В 1944 году после лечения в госпитале меня направили в 314-й стрелковый полк Лужской дивизии командиром пулеметного взвода.
Если бы сейчас, в мирное время, с вновь прибывшим в часть офицером не побеседовали командир полка, его заместитель по политчасти и другие начальники, это расценивалось бы как ЧП. Совсем иначе обстояло дело во время войны. Офицеров младшего звена нередко направляли во взводы и роты прямо от кадровиков.
Так случилось и со мной. Я принял взвод, не повидавшись не то что с командиром полка или батальона, а даже с командиром роты. С ротным познакомился спустя день, когда он, вернувшись с рекогносцировки переднего края, позвал нас, командиров взводов, за получением боевой задачи. А с командиром батальона встретился лишь на третьи сутки пребывания в полку.
К тому времени наш полк находился уже на передовой. Перед ним стояла задача вместе с другими частями сбить закрепившегося на выгодном рубеже противника и продолжить наступление в направлении на Псков. Гитлеровцы оказывали упорное сопротивление. В тот день они попытались даже контратаковать нас.
Когда контратака была отбита, я отправился проведать свой расчет, который действовал на левом фланге поддерживаемой взводом роты. В траншее столкнулся со стройным, чуть выше среднего роста капитаном. На его обветренном разгоряченном лице под белесыми выгоревшими бровями ярко блестели голубые глаза.
— Ты кто такой? — отрывисто спросил меня капитан.
Я назвал свою должность, воинское звание, фамилию.
— О-о, пулеметчик! — Быстро повернувшись в сторону противника, он взял меня за плечо: — Видишь, вон впереди выделяется темная полоска? Это вражеская траншея. Минут через двадцать — новая атака. Когда она начнется, сосредоточь на этой траншее огонь обоих пулеметов. Поливай так, чтобы фашисты и носа не могли высунуть. Понял?
— Понял, — ответил я.
— Ну, действуй! — произнес капитан и пошел, не пригибаясь, дальше, на ходу отдавая приказания.
Он скрылся за поворотом траншеи, и тогда я спросил стоявшего неподалеку пожилого рыжеусого автоматчика:
— Кто это?
— Как кто? Это ж наш командир батальона. Зенин его фамилия. Я с самого сорок первого вместе с ним. И всегда он вот такой деловой, решительный. Слыхал про крепость Орешек? Зенин там был, ротой командовал. Почти год остров обороняли, а немцы от нас — рукой подать. А потом дрались под Невской Дубровкой, прорывали блокаду Ленинграда, наступали под Лугой. Сколько уже позади боев, и ни разу Зенин не растерялся, не сплоховал. Настоящий он командир! — заключил автоматчик.
— Так это, значит, о нем недавно в газете писали?
Боец кивнул головой.
Я вспомнил, что мы в госпитале читали о Зенине и все восхищались его выдержкой и отвагой. В статье рассказывалось о бое под Невской Дубровкой.
Роте Зенина было приказано атаковать вражеский опорный пункт и, создавая впечатление мощного наступления, заставить гитлеровцев снять хотя бы часть сил с соседнего участка. Когда бойцы пошли в атаку, немцы открыли по ним сильный ружейно-пулеметный и минометный огонь.
Одна из мин упала буквально в десяти метрах от Зенина. Взрывной волной старшего лейтенанта (тогда Зенин был еще старшим лейтенантом) отбросило в сторону. На какое-то время он потерял сознание. Очнулся на руках ординарца. Кругом стояла мертвая тишина.
Зенин посмотрел на ординарца и увидел, что тот быстро шевелит губами, но голоса его не слышал. «Вот оно в чем дело, — догадался старший лейтенант, — я контужен. Он в медсанбат хочет меня отвести».
Зенин ощупал себя. Все цело. И, отрицательно покачав головой, сказал:
— Обойдусь без врачей.
Вскоре старший лейтенант заметил, что строй наступавших вдруг нарушился. Кое-кто из солдат его роты растерялся, стал поглядывать назад. Тогда Зенин приподнялся и крикнул:
— Всем оставаться на местах!
Бойцы, увидев своего командира живым и невредимым, приободрились. Через несколько минут Зенин поднял роту в атаку.
Немцы не выдержали натиска и побежали. Вернуть старые позиции они смогли, только получив подкрепление. Задача, поставленная перед ротой Зенина, была выполнена.
«С таким командиром не пропадешь», — говорили раненые, прочитав статью в газете.
И они были правы. Я в этом вскоре убедился сам.
Для бойцов роты, которую поддерживали пулеметчики моего взвода, атака началась неудачно. Не успев преодолеть и половины нейтральной полосы, они попали под жестокий огонь противника. Волей-неволей им пришлось залечь. Но местность была открытой, и поэтому вражеский огонь не стал для них менее губительным. Не обстрелянные еще бойцы, недавно прибывшие в роту из пополнения, не знали, что им делать.
— Слушай, давай перебежим вон за тот бугорок, — показывая направо, сказал молодой белобрысый солдат своему соседу.
Не дожидаясь ответа, он вскочил на ноги и тут же упал, сраженный вражеской пулей. Гибель товарища угнетающе подействовала на бойцов. Кое-кто начал терять выдержку.
В это время в цепи появился капитан Зенин. Он крикнул:
— Слушай мою команду!.. Окопа-а-ться! — И сам первым заработал малой саперной лопаткой.
Бойцы сразу же последовали его примеру. Зарывшись в землю, они почувствовали себя намного увереннее и сами взяли на мушку противника. А немного позже, выждав удобный момент, снова бросились в атаку и выбили врага из первой траншеи.
В батальоне любили и уважали Зенина, личным примером увлекавшего за собой людей, умевшего шуткой и добрым словом поддержать их в трудную минуту.
После боя батальону было приказано совершить шестидесятикилометровый переход. В пулеметном взводе бойцы словно на подбор: все рослые, сильные. Но и они на половине пути уже стали сдавать. Вдруг услышали знакомый голос:
— Пулеметчики, что ж вы головы повесили, соколики?..
Это был капитан Зенин. Вместе со своим заместителем по политчасти старшим лейтенантом Павлом Лебедевым он стоял на обочине дороги и наблюдал за движением батальона. Не столько от этих простых слов, сколько оттого, как они были сказаны, у всех на душе сразу веселее стало. Бойцы подтянулись, усталость как будто рукой сняло. Марш был завершен в срок и без отставших.
В июне 1944 года войска Ленинградского фронта перешли в наступление на Карельском перешейке. За Териоками, на рубеже неширокой, но глубокой с высокими крутыми берегами Черной речки враг сумел приостановить наше продвижение вперед. Командование фронта приняло решение ввести в бой Лужскую дивизию.
Батальону капитана Зенина было приказано форсировать речку на участке железнодорожная насыпь — просека.
Под покровом ночи мы вышли на указанный рубеж. В считанные минуты были установлены на огневые позиции пушки, минометы, пулеметы. Бойцы зарылись в землю, чтобы утром внезапно «вырасти» и, пока враг не опомнился, быстро форсировать Черную речку.
Как только батальон занял исходные позиции, Зенин с отделением разведчиков пополз к речке. Возвратился назад хмурым, озабоченным. Минут через пятнадцать вызвал к себе на НП, расположенный в боевой цепи, командиров рот и взводов.
— Товарищи офицеры, — сказал он, — я хотел узнать, каждый ли понимает всю сложность стоящей перед нами задачи?
— Бывали и посложнее ситуации — и ничего, своего добивались. Не подкачаем и теперь, — ответил командир первой роты старший лейтенант Сасулин.
— Все будет в порядке, товарищ капитан, чего волноваться, — поддержали остальные офицеры.
Зенин недовольно поморщился:
— То-то и оно, что есть от чего волноваться. Я знаю, народ в батальоне храбрый. Но на этот раз одной храбростью не обойтись. От рубежа, который мы заняли, до речки триста метров. Весь этот участок с того берега — как на ладони. Сама же речка тем более. И я не уверен, что после артиллерийской подготовки, пока враг не успеет опомниться, мы сумеем преодолеть этот участок и переправиться через речку. У фашистов будет достаточно времени, чтобы перестрелять нас.
— Но ведь в результате артподготовки противник в первой траншее будет подавлен, — заметил командир минометной роты.
— Частично. Об этом, несмотря на опыт, мы почему-то обычно забываем.
— Что же делать? — спросил лейтенант Хмельницкий, командир взвода третьей стрелковой роты.
— Надо что-то придумать, — ответил капитан Зенин. — Я для этого и позвал вас. У кого какие предложения?
Но офицеры молчали.
— Тогда послушайте мое мнение.
И командир батальона предложил дерзкий план. Еще во время артиллерийской подготовки скрытно, по-пластунски начать выдвижение к реке. За пять минут до переноса огня артиллерии в глубину обороны противника форсировать речку. Над головами будут свистеть осколки. Не останавливаться! Скорее перебираться на ту сторону. А потом, как снег на голову, обрушиться на врага.
— Здо́рово! — послышались голоса, когда капитан Зенин кончил говорить.
— Значит, согласны со мной?
— Да, конечно! — раздалось в ответ.
Однако кто-то все же с сомнением заметил:
— Только вот как людей заставить ползти под самые разрывы снарядов?
Командир батальона как будто ждал этого вопроса.
— Как? — переспросил он и сразу же ответил: — Силой личного примера офицеров, коммунистов, комсомольцев.
— Верно, — отозвались командиры.
— Ну что ж. В таком случае то, что я сейчас вам предложил, мой приказ. Вопросы есть? Все ясно? Тогда — по местам!
Офицеры направились в свои взводы и роты.
— Пройдем и мы по окопам, — сказал капитан Зенин, обращаясь к старшему лейтенанту Лебедеву.
Командир и замполит начали обход боевых порядков батальона с левого фланга и поэтому в роту, которую поддерживал мой взвод, пришли уже перед рассветом.
— Ну как, Нечипоренко, настроение? — спросил Зенин, спустившись в окоп к пулеметчику, которого все мы знали как человека горячего в деле и острого на язык.
— Настроение? — переспросил солдат. — Да если б гитлеровцы знали, какое оно у меня, давно бы прекратили сопротивление.
— У-у, отчаянная ты голова, — засмеялся командир.
Проверив, знает ли пулеметчик боевую задачу, он пожелал ему успеха в предстоящем бою и пошел дальше.
Зенин побывал во всех окопах. Для каждого бойца у него находились добрый совет и пожелание.
Закончив обход, командир батальона посоветовал Лебедеву собрать на несколько минут коммунистов роты. Когда все были в сборе, он предложил им достать партийные билеты. Вместе со всеми Зенин вынул и свой. Держа его в вытянутой руке над головой, он сказал:
— Товарищи, когда кто-нибудь из вас в предстоящем бою почувствует робость, неуверенность, пусть вспомнит о том, что у него в кармане лежит вот эта книжица. У каждого из нас она должна остаться незапятнанной.
На верхушки высоких медноствольных сосен стали падать первые лучи солнца. Глянув на часы, капитан заметил:
— Что ж, пожалуй, теперь можно с полчасика отдохнуть.
Присев на дно окопа рядом с Василием Ивановым, высоким, широкоплечим солдатом, Зенин достал папиросы и с наслаждением затянулся.
— Товарищ капитан, — обратился к нему Иванов, — не найдется ли у вас листка бумаги?
— Бумаги? Найдется. — Достав из полевой сумки блокнот, Зенин вырвал несколько листков и протянул их солдату: — На, держи.
— Надо старикам и жене черкнуть, что жив, здоров, — объяснил Иванов. — А то может случиться, что теперь долго будет не до писем. Начнут волноваться, переживать.
Зенин тоже решил написать письмо родным. Уже когда взошло солнце, комбат, прихватив с собой с десяток солдатских треугольников, чтобы передать их почтальону, направился на свой наблюдательный пункт.
Вскоре началась артиллерийская подготовка. Когда до переноса огня в глубину вражеской обороны оставалось семь-восемь минут, роты, как это и было заранее предусмотрено, начали ползком выдвигаться к реке. Но перед самой речкой темп движения стал замедляться. Остановился один солдат, потом другой… Близкие разрывы прижимали людей к земле. Страх брал свое.
— Вперед! Быстрее вперед! — раздавались в цепи голоса офицеров и сержантов.
Но бойцы, преодолев еще два-три метра, снова замирали на месте.
Тогда на берег реки стремительно выбежал капитан Зенин. Он упал на землю и, как это делал уже на рассвете, вынув из кармана партийный билет, поднял его над головой.
Прошло пять, от силы десять секунд. И почти одновременно из каждого взвода проворно поползли к речке по два-три, а то и по четыре человека. Это были коммунисты. Поднятую капитаном Зениным руку с партийным билетом они восприняли как сигнал: «Коммунисты, вперед!»
За коммунистами устремились и остальные бойцы. Через несколько минут они были уже у самой речки. Кто на бревне, кто вплавь быстро переправились на противоположный берег и залегли в каких-нибудь тридцати-сорока метрах от первой траншеи врага. Над бойцами, приготовившимися к атаке, летели снаряд за снарядом. Наши артиллеристы продолжали вести огонь по укреплениям противника.
— Ребята, считайте, что наша взяла! — передал по цепи старший лейтенант Лебедев.
Все шло так, как и предполагал комбат. Фашисты, оборонявшиеся на берегу речки, не успели после нашей артподготовки прийти в себя, как были смяты. С нашей стороны потери составляли менее десяти человек убитыми и ранеными.
У бойцов словно выросли крылья. Примерно через час батальон был уже в четырех километрах от речки. У небольшой деревушки бойцы попали под ружейно-пулеметный огонь противника и вынуждены были залечь.
— Ох, нельзя, нельзя нам здесь долго задерживаться! — сказал Зенин. — Чего доброго, противник придет в себя и отбросит нас назад.
Подозвав связного, комбат отправил его в первую роту с приказом немедленно обойти опорный пункт справа. Второй и третьей ротам он велел ползком выдвинуться вплотную к деревушке. Прошло минуть десять — двенадцать.
— Зеленую ракету! — приказал Зенин ординарцу.
Когда она взвилась вверх, батальон атаковал опорный пункт одновременно с фронта и с фланга. Противник в панике бежал. Батальон снова устремился вперед.
Признаться, тогда еще далеко не все из нас понимали, какое большое значение имело успешное наступление нашего батальона. А когда поняли, ахнули. Оказалось, что наш батальон в конечном итоге обеспечил успех всей дивизии, а дивизия — всей армии.
Судите сами. Подразделения, действовавшие на других участках, пошли вперед, когда кончилась артподготовка и фашисты уже успели прийти в себя. Открыв ураганный ружейно-пулеметный огонь из окопов и уцелевших дотов и дзотов (а их уцелело немало), противник сумел заставить залечь нашу пехоту. Ни к чему не привели и новые попытки форсировать речку.
Когда командиру дивизии доложили об успехе нашего батальона, он немедленно вслед за нами выслал свежие силы. Участок прорыва был значительно расширен. В него устремились части другого соединения. В результате вся оборона врага, которую он считал непреодолимой, рухнула. Фашисты стремительно покатились на северо-запад.
— Молодец капитан! Как все точно он рассчитал! — восхищенно говорили бойцы о Зенине, обсуждая исход боя.
Так расценили действия Зенина не одни мы. Вскоре нам стало известно, что Указом Президиума Верховного Совета СССР ему присвоено звание Героя Советского Союза.
В сентябре 1944 года, во время боев по освобождению от гитлеровских захватчиков Эстонии, я снова был ранен. В госпитале мне довелось услышать рассказ еще об одном бое, в котором Зенин опять проявил себя находчивым командиром. Узнал я об этом от старшего лейтенанта из третьего батальона нашего полка. Он прибыл в госпиталь через неделю после меня.
— Преследуя противника, мы вышли, как говорится, на оперативный простор, — не без видимого удовольствия рассказывал он. — Уже начало смеркаться, когда впереди увидели какую-то деревушку. Вот, думаем, хорошо, отдохнем в ней, попьем воды, умоемся. Но вдруг из деревушки открыли по нас сильный ружейно-пулеметный огонь. Мы попадали на землю. Тут же услышали команду: «В атаку, вперед!» Но «на ура» взять деревушку не удалось. Видать, крепко зацепились за нее гитлеровцы. Как быть? И вот как раз в это время к нам пришло сообщение от капитана Зенина, батальон которого был нашим левым соседом. Сообщение состояло всего из нескольких слов: «Начинаю обход опорного пункта врага с целью атаковать его с тыла. Сигнал атаки — зеленая ракета».
— А дальше?
— Ну, мы сразу же воспрянули духом. Чтобы отвлечь внимание противника от того, что у него делается в тылу, наш батальон усилил по деревне огонь. Так прошло минут двадцать пять — тридцать. И вот вспыхнула зеленая ракета. Мы бросились вперед. Гитлеровцы, поняв, что окружены, стали сдаваться в плен.
Старший лейтенант посидел немного молча и заключил:
— Да, молодец он, капитан Зенин. Если б не его решительность и инициатива, неизвестно, сколько бы мы протоптались у той деревушки, сколько бы жизней положили…
А прибывший потом в госпиталь командир расчета сержант Еленский сообщил еще одну новость: за умело осуществленный обход и уничтожение опорного пункта противника Зенин был награжден орденом Красного Знамени.
Сейчас Илларион Степанович Зенин живет в Ленинграде. Совсем недавно мы встретились с ним.
— Ну, выкладывай, что ты и как? — затормошил он меня.
Я коротко рассказал о себе и спросил:
— А как вы, Илларион Степанович?
— После войны еще несколько лет служил в армии. Уволился в звании подполковника. Но без дела не могу. Вот работаю здесь, на автобазе, начальником колонны. Избрали меня в партбюро.
Постучав в дверь, в комнату вошла работница гаража:
— Ой, извините, Илларион Степанович, вы, кажется, заняты, я не знала.
— А что вы хотели?
— Да посоветоваться с вами по одному вопросу.
— Садитесь.
Внимательно выслушав работницу, Зенин сделал на листке настольного календаря какие-то пометки и заверил, что обязательно поможет в ее деле.
Зазвонил телефон, — Иллариона Степановича вызывали на какое-то совещание.
— Ну, теперь будем видеться, — сказал он мне на прощание.
И я невольно подумал: а ведь бывший комбат и сейчас на переднем крае. Правда, передний край теперь по своему характеру иной, чем в годы войны. Но он тоже нуждается в таких энергичных, деятельных людях, как Зенин.