Слово и дело

Глава 13. «Усердным взором сердца и ума»

Недолгий разговор с Семичастным оказался очень плодотворным – я на многое смог посмотреть другим взглядом, в том числе и на тот странный запрет разработки кружка юных и не очень любителей Украины. Украинизация республики никуда не делась, несмотря на весь школьный опыт «моего» Виктора и уже мои наблюдения. Возможно, в Сумах она шла не так заметно, как где-нибудь в Тернополе и Ивано-Франковске, но определенные задачи стояли и перед руководством этой области. Продавить использование украинского языка в быту они не могли, и, как разумные люди, к этому не стремились. Но этот язык прилежно изучали все школьники, которые с аттестатом зрелости получали в нагрузку хотя бы основы, достаточные для того, чтобы в обычных условиях говорить на неком суржике. Следующий шаг украинизаторы сделают много позже, когда у них появится возможность запретить русский язык как класс – сейчас за подобный авангард из Москвы прилетели бы такие молнии и громы, что в Киеве выжившие долго икали от страха.

В эту логику укладывалось и ненавязчивое внедрение в массовое сознание мысли о превосходстве украинской экономики над общесоюзной кооперацией – к середине восьмидесятых с этим уже никто не спорил, да и требовать доказательств, подтверждающих сказанное, было некому. Поэтому объявление независимой Украины в 1991 году прошло как по маслу – Верховная рада постановила, а казаки, то есть простые громадяне УССР, утвердили буйными криками восторга. Впрочем, такое было во всех без исключения республиках великой страны. Даже в РСФСР особо одаренные особи бегали с легализованным триколором, радовались сбросу оков в виде никому не нужных Закавказья и Средней Азии и мечтали жить, как на Западе.

Сейчас о великой украинской экономике говорили тихо, без криков; судя по записке Сухонина, кого-то приходилось убеждать, передергивая цифры и показатели. Но это было легко – веры советской статистике уже почти не было, а при определенных манипуляциях получалось, например, что УССР обеспечивала примерно половину потребности СССР в свинине. Правда, большая часть этой половины оставалась в республике – то есть произвести-то они произвели, а вот вывезти не смогли, потому что логистика хромала на обе ноги. И те же ребята, которые показывали цифры производства свинины, очень не любили обсуждать, например, энергетику, потому что все ГЭС на великой реке Днепр строили всенародным ударным трудом, туда везли стройматериалы со всей страны, а агрегаты для них производили предприятия со всего Союза. Сейчас в УССР начиналась постройка целой серии атомных электростанций, которые республика в одиночку надорвется тащить – хотя, возможно, для производства свинины оно и не надо.

Местные «заукраинцы» не видели в своей однобокой просветительской деятельности ничего плохого – они поголовно стояли за коммунизм и советскую власть, легко приписывали себе достижения всего Советского Союза и не собирались ничего менять. Манипуляция с цифрами им нужна была лишь для того, чтобы простые украинцы не задумались, зачем нужна отдельная республика, если её жители до степени смешения похожи на русских, говорят и думают на русском языке и легко сходят за своих в той же Москве. Я подозревал, что подобные проблемы были и в Белоруссии, но там они не лопнули в виде нарыва даже в конце восьмидесятых, хотя идиотов с бело-красно-белой тряпкой хватало. Возможно, проблема была в кадрах, и белорусский Машеров оказался лучшим коммунистом, чем украинский Шелест. Я помнил, что до перестройки этот белорус не дожил, но подробности и дату той автомобильной аварии позабыл; в будущем многие считали это убийством, организованным лично Андроповым, который таким образом избавлялся от конкурентов, но в это я не верил абсолютно. Слишком сложная игра для нынешнего Комитета. [1]

Упорядочив свои мысли, я окончательно отложил в долгий ящик идею сделать с завотделом обкома Макухиным что-нибудь нехорошее. Судя по всему, злого умысла в его действиях и убеждениях не было ни на грош, он просто колебался в соответствии с линией партии, не обращая внимания на то, что это была не коммунистическая партия Советского Союза, а компартия Украины. Привлекать его к ответственности действительно не за что, и Чепак был прав, когда призывал не тратить на этого деятеля время.

Впрочем, Макухин был мне нужен по другим делам, напрямую связанными с теми целями, ради которых я оказался в Сумах, и в понедельник, после совершения необходимых действий на рабочем месте, я позвонил ему напрямую и договорился о внезапном визите.

***

Сумской областной комитет партии пока теснился в трехэтажном здании дореволюционной постройки на правом берегу Сумки, но рядом уже возводили что-то огромное, массивное и закругленное из стекла и бетона – кажется, эту громадину собирались достроить к концу текущей пятилетки. Никакой охраны, как в будущем – обычная дверь, за ней – не менее обычный вахтер, который вполне удовлетворился моим удостоверением и долго пытался объяснить, как попасть в нужный кабинет. Из его рассказа я почти ничего не понял – здание состояло из нескольких отдельных корпусов, соединенных вместе уже после войны, так что дорогу пришлось дополнительно выспрашивать у местных ответственных работников и работниц.

Отдел науки и всех учебных заведений области занимал сразу несколько комнат, одну из которых отвели под заведующего. Макухин работал на этой должности всего год, но оброс солидными бумажными запасами – они занимали несколько больших деревянных стеллажей и шкафов, а также часть столов, по начальственной привычке составленных буквой «Т». Меня он узнал сразу, выскочил из-за стола и встретил в дверях, радостно улыбаясь и протягивая руку.

– Виктор! А я помню, мы с тобой на банкете пили!

– Да, было дело, – я тоже улыбнулся.

Правда, пил в основном он, но про это Макухин, видимо, не помнил.

– Что ж, рад продолжению знакомства! Проходи! Может, чаю? Или?.. – он попытался лукаво подмигнуть, но получилось так себе.

– Чаю, если можно, мне потом опять на службу, которая и опасна, и трудна, – развел я руками.

Макухин хохотнул, узнавая цитату, и крикнул в приемную своей секретарше мой заказ. [2]

Мой план разговора хозяин поломал в первые же секунды.

– Как там у вас мой племянник? – спросил он. – Хорошо работает?

Рудольф мне, в принципе понравился – например, тем, что без каких-либо возражений согласился на участие в нашей самодеятельности. Про его спешный переезд в Сумы я тоже узнавал, и там всё выглядело без подвохов – тещу разбил паралич, перевозить её в Николаев они по каким-то резонам не захотели и вернулись в родной город. Жена Рудольфа была бухгалтером и уже трудилась в НПО имени Фрунзе, а он некоторое время находился в подвешенном состоянии, которое и разрешилось так удачно для всех. Думаю, полковник Чепак очень радовался, представляя, как я буду искать скрытый смысл в этом назначении.

Правда, судя по всему, этот Рудольф раз или два рассказывал Чепаку, чем мы занимаемся в театре, но я сомневался, что он делал это из природной склонности к стукачеству. Если бы полковник отловил в коридоре меня и поинтересовался делами, я бы тоже не стал играть в партизана, а выдал бы всё, поскольку не считал подготовку к выступлению на смотре художественной самодеятельности чем-то тайным, что нужно скрывать не только от врагов, но и от друзей. Пусть даже эти друзья были друзьями в кавычках – потому что ещё до этих рассказов Чепак решил немного подставить меня перед республиканским начальством. Я почему-то был уверен, что он это делал не из злого умысла, а просто по привычке. Правда, привычка была дурной, и в её свете смерть майора Воронова представала совсем иначе – наверное, у него было другое чувство юмора, плохо совпадающее с привычками Чепака.

– В коллектив вошел успешно, прижился, можно сказать, а остальное – дело наживное, – ответил я и взял инициативу в свои руки: – Пётр, я к вам вот зачем пришел. Как вы, наверное, знаете, Комитет государственной безопасности иногда предлагает работу выпускникам институтов и университетов. Далеко не всем и не всегда, но такое случается...

Если Макухин и не знал о такой практике, то теперь точно был в курсе. Впрочем, он ничем не показал какого-либо удивления, лишь посерьезнел и сказал:

– Из высших учебных заведений у нас только филиал Харьковского политехнического... Вам же нужны сотрудники с высшим образованием?

– Так точно, – кивнул я. – Желательно, чтобы у такого вуза была и военная кафедра, но за неимением гербовой пишем на обычной...

– Это всё понятно, а я чем могу помочь? – сказал он слегка растерянно. – Мы следим за учебным процессом, а не за успехами отдельных студентов, вряд ли я смогу вам кого-то рекомендовать. Да и мои сотрудники тоже...

Если он откажется от этой наживки и не будет никого пропихивать к нам, я всё-таки занесу этого чиновника в черный список по причине тупости и недалекости. Впрочем, возможно, он считает свою миссию выполненной, поскольку у него в Комитете служит целый племянник – но мне хотелось бы посмотреть, как Рудольф приходит к Чепаку или его преемнику с какой-либо просьбой. К тому же больше – не меньше, и три-четыре Рудольфа явно лучше, чем один.

– А этого и не требуется, – я улыбнулся. – Я даже не надеялся получить от вас список кандидатов, этим, уж извините, мы предпочитаем заниматься сами. Но было бы желательно, чтобы вы намекнули ректорату по линии областного комитета, что содействие Комитету – это благое дело, которое им зачтется. Как именно зачтется – на ваше усмотрение, тут я вряд ли помогу, но по опыту могу сказать, что с участием партии такие дела проходят легче и быстрее. А то уже приходилось сталкиваться – они же там всё учёные, доценты с кандидатами, куда нам с ними тягаться? Ведь так?

Макухин жизнерадостно улыбнулся, когда услышал про доцентов и кандидатов, но было непонятно – то ли узнал песню Высоцкого, то ли его позабавил сам оборот. [3]

– Это да, – сказал он, – есть у них эдакое чувство превосходство по отношению к нам, простым смертным. Что ж, я понял вашу просьбу, на днях у меня запланирована встреча с профессором Ковалевым, он только назначен директором нашего филиала, я упомяну в разговоре и о вашей проблеме.

Про замену директора вуза я слышал, но не считал это важным делом – такие назначения происходят постоянно. К тому же с новичком Сухонину будет проще контактировать.

– Это было бы великолепно, – я прижал руку к груди, выражая крайнюю степень признательности. – Надеюсь, он прислушается к вашим словам. Ну а потом... вы не могли бы сообщить мне, когда этот разговор состоится? Я бы тогда направил своего сотрудника в институт.

– Сообщу, безусловно, сообщу! – пообещал Макухин, сделал запись на перекидном календаре и замер с ручкой: – А ваш номер?

Я с готовностью продиктовал.

– В нерабочее время меня можно найти через дежурного, но это, наверное, не понадобится?

– Кто знает? – рассмеялся он. – Насчет чего покрепче не решились? Всё же хорошее дело сделали, да и повод есть!

Я обдумал эту мысль. С одной стороны, пить не хотелось совершенно, с другой – такие тихие алкоголики могут стать смертельными врагами, если посчитают, что им отказали без уважения.

– А давайте! – я махнул рукой. – Несколько капель не повредит. А что за повод?

– А я тоже скоро на новую должность перехожу! Недели через две переезду в кабинет на втором этаже! – радостно объявил Макухин, но заметил мой недоуменный взгляд и объяснил: – Там секретари обкома сидят, меня назначают на идеологическое направление. Очень ответственная должность! [4]

Он даже пальцем ткнул в потолок. В принципе, да – серьезное повышение, с этого поста рукой подать до второго или первого секретаря, хотя я и сомневался, что этот «почвенник» сможет продвинуться до таких высот. А вот в Киев, в ЦК КПУ, его могли перевести, хотя и не на первые роли. Вот только это повышение также означало, что «заукраинцы» окончательно подминали под себя Сумскую область.

«Интересно, что со мной сделают, если узнают, что я завербовал секретаря обкома партии?», вяло подумал я. Впрочем, влезать в такую авантюру я не собирался. Мне вдруг захотелось просто доработать срок своей командировки и уехать в Москву, к понятным артистам балета и более интересному финансированию диссидентов.

***

После второй рюмки Макухин стал выглядеть привычным для меня образом – до этого он казался слишком официальным, затянутым, а тут даже галстук слегка распустил и откинулся на спинку кресла.

– Очень непростой отдел мне поручили, – доверительно говорил он. – Я же в школах работал, знал ситуацию с той стороны, сам, бывало, поругивал начальство областное, что продыху не дают, то одно им дай, то другое. А сюда сел – и понял, что иначе никак! Здесь те же самые вводные, да ещё и постоянные звонки – всем всё нужно вчера. Я даже фронт вспомнил, там такая же неразбериха была...

– На фронте понятно, – я пожал плечами. – Туман войны, штабы в реальном времени работают, вот и отдают приказы – ему на запад, а ей в другую сторону, потом меняются.

– Как ты сказал – туман войны? Верное определение, я запомню с твоего позволения... ну да, примерно так и было. А здесь этому туману откуда взяться? Учебные планы на год сверстаны, праздничные даты и каникулы закреплены – нет, всё равно. Дай, Иван, срочно то, срочно сё, а текущую работу никто, между прочим, не отменял!

– У нас то же самое, – я покривил душой.

Мы все свои планы составляли сами и, соответственно, сами же были дураками, если не могли их выполнить. Впрочем, неожиданные вводные тоже случались, но до постоянных авралов дело не доходило.

– Мне кажется, такое везде, – Макухин печально махнул рукой. – И на идеологии, наверное. Петро Козырев последний месяц на чемоданах сидит, через силу на бюро высказывается.

– А он куда? – поинтересовался я.

– В Полтаву переводят, на такую же должность.

– Странно...

– Ничего странного! – Макухин снова рассмеялся. – У нас такое было у каждого, никто на одном месте надолго не задерживался, один Петро тут с пятидесятых остался, я его помню ещё когда первый раз директором школы стал – вызвал меня к себе и начал рассказывать политику партии, хотя я и сам мог ему рассказать то же самое и не хуже, всё-таки один «Коммунист» читали.

– Ясно, – кивнул я, очень надеясь, что он забудет про оставшуюся водку.

Но он не забыл.

– Ну, за наши должности! – провозгласил Макухин. – Чтобы нам на них работалось хорошо и спокойно.

За это было грех не выпить. Я даже почти забыл, что пью с апостолом незалежной Украины, но именно «почти». У меня вдруг оформилась мысль, как этого «заукраинца» можно использовать и в своих целях.

– Иван, а ты украинский хорошо знаешь? – спросил я. – Всё же и в школах работал, и здесь, в обкоме...

– А что? – насторожился он.

– Да есть у меня одна задачка... – я достал из кармана сложенный листок и аккуратно подтолкнул его к нему. – Нужно перевести этот стих на украинский, желательно с соблюдением размеров и рифм.

Макухин нацепил очки, вчитался, а потом глянул на меня поверх оправы.

– Это же песня, я правильно понял?

– Правильно, – кивнул я. – Это песня для нашей художественной самодеятельности, смотр в апреле будет. Сам я украинский знаю только в пределах школьной программы, да и было это много лет назад...

Он тоже кивнул и положил листок на стол.

– Знаешь, Виктор, я сам за такой перевод не возьмусь, – решительно сказал он. – Одно дело – обычный текст, а стихи – совсем другое. Но я знаю, кто у нас сможет это сделать. Тебе когда нужно?

«Вчера».

– Да побыстрее хотелось бы, нам ещё порепетировать надо, – я добавил в голос капельку жалобности.

– Да... Постой, скоро вернусь!

Я не успел ничего сказать, как он подхватился с кресла и унесся из кабинета, даже не закрыв дверь. Буквально тут же вошла секретарша, которая с привычной сноровкой убрала пустую бутылку и наши рюмки, посмотрела на меня с легким сочувствием и тут же вышла.

«Коммунистическая идеология в надежных руках», – подумал я, провожая её взглядом.

Ждать пришлось долго, в какой-то момент я подумал, что пора отправляться на поиски. Но водка сделала своё дело – я расслабился и пытался получить от жизни удовольствие. Было трудно, но я старался.

Макухина не было полчаса, зато в кабинет он залетел буквально на крыльях, размахивая знакомым листком.

– Вот! Получилось! Сделала всё Нина Петровна, в лучшем виде! – почти прокричал он.

Дверь за ним захлопнулась без его участия.

Он сунул мне этот листок, и я смог полюбоваться на плоды трудов неведомой мне Нины Петровны – прямо под строчками песни «Позови меня с собой» был написан её украинский вариант, причем в размер, насколько я мог понять после краткого изучения.

«Знов тебе від мене лихий вітер змін

Десь забирає.

Навіть тіні твоєї не лишить мені,

І не спитає».

– Великолепно, – сказал я, с ужасом представляя, как пою эту ахинею со сцены республиканского смотра. – А Нина Петровна кто?

– Инструктор наш, очень хорошо язык знает, стихи пишет, её даже в городской газете публиковали!

Да, авторитетное издание.

– Премию ей выпишете? – спросил я, с трудом сдерживая улыбку. – Большое дело она сделала и сильно нас выручила.

– Выпишем, – махнул рукой Макухин. – Я человек слова, сказал – сделал!

Я поднялся и тепло попрощался с человеком слова, слова которого скоро станут руководством к действию для полутора миллионов человек, проживающим в Сумской области.

И лишь у себя в кабинете я решил разделить радость от внезапного обретения украинского варианта нашей песни с ещё одним человеком, который точно сможет меня понять.

Я набрал номер телефона, дождался соединения и сказал:

– Сава? Ты сейчас умрешь!

В трубке повисло неловкое молчание.

– Витёк, не смешно.

Эх, без авторитета Гайдая эта фраза не работает. [5]

– А я и не смеюсь, – сказал я самым суровым тоном, на который был способен. – У нас появилась новая вводная, но я уже всё подготовил. Думаю, тебе не понравится, но деваться особо некуда. Ты на работе сейчас?

– Ну да, где же ещё?

– Тогда жди, я сейчас приду.

И дал отбой. Пусть тоже помучается, ему полезно.

[1] Петр Машеров был первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии в 1965-1980 годах. Погиб он 4 октября 1980 года в автомобильной катастрофе под Минском – его «Чайка» врезалась в выехавший на встречку самосвал ГАЗ. Водителю самосвала дали 15 лет, но отсидел он лишь 5 и вышел по амнистии. Есть версия, что таким нехитрым способом Машерова не допустили к должности предсовмина СССР – он был основным претендентом после ухода Косыгина.

[2] Песня «Незримый бой» впервые прозвучала в самом первом фильме цикла «Следствие ведут знатоки» («Чёрный маклер»), который показали по ЦТ 14 февраля 1971 года.

[3] Эта песня написана в 1973-м.

[4] Я слегка подрихтовал биографию настоящего Ивана Макухина. На науке в обкоме он сидел в конце 1960-х, потом его отправили набираться опыта в Глуховский райком, а в 1973-м сделали секретарем обкома по идеологии. После этого его карьера остановилась – лишь в 1988-м его задвинули ректором Сумского университета марксизма-ленинизма. Умер он в мае 1991-го, немного не дожив до независимой Украины; был ли он сторонником взглядов «Украина понад усе» – мне не известно, но эта идеология была достаточно широко распространена в УССР 70-х. Шелеста, например, в 1972-м выкинули из Политбюро ЦК КПСС примерно за это.

[5] «Иван Васильевич меняет профессию» вышел в прокат 17 сентября 1973 года.