Слава героям

П. Хороший СЫН КАЗАХСТАНСКИХ СТЕПЕЙ

На рассвете в траншею переднего края нашей обороны забрели дети — девочка лет десяти с тоненькими соломенными косичками, в большом поношенном ватнике и такой же белобрысый мальчик лет шести в длинных штанишках с одной лямкой через плечо и старой вязаной кофте, свисавшей ниже колен.

Бойцы обступили неожиданных гостей:

— Кто вы?

— Откуда?

— Как сюда попали?

— Мы вот из этой деревни, что под горой за вашими окопами, — серьезно, как взрослая, ответила девочка. — Я — Фрося, а это — Павлик, мой брат. Бабушка велела отнести вам печеной картошки и хлеба. Она сказала, что, может, и наш папка здесь воюет…

Подошел парторг роты Захар Тимофеев, или просто Захарыч, как его звали товарищи, немолодой худощавый солдат с рыжеватыми усами, прокуренными табачным дымом. Он посадил мальчика на колени и стал отогревать в ладонях его босые, посиневшие от холодной росы ноги.

— Как же ты отважился прийти сюда, герой? Неровен час, здесь стрелять начнут, снаряды будут рваться.

— А я уже видел, как они рвутся, — серьезно ответил парнишка. — Фашисты бомбили нашу деревню. Мамку тогда убило, дом наш сгорел….

Солдаты переглянулись.

— Где же вы теперь живете?

— В погребе… Дяденька, а вы дадите мне настоящий патрон? — спросил вдруг малыш. — У Саньки Лепехина уже есть целых два… Мы с ним тоже пойдем на фашистов…

— Не детская это забава, хороший мой. И Санька пусть выбросит патроны, не то я ему уши надеру.

Порывшись в кармане шинели, Захарыч достал небольшой перочинный ножик.

— Такая штука будет тебе куда полезнее. Возьми на память. Чего-нибудь смастеришь и мне покажешь…

Павлик с достоинством принял подарок.

Бойцы наделили детей конфетами, печеньем, оставшимися от посылки, недавно присланной текстильщиками.

— За картошку спасибо, — благодарили они. — Горячая, душистая, с удовольствием поедим, а хлеб уносите обратно. У нас своего вдосталь, так и скажите бабушке.

Фрося лукаво прищурила глаза:

— Вдосталь? А блокада? И не стыдно обманывать?

Султан Баймагамбетов, присев на корточки, взял девочку за руку и заглянул ей в лицо. Она очень напоминала ему родную сестренку Зейнап, оставшуюся в далеком казахстанском кишлаке.

Снова где-то совсем рядом разорвался снаряд.

— Пора вам, ребятишки, — заторопил Тимофеев. — А бабушке передайте: пусть сейчас же уходит с вами из деревни. Здесь фронт, всякое может случиться… И куда только смотрит там наша комендантская служба!

— Что вы, — возразила Фрося, — разве бабушка согласится! Она сказала, что эта земля всегда нашей была и будет. Мы никуда не уйдем, и вы не уходите. Не пускайте к нам фашистов…

— Ну ладно, бегите, ребята. Баймагамбетов, проводи их, пожалуйста, до деревни, — попросил парторг. — Только осторожнее. Идите по траншее, потом низинкой.

Возле околицы Фрося доверчиво посмотрела на Султана:

— Так вы не уйдете отсюда, правда, не уйдете?

Боец даже смутился под ее взглядом. Девочка быстро нагнулась, сорвала несколько ромашек и протянула их Султану. Взяв цветы из рук ребенка, он испытал такое чувство, будто дал обещание, которое немыслимо не выполнить.

Вспоминая потом тот день, Султан с горечью думал, каким нелегким он оказался. Девять яростных атак врага отбил батальон. Дважды переходил в контратаку. Однако многие, очень многие бойцы навсегда остались здесь, на ленинградской земле. Нет больше Васи Иванова, Игната Кучеренко, Вано Майсурадзе, не нашли пока тело Захарыча…

На холмистом поле темнели силуэты подбитых танков. В окопы заползал туман, настоянный на пороховой гари…

Султан Баймагамбетов зябко поежился от сырой утренней свежести. За спиной раздались шаги. Султан обернулся и увидел командира батальона.

К стрелковой ячейке Баймагамбетова, около которой остановился командир, подошло несколько солдат и сержантов.

— Вот это войско! А ротный требует — давай пополнение, — улыбаясь, сказал капитан. — Да у вас любой за двоих справится. Однако воевать нужно с толком…

Он предложил бойцам свой кисет и укоризненно посмотрел на Султана.

— Баймагамбетов, разве так тебя учили драться в бою, как ты дрался позавчера? Гляжу, прет на вражеский танк в лобовую. Скажи спасибо сержанту Ивлеву. Если бы он не поджег танк, была бы тебе крышка…

— Почему крышка? Почему в лобовую? Совсем не в лобовую, — заволновался Султан. — Мы же так договорились: Ивлев становится за изгиб траншеи слева, я иду по ходу сообщения справа, а Сенюшкин остается на месте. И куда бы танк ни пошел, мы обязательно подбиваем его.

— Правильно решили: каждый солдат должен знать свой маневр, как говорил Суворов. Но зачем же встречать танк, стоя почти в рост? Ты скройся в земле, будто тебя и нет, а в самый подходящий момент вынырни и ударь.

— Эх, разве в горячке боя заметишь, где и как идешь, — оправдывался Султан. — Всюду смерть кружится, товарищи погибают… Этот проклятый фашистский танк живьем засыпал в воронке Василия Иванова. Такой парень был. Тут прямо зубами хотелось вцепиться в броню…

— Да, наука побеждать дается солдатам не сразу, — как бы в раздумье сказал сержант Ивлев. — И все же хорошо бы пополнить роту людьми. Как-то увереннее чувствуешь себя, когда ряды плотнее.

Капитан раскурил почти погасшую самокрутку, спрятанную в рукав, и глубоко затянулся.

— Между прочим, мне вспомнилось, как мы взяли высоту прошлой осенью. Не забыл, Ивлев? Сколько тогда у нас в ротах оставалось бойцов? То-то же, десять — двенадцать. А как действовали!

Солдаты на фронте в момент затишья любили сойтись вот так, в кружок, послушать командира, товарищей. Поэтому они не спешили расходиться.

— А мне, вы знаете, какой сегодня сон приснился? — сказал Баймагамбетов. — Будто кончилась война, и все мы приезжаем в мой родной Казахстан, в аул Каянды-Агаш, где я родился и вырос. А там уже ждут нас. В доме на полу разостлана мягкая кошма. На ней — белая скатерть. На скатерти в больших блюдах бишбармак. Вы знаете, что это такое? Ну, конечно, не знаете! Это чудесная баранина с такой штукой, как лапша, приготовленная с луком, перцем, лавровым листом. Такой деликатес, что съешь и пальчики оближешь.

— А водочка была? — серьезно осведомился рядовой Сенюшкин.

— Какой может быть разговор!.. И вот мы поднимаем фронтовые сто грамм…

— Ну-у-у, — загудело разом несколько голосов. — Под такую-то закуску всего сто грамм?

— Так это же только для начала!

— О, це дило другое! Тильки прошу тебя, Султан, дальше не рассказывай, — взмолился украинец Потапенко. — Понимаешь, завтрак не скоро привезуть, а ты уже такой аппетит нагнал, что в животе колики пошли.

— Подождите-ка, хлебосолы, — насторожился комбат и поднял руку, требуя тишины. — Прислушайтесь… Танки гудят?

— Видно, снова будет сеча лютая, — заметил кто-то.

— По местам, товарищи, — сказал комбат.

Сержант Ивлев, командовавший взводом вместо погибшего позавчера лейтенанта, доложил ротному командиру:

— В первом взводе все на местах, к бою готовы.

— Сколько противотанковых гранат у каждого?

— По три.

— Хорошо. Особенно следите за стыком с левым соседом. Перебросьте туда, пожалуй, еще один пулеметный расчет…

Из глубины нашей обороны открыла огонь тяжелая артиллерия. Снаряды со свистом летели над передним краем и разрывались в расположении противника. Заговорили и вражеские орудия. Перед траншеей и за ней взвились земляные фонтаны.

Вдалеке появились фашистские танки. Они двигались на соседний батальон, расположенный справа.

— Вишь, как прячутся за броней фашистские гады, — сказал Сохин, пожилой солдат, занимавший окоп рядом с Баймагамбетовым. — Свинцом бы их сейчас. Жаль, что отсюда не достать.

По траншее пробежал заместитель командира взвода младший сержант Паничев, за ним рядовой Потапенко с пулеметом и молодой солдат Востриков с коробками для патронов. Задержавшись на секунду, Паничев крикнул:

— Баймагамбетов! Если спросит взводный, скажи, что я…

Сильный взрыв снаряда, попавшего в край траншеи, оборвал его слова. Паничев схватился за голову, пошатнулся и упал на колени. Потапенко, выронив пулемет, закрыл окровавленное лицо руками. Востриков отпрянул назад, широко открыв не то удивленные, не то полные ужаса глаза.

— Зачем пугаешься? Первый раз в бою? Товарищам помогать надо, — остановил его Султан.

Он побежал к раненым, на ходу разрывая пакет с бинтом.

А по траншее уже передавали:

— Санитара!

— Санитара сюда!

Подбежал сержант Ивлев.

— Бери, Султан, пулемет и жми с Востриковым на левый фланг, — распорядился он. — Когда пойдут немцы, помни: главное — отсечь пехоту от танков.

Через несколько минут Баймагамбетов был уже на месте. Установив пулемет, он озадаченно присвистнул:

— Ах, как мне не нравится здесь…

— Почему? — насторожился Востриков.

— Лощина впереди простреливается плохо. Слева тоже увидишь фрица только нос к носу. Такая позиция никуда не годится… Нам нужно перебраться вон туда, вперед, — и Баймагамбетов указал на кустарник возле небольшого болота, в которое упирались фланги двух соседних рот.

— Разве можно самим? Заругают же нас!

Метрах в восьмистах впереди показались вражеские танки. Султан толкнул товарища в бок:

— Смотри!

— Теперь уж нам никуда не успеть, — сказал Востриков. — И не надо, наверное. Видишь, танки вроде норовят идти правее нас.

— Наоборот, надо, — решительно произнес Баймагамбетов. — И мы еще успеем. Бери патроны и за мной. Семь бед испытай — один раз отвечай. Будем делать то, что велел комбат.

Султан, низко пригибаясь к земле, стремительно побежал вдоль болота к кустарнику. Востриков едва поспевал за ним.

— Стой, дальше нельзя! — сказал Баймагамбетов своему помощнику.

Устроившись возле куста, он зарядил пулемет, затем вытащил из-за пояса малую саперную лопатку и начал быстро рыть окопчик. Востриков тоже стал копать.

А вражеские танки подходили все ближе и ближе… Вот уже видны черные кресты на их бортах. Слышен не только нарастающий гул двигателей, но и лязг гусениц…

Баймагамбетов и Востриков, затаившись в своих наскоро подготовленных окопах, смотрели на разворачивавшуюся перед ними картину боя. «Сколько же их? — думал Султан и мысленно пересчитывал танки: три… пять… восемь… двенадцать… Но что же наши артиллеристы, не попадают по ним, что ли? Ага, есть!»

Один танк клюнул пушкой вниз, будто споткнулся, и остановился, охваченный пламенем. Почти рядом с ним задымился второй. Неуклюже развернулся и замер на месте третий…

Но остальные машины фашистов продолжали идти вперед. А за ними катилась цепь вражеской пехоты, с каждым метром приближаясь к кустарникам, за которыми окопались наши пулеметчики.

— Ну, получайте! — крикнул Султан и нажал на спусковой крючок пулемета.

В грохоте боя враги не сразу разобрались, откуда обрушился на них шквал свинца. Их ряды смешались. Падали убитые и раненые. Те, кто еще уцелел, бросились было за танками, но, попав снова под огонь пулемета, отпрянули назад. А Султан стрелял и стрелял длинными беспощадными очередями, опустошая один патронный диск за другим.

Востриков дернул Баймагамбетова за полу шинели:

— Что будем делать? Два диска осталось.

— Нужно быстро сменить огневую позицию, — ответил Султан. — Нас уже наверняка засекли.

Однако уйти они не успели. Немцы открыли по ним огонь из минометов. Потом к болоту подошли два танка и прочесали кустарник из пулеметов. Чудом оставшись в живых, Баймагамбетов и Востриков лежали в болотной воде. Оба были ранены. Когда танки ушли, они выбрались из болота и оборудовали себе новые позиции.

— Ну как, теперь не страшно? — спросил Султан своего молодого товарища. — Да ты не смущайся, Я тоже плоховато чувствовал себя в первом бою, а потом ничего, обстрелялся…

Вражеские танки все же прорвались на передний край обороны батальона, «утюжили» траншею, однако, лишившись поддержки пехоты, задержанной огнем Баймагамбетова, они не рискнули идти дальше.

Бой то затихал, то разгорался с новой силой. К вечеру, получив подкрепление, наши части контратаковали фашистов. Последние два диска патронов Баймагамбетов и Востриков выпустили уже по отступавшему противнику.

Перед заходом солнца пулеметчики пришли на командный пункт батальона в сопровождении санитара. У Баймагамбетова была перевязана голова, у Вострикова — плечо.

Возле блиндажа, занятого под штаб, они увидели стоявшие на земле носилки. На них лежал солдат. Кругом толпились люди.

— Кто это? — тихо спросил Баймагамбетов санитара.

— Захар Тимофеев, парторг первой роты. Еще третьего дня искалечен был, да мы никак не могли найти его. И не мудрено. Под танком был. Помнишь, сколько тогда танков на наши позиции шло! Пришлось с боем отходить. Парторг метнул гранату под гусеницу танка, когда тот был уже почти рядом, а сам распластался на земле лягушкой. Взрыв гранаты перебил гусеницу, но не пощадил и Захарыча. Мало того, танк круто развернулся и уцелевшей гусеницей прокатился по его левой руке и ноге. На «ничейной» полосе лежал, трое суток у человека во рту маковой росинки не было.

Комбат, став на колени, склонился над раненым бойцом.

— Захарыч, дорогой, может, тебе чего-нибудь хочется? — спросил он.

Тот ответил не сразу. Обвел окружающих взглядом, потом тихо сказал:

— Если можно, дайте кусочек хлебца…

Султан с трудом глотнул огромный горький комок, подкатившийся к горлу, но на глаза все равно накатились слезы.

Когда Тимофеева увезли, Баймагамбетов подошел к комбату.

— А ты почему еще здесь? — строго спросил командир. — Сейчас же в госпиталь!

— Не могу, товарищ капитан. Разрешите остаться в строю.

Капитан понимающе покачал головой:

— Хорошо, оставайся, но пока не в строю, а при санитарном взводе…

Часть, в которой был Баймагамбетов, участвовала в боях за Ленинград на разных направлениях. Летом 1943 года военная судьба забросила казахского парня на Синявинские высоты. И если бы теперь его встретили первые фронтовые друзья, то вряд ли узнали в нем прежнего Султана.

Баймагамбетов возмужал, окреп, стал еще выше ростом, шире в плечах. Орден Красной Звезды и нашивки о ранениях говорили о том, что он немало повидал, пережил, закалился в боях. Он стал старшим сержантом, был назначен заместителем командира взвода. Коммунисты избрали его парторгом роты.

В те дни по всему чувствовалось, что готовится наступление. Роту пополнили людьми. Всем выдали полный боекомплект патронов, гранат. Усилилось наблюдение за противником. Чаше наведывались разведчики, готовившие очередную вылазку за «языком».

По поручению командира Баймагамбетов рассказывал молодым солдатам об опыте и подвигах бывалых воинов, о положении на Ленинградском и других фронтах.

Где бы он ни появлялся — в землянке, блиндаже или траншее, — всюду его встречали приветливо.

— Принес вам самые свежие новости, читайте, — говорил Султан, раздавая газеты, листовки, памятки.

Заметив небритого бойца из пополнения, сокрушенно качал головой:

— Ай-ай! Разве можно быть таким? Лицо небрито, настроение плохое. Как же воевать думаешь? У нас так, дорогой, не принято. Приведи себя, пожалуйста, в порядок…

Над передним краем со свистом пролетел снаряд. Кто-то из новичков присел.

— Зачем прячешься? — спрашивает Баймагамбетов. — Снаряд, который свистит, — не наш снаряд, тут не упадет. Слышишь, как далеко разорвался.

Готовя солдат к предстоящему наступлению, Султан прямо говорил:

— Тут на «ура» не возьмешь. Посмотрите кругом. Район, в котором мы находимся, называется Синявинскими высотами. Но, кроме высот, как видите, здесь много болот, торфяников. Одним словом, для наступления местность не особенно подходящая, а для обороны фашисты ее здорово приспособили: создали мощные опорные пункты, обнесли их тремя-четырьмя линиями траншей. Враг сильный, коварный. Трудно будет драться с ним. Чтобы его победить, нужны и смелость, и умение, и военная хитрость.

Утро следующего дня началось артиллерийской подготовкой. Солдаты роты с волнением ждали сигнала атаки. Наконец, наши артиллеристы перенесли огонь в глубину обороны противника. Вспыхнула и рассыпалась в небе красная ракета.

Но не так-то просто было каждому оторваться от земли, оставить глубокую траншею, надежно укрывавшую от вражеских пуль и осколков. Кто-то должен был подать пример. Это сделали коммунисты роты и первым из них — парторг Баймагамбетов.

— Вперед! — закричал Султан и выскочил из траншеи, стреляя на ходу из автомата. Метнув быстрый взгляд влево, увидел ровную цепь роты, довольно стремительно продвигавшуюся вперед.

Рота, не задерживаясь, захватила одну траншею противника, вторую. Тут организованного сопротивления не было. Но через несколько сот метров с высоты неожиданно ударил вражеский пулемет. Споткнулся и упал бежавший рядом с Султаном боец. Еще кто-то, еще… Послышались стоны… Рота залегла. Атака захлебнулась — случилось самое неприятное, что может произойти на фронте в подобных обстоятельствах.

Баймагамбетов ползком добрался до командира роты.

— Бьют, сволочи, из дота. Вон он, на скате высоты… Разрешите, товарищ лейтенант, я подберусь и уничтожу пулемет гранатами.

— Нелегкое это дело, Султан Биржанович, и опасное, — ответил командир. — Подожди немного, сейчас попробуем надежно прикрыть тебя…

По его приказанию рота сосредоточила огонь по амбразуре дота.

— Теперь давай, — разрешил офицер, — только не горячись, будь осмотрительным…

Казалось, что до вражеского дота — рукой подать. Но каким длинным и утомительным был этот путь под свистящими над головой пулями. Сначала Баймагамбетов перебегал от кустика к кустику, низко пригнувшись к земле. Потом полз то на четвереньках, то по-пластунски от кочки к кочке. До предела напрягались каждый мускул, каждая мышца. Временами появлялось такое ощущение, будто в спину кто-то вогнал кол и она больше не может сгибаться. Однако Султан двигался дальше и дальше, задыхаясь и захлебываясь соленым потом, ручьями катившимся по лицу.

Вот, наконец, и «мертвая» зона перед самим дотом, которую вражеские пулеметчики не могут простреливать. Бойцы роты, с надеждой следившие за Султаном, прекратили огонь по доту, чтобы не подвергать опасности своего товарища. Баймагамбетов на секунду приостановился, перевел дух, смахнул рукавом пот с лица, затем приподнялся немного, опираясь на локоть левой руки, и метнул в амбразуру одну за другой две гранаты. Подумав, бросил для верности и третью. Раздались глухие, словно подземные взрывы. Потом наступила тишина. Пулемет гитлеровцев умолк навсегда.

А за спиной Султана уже нарастало победное «ура-а-а!» — рота опять шла в атаку. Баймагамбетов поднялся во весь рост, широко улыбнулся и тоже изо всех сил закричал «ура», потрясая над головой автоматом. Но что это? Вдруг снова нарушился победный ритм наступления. Снова падают боевые товарищи. Снова рота прижимается к земле.

Султан увидел слева еще один вражеский дот.

— Эх, еще бы хоть одну гранату, — вырвалось из его груди.

Он делает несколько шагов по направлению к доту, потом, чуть пригнувшись, бежит — быстрее, быстрее, еще быстрее…

— Что же он в открытую, остановите его! — кричат бойцы в цепи роты.

Но остановить Султана Баймагамбетова уже невозможно. Он подбегает к доту сбоку, выпрямляется во весь свой богатырский рост и грудью бросается на амбразуру, извергающую огонь. Пулемет замолкает. А теплый августовский ветер доносит до боевых товарищей Султана его последние слова: «За Родину! За Ленинград!»

Бойцы и командиры, потрясенные беспримерным мужеством Баймагамбетова, подхватили его слова как боевой клич и в едином порыве ринулись в атаку.

…В тот же день после боя друзья Султана Биржановича Баймагамбетова завернули его тело в плащ-палатку и похоронили на высоком зеленом холме. Кто-то положил на свежую могилу героя букетик белых ромашек.

Слава о подвиге отважного сына Родины Султана Баймагамбетова облетела в те дни весь Ленинградский фронт, всю страну. В декабре 1943 года ему посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза.

Весть о мужестве Султана пришла и в казахские степи. В марте 1944 года его земляки обратились в Центральный Комитет партии с письмом.

Вместе с руководством и знатными людьми колхоза письмо подписала сестра Султана Зейнап.

Именем Султана Баймагамбетова названа одна из центральных улиц Кустаная. Его имя носит также бывший совхоз Семиозерный.

Султан Баймагамбетов навечно зачислен в списки воинской части, в которой служил и совершил свой бессмертный подвиг. И каждый день, когда воины роты — наследники боевой славы становятся на вечернюю поверку, старшина первым в списке называет его имя:

— Старший сержант Баймагамбетов!

В особенно торжественной тишине, наступающей в казарме в такие минуты, с правого фланга роты слышится голос заместителя командира первого взвода:

— Герой Советского Союза старший сержант Султан Баймагамбетов пал смертью храбрых в бою за свободу и независимость нашей Родины!