Слово и дело

Глава 5. «Не сомневаясь ни на йоту»

– Гитара? Не знал, что ты увлекаешься, – слегка удивленно произнес Чепак.

Закуска у меня, разумеется, была, хотя и не того класса, который нам предлагали на банкете. Но я рассудил, что после выпитого и съеденного там полковник не будет придираться к обычной вареной колбасе и вполне неплохим соленым огурцам, которые я купил на местном рынке. Ну а хлеб – он и в Сумах хлеб, всему голова. Но Чепак углядел отставленную перед разговором с Ниной гитару – и заинтересовался. Впрочем, на гитару обычно все реагировали одинаково.

– Немного, только для себя, – ответил я.

И иногда – для девушек. Но об этом начальнику знать совсем не обязательно.

– А изобрази что-нибудь? – вдруг попросил он.

– Что-то конкретно?

Я испытывал как-то чувство дежа вю, хотя Чепак совсем не походил на студентку третьего курса пищевого института. Но этот разговор мог проходить только по его сценарию, а я просто должен был ждать, когда он перейдет к главному – тому, за чем, собственно, и посетил моё жилище.

Чепак ненадолго задумался.

– Нет, сам выбери... что-нибудь душевное.

Ага, «чтобы душа сначала развернулась, а потом обратно свернулась». Я пару мгновений обдумал мысль – сыграть ту песню про красно-белую Одессу. Фильм про «Свадьбу в Малиновке» вышел относительно недавно, и Попандопуло сейчас знали даже самые отсталые слои населения, так что вариант был относительно безопасным, а сама песенка – достаточно простой. Но тут я вспомнил, как наш Верховный одним пальцем как-то наиграл мелодию, которую на Западе тут же окрестили «Гимном КГБ», хотя на тот момент никакого КГБ уже много лет не существовало. И эта песня очень подходила для нашего с Чепаком разговора.

Я присел на табуретку, полковник расположился на диване, я сыграл небольшой проигрыш и запел:

«С чего начинается Родина?..»

Эта песня тоже была из фильма, который вышел не так давно и ещё не успел забыться. Впрочем, слова и мелодия остались популярными и после развала СССР – о чем говорит хотя бы музицирование Верховного. А ещё эта песня была не слишком сложной для исполнения, хотя требовала определенных голосовых талантов – но у «моего» Орехова они были, и я справился.

Чепак слушал очень внимательно – даже вперед наклонился, как Ленин на известной картине. На этом сходство полковника с вождем мирового пролетариата заканчивалось, потому что после финального аккорда он не стал говорить банальности про «нечеловеческую музыку», а просто несколько раз хлопнул в ладоши.

– Неплохо, Виктор, очень неплохо, – сказал он. – Рад, что у нас в управлении завелся такой талант. Надо бы тебе поручить нашу самодеятельность, а то Петрович совсем не тянет.

Виктор Петрович Осадко – это заместитель Чепака по хозяйственной части и по прочим делам, которые начальнику управления невместно делать самому. Я с ним пересекался несколько раз – именно он показывал мне мой нынешний кабинет и выдавал ордер на эту квартиру, – но до большой дружбы дело пока не дошло. Я подозревал, что Виктор Петрович ждет от меня жертвенного подношения по случаю назначения – в виде, например, большой бутыли настоящей горилки, но пока делал вид, что не понимаю его намеков. Впрочем, к середине месяца я собирался сдаться – с завхозом вообще лучше поддерживать хорошие отношения, и ради этого никакой горилки не жалко. Но и уступать слишком быстро было нельзя – можно потерять лицо. Ритуалы в нашей Конторе иногда напоминали мне обычаи племен тумба-юмба, и я был признателен Сухонину, который предупредил меня от нежелательной суеты.

– Там что-то особенное требуется? – поинтересовался я.

Художественная самодеятельность – бич всяких государственных организаций во все времена, особенно сейчас, когда никаких других организаций, кроме государственных, не существовало в природе. В нашем московском управлении было что-то вроде небольшого хора, в который добровольно-принудительно согнали нескольких женщин – они представляли нас на всяких смотрах; впрочем, эти смотры обычно проводились осенью, так что я их не застал. Ну и о моих талантах там никто не знал, так что музыкальным сопровождением занимались пара оперов из следственного отдела, на свою беду окончивших в детстве музыкальные школы по классу баяна.

Здесь я с этой стороной работы в КГБ тоже пока не столкнулся, но, видимо, Чепак теперь повесит на меня и это направление. До этого он высказывал желание, чтобы я курировал ещё и следователей – мол, раз начальником стал, изволь узнать всё, что можно, – но до официального распоряжения дело ещё не дошло, хотя я заранее представлял кислое выражение лица начальника следственного отдела, когда он услышит эти новости.

– Петрович совсем мышей не ловит, а в апреле будет республиканский смотр в Киеве, и было бы неплохо не ударить в грязь лицом, – задумчиво сказал Чепак. – В прошлом году мы были предпоследними, и то лишь потому, что херсонцы вышли на сцену вусмерть пьяными.

Я мельком подумал о причастности к этому опьянению нашего завхоза. Возможно, у него просто не хватило времени или денег, чтобы споить ансамбли из других областей.

– От занятых мест что-то зависит? – осведомился я.

В моё время от художественной самодеятельности не зависело ничего – выступили и выступили, плюсик в чек-листе поставили – и работаем дальше по прямому профилю.

– Могут премию коллективу подкинуть, – задумчиво произнес полковник. – Победители на всесоюзный смотр поедут... Ну и начальнику с организатором зачтется, когда квалификация будет.

Я мысленно усмехнулся. Конечно, слухи о своем переводе в Киев полковник Чепак наверняка распространял сам, но вот мечта у него такая была. Он явно засиделся в Сумах и очень хотел свалить отсюда куда угодно, но, желательно, в направлении столицы УССР.

– Премия и квалификация – дело хорошее, – нейтрально сказал я. – Если поручите, приложу все силы. Но я никогда...

Я не стал говорить окончание этой фразы – «никогда этим не занимался», поскольку и так всё было понятно.

– Вот и займешься... не в ущерб основным обязанностям, – как-то жестковато сказал Чепак. – В четверг примешь дела у Петровича.

– Так точно, Трофим Павлович! – я даже подскочил с табуретки, держа гитару у ноги – как ружье.

– Да вольно, вольно, – он махнул рукой, но я видел – начальник остался доволен моим показным рвением. – Посмотрим, на что ты способен...

Последнюю фразу он произнес очень ворчливо, как глубокий старик, каким он, разумеется, не был. Пятьдесят восемь лет для человека, прошедшего войну – возраст расцвета, ему и на пенсию в шестьдесят, по-хорошему, уходить рановато. Но это определял не я – и даже не сам Чепак.

– Ладно, Виктор, хватит на сегодня музыки. Где там у тебя закуска?

Я мысленно вздохнул. Начинался серьезный разговор.

***

Несмотря на всю свою показную фамильярность, полковник Чепак не был душкой. И его отношение к тому, что я изредка позволяю себе игнорировать его просьбы-приказы, тоже ничего не значил – мы оба понимали, что в нужный момент я подчинюсь, а он может быть уверен, что я выполню приказ. Может быть, не любой – вряд ли я заставлю себя убить ребенка. Но я надеялся, что такого Чепак приказывать и не будет.

В общем, мы с ним играли в начальника и подчиненного, не заигрываясь и не позволяя этой игре слишком повредить нашей работе. Впрочем, мы и о работе говорили лишь несколько раз – в основном по текучке, без глубокого вникания в то, зачем я вообще был прислан в Сумы. Все эти три недели Чепак делал вид, что я всю жизнь работал в его управлении, а я делал вид, что именно так и обстояли дела. Но и он, и я знали, что это не так. Просто он присматривался ко мне, а я, в свою очередь, присматривался к нему. Но когда-нибудь мы должны были сделать выводы, и я был уверен, что Чепак успеет первым. Впрочем, я и не собирался торопиться.

– Ты почти не пил на мероприятии, – заметил он, когда я вытащил из шкафчика пару небольших, на полсотни грамм, рюмок и наполнил их коньяком.

Коньяк был крымским – в этом отношении Чепак явно был патриотом.

Бутылка была «с винтом», так что я открыл её без особого труда. Ну а нарезать немного колбасы, сыра и хлеба и выловить из банки хрустящие огурчики было ещё проще.

– Считал, что не вправе злоупотреблять, – ответил я. – Пару рюмок – можно, больше уже опасно. Меня так учили.

– Ох уж эти москвичи... – проворчал полковник и немедленно выпил, не обратив внимания, что моя рюмка осталась стоять на столе. – Слышал я о твоем начальнике... хорошее слышал. Тоже через СМЕРШ прошел, тоже многое повидал... Не встречались с ним, правда, когда он в Москву попал, я уже тут сидел... А ты что скажешь? Сильно я от него отличаюсь?

– Он жесткий, но справедливый, – честно ответил я. – А вы... вас я знаю меньше месяца, не буду судить. Но, надеюсь, эти полгода будут конструктивными.

– Хе... конструктивными! Вот заберут меня в Киев, пришлют сюда нового – тогда и поговорим об этом твоем конструктиве!

Он снова плеснул себе коньяк и опрокинул рюмку, занюхав его хлебом и полностью проигнорировав всю остальную еду.

– А что, вас действительно в республиканское управление переводят? – осторожно спросил я.

– Тоже слухи слышал? – Чепак прислушался. – Не слушай, ерунда это. Об этом постоянно судачат, да толку-то... Такие переводы в один день происходят, утром позвонят – вечером уже с чемоданом добро пожаловать. У нас всё иначе устроено, не как в Москве. Тебе сколько дали на сборы?

– Две недели.

– Вот, вполне по-божески, – он одобрительно кивнул. – И дела можно закруглить, и собраться нормально. А я сюда уехал прямо из управления, в чем был и без вещей... Но хорошо, что сюда, а не в другие края, отдаленные... Хотя могли и иначе...

Я деликатно промолчал – да и что тут скажешь. Впрочем, он лишь подтвердил то, о чем я и так догадывался – в Сумах этот полковник оказался совсем не по своей воле, хотя и принял ситуацию, не встал в позу и не заявил, что лучше смерть, чем такая ссылка. Но, думаю, если бы тому же Берии предложили выбор, он бы тоже предпочел Сумы безымянному бункеру в штабе Московского военного округа. [1]

– Ты, Виктор, всё же выпей со мной, сейчас можно, ведь под присмотром целого полковника КГБ находишься, – как-то слишком наигранно сказал Чепак.

– Да, это серьезный аргумент, – согласился я.

Я поднял рюмку и он дзынькнул по ней своей, и мы выпили – я опять не до дна. И подумал, что если бы не смерть Сталина и последующие события, этот полковник сейчас был бы минимум генерал-лейтенантом. Но в пятидесятые и шестидесятые очень многие из «стариков», которым было лет по сорок, остановились в званиях, продолжая расти в должностях – такой была политика партии и правительства, которые тогда возглавлял Хрущев. Лишь в последние годы в госбезопасности снова начали раздавать генеральские погоны, что правильно. Если рассуждать здраво, областное управление – это не полк, а, как минимум, дивизия, пусть и кадрированная. А в Москве и области – и вовсе армия, которую сейчас возглавляет всего лишь генерал-майор.

– Трофим Павлович, – я решил бить первым. – Кто такой Иван Макухин? Завотделом науки и учебных заведений. Он сегодня упорно пытался установить со мной контакт.

Чепак поднял на меня тяжелый взгляд, и я понял, каким будет ответ, ещё до того, как услышал его.

– Никто, – проговорил полковник. – Не трать на него время. Ты же про это хотел спросить?

– Если вы прикажете, Трофим Павлович, то не буду тратить, – ответил я. – Но мне интересно, что он за человек.

***

Некоторое время мы играли в гляделки, и я, кажется, победил – Чепак первым отвел взгляд. Но я не был рад своей победе. Было бы много проще, если бы на мой вопрос полковник дал четкий и ясный ответ.

– Приказ ему... – он разлил коньяк и поднял свою рюмку. – Ты, Виктор, кажется, ждешь, что я тебя тут за ручку водить буду? Не будет этого. Ты уже взрослый, так что и думай сам – стоит тебе тратить время на этого Ивана Макухина. Могу только посоветовать – не стоит. А дальше ты уж сам. Прислушаешься к моему совету – хорошо, не прислушаешься – тоже хорошо, пусть и не так, как в первом случае. Шишек, может, набьешь нужных и в нужном месте – всё наука тебе будет, пригодится потом. Ты лучше скажи, почему тебя из Москвы выгнали?

Отвечать на этот вопрос мне не хотелось, и я совершенно бесхитростно дал себе немного времени на раздумья – тоже поднял рюмку и сделал приглашающий жест. Чепак не подвел, хотя я видел, что обмануть его у меня не получилось. Но я и не надеялся на такое.

– Думаю, что там была совокупность причин, – медленно произнес я. – Я предложил руководству немного доработать наши законы, чтобы лучше бороться с диссидентскими элементами. Предложение было одобрено, но не принято...

– Вот как... – протянул Чепак и наконец закусил – почему-то сыром. – А ещё?

– Почему вы решили, что было «ещё»?

– Опыт, – коротко ответил он. – Пока что то, что ты натворил, на ссылку не тянет. Или ты чего-то не договариваешь.

– Не договариваю, – согласился я. – Но про остальное, извините, не могу говорить открыто, Трофим Павлович.

– А, даже так... Ну ладно, что ж с тобой поделать, не можешь – значит, не можешь. Но я понял. Это твоё предложение – его можно применить у нас?

На эту тему я думал, и думал много, но советская власть была устроена очень консервативно. Чтобы продвинуть мою идею с иноагентами хотя бы на уровне области, нужна была поддержка от обкома, а те без согласования с Киевом в туалет боятся сходить. В Киеве же моё предложение тоже сами принимать не будут, отправят на утверждение в Москву, а там мне уже отказали – и таким нехитрым образом круг замкнется, а я останусь ни с чем. К тому же я пока не видел достойных иноагентства субъектов в подведомственном хозяйстве. Возможно, таковые имелись в Киеве, но мне на республиканский уровень пока что выходить было не с чем, да и не будет там никто меня слушать, потому что человек я новый и временный, уеду, а оставленные мною заботы лягут на аборигенов, которым это совсем не нужно.

– Пока нет... – я помотал головой. – Слишком много согласовывать надо, лучше, если это будут сверху продвигать. А заходить сбоку – долго и бессмысленно. Но кой-какие наметки есть, их, думаю, можно и без обкома провести. Могу подготовить рапорт.

– А подготовь, подготовь, хуже не будет, – внезапно согласился Чепак. – Что касается Макухина – как я и сказал. Можешь заниматься им, но сам, понимаешь?

– Понимаю.

Всё действительно было понятно – официально Чепак никакого отношения к этому делу иметь не собирался. Ни разрешать, ни запрещать он не будет. Но я фактически превращался в частного детектива, который не сможет привлекать никаких сотрудников управления, даже по дружбе или за какие-то услуги. Многого я с таким подходом не нарасследую, а вот обжечься могу очень сильно – если вспоминать про тот самый запрет на разработку партактива, который сохранился с хрущевских времен. В принципе, своим советом полковник давал мне возможность отступить, сохранив лицо – мол, я не сам отказался, а послушался старого и опытного коллегу и начальника. А официально – официально ничего не было.

Я заметил, что начальник внимательно разглядывает меня.

– Что-то не так, Трофим Павлович? – спросил я.

– Да всё так, Виктор, всё так. Только ведь ты не успокоишься, да?

– Не знаю ещё... Буду думать, – уклонился я от прямого ответа. – Ваш совет дорогого стоит.

– Да решил ты уже, я же вижу! – почти крикнул он. – Эх ты, неугомонная душа... чую, и в Москве у тебя что-то похожее было. Только ты забыл, что мы не в Москве, и здесь твои привычки могут оказаться бесполезными, а иногда – и вредными. Хочешь, я тебе более интересную загадку загадаю?

Я удивленно посмотрел на него.

– Загадывайте, Трофим Павлович. Только не обещаю, что разгадаю её, у меня с головоломками очень сложные отношения.

– Хех, сложные, отношения... Вот смотри, – он вдруг расстегнул кобуру и достал оттуда очень знакомый пистолет –немецкий, я такие видел в фильмах про войну, из-за характерной формы их очень любили киношники. И название у этого пистолета было очень емкое – «Люгер». Вернее, Luger P08.

Полковник выщелкнул магазин – обычный, коробчатый; я не помнил, сколько там патронов помещалось – кажется, семь или восемь. Потом он извлек один патрон, поставил его столбиком и по столу двинул ко мне.

Я послушно взял этот патрон и повертел – обычный «парабеллум» 9 на 19, такие после войны во всех странах НАТО на вооружении приняли, под них много чего сделали. Ну и во время войны немцы куда их только не пихали – в «шмайссер», например, которыми те же киношники любят вооружать всех солдат германской армии поголовно.

Я вернул патрон на стол и посмотрел на Чепака.

– И что это значит?

– А это значит следующее. В прошлом году, в сентябре, под Ромнами был убит лесник. Убийство как убийство – у нас они тоже происходят, хотя и не так часто, думаю, как у вас. Занималась убийством милиция, да недолго – ровно до того момента, как нашли гильзу и определили, из какого оружия стреляли...

– Постойте, Трофим Павлович, дайте догадаюсь – из вот такого «люгера»? – поспешил я проявить ум и сообразительность.

– Так точно, Виктор, точно так, – Чепак довольно улыбнулся. – Оружие, скажем так, не слишком редкое, на войне их через мои руки прошло десять штук, этот – одиннадцатый, разрешили оставить в качестве личного. Патронов, правда, к нему осталось – половина обоймы, а их у нас не продают, как ты знаешь. Но ничего, придумаем что-нибудь... да, придумаем... Так вот. Когда про оружие узнали, мы то убийство себе забрали, начали копать, копали, копали – и раскопали, что тот лесник совсем не лесник, а бывший боец русской народно-освободительной армии. Слыхал про такую?

Я едва не хлопнул себя по лицу рукой – жест, который в этом времени вряд ли был бы понят правильно. Поэтому я всего лишь почесал затылок, сделав вид, что так и задумывал.

– Локотское самоуправление? Слышал, да, они потом во время Варшавского восстания отличились.

– Да, они... как там шутят некоторые – выгнаны из СС за жестокость, – невесело усмехнулся Чепак. – Соседи из Брянска с их наследием лет двадцать после войны воевали, вроде победили – и тут раз, привет из прошлого. Лесник этот очень непростой оказался, сбежал на Украину, жил по чужим документам, да ещё и в лесу, где проверяющих – раз, два и обчелся, да и те глубоко не копают, только и смотрят на дату рождения и на прописку. Семья у него была, её мы проверяли очень тщательно – ни сном, ни духом про своего отца и мужа...

Чепак говорил ещё что-то, а я вспоминал другую историю, тоже связанную с этим Локотским самоуправлением – про Тоньку-пулеметчицу, которая как раз до семидесятых пряталась где-то в Белоруссии. Правда, та скрывалась под своей – точнее, мужа – фамилией, но тоже как-то прошла все проверки и считалась правильным ветераном. Я пытался понять, поймали её или ещё нет – и что мне делать, если эта Тонька находится на свободе. Впрочем, это можно узнать достаточно легко, такие вещи рассылаются по всем областным управлениям, надо лишь немного порыться в архивах и посмотреть, что приходило из Брянска.

– Так что думаешь?

Вопрос Чепака вырвал меня из размышлений о судьбах Тоньки.

– Простите, о чем?

– Прощаю, – он усмехнулся. – Я спросил – как найти убийцу, о котором неизвестно ничего. Вот буквально – никаких зацепок.

– Надо искать в прошлом убитого, – автоматически ответил я. – Если тот лесник действительно служил в РОНА, то кто-то из выживших опознал и решил отомстить. Они же много где засветились, и везде – с особой жестокостью. А этот кадр мог и в других местах что-то сотворить...

– Хорошо, что ты это понимаешь, – одобрительно кивнул Чепак. – Вот и возьми это расследование на свой контроль, а то наши с тобой следователи, как мне представляется, свои штаны найти не в состоянии, совсем хватку потеряли.

Я мысленно охнул, но вслух сказал совсем другое:

– Постараюсь разобраться, Трофим Павлович. Чудес не обещаю, но сделаю всё возможное.

– А чудес никто и не требует, Виктор, совсем никто. Чудеса, знаешь ли, это не по нашей части, – он тяжело встал. – Ладно, засиделся я тут с тобой. В общем, надеюсь на тебя.

Прощание у нас вышло быстрым – но иным оно у начальника и подчиненного быть и не могло. Я вернулся на кухню, поставил чайник – надо было как-то справляться с переизбытком алкоголя в организме, обернулся, чтобы убрать со стола. И увидел оставленный полковником патрон – «парабеллум», 9 на 19 миллиметров.

[1] Да, есть и другие данные – например, что Берия был убит во время ареста. Но никаких стопроцентных доказательств в пользу одной или другой версии не существует, а сторонники и противники есть у обоих. По мне – важно лишь то, что жизнь Берии закончилась, а способ и дата не так важны, хотя и интересны историкам.