Слава героям

И. Пономарев ДОБЛЕСТЬ

Военную гимнастерку Григорий Чумаков впервые надел еще осенью 1936 года, когда вместе с другими новобранцами прибыл на одну из пограничных застав нашей западной границы. А вот бойцом, солдатом почувствовал себя только спустя пять лет, хотя к этому времени уже носил в петлице красный квадрат и командовал пулеметным взводом.

Произошло это в первый месяц Великой Отечественной войны на берегу Западной Двины. Взводу младшего лейтенанта Чумакова было приказано оборонять подступы к мосту. Любой ценой надо было задержать фашистов у реки, не дать им возможности прорваться на восточную сторону Риги.

Бойцы взвода заняли траншею метрах в пятидесяти от моста. Справа вдоль по берегу, тоже в глубокой траншее, находились бойцы стрелковой роты, чуть сзади и влево — батарея противотанковых орудий.

Бой начался на рассвете. На наши позиции обрушился шквал огня. Чистое небо застлала густая пелена дыма.

Потом все вдруг смолкло. Наступила зловещая тишина.

— Сейчас пойдут в атаку, — сказал Чумаков, обращаясь к красноармейцам, находившимся у пулемета.

Он произнес это машинально, вспомнив боевой устав, который еще недавно читал и перечитывал перед каждым тактическим занятием. Там так и говорилось: после артиллерийской подготовки начинается атака. «Атака… Какая же она на самом деле? Похожа ли на те, что были на тактических учениях?»

Немцы пошли вперед сразу же после прекращения артиллерийской подготовки. Вот показалась их первая шеренга. Шли плотно, во весь рост, по-бычьи нагнув головы в тупых зеленых касках.

«Смело идут», — подумал Григорий и, не отрываясь от бинокля, приказал:

— Приготовиться!

— Приготовиться! — повторил командир пулеметного расчета сержант Борисов.

Высокий, косая сажень в плечах, он тут же тихонько отодвинул влево наводчика и сам встал к пулемету. Пальцы привычно легли на гашетку.

— Огня не открывать! — передал Чумаков.

— Огня не открывать! — по привычке повторил команду Борисов.

Григорий опять стал смотреть на приближающиеся цепи противника. «Что же они, гады… За кого нас принимают? Идут, как на параде». Выждав, когда гитлеровцы вышли на открытое место, махнул рукой:

— Огонь!

Первым заговорил пулемет Борисова. Несколько человек из первой шеренги наступающих почти одновременно упали на землю. Словно боясь, как бы не опоздать, заработали пулеметы справа и слева. Послышались нестройные выстрелы из винтовок. Молчали пока одни артиллеристы.

Гитлеровцы, видимо, не ожидали такой встречи. Они сначала на какой-то миг остановились, а потом попадали на землю. Но это их не спасло. На голой площади, где нет ни кустика, ни камня, как бы ты ни жался к земле, пуля все равно найдет тебя.

Немцы не выдержали. Они побежали назад, к разрушенным домикам, в свои траншеи.

Чумаков облегченно вздохнул и сказал:

— Хорошо, товарищи! Очень хорошо.

И в этот миг он почувствовал что-то такое, чего никогда прежде не ощущал. Это было хорошо знакомое всем фронтовикам состояние человека, с честью выдержавшего первое боевое испытание.

Через какой-нибудь час, проведя дополнительную артиллерийскую подготовку, фашисты повторили атаку. На этот раз ее начали танки, за которыми двигалась пехота. Чумаков знал, как бороться с танками. В училище и на занятиях в полку об этом говорилось много раз. Но одно дело занятие, а другое — бой.

«Главное — не растеряться, — вспомнил он слова своего первого командира на пограничной заставе. — Солдатом может называть себя тот, кто не теряется ни в какой обстановке».

— Все в порядке, товарищи! — громко сказал он. — Одну атаку отбили, отобьем и вторую. Главное — не теряться…

Он хотел сказать что-то еще, но не успел. Спрятанные в окопах противотанковые орудия открыли огонь. Два фашистских танка, вырвавшиеся вперед, замерли на месте.

— Огонь по пехоте! — крикнул Чумаков.

Эта атака, как и первая, была отбита с большими потерями для врага. Потом Чумаков отбивал третью, четвертую, шестую, а может быть, и десятую атаки. Трое суток удерживал его взвод и другие подразделения эти позиции. Более трех тысяч фашистов, восемь броневиков и четыре танка уничтожили советские воины в том неравном бою.

Когда Григорий Чумаков впервые попал в Прибалтику, его очаровала красота здешней природы. И особенно покорил лес.

Но с началом войны Григорию — природному степняку — лес стал казаться коварным. Он не знал его и поэтому то и дело попадал впросак. Однажды чуть было в нем не заблудился, другой раз принял пенек за человека и хотел пустить в него пулю.

С группой красноармейцев Григорий ехал сейчас в штаб армии со срочным донесением. Стоя в кузове машины, мчавшейся по лесной дороге, он с тревогой думал, какую неожиданность готовит ему лес на сей раз. Может быть, вон за следующим поворотом засада, может быть, дорога вдруг оборвется и надо будет возвращаться назад. Было ведь такое, и не однажды…

«Нет, — в какой уже раз приходил Григорий к выводу, — у нас в Оренбурге лучше. Там степь — как море. Видно на десятки километров, особенно когда стоишь у штурвала комбайна. Какая же там красота! Все перед глазами — и волнуемый ветром ковыль, и суслик, вставший на бугорке на задние лапки, и беркут, парящий в высоте. А здесь…»

И вдруг, действительно, случилось непредвиденное.

Машина влетела во двор лесного хутора. Водитель, широкоплечий, скуластый сибиряк, резко затормозил машину и… оцепенел: двор был полон гитлеровцев. Пораженный неожиданной встречей, шофер с минуту не знал, что ему делать, а потом вдруг дал задний ход. Наткнувшись на пень, машина неожиданно резко накренилась, и Чумаков с четырьмя бойцами вывалились из ее кузова.

Увидев во дворе хутора машину с красноармейцами, гитлеровцы опешили еще больше, чем их противники. Они молча смотрели на происходящее, не зная, как поступить, — открыть огонь или поднимать руки вверх. Опомнились фашисты только тогда, когда машина уже была на дороге. Догадавшись, что русские случайно заскочили в их логово, гитлеровцы бросились за оружием. Лес наполнился трескотней автоматов. Били вслед убегающей машине, водитель которой не знал, что пять человек, находившихся в кузове, вылетели из него и остались на хуторе.

А Чумаков и его подчиненные уже вели бой. Укрывшись за каменной оградой, они стреляли из винтовок по выбегавшим из помещений гитлеровцам.

Из-за каменного крыльца по нашим бойцам открыл огонь станковый пулемет. Увидев его, Григорий сразу понял: пулемет угрожает им больше всего. Он хорошо укрыт, имеет большой сектор обстрела, направлен туда, куда как раз придется отходить красноармейцам. Пока будет цел этот пулемет, красноармейцы не смогут покинуть укрытия. А уходить надо, нельзя рассчитывать, что впятером они сумеют справиться с целым взводом немцев.

Осмотревшись, Чумаков решил перебраться к сараю. Укрываясь за его стеной, можно незаметно подойти к пулеметчику и уничтожить его. Он приказал красноармейцам усилить огонь, а сам побежал к сараю и… упал. Упал в кювет, проходивший здесь же, рядом. Это видели и красноармейцы, и гитлеровцы. И те, и другие решили, что Чумаков убит. Кто-то из врагов даже радостно воскликнул:

— Капут!

А Чумаков не был даже оцарапан. По кювету он подполз к сараю и, прижимаясь к его стене, пошел вперед. Выглянув из-за угла, он увидел немцев и метнул гранату. Пулемет замолчал.

Теперь можно было отходить в лес. Чумаков уже хотел дать такую команду, но в этот миг во двор хутора влетела вражеская танкетка. Красноармейцы открыли по танкетке беглый огонь. Когда танкетка приблизилась к тому месту, где стоял Чумаков, он бросил в нее гранату. Танкетку заволокло дымом.

— Быстро отходить в лес, — крикнул Чумаков сержанту Котову.

Его команду поняли. Один за другим красноармейцы отползали к лесу. Чтобы отвлечь от них внимание врагов, Григорий бросил в танкетку еще одну гранату.

С хутора он ушел последним. Красноармейцы ждали его метрах в трехстах в лесу. По лесной тропинке двинулись в путь.

За ночь они прошли не менее двенадцати километров. Дважды натыкались на немецкие сторожевые заставы. Утром прибыли в штаб дивизии. Чумаков передал начальнику штаба донесение, доложил о немецких заставах. Немного отдохнув, группа направилась в свою часть.

Полк, в который входил взвод Чумакова, с боями отходил к Ленинграду. Бойцы почернели, осунулись не от усталости, а от горькой обиды на то, что приходится отдавать врагу свою, советскую землю.

Под местечком Тюри в штыковом бою Чумаков был тяжело ранен. Санитары подобрали его еле живого и отправили в госпиталь.

Вылечившись, Чумаков вновь вернулся в строй, но не под Ленинград. Вначале учился на курсах, потом командовал ротой под Сталинградом и в самом Сталинграде. Его рота обороняла завод «Красный Октябрь». Потом она шагала по Брянщине, дралась в лесах Белоруссии.

Но с особым интересом следил Григорий за положением дел на Ленинградском фронте, считая его «своим» фронтом. И когда однажды услышал, что часть, в которой он служит, перебрасывается под Ленинград, искренне этому обрадовался…

Ночью 10 июня 1944 года рота заняла исходный рубеж для атаки. Чумаков еще раз собрал командиров взводов и вновь повторил, как кто должен действовать. Потом он прошел по траншее, поговорил с бойцами и, только убедившись, что все усвоили задачу, вернулся на свой наблюдательный пункт.

Третий взвод, которым командовал младший лейтенант Лепешкин, Чумаков поставил на правый фланг.

— Тебе даю больше всех, — сказал он Лепешкину: — взвод станковых пулеметов, отделение ружей ПТР и одно противотанковое орудие. Понятно? Вероятнее всего, противник ударит по нашему правому флангу.

— Понятно, товарищ старший лейтенант, — тихо ответил Лепешкин.

Он казался тихим, застенчивым человеком, но в бою был беззаветно храбр и рассудителен. Чумаков верил ему как самому себе.

Началась артиллерийская подготовка. Тишину ночи разорвали оглушительные выстрелы сотен орудий. Белая ночь стала какой-то оранжевой от зарева.

Когда огонь артиллерии стих, в воздух взвились одна за другой две красные ракеты — сигнал для атаки.

— За Родину, друзья, за Ленинград! — крикнул, поднявшись во весь рост, Григорий Чумаков и первым выскочил из окопа.

Прыгая через пни и воронки, стреляя на ходу, бежали за Чумаковым солдаты. Стремительным коротким ударом они выбили врага из первой траншеи и, не останавливаясь, пошли дальше.

Чумаков теперь шел чуть сзади наступавших. Зорко следил он за ходом боя, готовый предупредить всякую каверзу врага. В бою надо быть бдительным. Увлечешься, просмотришь что-нибудь — поплатишься десятком жизней. Таков закон войны.

Недалеко от лощины, протянувшейся справа, Чумаков заметил движение немцев. «Собираются контратаковать», — сообразил он и тут же попросил артиллеристов открыть по врагу огонь. Контратака фашистов была сорвана.

Рота продолжала идти вперед. Бой разгорался. За первой была взята вторая траншея, затем третья.

У озера фашисты встретили правый фланг роты шквалом огня. «Все правильно», — подумал Чумаков. Он ожидал этой встречи и, предвидя удар противника, вывел часть бойцов по заросшей кустарником лощине во фланг врагу. Фашисты не выдержали двойного удара. Деревня, которую они упорно обороняли, вскоре была занята нашими войсками.

Маневр… Он чаще всего выручает в бою. Тот, кто им владеет, как правило, выходит победителем.

Вскоре после захвата деревни наступающие подошли к высоте. Перед ней было открытое пространство, поэтому враг полагал, что атаковать его будут с флангов. Там и были протянуты проволочные заграждения, установлены пулеметы.

Чумаков приказал завязать на флангах огневой бой, а с основными силами атаковал врага как раз там, где он меньше всего ожидал, — с фронта. Ему в этом помогла соседняя рота лейтенанта Кальина. Вместе они стремительно ворвались на высоту и очистили ее от врага.

Ночь рота провела в лесу. Бойцы спали под высокими стройными соснами. Было беззвездно. Только редкие выстрелы нарушали тишину.

— Ну, товарищи, пора, — сказал вышедший из-за деревьев Чумаков, когда над лесом забрезжил рассвет.

Один за другим солдаты поднимались с земли, по-хозяйски проверяли амуницию. Скоро опять бой, к нему надо быть готовым, как говорят, во всеоружии.

Через несколько минут рота двинулась к исходной позиции. Ей предстояло скрытно пройти лесом к укреплениям врага, окопаться там и ждать сигнала.

В намеченном заранее месте Чумаков остановил роту. В это время к нему подошел связной командира батальона капитана Трофимова и передал приказание срочно явиться на наблюдательный пункт.

Командир батальона стоял в окопе и в бинокль рассматривал позиции противника. Поздоровавшись с Чумаковым, он сказал:

— Готовьте роту к танковому десанту. Ваша задача — прорваться через линию вражеской обороны вон в том направлении, видите? — И он показал на высотку, на которой белело какое-то строение. — Вы должны, взаимодействуя с танками, ударить по противнику с тыла. За вами в прорыв двинем другие роты.

…Десять танков с десантом рванулись вперед сразу же, как только наша артиллерия прекратила огонь. Смяв проволочные заграждения, они прошли линию окопов и устремились в глубину вражеской обороны. Фашисты, придя в себя после артналета, открыли огонь по танкам из пушек и минометов. Из-за поваленных деревьев стреляли автоматчики. Они стремились сбить десант с танков, уничтожить его.

По сигналу Чумакова, сидевшего на броне четвертого танка, десантники открыли ответный огонь.

Вдруг один из танков вздрогнул, повернулся на месте и осел. Он подорвался на вражеской мине неподалеку от траншеи. И, словно воспрянув духом, еще злее заработали фашистские автоматы.

Обстановка складывалась, прямо скажем, тяжелая. Чумаков понимал, что останавливаться танкам нельзя.

— Младший лейтенант Поспелов, — крикнул он командиру одного из взводов. — Остаетесь здесь у танка с группой прикрытия. В бой вступаете по своему усмотрению.

Чумаков уже на ходу вскочил на свой танк, который шел по проложенному саперами пути.

Лязгая гусеницами, поднимая облака пыли, двигались боевые машины. Вот и третья линия вражеских траншей. Огонь становится сильнее. Справа и слева рвутся снаряды. Один из них попал в танк, и взрывной волной Чумакова швырнуло в кювет. Он потерял сознание.

…Очнувшись, Чумаков увидел, что лежит на земле рядом с убитым старшиной Борисовым. В ушах неприятно звенело. Старший лейтенант поднял голову и осмотрелся. Наши танки ушли дальше… Минут десять было совсем тихо. Потом раздались голоса. Из хода сообщения показалась одна голова в каске, за ней вторая, третья…

Чумаков потянулся к мертвому старшине, взял его автомат и дал длинную очередь. Четверо врагов, как подкошенные, грохнулись на землю, остальные залегли.

Какая-то непонятная сила заставила Григория оторвать взгляд от убитых и посмотреть влево. И как это было вовремя! В двух десятках метров, тоже по ходу сообщения, двигалась другая группа врагов. «Вот оно что, — сообразил Чумаков. — Закрывают проход, проделанный танками. Хотят отрезать десант и уничтожить его».

Лихорадочно работая локтями, Чумаков пополз к заросшей травой канаве. Там можно укрыться и вести бой. Когда до нее оставалось метра три, в его тело впились две пули: одна в руку, вторая — в бедро. Но он полз и полз. В руках последняя граната. Григорий приготовился взорвать ее. «Умирать по-солдатски, — решил он, — как Матросов, как Гастелло… Солдат и смертью своей должен добывать победу».

Пустить в ход эту последнюю гранату ему, однако, не пришлось. Сзади из-за деревьев хлестнула одна, а за ней вторая пулеметная очередь. Загремело «ура!»

— Наши… наши, — вырвалось у Чумакова, и силы оставили его…

Когда бойцы подбежали к Чумакову, он открыл глаза, увидел Поспелова, слабо улыбнулся и тихо сказал:

— Давай, друг, жми вперед. Не останавливайтесь…

…Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении старшему лейтенанту Чумакову Григорию Тимофеевичу звания Героя Советского Союза застал его в одном из ленинградских госпиталей. И, как знать, может быть, он помог скорейшему выздоровлению героя. Как бы там ни было, а через два месяца Чумаков уже шагал по фронтовым дорогам. Он шел на запад добивать врага в его же логове.

«А где сейчас Григорий Тимофеевич? — спросит читатель. — Как сложилась его дальнейшая судьба?»

Закончив войну, Чумаков вернулся домой в родное село Черкассы Оренбургской области. Колхозники избрали его своим председателем, а потом и посланцем в Верховный Совет СССР. Работал, не зная устали, на совесть. Чумаков и сейчас на передней линии. Он председатель Черкасского сельского Совета. Односельчане любят и уважают этого человека с большим сердцем, большевистской волей, ясным умом.