что люди больше не кланяются при входе в него, что не почитают они ни волка, ни Чомора? Неужели…

— Неужели думаешь ты, что на меня подействует то, что не подействовало двенадцать лет назад? — прерывает его Бая.

Вран оборачивается к ней с открытым ртом.

И всё тем же ярким-ярким, невозможным огнём в синих-синих глазах. Красная рубаха в лучах красного солнца. Потускневшая серьга под седой прядью волос. Розовеющие рубцы под розовеющим небом.

Была ли хоть малейшая вероятность, что этот огонь в его глазах мог быть направлен на что-то хорошее? Виновата ли Бая в том, что развела этот костёр однажды, но не уследила за тем, в какую сторону повалит дым? Сможет ли она когда-нибудь дышать рядом с Враном свободно, не ощущая этого удушливого, кружащего голову дыма, словно заключённая в крошечной комнате без дверей и окон? Сможет ли Вран когда-нибудь сам вздохнуть свободно?

Стоило ли вообще прикасаться к этому огню?

— Но ты же пришла, Бая, — просто говорит Вран. — Ты же пришла не просто так.

Она же пришла не просто так…

— Ты прав, Вран, — говорит Бая спокойно. — Люди стали заходить в лес гораздо дальше и бесстрашнее, чем раньше. Люди ходят по нему без оглядки и без опаски — и близок час, когда они найдут стоянку твоего племени. Поверь мне — твоя деревня изменилась и окрепла, и она не будет рада внезапным чужакам на своей земле. Ты как-то сказал, что за одной волчьей смертью последует десять человеческих — в твоём случае всё может быть наоборот. Не зря мы не вернулись в наш старый дом. Не зря мы до сих пор живём на Белых болотах. Да и другие племена тоже не просто так уходят в свои самые безопасные земли — ты уже не вызовешь у людей трепета и поклонения за свою способность обращаться в волка. Люди назовут тебя колдуном, злобным двоедушником, люди подумают, что ты проклят и не прочь проклясть других, и ты не возьмёшь людей даже силой — потому что без чудес Хозяина у тебя не хватит сил противостоять их новому оружию и новым, обученным, посвятившим всю жизнь сражениям и убийствам воинам. Люди больше не живут малыми деревнями, доверяя свою жизнь мудрости старейшин и воле леса — люди обращаются к тем, кто может защитить их, не надеясь на милость лесных зверей. И ты столкнёшься с ними, Вран, столкнёшься, как только попытаешься сделать хоть шаг в сторону своей бывшей деревни — волком ли или человеком. Ты живёшь тем, что давно прошло — может быть, дюжину лет назад твоя затея и сработала бы…

— Моя «затея» не в том, чтобы заставить людей почитать нашу способность обращаться в волков, Бая, — качает головой Вран. — Ты должна была понять это из моего послания. Я не собираюсь разговаривать с ними, не собираюсь впечатлять их нашими умениями — и уж тем более не собираюсь тратить на них чудеса. Копья могут сломаться, стрелы могут закончиться — а…

— …а набег на тех, кто отбился не от одного чужого набега, может оказаться смертельным для всех тех неумелых волков и волчиц, которых ты набрал в свою бродячую стаю, — качает головой и Бая. — Наши кости тоже ломаются, Вран, и наши силы тоже заканчиваются. Посмотри на тех, кто прожил с тобой бок о бок много лет. Посмотри внимательно, если ты до сих пор этого не сделал — думаешь ли ты, что Веш будет сильнее человеческого копья? Что Зима будет быстрее человеческой стрелы? Что Жилок будет крепче человеческого щита, что Нерев будет зорче человеческого дозора? Кого, куда и зачем ты ведёшь, Вран?

— Я веду тех, кто готов идти со мной, — отвечает Вран немедленно. — Я веду их туда, где они получат то, чего не могли бы получить в своих племенах. И я веду их затем, чтобы дать им то, что и обещал. Всё просто, Бая.

Да, просто. И так же туманно, как и всегда.

— Твоя стоянка не защищена ничем, — просто говорит Бая. — Её видно отсюда — значит, видно и с кургана. Если в вашем племени остался хоть один волк, способный обратиться к Хозяину, пусть он хотя бы возобновит границу. Иначе недолго тебе осталось утешать всех своими проникновенными речами.

— Да, всё верно, — кивает Вран. — Именно поэтому люди познакомятся с теми, кто достоин гораздо большего, чем они, через рассвет.

— Через рассвет?.. Вран…

— Что?

Бая и сама не знает, «что».

Бая и сама не знает, почему она не чувствует бессилия. Может, потому что никакая сила и не способна переубедить Врана?

— Чего ты хочешь? — спрашивает она. — Твоя цель. Твоя конечная цель. Ты прорвался к людям, прорвал их оборону, ты в деревне, ты победил — что дальше?

Вран улыбается. Понимающе и мечтательно.

— Я хочу, чтобы они жили по м… по нашим правилам, — отвечает он. — Я хочу, чтобы они отреклись от своих новых богов и вспомнили, кому на самом деле принадлежит этот лес.

— Хозяину? — фыркает Бая.

— Нет, — морщится Вран. — Нет, Бая, я говорю о нас. Обо мне и тебе, о твоём брате и Веше, Верене и Нереве, о самом старом старике и новорожденном волчонке. Люди уйдут отсюда и никогда не вернутся — или, так уж и быть, останутся, но будут жить не во славу себя или своих несуществующих божеств, а во славу тех, кто милостиво разделил с ними эту землю. Во славу нас.

Бая тяжело вздыхает.

Бая представляет, что бы сказал на этот бред Сивер. Что сказала бы Лесьяра… нет, наверное, Лесьяра бы не сказала ничего. Лесьяра позволила Врану идти туда, куда он хотел, с теми, кто и впрямь хотел следовать за ним — и, возможно, Лесьяра была права. А, возможно, прав Сивер, до яростного брызганья слюной повторяющий и повторяющий Бае одно и то же: «Выгони его. Выгони его, выгони его, выгониеговыгониеговыгониего….»

Бая вполне способна его выгнать. Бая вполне способна схватить его за горло, сверкнуть на него глазами и процедить: «Убирайся». Бая вполне способна обрушить на него все природные напасти, Бая вполне способна смыть его ливнем, сдуть ураганным ветром, Бая вполне способна сравнять весь этот горе-лагерь с землёй за несколько мгновений, обратив всех его обитателей в бегство — и оставить Врана ни с кем и ни с чем, кроме его пустых, бесполезных, громких слов.

Но Бая знает, что Врана не остановит даже это. Бая знает: Вран тоже способен на многое. Способен даже отправиться в эту проклятую деревню один — лишь бы доказать ей, что он может.

— То есть, — подытоживает Бая, — ты хочешь превратить людей в своих слуг.

Вран молчит немного.

— Ну, это слишком резкие слова, — говорит он наконец. — Мне не нужны слуги. Всё, что мне нужно, это…

И он снова замолкает.

И снова смотрит на Баю — и впервые Бая хочет отвернуться.

Потому что его взгляд говорит слишком многое. Потому что его взгляд говорит совсем не то, что слетает с его губ.

Потому что его взгляд говорит: «Всё, что мне нужно — это чтобы ты была со мной. Хотя бы сейчас. Хотя бы на этот раз».

К сожалению, Бая не может ему этого предложить.

— …чтобы волки жили спокойно и свободно, — кивает Бая. — Что ж, Вран. Пусть будет так. Надеюсь, ты не добьёшься прямо противоположного через свой рассвет. Скажи им, что они всегда могут вернуться, если не захотят испытывать прочность своих шкур. Скажи всем, даже Зиме.

— Приходи завтра в то же время, — говорит Вран ей в спину.

Бая ждала этого. Бая знала, что он об этом попросит.

— Зачем? — спрашивает она, не оборачиваясь. — Ты придумаешь тройку новых занятий для своих подопечных, чтобы они смогли произвести на меня впечатление?

— Нет, — отвечает Вран.

И Бая чувствует, как его руки накрывают её стан — и как Вран возвращает на место её пояс.

— Просто приходи, — шепчет он ей на ухо. — Я буду ждать тебя, Бая с Белых болот.

Бая ничего ему не отвечает. Бая не хочет оборачиваться, пока идёт вниз по склону, но всё равно делает это — у самого подножия.

Вран всё ещё стоит там, провожая её взглядом. Красное на красном. Проседь над серьгой. Рубцы на узком худом лице. Синие-синие глаза.

Бая уже не уверена, что её саму пустят в вечный лес — потому что знает, что действительно придёт.