Сплит (ЛП)

Глава 17

Лукас

Поездка обратно в дом у реки проходит в тишине, что удивительно, учитывая женщину, с которой я сейчас. Есть желание, которого я раньше не испытывал, желание задать ей вопрос, просто чтобы услышать ее голос. Однако я обязан сдерживаться и подавлять позывы, чтобы держать себя под контролем.

Она подъезжает к реке, опускает оба стекла и глушит двигатель. Шайен протягивает мне еду точно так же, как в случае с жареными тако, и устраивается, кладя один пушистый ботинок на открытое окно.

Я смотрю на гамбургер и картошку фри у себя на коленях, набираясь смелости поесть.

— Что за история стоит за этим?

Я поворачиваюсь и вижу, как ее испытующий взгляд мечется между моим лицом и едой.

Пожимаю плечами.

— Я уже говорил тебе. Еда может быть…

— Отравлена, я знаю, но, должно быть, это было довольно травматично, если ты отказываешься от еды даже спустя… сколько лет?

Я прочищаю горло.

— Пятнадцать или около того.

Она свистит.

— Тебя что, госпитализировали?

— Нет. Моя мать предпочла бы, чтобы мы утонули в собственной блевотине.

— Что случилось? — ее голос такой мягкий, и мне хочется рассказать ей об этом.

Я хочу изгнать даже эту маленькую частичку себя, вывести ее из своего организма и почувствовать себя легче, когда она исчезнет. Но воспоминания о прошлом могут спровоцировать Гейджа, а я не стану рисковать ее безопасностью. Роюсь в тайниках своего разума, обращаюсь к своим чувствам и ничего не чувствую. Никакого темного присутствия или страха за мое благополучие. Только удовлетворение.

— Эй… — она сжимает мое предплечье. — Тебе не обязательно говорить об этом.

Я не отрываю глаз от ее длинных нежных пальцев на моей коже, в прошлом это отправило бы Гейджа на поверхность, но я все еще ничего не чувствую.

Мое сердце бьется ровно.

Я не боюсь.

Облизываю губы и поворачиваюсь к ней.

— Когда мы были детьми…

— Мы? То есть… гм… — она теребит бумажную салфетку в руке и избегает смотреть мне в глаза, — ты и Гейдж?

Удивительно, но крошечная улыбка трогает мои губы.

— Нет, мы — это я, мои братья и сестра.

От одного упоминания о них у меня сильно сжимается сердце.

Она улыбается, как будто эта информация приносит ей некоторое удовлетворение. Беспокойство скручивает мой живот от осознания того, что то, что я собираюсь ей сказать, полностью сотрет эту улыбку с ее лица.

— Моя мать наказывала нас необычными способами.

Ее темные брови сведены вместе.

— Что это значит?

— Она отказывала нам в еде.

Ее лицо искажается от отвращения.

— Она морила голодом своих детей? В наказание?

Я вздрагиваю от гнева в ее голосе.

— Прости. Продолжай.

Я тяжело вздыхаю и проверяю, нет ли страха, но не чувствую ничего, кроме облегчения.

— Мы были так голодны, что, когда она наконец решала, что мы достаточно наказаны, она нас кормила. Мясо было таким вкусным. Я имею в виду, что мы умирали с голоду, поэтому ели все, что она давала.

Слюна наполняет мой рот, когда я вспоминаю разнообразие блюд, которые она заставляла меня есть. Подробности я держу при себе.

— Частью ее наказания было наше убеждение, что еда — это награда, но позже мы узнали, что все это было частью наказания. — Мой взгляд скользит к ветровому стеклу, ни на что не уставившись, но видя воспоминания. — Должно быть, она неделями не приносила еду. Даже сейчас мне трудно чувствовать запах вареного мяса. — Мой желудок сжимается, когда я вспоминаю, как за считанные часы превращался из сытого в больного.

Я смотрю на Шай, ее глаза светятся интересом.

— Знаю, что сейчас еда безопасна, но это случалось так много раз, что мой желудок просто не может принять тот факт, что меня больше не обманывают.

— Сколько раз твоя мать так с тобой поступала, Лукас? — ее голос дрожит, но от гнева или печали, я не знаю, и по выражению ее лица трудно понять.

— Слишком много, — шепчу я. — Слишком много раз, чтобы сосчитать.

— Боже, это ужасно. Это тогда ты, тогда Гейдж… гм…

— Я не помню жизни без провалов в памяти. — Я не объясняю, что он редко появлялся из-за пищевого отравления. Это незначительно по сравнению с другими ее наказаниями, и я терял сознание только тогда, когда их становилось слишком много для меня.

Гейдж не всегда был моим проклятием. Большую часть времени он был моим спасителем.

Она качает головой и опускает ее обратно на сиденье.

— Я понятия не имела… тако… И теперь я чувствую себя ужасно.

Почему у меня такое сильное желание утешить ее?

Притянуть к себе и надеяться, что мое прикосновение сможет стереть образы, которые я вложил в ее голову.

Она смотрит на меня с таким состраданием, какого я никогда не вижу у других людей, и его интенсивность грозит вывести меня из себя.

— Не стоит. Теперь я в порядке, — шепчу я, желая успокоить ее, потому что по какой-то неизвестной причине предпочел бы пройти через болезнь и боль сто раз, чем быть источником ее дискомфорта.

Мне хочется быть более сильным мужчиной. Если бы я мог выразить свои чувства, быть храбрым, как сильная женщина, сидящая рядом со мной, и просто сказать ей, что она мне нравится. Что я все время думаю о ней и фантазирую о жизни с ней. Хотел бы я, чтобы она знала, как сильно я хочу быть нормальным для нее, как многого она заслуживает и как отчаянно я буду пытаться и в конечном счете потерплю неудачу, чтобы быть тем мужчиной, который мог бы сделать ее счастливой. Я хочу ее. Больше, чем следовало бы, и достаточно, чтобы она могла полностью уничтожить меня.

Я открываю рот, чтобы заговорить, но захлопываю его, когда она вскакивает на своем месте.

— Ну, тогда… — она хватает гамбургер с моих колен. — А как насчет картофеля фри? Тебя это устраивает?

Я моргаю от внезапной перемены в ее поведении.

— Да, думаю, что да.

— Ты уверен?

И это все? Я выплескиваю уродливое прошлое, и она впитывает его, а потом стряхивает, как будто не видит во мне ущербности?

— Да.

Она выпрыгивает из грузовика, и я смотрю, как она подходит к крыльцу. Я следую за ней и оказываюсь там как раз в тот момент, когда она бросает оба гамбургера в миску собаки. Затем вытирает руки и смотрит на меня.

— Больше никакого мяса, ладно? Обещаю.

— Тебе не нужно было…

— Знаю. Но я хотела. — В ее глазах мелькает эмоция, но она меняет выражение лица, прежде чем я успеваю понять, что это было. — Ты можешь это контролировать? Я имею в виду, ты пытался контролировать его? Гейджа?

— Если я остаюсь начеку, то обычно чувствую его приближение. Мне удавалось задержать затмение, но только на несколько секунд. Когда он появляется, это… резко, как удар по голове. В одну минуту я там, а в следующую — нет.

Она подходит ближе, заглядывает мне в глаза, и от этой близости мой пульс учащается.

— Он меня слышит?

— Думаю, да. Мы — один и тот же человек. Если я тебя слышу, то и он тоже.

— Но ты не мог слышать меня, когда Гейдж был здесь.

Я вздрагиваю от ее признания.

— Ты пыталась достучаться до меня?

— Поначалу нет. Сначала я думала, что ты ненавидишь меня и хочешь, чтобы я оставила тебя в покое, но потом, после поц… — она потирает лоб, опустив глаза. — Черт, может быть… Неважно.

Я убираю ее руку от лица, не в силах вынести, что она прячется от меня.

— Скажи мне. — Мой желудок сжимается, и от нервов у меня потеют ладони, когда я предвкушаю ее следующие слова.

Она пораженно выдыхает и смотрит мне в глаза.

— Это был поцелуй, Лукас. Тогда я поняла, что это не ты.

— Каким образом?

— Это было грубо, агрессивно, требовательно. Все, чем ты не являешься.

Я сглатываю и стараюсь не опускать взгляд.

— Он причинил тебе боль?

— Нет, — шепчет она с тоской в голосе.

— Тебе понравилось?

У нее перехватывает дыхание.

— Да.

Мои веки закрываются, когда я чувствую тепло ладони на своей челюсти, и ее пальцы рассеянно касаются шрама на моей шее, посылая мурашки по моим рукам.

— Поговори со мной.

— Но… он напугал тебя, верно? Ты сказала, что он выгнал тебя, что ты пошла домой пешком. — Я моргаю, в моей груди бушует война эмоций. — Не могу поверить, что ты меня поцеловала после этого.

— Гейдж поцеловал меня.

— Но ты поцеловала его в ответ. Я имею в виду, ты поцеловала меня в ответ?

Она дрожит и смотрит на меня голубыми глазами.

— Поцеловала.

Мой пульс бешено колотится, и я дрожу, когда Шайен двигается, чтобы стереть расстояние между нами. Она не прикасается ко мне, но достаточно близко, чтобы с каждым вдохом тепло ее груди согревало мои ребра.

— Что ты делаешь, Шай?

Она мягко улыбается и закрывает глаза.

— Мне нравится, когда ты меня так называешь.

Это был не ответ, но то, как она это говорит, похоже на него.

— Я не знаю как… — слова рвутся наружу, своего рода защита.

— Ты знаешь, поверь мне. Ты действительно знаешь.

— Не хочу тебя разочаровать. — Я моргаю и погружаюсь в глубину разума, надеясь, что не найду там Гейджа, который ждет, чтобы выйти вперед. Если не считать быстрого соприкосновения наших губ на кухне, я никогда раньше не целовался с женщиной. Меня целовали, каждый раз против моей воли, но я терял сознание еще до того, как все шло дальше. И просыпался оттого, что рядом со мной лежали голые женщины, на полу валялись использованные презервативы, а между ног болело, но это всегда был Гейдж.

— Я не буду разочарована, Лукас. Но не стану заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь. — Она делает шаг назад, но я протягиваю руку, чтобы обхватить ее за талию.

Я не думаю; просто не хочу, чтобы она отстранялась, и поэтому реагирую. Она смотрит на меня широко раскрытыми глазами, в шоке, который я сразу узнаю, потому что это именно то, что чувствую.

Выражение ее лица смягчается, и она обнимает меня другой рукой за талию, чтобы я мог переплести пальцы на ее пояснице.

— Это нормально?

Тепло ее тела просачивается сквозь мои руки и пробуждает мой голод.

— Да.

Мне хочется прорычать, что это лучше, чем нормально. Что я фантазирую о ней с той самой ночи, когда она появилась в реке, но каждая секунда, когда мои губы не касаются ее, кажется потраченным впустую временем.

Скользнув ладонями вверх по моим предплечьям, она оставляет жаркий след на моих бицепсах.

— Ты весь дрожишь.

— Я нервничаю.

— Не стоит. Просто скажи мне, что это то, чего ты хочешь, Лукас. Это твой поцелуй, а не Гейджа. Если я тебя подталкиваю…

— Ты — нет.

Она придвигается еще ближе, и моя эрекция встречается с мягкой плотью ее живота. Мои щеки пылают от смущения, но ей, кажется, все равно. Вместо этого она прикусывает губу, и ее дыхание учащается.

Я облизываю губы, внезапно изголодавшись по ее рту, но не зная, как поступить. По моему ограниченному опыту, поцелуи были жестокими, грубая встреча ртов и зубов. Это не то, чего я хочу от нее.

Чего я хочу, так это заморозить время. Хочу записать, как она чувствуется в моих руках, страстное желание в ее глазах, жар дыхания. Хочу замедлить каждое мгновение с ней, чтобы секунды длились часами, пока ее прикосновение не останется в моей памяти.

Легкий ветерок доносит аромат ее шампуня, кружась вокруг меня. Моя голова опускается для большего, чтобы вдохнуть ее, поглотить эту маленькую часть ее. Она так хорошо пахнет, что у меня слюнки текут от ее вкуса. Вспышка неуверенности заставляет меня на мгновение остановиться, но тяга слишком велика, и я прижимаюсь губами к ее лбу. Ее кожа, как бархат, касающийся моего рта, и я стону от этого ощущения. Ее мышцы расслабляются под моей хваткой, и она вздыхает послание, предназначенное только мне. Мое дыхание учащается, и я еще крепче сжимаю руки, когда меня охватывает нервная дрожь. Роюсь в голове и не нахожу ничего, кроме умиротворенного предвкушения.

— Все хорошо, Лукас. — Кончики ее пальцев зарываются в мои волосы на затылке, а большие пальцы пробегают по моей шее, мягко подбадривая.

Ее прикосновение касается моего шрама, посылая электрические импульсы между ног. Мой рот наполняется слюной, и я с трудом сглатываю, сосредотачиваясь на ее губах — пухлая плоть, цвета спелой вишни, скользкая от ее языка и требующая моего внимания. Я наклоняю голову, и наше дыхание смешивается, когда мы приближаемся друг к другу.

Первое прикосновение наших губ — пробное, испытующее. Ее теплый рот прижимается к моему, и она дразнит меня, чтобы я взял больше. Мои веки тяжелеют, но я отказываюсь их закрывать, боясь, что темнота украдет это у меня прежде, чем получится попробовать. Один ее образ, вероятно, лишит меня того, что остается от моего рассудка, но это не мешает мне хотеть этого.

Нуждаюсь в нем больше, чем в воздухе.

Я провожу кончиком языка по ее нижней губе, и она приоткрывает рот, чтобы наши губы соприкоснулись. Они сливаются воедино и движутся медленно, как будто сам мир останавливается, время застывает, как будто этот поцелуй впечатывается в нашу ДНК, становится стандартом, которому будет соответствовать вся красота в жизни.

Она приподнимается на цыпочки, проводя мягкостью своего тела по твердости моего. Не имея ни малейшего понятия, что я делаю, наполовину следуя ее примеру, наполовину своей интуиции, впиваюсь пальцами в ее бедра и прижимая к себе. Она стонет, низко и гортанно, и этот звук щелкает какой-то переключатель внутри меня. Инстинкт берет верх, и знание, о котором я и не подозреваю, заставляет меня скользить языком по ее языку в нежном ритме. Должно быть, это то, чего она хочет, потому что ее пальцы впиваются мне в шею, и она издает звук, который вибрирует у меня в груди и поджигает мою кровь.

Еще. Мне нужно больше.

Мои руки разжимаются, и желание изучить каждый изгиб ее тела, почувствовать жар ее обнаженной кожи на моей, берет верх над здравым смыслом. Я просовываю руки ей под футболку, и нежная кожа ее поясницы ощущается шелковой на моих ладонях.

Ее рот пожирает мой, и она сжимает мои волосы железной хваткой. Я приподнимаю ее на цыпочки и опускаю обратно, потирая ее грудь о свою, ее тело о твердость между моих ног, которая тянется к ней.

Боже, да. Я жаждал этого, жаждал ее.

Во мне бушует голод. Я хватаю ее за затылок, и ее тело подчиняется, когда я беру контроль и углубляю поцелуй. Во мне вспыхивает безумие, которого я никогда раньше не испытывал. Каждая моя фантазия об этом моменте — ничто по сравнению с тем, чтобы прожить его. Ее желающее тело в моих объятиях подстегивает мое воображение, и я представляю, как мы сплетаемся вместе, как я наполняю ее — мое зрение мерцает чернотой.

Нет!

Я отрываю свой рот, тяжело дыша. Мой пульс грохочет в ушах.

— Что случилось? Все в порядке? — ее голос полон беспокойства и нетерпения.

— Прекрасно. — Я прижимаюсь лбом к ее лбу, отчаянно пытаясь отдышаться. — Со мной все в порядке.

— Лукас…

— В самом деле. — Я покрываю легкими поцелуями ее подбородок, так сильно желая сделать больше, но боюсь, что Гейдж отнимет это у меня. Сосредоточившись на своем желании, своем контроле, я пытаюсь связаться с Гейджем и надеюсь, что он не видит в Шайен угрозы.

Она не кажется такой обеспокоенной и поворачивается, чтобы встретить мой рот своим. Не в силах отказать ни ей, ни себе, я стону и уступаю этому поцелую. Тепло ее губ окутывает меня безопасностью. Мои кулаки дрожат от усилий оставаться неподвижными, пока ее пальцы исследуют меня. Она касается моих сосков. Я резко втягиваю воздух, и мои бедра подаются вперед. Она усмехается, но продолжает свою деликатную атаку. Моя грудь вздымается, часть меня хочет большего, в то время как другая просит отсрочки от перегрузки ощущений. Ее ногти царапают мою кофту, и жар разгорается у меня в животе.

Еще.

Я мысленно представляю ее обнаженной в реке, пока исследую каждый сантиметр ее тела. Представляю свой рот у нее между ног, как она выгибается подо мной, а мое имя срывается с ее губ.

Наш поцелуй становится неистовым. Кровь течет по моим венам. Темнота опускается, но я отталкиваю ее, сдерживаю так долго, как могу, потому что буду бороться даже с собственной головой, если это означает больше времени с Шайен.

Голой, мокрой, разгоряченной, с этими умоляющими голубыми глазами.

Ее руки скользят ниже, опускаются за пояс моих джинсов.

Туннельное зрение давит.

Я хочу этого. Хочу ее. Никогда в жизни так сильно ничего не хотел.

Я зажмуриваюсь.

Сосредоточься.

Оставайся в настоящем.

Но я недостаточно силен.

Завеса падает.