Спасти СССР, Часть 4

08 сентября 1985 года. Москва

Шестого и седьмого — все дни были посвящены сначала приему гостя из Кувейта, а потом обсуждению всего этого дела в министерствах и в Политбюро. Удалось договориться — как и в прошлый раз — о поставках нефтяного и прочего технологического оборудования, а так же об участии советских специалистов в строительстве в Кувейте дорог. От имени Советского союза я сделал предложение заключить договор на строительство в Кувейт-Сити метро. Понятно, что это возможно только на следующих стадиях взаимоотношений, но шейх все понял правильно. Тем более что я намекнул — наличие в Кувейте большого количества советских специалистов послужит для некоторых государств — ревизионистов серьезным фактором, препятствующим военным поползновениям.

К моему удивлению, на Политбюро меня серьезно поддержал Гейдар Алиев и я ему отплатил ответной любезностью, проведя решение о назначении куратором от Политбюро по вопросу взаимодействия со «страной К» именно Алиева. Другое и не просматривается — Алиев сочетает важнейшие качества для этой работы: он мусульманин, хозяйственник с опытом работы в республике, знает нефтегазовый сектор и к тому же — генерал КГБ. Вообще, для арабов думаю, большим потрясением будет узнать, что в СССР есть правоверные мусульмане на таких высоких постах. У США такого нет и близко.

Восьмого сентября пришлось опять переключиться на то чего я терпеть не мог — и в то же время понимал необходимость всего этого. На идеологию и партийные организации.

На комсомол.

Комсомольская организация Советского союза — на мой взгляд, крайне недооценена сейчас и недооценена будет в будущем. Полный провал в идеологической работе? Да, но за это в еще большей степени отвечает партия, отвечает ЦК КПСС. Но при этом комсомол выполнял важнейшую роль подготовки кадров организаторов для самых разных областей советской жизни причем организаторов сильных. Это беда всей системы, что мы их потом теряли. Почти весь постсоветский олигархат — из комсомольцев, и я никогда не соглашусь, что это провал. Это успех, просто энергия и талант оказались востребованы только так.

Комсомол сейчас выполняет важнейшие функции и в нем полно и бескорыстных идеалистов (все еще!) и потенциальных борцов за страну и советское общество и интернационалистов в противовес националистам союзных республик. По идее, комсомол сейчас здоровее и дееспособнее самой партии, и если речь стоит об омоложении и осовременивании кадров — то кроме как с комсомола людей брать и неоткуда.

Как комсомол поучаствовал в уничтожении страны.

Роковым стало внешне безобидное решение о создании ЦНТТМ — центров научно-технического творчества молодежи. Намерения то были самые благие, дать молодым возможность реализовать свои идеи. Если бы всё пошло правильно — мы бы имели и советский Эппл и советский Гугл и много чего еще. Но в условиях полностью разложившейся экономики и науки, мастерски освоившей науку «гнать туфту» произошло вот что: директора предприятий поняли, что на сотрудничество с ЦНТТМ можно выводить с предприятия и списывать, а потом обналичивать любые средства. ЦНТТМ сыграли роль того, что потом станут называть «помойками» и «постирочными» — обнальных фирм, однодневок. Все усугубило решение о полном освобождении ЦНТТМ от налогов. Издержки на существование подобных схем — были близки к нулю.

В более ранние времена — точно так же было полно и фиктивной науки и фиктивных внедрений (и помимо комсомола), просто ставки в игре были другими. Степень кандидата наук — а это и доплаты, и дополнительная комната в жилье «под кабинет» и санаторий и библиотечный день чтобы на законном основании не работать. Просто веселая жизнь в советском НИИ. На производстве — возможность списать деньги на премии, самому себе выписать премию за внедрение. Но это тысячи, десятки тысяч. А потом — полетят налево миллионы.

И, тем не менее — идея то была хорошая, правильная. Подвело как всегда исполнение.

Кстати говоря, в чем была ошибка? В том что не определили направления деятельности и не очертили границы. А надо было. У нас здесь пока нет ничего подобного Силиконовой долины — хотя умы есть не хуже, да и программисты — лучшие в мире, не просто так именно бывшие советские, а потом и российские программисты выигрывали чемпионаты мира по программированию. А если нет конкретного направления, чем проще заняться? Правильно — купи-продай. Вот и занялись. Хотя во всем СССР нет ни одного человека кроме меня, кто понимает, сколько через тридцать лет будет стоить Гугл — всего лишь всемирная поисковая система. Или Фейсбук. Или Твиттер. И что самое интересное — для того чтобы все это сделать, не надо строить фабрику с чипами по технологии 10 нанометров и меньше.

Есть один пример, который я хочу привести. Самым богатым человеком из Украины — в мое время был не Ринат Ахметов, а Ян Кум. Этот парень создал WhatsApp, развил эту платформу и продал глобальным инвестиционным фондам за 11 миллиардов долларов. Ему было девятнадцать лет, когда он уехал, и у него никогда не было более пятидесяти сотрудников в офисе. Ринат Ахметов на пике своего богатства по оценке Форбс имел до шестнадцати миллиардов, все остальные украинские олигархи — сильно меньше. Потом начались боевые действия известно с кем, и его состояние упало до пяти-шести, а в моменте — падало и до двух. Ян Кум ничего не потерял, потому что уехал и потому что он изначально жил и действовал в другой системе координат.

Ринат Ахметов для того чтобы заработать свои шестнадцать ярдов — прихватизировал половину Украины, купил или захватил или еще что сделал — с десятками заводов, на него работали десятки тысяч человек, он вынужден был постоянно защищать свою собственность от рейдеров, нанимал сотни боевиков, покупал десятки политиков и депутатов, вмешивался в каждые выборы, которые происходили в стране. И все равно — трагедия произошла, свою собственность он не сохранил. И все равно — он остался с половиной того что заработал Ян Кум и с перспективой потерять и оставшееся.

И украинский народ — верил и надеялся и мриял, и скакал на Майдане, и ходил на выборы, и делал на них сенсации, и западные политики с умилением на него смотрели и подкармливали печеньками. Но думаю, я не ошибусь, если скажу, что состояние одного Яна Кума превышает состояние половины жителей Украины...

Я хочу, чтобы вы задумались о том, почему так происходит. Почему произошла эта трагедия, и постоянно происходят другие. Фундамент другого мира, другой нормальности — закладывается здесь и сейчас. И если СССР не поучаствует в этом, если все девяностые мы будем пилить и деребанить — мы так и останемся на обочине жизни, с тоской, обидой и злобой смотря на пролетающие мимо скоростные поезда...

Хотя обижаться здесь стоит — только и исключительно на самих себя. Dixi.

Встречало генсека все руководство, весь ЦК комсомола. Возглавлял комсомол Виктор Максимович Мишин. Я посмотрел его личное дело — работал на заводе железобетонных изделий, потом двинули по комсомольской линии, возглавил комсомол Москвы, затем — всего Советского союза. В принципе он, как и все — просто хороший орговик. Не более — но и не менее...

Проходим в здание, там внеочередное собрание ЦК намечено. Я ловлю взгляд Мишина, тот оказывается рядом — выучка...

— Сворачивайте торжество. Возьми десять — пятнадцать человек, из тех, кто дело способны делать, а не речи говорить. И подбери место... не зал. Ленинский уголок у вас есть? Вот и отлично, там и соберемся...

Собрались. Так как места немного — то и моя свита, вынуждена была остаться за дверью, нервничать. Здесь — только свои. Под пристальным взглядом Ильича с портрета. Оглядываюсь — хорошие лица, хорошие глаза, почти у всех. Только пара человек — непонятные. Меня долго учили людей определять с первого взгляда. Сначала в разведке. Потом жизнь учила — в самих США. США же пропитаны стукачеством и стукачами. Прозевал агента ФБР — здравствуй, федеральная тюрьма. Пригрел предателя на своей груди — он на законных основаниях заключит сделку со следствием и тебя вложит, чтобы самому выскочить. Скверное место США.

— Значит так. Я — генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Сергеевич Горбачев. Представляемся — по часовой стрелке, от меня, называем из какого города и республики. Поехали.

Представляются. Я запоминаю. Ребята со всего СССР. Наш последний актив, больше нет. Если про...м — страны не будет.

Слушать нас тут не слушают — даже КГБ не посмеет слушать Ленинскую комнату. За это можно с волчьим билетом вылететь.

— Значит так, ребята. Слушаем меня, потом задаем вопросы и распределяемся по задачам. Времени у нас немного.

...

— В настоящее время — имеется и нарастает процесс отставания СССР от ведущих капиталистических стран по ряду важнейших показателей. Имеет место отставание и по конкретным отраслям — например, по микроэлектронике. И по общеэкономическим — начиная от среднего возраста оборудования, выработки на одного рабочего и процента современной продукции в общем ассортименте, так и куда по более серьезным показателям. Углубляться не буду — но все серьезно и исправить ситуацию времени есть немного. Существующими силами это либо не сделать вовсе, либо — сомнительно, что получится сделать. Заводы, промышленность — не заинтересованы ни в чем новом, им лишь бы план выполнить, а будет спрос, не будет спрос — неважно. Кто-то и вовсе на склад работает, кому-то просто все равно.

Смотрят — аж глазами пожирают. Эти — правильные. Даже если двое — трое прорвутся — огромное дело будет. На их примере — пойдут и остальные.

— В ЦК Партии, в Совмине, в Госплане ситуацию знают. Как бы нам ни было тяжело — надо догонять, будут выделяться средства на новое оборудование, новые направления. Но все это — ничто без новых людей.

Я резко махнул рукой

— Мало у нас за валюту закупленного оборудования гниет и ржавеет? Мало у нас загубленных перспективных направлений в науке, просто потому что лень заниматься или кому-то из маститых на ногу наступили? Полно!

...

— Потому, выхода другого нет. В прорыв придется идти вам. Ни партийный, ни хозяйственный актив, ни научные кадры — ситуацию исправят. Если бы могли — уже исправили бы. Не могут, даже не видят проблем. Нужны свежие кадры.

Молчание. Потом кто-то — из Армении кстати парнишка — простецки спросил

— Что надо делать, товарищ Горбачев?

— Хороший вопрос...

Особенно хороший, если учесть что я своими глазами видел рынок через сорок лет, видел какие решения взлетели, а какие нет, видел Гугл, Эппл, Амазон, Фейсбук, Вотсапп. Передо мной сидят несколько будущих миллиардеров, только они и сами это не знают.

— Если мы будем знать, что нам делать, можно сказать, что половина проблемы уже решена. Кто из вас знает, что такое ЭВМ? Что такое компьютер?

Несмело поднялись руки. Менее трети.

— К следующей нашей с вами встрече надо будет, чтобы вы знали об этом все. Не всё. Всё знать невозможно. А — все.

...

— Идите в библиотеки, в профильные ВУЗы, в институты, заводите друзей из тех кто об этом знает. Если встанет вопрос секретности или вас куда-то не пустят — решайте через товарища Мишина, а он будет решать через меня.

...

— Персональный компьютер сейчас редкость, они используются для инженерных и экономических вычислений. В Госплане есть несколько штук, я в Секретариате ЦК приказал закупить и поставить, чтобы люди учились — для вас так же будем закупать, но это будущее. Во Франции я увидел систему Минител — то есть компьютеры или вычислительные терминалы, связанные между собой по телефонной сети. Конечно, с телефонной сетью у нас... пока проблемы, мягко говоря. Но и эти проблемы будем решать. Основные задачи у нас две. Разработать персональный компьютер, который можно поставить вот на такой стол, и использовать, скажем, для печатания писем, просмотра и редактирования изображений, каких-то вычислений — но это должен быть компьютер который способен поднять один человек, который можно унести. И второе — как связать нам все компьютеры в единую сеть. Например для того чтобы я мог связаться например, с Якутией. И не просто связаться — а увидеть что они там делают, поговорить как по телефону, чтобы они мне могли документ прислать, а я — им. Но это должен быть не голос, это должно быть нечто, что можно тут принять, распечатать, как если бы я сам это написал.

Улыбаются. Напрасно, работы — море. Но первое в мире электронное письмо отправлено в 1982 году, так что мы уже на три года отстаем.

— В США по нашим данным такая сеть уже есть, называется Арпанет, английскими запишите — ARPANET. Она пока используется в основном при передаче информации между ведущими ВУЗами страны, наверное, и мы с этого начнем. Но есть все основания полагать, что технология эта в будущем станет очень распространенной, компьютеров станет намного больше, в десятки и сотни раз больше и они будут широко использоваться человеком в своей повседневной деятельности. И мы должны быть к этому готовы лучше других стран.

...

— Отдельно хочу сказать про тему игр для компьютеров и специальных устройств. Не пренебрегайте этой темой, нужно заниматься и ей тоже. Нужны не только и не столько развлекающие — сколько обучающие, тренирующие разум, память, реакцию игры. Это тоже очень нужно.

Тетрис — самую популярную компьютерную игру в мире — изобрел Алексей Пажитнов, программист ВЦ Академии наук СССР. Это произошло еще в восемьдесят четвертом году.

Но он не создал глобальную компанию, не стал миллиардером, советским Биллом Гейтсом. Хотя в его игру играл весь мир.

И это проблема.

— Ребята. Я хочу, чтобы вы поняли главное. Сейчас это может казаться игрой, может быть — блажью, может каким-то незначительным подспорьем в работе. Но я уверен, через двадцать лет от этого будет зависеть всё. Или — почти всё. То о чем мы сейчас говорим — это не способ проверить вас в работе, чтобы потом доверить более важное. Это и есть — более важное. От того что мы сделаем сейчас — будет зависеть как наши дети будут жить через двадцать лет. Зависит даже то, сможем ли построить коммунистическое общество.

Я улыбнулся

— Социализм — это учет и контроль — как говорил Владимир Ильич. Представьте себе, как будет просто вести дела и как будет все видно в такой вот сети. Причем — сразу.

Смотрю на часы — никак не могу привыкнуть, что на руке не SUUNTO[24], а родная Ракета.

— Встречаемся ровно через месяц. Товарищ Мишин доведет — здесь или в Кремле. Все, ребята, за работу.

Справятся? Нет. Не все. Но если среди них есть хоть один советский Билл Гейтс или Джефф Безос — я не зря сегодня день провел. Сильно не зря.

Мишин встретил в коридоре, и мы прошли на собрание комсомольского актива. По пути я разъяснил ему относительно созданной команды, которой предстоит создать советский Майкрософт. Понял — не понял, но исполнительская дисциплина пока что на высоте.

На задержавшемся комсомольском активе я выслушал доклады. Какой-то сюр... доклады о строительстве БАМа, мощного химического кластера в Приамурье. Трудно поверить, слыша эти бодрые, неподдельно бодрые доклады, что через несколько лет страны может не стать.

Но страны действительно может не стать.

Прослушал доклады, потом сам попросил слово. Осмотрел зал.

— Товарищи...

Можно было начать двумя словами. Либо — товарищи, либо неофициальное — ребята. Начал именно так не потому что речь о серьезных вещах. А потому что они уже не ребята. На них — может быть последняя надежда сверхдержавы.

— Я бы мог произнести сейчас слова благодарности вам, за ваш самоотверженный труд, и подтвердить, что мы успешно идем по пути к коммунизму. Но я бы сейчас хотел поговорить о трудностях, какие испытывает наша Родина, и как мы их можем преодолеть.

Насторожились. Явно никто не ожидал

— Думаю, ни для кого не секрет, что мы до сих пор не обеспечили каждого советского гражданина нормальным жильем, хотя бы по минимальной социальной норме, что до сих пор не построены важнейшие дороги, а те что построены часто нуждаются в ремонте или уже не соответствуют нагрузкам. Об очередях. Это не злословие западных голосов, это правда, которую мы должны принять и засучив рукава, браться за исправление этих недостатков. Коммунист, который не желает видеть правду и скрывает собственные промахи и недоработки, объясняя их происками врагов или и вовсе ложью — это и не коммунист вовсе.

...

— Мы должны не только построить БАМ. Мы должны наладить строительство жилья для наших граждан вдвое, втрое больше от того чем строится сейчас, мы должны покончить с коммуналками, с бараками, с времянками и дать каждому благоустроенное жилье. Этим сейчас занимается Борис Николаевич Ельцин, и прошу оказать ему в этом все возможное содействие.

...

— Мы должны придать ускорение сельскому хозяйству, раз и навсегда покончить с позором очередей, нехваток, дефицита. Мы живем в самой большой стране мира, у нас четверть всего мирового запаса чернозема — и оправданий тому, что мы что-то закупаем, зерно или мясо — нет. Нет! И быть не может.

...

— Сейчас партия разрабатывает новую продовольственную программу, она будет предусматривать не только повышение продуктивности, урожайности и тому подобное — но и комплексное развитие деревни, с развитием не только сельского хозяйства, но и переработки сельскохозяйственной продукции, а так же с развитием на селе местной промышленности. Но эту программу нам не выполнить без вас, без молодежи. Потому — призвал бы весь комсомол и особенно сельский — уделить особое внимание деревне, возвращаться в деревню, создавать новое в деревне. Мы, партия, правительство — со своей стороны окажем максимальную помощь и поддержку в любых комсомольских починах, связанных с поднятием деревни...

Вернулся в Кремль уже после обеда, ближе к вечеру — провел с комсомолом весь день, считай. Мишин тут же поторопился объявить несколько починов, и мне составило за труд немного его подкорректировать. Врачи и учителя — это хорошо, это надо — но вопрос стоит в продуктивности села. Нужны комсомольские бригады, нужны новые методы и в сельском хозяйстве и в местной промышленности — лесопилку осилит каждый, потом и кирпичный заводик может кто-то сделает. А там — естественный отбор, кто-то для себя — а кто-то на уровень района, области выйдет...

И снова выходим к тому же самому — к хозрасчету, к особым условиям хозяйствования. Никуда мы от этого не уйдем, хотя и все риски «рыночного кластера в нерыночной экономике» я прекрасно понимаю.

Ладно, думать будем.

— Ну, ты, Михаил дал...

Я про себя подумал — опять донесли. Что-то мне не нравится, что чуть что, Егор все узнает первым — хотя он как кадровик по идее рычаги имеет. Нелояльности у него я не заметил. Идеальный второй, в том смысле, чтобы тянуть воз повседневных проблем. Но не реформатор.

Но и мне — как то не по душе устраивать кровавые игрища в сталинском стиле и уничтожать соратников только за то что заподозрил их. Хватит уже этого всего, наигрались...

— Что, опять?

...

— Я уже говорил, Егор, решение любой проблемы начинается с того что ее надо признать и начать говорить о ней. Если замалчивать, делать вид что проблемы нет, далеко так не уедем. И чего мы стоим как коммунисты, если будем бояться критики?

...

— Давай, что там у тебя...

Подписал документы, какие скопились, ничего необычного. И тут Егор сказал

— Тут к тебе просятся товарищи Чебриков и Аболенцев.

Я почувствовал неладное

— Савинкин где?

— Болеет.

Я хмыкнул

— А что, через тебя? Делов натворили?

...

— Ладно, если у тебя всё, то пусть заходят.

Чебриков — председатель КГБ. Но КГБ как и любая советская спецслужба находится под контролем партии и ее центральных органов, и дело не только в партийности работников. В ЦК КПСС существует отдел административных органов, его уже много лет возглавляет Савинкин — бывший политрук и фронтовик. Его заместитель — как раз Аболенцев кстати бывший заместитель генерального прокурора, тоже фронтовик. Занимается отдел административных органов в основном двумя вещами. Кадровой политикой — все назначения на генеральские должности согласовываются в ЦК, плюс партия регулярно направляет на работу в КГБ своих работников. И — через отдел обычно проходят законодательные предложения органов по своим направлениям деятельности — они потом уходят в соответствующие отделы Верховного совета.

— Проходите, товарищи, присаживайтесь.

Не смотрят друг на друга. Дело впрямь...

— Случилось у нас что?

Начал Чебриков

— Товарищ Горбачев...

— Коротко и по делу — перебил я

— Так точно. Из Москвы — бежал, предположительно при помощи сотрудников британского посольства полковник ПГУ Олег Антонович Гордиевский[25]...

Так...

Про Гордиевского я понятно знал — как знаю имена всех агентов ЦРУ здесь, но мне сейчас не это важно — важно любой ценой защитить Олдриджа Эймса, а для этого придется многим жертвовать. Особого вреда ни этот, ни другие агенты уже не представляют, отработанный материал, нам надо думать, как свои источники сохранить.

— Что планируете предпринимать? — спокойно спросил я

И Чебриков и Аболенцев потеряли дар речи

— Что планируете предпринимать, товарищи? — повторил я

— Михаил Сергеевич, я лично готов...

— Речь не о вас лично — перебил я Чебрикова — и не о наказании. Нас в этот конкретный момент переиграла британская разведка. Хорошо, допустим. Что вы планируете предпринимать, какие ответные шаги?

Я вдруг понял, что у Чебрикова нет ответных шагов. Он был готов ко всему, даже к отставке — но не играть дальше.

Что за система... переборщили с ответственностью, сильно переборщили. Как там товарищ Каганович — у каждой аварии есть фамилия имя и отчество. Да, но за битого двух небитых дают.

Помогу...

— Что, по-вашему, предпримет британское правительство теперь?

— Вероятна нота протеста... высылка дипломатов. Гордиевский был резидентом в Лондоне... короткое время. Весь личный состав резидентуры ему известен.

— Допустим. Наши ответные действия?

— Симметричные... вышлем их резидента.

— Чем это нам поможет в борьбе против Великобритании? Что это нам даст?

Молчание. Потом сбитый с толку Чебриков сказал

— Так принято, Михаил Сергеевич. В разведке так принято.

Я сделал такое выражение лица... это не описать — но, наверное, в КВН меня бы взяли в одну из команд. Чебриков даже вздрогнул

— Я спрашиваю не о том, как принято, товарищ Чебриков. Вы — председатель КГБ, вы по должности обязаны как бороться с проникновением вражеской агентуры в СССР, так и засылать агентуру в другие страны, особенно враждебные капиталистические. С первым у вас не получилось. Со вторым... сейчас есть кто-то в Ми-6.

...

— Нет, Михаил Сергеевич. В МИ-6 у нас сейчас никого нет.

— По крайней мере честно — оценил я — что мы можем сделать для того чтобы британцы почувствовали как мы раздражены? Только не высылка дипломатов.

И снова — молчание. Не понимают.

— Товарищ Аболенцев, спасибо, с вами всё. Товарищ Савинков, кстати, что с ним?

— На обследование лег, Михаил Сергеевич.

— Серьезное что-то?

Аболенцев покачал головой

— Нет, просто плановое, Михаил Сергеевич.

— Не сочтите за труд, навестите, привет передайте. Да... возьмите...

...

— Купите в распределителе апельсинов, бананов, что он любит. Отправьте, скажите, что от Михаила Сергеевича.

Аболенцев был удивлен, но деньги взял. Здесь так не принято — даже когда в распределителе берут, никто не платит — потом из зарплаты вычитают, моду за все платить деньгами и сразу ввел я.

— А вы, товарищ Чебриков, останьтесь...

— Гордиевского вы отпустили? Только честно?

Председатель КГБ достал платок, промокнул выступивший пот

— Нет, Михаил Сергеевич — с досадой сказал он правду — ушел

— Плохо. Если бы отпустили, я бы вам лично премию выдал. Его ведь наш человек в Лэнгли сдал, так?

— Да.

Я кивнул

— На ошибках учатся. По остальным. Продумайте стратегию. Одномоментно выводить их из игры запрещаю, уже говорил. Двоих, троих, самых опасных — накажите. Лучше автокатастрофа, или... чего там. Но не больше. Остальных — или выводите из игры или гоните через них дезу по возможности. Если кто-то побежит туда — не останавливать.

...

— Все то зло, которое они могли сделать — они сделали. Сохранение источника в Лэнгли для вас является абсолютным приоритетом, если для его сохранения потребуется отдать американцам любого из наших предателей — отдавайте. Связь с Белым домом, как я просил — установили?

— Первичный контакт состоялся

— Хорошо. Не спешите.

Чебриков кивнул, снова вытирая пот. Оно и понятно — никогда в КГБ и не думали подобраться к человеку, занимающему такое положение в Белом доме. Он понимал, что на кону — победа в глобальном противостоянии, в Холодной войне.

— Теперь что касается Великобритании. Источников действительно нет или не хотели при Аболенцеве?

— Нет, Михаил Сергеевич. Оно и понятно.

...

— Гордиевский проработал в Лондоне более десяти лет. Теперь понятно, почему все эти годы не было оперативно-значимых результатов

— Кто сейчас на этом направлении?

— Временно — полковник Любимов.

Я припомнил — потом полковник Любимов напишет книгу о том, как он полюбил Англию и с какой досадой он выполнял свою шпионскую работу. GB действительно обладает определенной притягательностью, что есть то есть. Иначе бы они не смогли создать империю, над которой не заходит солнце. Силой тут не обойдешься, надо что-то еще...

И это «что-то» у них есть — не зря понятие «джентльмен» давно вышло за пределы Великобритании и распространилось по всему миру.

— Нет. Создайте отдельную группу.

...

— Уязвимое место Великобритании — Северная Ирландия. ИРА. Если товарищ Каддафи поставляет туда оружие, почему мы так не можем? Можем. Оперативный состав туда пока не надо посылать, а вот оружие... этого добра у нас полно. И если британцы передают ПЗРК моджахедам, то почему мы так же не можем. Задача ясна?

— Да, Михаил Сергеевич. Только...

...

— Контакты с любыми террористическими организациями в Европе нам строго запрещены.

— Кем запрещены?

— Юрием Владимировичем — удивленно сказал Чебриков

Интересные дела. Скорее всего, в рамках подготовки к подписанию большого договора 1976 года в Хельсинки. Но когда британцы и американцы начали массово поставлять в Афганистан ПЗРК — запрет этот смысла не имеет.

— С моего разрешения

— Ясно, Михаил Сергеевич

— И представьте смету. На Вашингтон и вообще. Только с курьером и не через секретариат. Мне в приемную лично, я предупрежу, чтобы не регистрировали.

— Есть.

А потом позвонили снизу, сказали, что пришли Ирина...

Чета Горбачевых — это типичная семья советской интеллигенции позднего СССР. Настолько типичная, что хоть книгу пиши. Два родителя, оба с высшим образованием, один ребенок рожденный в юности — и больше детей нет. Ребенок, избалованный вниманием, поскольку единственный — но и одинокий, потому что нет ни старших ни младших братьев и сестер, и таким образом важная часть социализации пролетает мимо. Родители занимаются карьерой, работой, ребенок постольку — поскольку. Настоящей эмоциональной связи с семьей, с родителями — чаще всего нет. Такие дети вырастают обычно одинокими, уязвимыми, с небольшими шансами создать семью, тем более большую, полноценную. Зато с повышенными риском развода.

Ирина, по крайней мере, смогла создать нормальную семью. Есть внучка, и я знаю, что должна быть еще одна. И будет развод. В девяносто третьем, самом страшном году российской независимости. Не надо спрашивать, почему.

Надо сделать так чтобы этого не было. Чтобы семья моей дочери, как и десятки, сотни тысяч других семей — сохранились...

Ирина работала в больнице, старалась не выделяться — в отличие от матери, которая всегда старалась быть на виду. Когда она зашла в кабинет... я испытал привычное уже мимолетное чувство страха... кто знает родителей лучше, чем ребенок. А что если она меня разоблачит. С другой стороны — а кто поверит, что в голове Михаил Сергеевича — сейчас чужой разум человека, погибшего пятьюдесятью годами позже? Никто не поверит, в психушку свезут за такие слова — я бы и сам не поверил. А кто поверит, что в девяносто первом может рухнуть СССР, а через тридцать лет начнется война России и Украины? Если кому сейчас сказать, что начнется война России и Украины — можно в морду за такие слова получить.

— Ирина... садись. Чай будешь....

Не знаю даже как обращаться — потому буду пока официально. В конце концов — нас в академии учили находить контакт с незнакомцами. НЛП учили. Применять такое к собственной дочери... мерзость конечно.

А что делать?

Принесли чай, варенье, сладости — мне с мусульманских республик многое приходит. Ирина тайком осматривалась, я вдруг понял, что она никогда не была в рабочем кабинете отца.

— Пойдем, проведу, покажу всё...

Рабочий кабинет генсека — целый комплекс помещений, секретари, причем у меня три секретаря получается — как Генерального секретаря ЦК КПСС, как зама Предсовмина и адъютант от Минобороны, положенный Верховному главнокомандующему — причем он не носит ядерный чемоданчик, для этого отдельный офицер. Зашли в комнату охраны, куда я распорядился отдельно стол поставить, холодильник и чайник. Офицеры дежурной смены вскочили.

— Несите службу, ребята — по-доброму сказал я

Зашли в комнату отдыха — их, кстати, тоже две. В одной был диван, приготовленный для сна. Лучше нет повода, чтобы начать разговор о наболевшем

— Ты теперь здесь ночуешь?

— Бывает.

...

Я показал на кресло.

— Садись. Рассказывай, с чем пришла.

— Я у мамы была...

— И как она?

Ирина печально посмотрела на меня

— Вы теперь разъехались? Вместе не живете

Я покачал головой

— Не так. Это мама уехала и не живет вместе со мной. И я не знаю, почему.

— Разве не знаешь?

Я пожал плечами

— Пап, я вас никогда не мирила даже. Что произошло?

— Произошло то что в один прекрасный день я вернулся на дачу и не нашел там маму. И теперь мне грозит взыскание по партийной линии за распад семьи. А так как ты уже взрослая — я еще налог за бездетность платить буду.

— Папа... ты правда не понимаешь, почему мама ушла?

— Ира, я не хочу понимать. Я хочу честности в отношениях. Честность в отношениях — это когда ты говоришь, что тебя не устраивает, а не заставляешь мужа гадать. Мне некогда гадать, понимаешь?

Ирина смотрела на меня

— Пап, ты что, разлюбил маму?

— Нет, конечно.

— Просто ты всегда ей уступал.

Я вздохнул, тяжело и выразительно, хоть на сцену...

— Папа...

— Ира, пойми. Человек не может быть дома одним, а на работе другим. Здесь мне уступать нельзя понимаешь? Практически никогда и ни в чем. И дома я тоже уступать больше не буду. Не могу просто не имею права. Если твоя мама придет и скажет, что ее беспокоит — мы попробуем это решить.

— Она не придет.

...

— Ты не понимаешь, почему? — разозлилась Ирина — она гордая!

— А я значит не гордый.

Почему то эти слова... я ее как будто ударил

— Ира.

...

— Ты в любом случае останешься моей дочерью. Моей и мамы. Понимаешь? Это никто не изменит...

Но Ирина, ничего не сказав, вышла в кабинет. И ушла...

Странно... вот вроде чужой человек — а мне, почему то больно. Может потому что в той жизни обделил господь детьми, а тут дал — а я что сделал с семьей? И что, плохой семьей? Да нет — хорошей, любящей...

Водителя у Ирины не было, как и служебной машины — но своя у нее была. В Кремль ее не пустили, оставила на стоянке. Рядом стояли интуристовские автобусы, гомонили туристы, ловившие виды своими зеркалками. На нее никто не обращал внимания, как выглядит дочь Генерального секретаря почти никто в СССР и на Западе не знал. Рухнув на сидение машины, она расплакалась.

Там, в кабинете — сидел чужой человек.

Она это сразу почувствовала — никогда папа так не говорил про маму. Он нуждался в ней буквально физически, не мог без нее существовать. Звонил ей на работу, и она чувствовала, что близость отца и матери закреплена на каком-то невидимом человеческому глазу уровне, они словно были сшиты невидимыми нитями.

А сейчас в кабинете — сидел совершенно чужой человек. Она не почувствовала в его словах любви к маме — только холод и какое-то раздражение

Папа бежал бы на край света за мамой...

Что же с людьми делает власть...