Сплит (ЛП)

Глава 10

Шайен

Каждый кусочек тако, который откусывает Лукас, похож на то, как ребенок впервые открывает для себя мороженое. Сначала он нервничает, потом кусает робко, но охотно, а теперь в экстазе. Он пережевывает каждый кусочек, и трудно не смотреть на яростные мышцы его челюсти, когда они сокращаются и расслабляются под гладкой, загорелой кожей. Я изучаю кончики его волос, которые торчат вокруг кепки, в основном прямые, но с небольшими завитками на затылке. Интересно, они такие же мягкие, как кажется?

Его жевание замедляется, и взгляд перемещается на меня.

— Что?

— Хм? Ничего. — Я отхлебываю свою колу, надеясь спрятать за ней лицо.

Он хмурится, но возвращается к своей еде, и я знаю, что он не будет давить на меня.

За те несколько часов, что мы проводим вместе, я понимаю, что Лукас никогда не давит и не провоцирует. Он довольствуется тем, что ему приходится делать, больше последователь, чем лидер, предпочитает, чтобы ему говорили, что делать, и если бы не моя попытка поговорить по дороге, Лукас, вероятно, даже не заговорил бы, если бы к нему не обратились.

Даже не предполагала, что это может быть привлекательным качеством в мужчине. Всю свою жизнь я окружена властными мужчинами, которые думают, что могут принимать все решения за меня. Черт возьми, я встречалась со своим продюсером. Все, что он когда-либо делал, это говорил мне, что делать, как на работе, так и в наших отношениях. Я не помню времени, когда могла быть с мужчиной без необходимости быть начеку или готовиться к битве из-за чего-то.

Вот почему Лукас такой бодрящий.

Он кладет свою пустую бумажную тарелку между нами. Это глупо, но у меня внутри вспыхивает раздражение от того, что он разделяет нас мусором.

— Это было вкусно. Спасибо тебе.

— Рада, что тебе понравилось. — Я беру наши пустые тарелки и складываю их в форме тако, отправляя в ближайший мусорный бак.

Женщина, которая нас обслуживает, что-то говорит мне по-испански — большинство людей путают мою наполовину навахскую, наполовину кавказскую кровь с мексиканской — и поднимает белый пластиковый пакет, наполненный едой, которую я заказываю.

— Спасибо. — Я хватаю сумку и чуть не спотыкаюсь о маленькую девочку, которая проносится мимо меня, убегая от мальчика, в то время как пожилая женщина ругает их по-испански.

Я поворачиваюсь к грузовику и нахожу Лукаса, проверяющего храповые ремни и закрепляющего поддоны с плиткой для подъема на холм. Его плечи и мышцы спины напрягаются под рубашкой, и мой взгляд прикован к полоске загорелой кожи там, где его джинсы приспущены. Одежда поношена, но в ней больше небрежности, чем неопрятности. Он видит, что я приближаюсь и указываю на сумку в своей руке, надеясь, что это отвлечет его от того, как я откровенно таращусь на него.

— Ужин. Думаю, моему отцу, Коди и тебе не помешало бы хорошо поужинать сегодня вечером.

Его брови сходятся вместе, и он моргает.

— Мне? — он выглядит искренне шокированным.

Я легонько шлепаю его по плечу. Он дергается, устремляя взгляд на место удара.

— Да, тебе.

Все еще изучая свою руку, он бормочет:

— Почему?

Я упираю руки в бедра и наклоняю голову.

— Тебе понравилось тако, верно?

Его угольно-черные глаза, наконец, скользят вверх, чтобы встретиться с моими, но расслабленное и восторженное сияние, которое я замечаю раньше, сменяется чем-то другим. Он выглядит настороженным, но любопытным.

— Да, мэ-э-эм… Шайен.

— Так позволь мне угостить тебя ужином. — Покупка дополнительных тако кажется невинным жестом, но, судя по тому, как напряженно он смотрит на меня, я думаю, что между нами в данный момент происходит что-то тяжелое.

Без предупреждения он быстро опускает подбородок и топает мимо меня.

— Нам пора идти.

Я стою там несколько секунд, но вздрагиваю, когда двигатель оживает, и бегу к пассажирской стороне.

Забираюсь внутрь, ставлю сумку у ног и пытаюсь устроиться поудобнее, чтобы ехать домой, несмотря на напряжение, которое накатывает и покалывает мою кожу. Я смотрю, как на часах тикают минуты. Двигатель грузовика кажется слишком громким в тихой кабине, и на пятнадцатиминутной отметке я больше не могу выносить тишину.

— Итак… Чем ты занимался до того, как переехал в Пейсон?

Его ресницы трепещут, но губы остаются сомкнутыми.

— Я заставляю тебя чувствовать себя неловко, Лукас?

Он моргает, и сжатая челюсть смягчается.

— Немного.

— Почему? У меня такое чувство, что ты предпочел бы, чтобы я заткнулась, а наше совместно проведённое время в этом грузовике закончилось.

Он не подтверждает и не отрицает этого.

Мне совсем не нравится, как это ощущается.

— Хорошо. — Я не буду заставлять его говорить.

Отворачиваюсь от него, прислоняюсь виском к окну и решаю, что закрытые глаза помогут мне пройти последний этап путешествия, не обрушивая ад на бедного парня.

Но на самом деле… Я делаю все возможоое, чтобы развеять это необъяснимое напряжение между нами, но он отказывается это отпускать. Я не жду, что он поцелует меня в задницу, но было бы неплохо, если бы он приложил немного усилий, чтобы вступить в контакт. Он один из тех тихих вычурных типов, антиобщественных и неуклюжих, но все же! Могу сказать, что он заставляет себя говорить со мной, и даже это дает мне минимум. Меня бесит, что это вообще имеет для меня значение.

Неважно. Пусть себе мучается и размышляет над своим художественным дерьмом.

— Почему тебя называют Застенчивой (Shyann, сокр. Shy — имя героини, shy — застенчивый)?

Я пристально смотрю на него и должна напомнить себе, что он не делает ничего плохого, так что посылать ему смертельный взгляд, вероятно, не круто с моей стороны.

— Потому что это мое имя. — Тупица.

— Хм. — Его задумчивый взгляд сканирует горизонт.

Я возвращаюсь к созерцанию пейзажа.

— Но ты не стесняешься.

— Нет. И не собираюсь. — Я тяжело вздыхаю. — Мою мать звали Анника. В культуре коренных американцев давать имя своему ребенку после его рождения, в соответствии с тем, кто он, как он себя ведет или как выглядит. Энн была взята из имени моей мамы, и мой дедушка считает, что, получив имя Застенчивой, я была проклята быть противоположностью.

Лукас издает звук, нечто среднее между смешком и раздражением.

— Мое второе имя Голубые Глаза. — Я показываю на свои глаза. — Очевидно. Это немного чересчур, поэтому я отказалась от «глаз» и оставила Шайен Блу (blue — голубой, отсюда и имя Блу).

Он улыбается. Улыбка небольшая, но теплая.

— Если ты думаешь, что это плохо, то имя моего брата еще хуже. Мой отец назвал его Коди. Мама дала ему второе имя. Шайла.

— Что это значит?

— Это брат на языке навахо. Его зовут Коди Брат Дженнингс. — Фыркая от смеха, Лукас переводит взгляд на меня. — Ты, должно быть, думаешь, что мы сумасшедшие.

— Нет. — Он выглядит встревоженным и надвигает кепку пониже, чтобы прикрыть глаза. — Ты скучаешь по ней.

То, как он это говорит, его слова пронизаны детским очарованием, как будто хочет понять меня, заставляет излить свои самые глубокие темные секреты.

— Иногда так плохо, что я не могу дышать.

— Уверен в этом. Я слышу это в твоем голосе, когда ты говоришь о ней.

Жаль, что не помню больше. Как бы я ни старалась вспомнить простые вещи, такие, как выглядели ее руки после утренней прогулки в саду, или как они чувствовались, когда обнимала меня, воспоминания ускользают от меня, как песок сквозь пальцы. Но я никогда не забуду мягкость на лице моего отца, когда он смотрел на нее. И никогда не забуду выражение его лица, когда он смотрел, как она делает свой последний вдох, и, конечно же, то выражение, которое было у него на лице, когда он смотрел на нее, сидя у ее постели в течение нескольких часов после ее смерти.

Еще хуже то, как она выглядела, ее хрупкие руки, прижатые к грудной клетке, были бледнее, чем простыня, покрывающая ее изможденное тело, ее глаза были слегка приоткрыты, как и губы, совершенно лишенные жизни. Души.

Мои глаза горят, и меня охватывает разочарование. Почему каждое мое положительное воспоминание превращается во что-то уродливое? Нет ни единой мысли о ней без упоминания смерти.

Раздражение от того, что у меня отнимают хорошие воспоминания, заставляет меня хотеть выпрыгнуть из своей кожи.

Вдалеке появляется синий знак. Это именно то, что мне нужно. Я уверена, Лукасу это не понравится, но сейчас мне на все плевать, я просто хочу, чтобы боль ушла.

Указываю на вывеску.

— Сверни туда. Мне нужно кое-что сделать. Это займет всего секунду.

Лукас

Это слишком близко.

Когда она спрашивает меня о том, чем я занимался до переезда в Пейсон, на краю периферийного зрения мелькает тьма. Я в ловушке в грузовике и не могу убежать, поэтому сосредотачиваюсь на ней и задаю вопрос о ее имени. Но изучение Шайен — это обоюдоострый меч, потому что чем больше я узнаю, тем больше хочу знать.

Теперь я на чужой территории.

На вывеске впереди написано: «ПРИЮТ МЕРТВЕЦА».

Мы в сорока пяти минутах езды от Пейсона и Финикса, вокруг ничего на мили, и она хочет быстро заехать в «Приют мертвеца»?

— Мы сказали мистеру Дженнингс…

— Я знаю, — ее слова срываются в нетерпении. — Мы доберемся туда на пятнадцать минут позже, чем планировали, и до сих пор мы хорошо провели время. Я не думаю, что это будет иметь большое значение.

— Я…

— Пожалуйста, — шепчет она, ее глаза устремлены в окно.

Я включаю поворотник и выезжаю на улицу.

— Спасибо, — она указывает. — Хорошо, следуй по грунтовой дороге. Я скажу тебе, где остановиться.

Я выполняю ее просьбу, и через пять миль она жестом просит меня остановиться. Прежде чем грузовик полностью останавливается, она выскакивает и мчится через густые заросли леса. Я запираю дверь и бегу за ней. Потеря дочери босса в лесу кажется верным способом добиться своего увольнения, или убийства.

К счастью, она топает, поэтому, следуя за звуком хруста подлеска, ее легко найти. Держусь на приличном расстоянии и надеюсь, что она знает, куда идет и как вернуться, потому что я ни на что не обращаю внимания, кроме как избегаю покачивания ее бедер в обтягивающих джинсов.

Через несколько минут краем глаза вижу вспышку зеленого цвета, как будто бросают ткань. Когда поднимаю глаза, то спотыкаюсь о камень, но ловлю равновесие, глазея на открывающийся передо мной вид.

Шайен снимает рубашку, стоит в черном лифчике и джинсах, прыгая на одной ноге, чтобы снять ботинок.

Она раздевается догола.

Я моргаю, глядя на грязную землю, и заставляю свои глаза оставаться на месте.

— Давай же, Лукас!

При звуке моего имени инстинкт заставляет меня дернуться, взглянуть вверх и… О, Боже, она стягивает джинсы с бедер. Совсем как той ночью у реки.

Я поворачиваюсь спиной, все мое тело напряжено, а одна очень конкретная часть пульсирует.

— Я… я просто… эм…

— О, да ладно тебе! Это будет весело!

Что будет весело? Раздеться догола в лесу? Это что-то вроде игры «Ты Бы Предпочел»? Оказаться голым в пустыне или в…

Она сжимает мое плечо, и я оборачиваюсь. Не моргаю, потому что не могу оторвать глаз от Шайен, стоящей передо мной в одном лифчике и трусиках. У меня пересыхает во рту, но это потому, что моя челюсть широко раскрыта. Захлопываю ее.

Я запоминаю, что находится под этими полосками ткани. У меня тяжесть и покалывание между ног, и, если она посмотрит, то заметит это, хотя, слава богу, этого не происходит.

— Но эм… — я киваю на ее плоский, мягкий живот.

Она берет меня за руку.

— Эй…

Мои глаза устремляются к ней.

— Тебе не нужно прыгать, если ты не хочешь.

— Хорошо. — Я облизываю губы и надеюсь, что она не чувствует, как сильно меня трясет.

— Но ты должен это увидеть. — Она поворачивается и тащит меня несколько ярдов через лес, пока не останавливается и не указывает. — Вот.

Я подхожу ближе, и деревья расступаются, открывая приличных размеров бассейн у подножия скалы.

— Ух ты…

— Это «Приют Мертвеца». Я все время приезжала сюда летом…

Она говорит, но мой разум замирает от близости ее тела.

— … остаться на весь день и поплавать…

Я чувствую тепло ее кожи на своем предплечье.

— … и Сэм бы…

Я моргаю и сосредотачиваюсь на ней.

— Сэм?

— Да, подруга…

— Ты сказала, что у тебя нет друзей.

— Я не знаю. Уже нет. Она работает в «Пистолс Питс», и хотя мы расстались в плохих отношениях… — она моргает и качает головой. — В любом случае, мы хорошо провели здесь время.

— Нет. — Я делаю шаг назад, увлекая ее за собой. — Ты не можешь прыгнуть.

Она прищуривается, глядя на меня.

— Конечно, я могу.

— Это безопасно?

Моя хватка становится крепче, и она подходит достаточно близко, чтобы я мог почувствовать тепло ее грудей, соприкасающихся с моими ребрами.

— Лукас, ты мне доверяешь?

— Нет. — Слово вырывается дрожащим шепотом.

Нежная улыбка смягчает ее лицо, и обеими руками она пытается ослабить мою хватку настолько, чтобы освободиться. Секундой позже поворачивается, делает четыре длинных шага и исчезает с каменного утеса.

Крик, который можно описать только как гортанный восторг, эхом отражается от стен каньона и прорезается сквозь деревья.

Бегу к краю, но там нет ничего, кроме круга белых пузырьков, омрачающих некогда спокойный пруд.

Жду, пока она всплывет, и как раз в тот момент, когда я собираюсь прыгнуть и спасти ее, она выныривает из воды с диким воем.

— Это было потрясающе! — она машет мне рукой. — Вода идеальна!

С адреналином, струящимся по моим венам, я позволяю себе на мгновение задуматься, каково это быть таким же свободным, как Шайен. Все, что я делаю, взвешивается с учетом опасности появления приступа. Угроза потерять сознание всегда тянет меня назад, чтобы перейти на более безопасную, менее рискованную сторону любой ситуации. Но что-то в ней заставляет меня хотеть стараться сильнее и рискнуть, как и других двадцатипятилетних парней. Звук ее визга разжигает огонь в моей груди, от которого мне хочется прыгнуть.

Риск потерять сознание может стоить нескольких секунд эйфории, которую я не испытываю с тех пор… Не могу вспомнить.

Я думаю о том, чтобы отступить и крикнуть ей, чтобы она встретила меня у грузовика, но что-то тянет меня к ней. Часть меня задается вопросом, не является ли это ничем иным, как желанием быть рядом, оберегать ее, потому что она принадлежит мистеру Дженнингсу, ведь я перед ним в долгу. Но как только эта мысль приходит мне в голову, так же возникают и другие.

Я хочу ей нравится.

Я хочу, чтобы она видела во мне храбреца.

Я хочу знать, каково это — быть нормальным.

Опускаюсь на камень и развязываю шнурки своих рабочих ботинок, сбрасываю их и набиваю носками. В свою кепку я кладу ключи от грузовика, бумажник и рубашку. Расстегиваю ремень, стягиваю джинсы, и по моим венам разливается адреналин.

— Лукас! Ты все еще там?

Я не отвечаю, но вместо этого стряхиваю онемение с рук и подпрыгиваю на носках.

— Я могу это сделать. Я могу это сделать. — Проверяю глубины своего разума и не нахожу никакой тьмы, задерживающейся на краю.

— Лукас! Куда ты делся?

Прежде чем я успеваю передумать, бегу и отталкиваюсь от края острого обрыва.

Я невесом.

Мои ноги брыкаются, а руки машут, когда тело инстинктивно реагирует, пытаясь бороться с гравитацией.

Еще один долгий вой от Шайен, и мой желудок подступает к горлу, когда я падаю и ударяюсь, это оживляет меня.

Вода бурлит вокруг меня. Не осознавая, как глубоко нырнул, я выныриваю на поверхность.

Я все еще здесь. Никакого затмения.

Я плыву с бунтарским криком, на который никогда не знал, что способен, за которым следует судорожный вздох.

— Срань господня! — ее глаза широко раскрыты, и я ухмыляюсь, видя явный шок, отразившийся на ее лице. — Не могу поверить, что ты прыгнул!

Она подплывает ближе ко мне, с ее черных ресниц капает вода, привлекая мое внимание к ее светлым глазам, которые, кажется, отражают блеск в воде. Я поражен силой ее восторга и волной, которую она посылает мне в лицо.

— Это было чертовски круто!

Вот тогда-то это и происходит. Приступ смеха, на который я не знал, что способен, вырывается из моей груди и эхом отражается от каменных стен, и в этот момент я свободен. Она не может знать, какую победу я одерживаю, но то, как ее взгляд встречается с моим, и выражение ее лица смягчается, поэтому не могу не задаться вопросом, знает ли она.

Мой смех затихает, когда я гребу в воде, чтобы удержаться на плаву, потерявшийся в ее глазах.

— Я не думала, что ты это сделаешь! Видел, какое расстояние ты преодолел? — ее подбородок то опускается в воду, то выныривает из нее, когда она гребет ногами, чтобы удержаться на плаву. — Тебе было больно, когда ты приземлился?

Моя кожа чувствительна, но я не думаю, что это от удара.

— Не совсем.

— Понравилось? Я имею в виду, тебе должно было это понравиться, верно?

Улыбка практически разрезает мое лицо надвое.

— Мне это понравилось.

— Ты полон сюрпризов, Лукас. — Она брызгает на меня и, смеясь, уплывает к скале, освещенной ярким солнечным светом.

Приподнявшись, она ложится на спину, и совсем не так грациозно, как я себе представляю, когда читал сказку Ганса Христиана Андерсена о русалке на скале. Нет, она падает на спину, раскинув руки и ноги, тяжело дыша.

— Тебе следует выйти на солнце. — Ее глаза закрыты, и свет заставляет ее кожу светиться. Мой взгляд следует по тонкой шее, которая ведет к углублению между круглыми грудями с горошинками на вершине.

Мое видение чернеет.

Нет! Я мысленно отталкиваю его назад. Почему именно сейчас? Мне ничего не угрожает, и я чувствую себя лучше, чем когда-либо за долгое время. В безопасности. Она не представляет угрозы.

— Надо обсохнуть, чтобы мы могли отправиться в путь. — Ее черные волосы рассыпаются по камню вокруг плеч.

Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь на том, чтобы сдержать темноту. Шайен, почти голая передо мной, слишком отвлекает, и если я не сосредоточусь, то никак не смогу удержаться от потери сознания.

Мои ноги дрыгаются, держа меня на плаву, и я приветствую холодную воду, молясь, чтобы она охладила мою разгоряченную кровь, чтобы я мог восстановить свои стены.

Голос в глубине моего сознания шепчет свое предупреждение.

Я слишком близко. Слишком беззащитен перед этой женщиной. В ее присутствии вся моя защита испаряется, и провалы в памяти становятся постоянной угрозой, с которой мне придется бороться, чтобы сдержаться.

Я бы никогда не хотел причинить боль Шайен.

Но если провалы в памяти вернутся, нет никаких сомнений… Я это сделаю.