Сорок имен скорби

11

Кардинал позвонил Влатко Сетевичу из отдела микроанализа. Эксперты взяли пробы волос и тканей с оттаявшего тела Кэти Пайн.

— Мы нашли всего несколько посторонних волокон. Такие можно встретить и в помещении и на улице. Их используют в автомобилях, в подвалах домов… Красные волокна, скрученные из трех нитей.

— А как-то сузить? Назвать марку машины? «Форд»? «Крайслер»?

— Невозможно. Очень распространенная штука. Вот разве что цвет…

— А что насчет волос?

— Нашли всего один волосок, не принадлежащий девочке. Длиной семь с половиной сантиметров. Каштановый. Скорее всего, принадлежит белому.

Делорм не скрывала досады, когда Кардинал сообщил ей о результатах экспертизы.

— Это все совершенно бесполезно, — заявила она. — До тех пор, пока у нас нет другого трупа. Что они так долго там возятся? Почему мы до сих пор не получили отчета патологоанатома?

Следующие два дня Кардинал провисел на телефоне, пытаясь раздобыть подробности тех дел, которые завели не в их городе. Связывался с соответствующими полицейскими управлениями, звонил родителям и другим людям, от которых поступали первоначальные заявления. Помогала ему Делорм, если не была занята изучением давних краж. Они отработали еще пять дел. Осталось два таких, следы которых могли бы привести в Алгонкин-Бей: девочка из Сент-Джона (ее видели на местной автобусной станции), а также мальчик из Миссисоги, что близ Торонто.

О пропаже Тодда Карри сообщили в декабре. Объявление о розыске — стандартный факс, направляемый в таких случаях во все управления полиции. Снимок невысокого качества. Кардинал подметил одну деталь: в деле указан рост ребенка — 162 сантиметра, вес — 43 килограмма. Пристрастие убийцы к некрупным детям могло сделать Тодда Карри весьма желанной добычей.

Кардинал связался с полицией района Пил и установил, что ни родители, ни друзья мальчика уже два месяца ничего о нем не знают. В Службе розыска пропавших ему дали имя родственника Тодда, проживающего в Садбери: Кларк Карри.

— Мистер Карри, это Джон Кардинал, алгонкинская полиция.

— Вы, видимо, насчет Тодда.

— Почему вы так решили, сэр?

— Полиции я нужен только тогда, когда с Тоддом случается что-то неладное. Слушайте, я же просто его дядя. Все, что было в моих силах, я сделал. На этот раз я не могу вернуть его обратно.

— Мы его не нашли. Мы все еще пытаемся его разыскать.

— Парнишку из Миссисоги ищет полиция Алонкин-Бей? Дело выходит на федеральный уровень, не иначе.

— Тодд как-нибудь связывался с вами после декабря? Точнее, после двадцать второго числа?

— Нет. Его все рождественские каникулы не было. Родители его просто обезумели, да вы сами можете представить. Он мне звякнул из Хантсвилла в тот день, когда удрал, и сказал, что сел на поезд. Спросил, можно ли ему пожить у меня. Я ответил — можно. Но он так и не появился. С тех пор я о нем ничего не слышал. Поймите, парень давно себя травит.

— В каком смысле? Наркотики?

— Тодд в первый раз нюхнул клея в десять лет и с тех пор навсегда переменился. Одни ребята просто балуются наркотиками, а другим достаточно один раз попробовать — и это превращается в страсть. У Тодда одна радость в жизни — наркота. Если это, конечно, можно назвать радостью. Кстати, Дейв с Эдной уверяют, что он совсем соскочил, но я что-то сомневаюсь. Очень сомневаюсь.

— Можете оказать мне любезность, сэр? Не могли бы вы позвонить мне, если Тодд все-таки даст вам о себе знать? — Он продиктовал Карри свой телефон и повесил трубку.

Кардинал уже много лет не передвигался на поездах, хотя, проходя мимо станции, всегда вспоминал долгое путешествие на Запад, которое они с Кэтрин совершили в медовый месяц. Практически всю поездку они провели в узкой, тесной, раскачивающейся вагонной постели. Кардинал сверился со справочником Канадских железных дорог и выяснил, что Хантсвилл по-прежнему был предпоследней остановкой на Северной линии перед Алгонкин-Бей. Невозможно было сказать, сошел с поезда Тодд в Саус-Ривер или в Алгонкин-Бей. Он мог задержаться в Хантсвилле, а мог продолжать путь на север — до Темагами или даже Хёрста. Кардинал прошелся к Кризисному центру, что на углу Стейшн-стрит и Самнер-стрит. В Алгонкин-Бей не было специальных приютов для подростков, и иногда сбежавшие из дома дети оказывались в Центре, который располагался всего в двух кварталах от железнодорожной станции. Заведение это в общем-то предназначалось для жертв домашнего насилия (преимущественно для избитых жен), но заправлял им долговязый священник-расстрига по имени Нэд Феллоуз, про которого было известно, что случайного беглеца он всегда приютит, если найдется свободная комната.

Как большинство домов в центре города, Кризисный центр представлял собой двухэтажное строение красного кирпича с серой гонтовой крышей, на крутых скатах которой снег не задерживался. Рабочие, чинившие крышу веранды, закрыли фасад дома лесами. Звоня в дверь, Кардинал слышал, как они у него над головой ругаются по-французски: «tabarnac», «ostie», — бранные слова у них из церковного языка, а вот англосаксы обращаются к привычному сексуальному словарю. Мы сквернословим, взывая к тому, чего боимся, подумалось Кардиналу, но ему не хотелось развивать эту мысль.

— Да, я его помню. Надо сказать, с ним пришлось нелегко. — Нэд Феллоуз вернул Кардиналу факс со снимком. — Провел у нас одну ночь. Где-то на Рождество.

— Вы не могли бы уточнить, когда это было?

Феллоуз провел его в маленькую приемную, которая служила когда-то гостиной. Камин из цветного кирпича был забит журналами для соцработников и статьями по психологии. Феллоуз обратился к большому темно-бордовому гроссбуху и стал водить пальцем по спискам фамилий.

— Тодд Карри. Останавливался на ночь двадцатого декабря, в пятницу. Выбыл в субботу. Помню, я удивился: он попросил разрешения остаться до понедельника. Но явился в субботу и сказал, что нашел классное местечко — заброшенный дом на Мэйн-Вест.

— На Мэйн-Вест. Это развалюха, где раньше была Святая Клара? Тот самый дом? Рядом с гостиницей «Касл»?

— Трудно сказать. Сами понимаете, он не оставил адреса для пересылки корреспонденции. Проглотил пару сэндвичей — и был таков.

На Мэйн-Вест пустовал лишь один дом. Стоял он не в самой оживленной части города, но через два квартала от него улица обретала вполне респектабельный вид. Монастырь Святой Клары снесли пять лет назад, в результате чего открылась обозрению кирпичная стена с бледными следами рекламы, призывавшей пить «Северный эль» — продукт местной пивоварни, не варившей ничего вот уже как минимум три десятка лет. Вслед за монастырем пали и другие строения, освобождая место для постоянно расширяющейся автостоянки «Сельский стиль». В окружении некошеной травы и пней, оставшихся от давно погибших деревьев, притулившийся на углу парковки дом напоминал последний гнилой зуб, ожидающий, когда его выдернут.

Неглупый выбор, рассуждал Кардинал, пока ехал по Макферсон-стрит в сторону озера. Дом всего в одном квартале от «Д'Анунцио» — излюбленного места тусовок подростков. И совсем близко от школы. Юный беглец не мог бы подыскать адрес получше. Кардинал почувствовал, как кровь загудела у него в жилах.

Справа от него выросла гостиница «Касл», и он оставил машину перед обветшалой зубчатой оградой, которую душил кустарник. Подойдя к воротам, он сквозь нависавшие ветви посмотрел на то место, где некогда стоял дом. Отсюда хорошо было видно заведение «Д'Анунцио» — в соседнем квартале, на Алгонкин-авеню.

Характерный запах сгоревшего дерева все еще хорошо ощущался, хотя развалины покрывал снег. Обломки здания оттащили в сторону, собрав их бульдозером в одну кучу. Кардинал стоял, уперев руки в бока, словно оценивая материальный ущерб. Обугленная балка два на четыре дюйма пронзила тонкое снежное одеяло, черным пальцем грозя облакам.