Гейдж
Беспокойство, которое я вижу, когда она допрашивает Лукаса о прошлом, возвращается. Это мерцает в ее глазах, как зеленый огонек, давая мне возможность напугать ее. Вся эта чушь о доверии, а она все еще боится меня.
Я ухмыляюсь, раздраженный и охреневший от попыток понять эту женщину.
— Может быть и я.
Она изучает меня, и все, что видит, заставляет часть ее страха раствориться.
— Ты все еще мне не доверяешь.
— И ты мне не доверяешь. Полагаю, мы квиты.
— Что произошло в ночь, когда погибла твоя семья?
Я в замешательстве от поворота разговора на полные сто восемьдесят градусов. Хочу позволить Лукасу взять верх. Мне нужно позволить ему взять верх. Я специально оставляю его в неведении, чтобы ему никогда не пришлось расплачиваться за наши преступления. Ужаса того, что произошло той ночью, достаточно, чтобы вызвать кошмары даже у самого сильного человека.
Лукас не сможет с этим справиться.
— Зачем тебе это?
Нет, незачем. Ответ — нет. Всегда «нет»!
— Доверие — это улица с двусторонним движением. Ты должен мне что-нибудь дать.
— Спроси Лукаса.
— Лукас… в замешательстве. Он потерял огромные куски своей жизни и…
— Это для его же блага. То, чего он не знает, не сможет его уничтожить.
— Ты не отдаешь ему должного.
Я сжимаю кулаки.
— Ты даже не знаешь его!
— Может быть, это и так, но разве ты не думаешь, что он заслуживает того, чтобы вернуть свою жизнь обратно? Боже мой, Гейдж, он убегает и даже не знает почему. Он живет с чувством вины за то, что ты убил его младших братьев и сестру…
— Это хорошо. Так ему будет безопаснее.
Она качает головой и хмурится.
— Я в это не верю. Ни на секунду.
Черт возьми, эта женщина безжалостно сводит меня с ума!
— Кто убил твоих братьев и сестру, Гейдж?
Я запускаю руки в волосы и хватаюсь за них.
— Прекрати болтать.
— Это была твоя мама? — ее голос срывается на этом отвратительном слове из четырех букв.
Я пронзаю ее свирепым взглядом.
— Не делай этого.
— Она причинила тебе боль, не так ли? — ее требования становятся все громче. — Расскажи мне, что произошло. Ты был там. Она причинила тебе боль, и ты больше не мог этого выносить, не так ли? Насколько плохо это было для тебя, Гейдж? Что она с тобой сделала?!
— Заткнись, мать твою!
— Кто убил твоих братьев и сестру? Скажи мне!
— Я сделал это!
Она отшатывается, и ее глаза сужаются.
Адреналин взрывается в моих венах, и я хочу, чтобы она заткнулась!
— Я убил их, понятно?! Ты, бл*дь, счастлива?
Она тяжело выдыхает.
— Нет, я ни хрена не счастлива. Потому что ты лжец. — Она раскидывает руки в стороны. — Это была ошибка. Привести тебя сюда… — ее глаза находят мои. — Никогда не должна была доверять тебе это.
Эти слова подобны сильному удару в живот.
Она возвращается к маминому дереву и опускается на колени. Глядя на ее затылок, я поражен красотой, силой, непоколебимыми гребаными яйцами, которые заставляют ее повернуться спиной к признанному убийце. Убийце детей!
Я рычу от разочарования, мне так надоело отрицать то, о чем кричат мои внутренности. Она самый очаровательный человек, которого я когда-либо знал, и впервые в своей жизни встречаю кого-то, кто заставляет меня хотеть отдать все.
Шайен
Я сижу с колотящимся в горле сердцем, холодной землей под коленями и огнем гнева в животе.
Почему он просто не впустит меня?
Я думаю, что если поделюсь с ним чем-то глубоко личным, то он сделает то же самое. Что он поймет, что мне можно доверять, раз я открываю ему самую сокровенную часть своей жизни.
Позади меня раздаются шаги, и мои мышцы напрягаются.
Он не причинит мне вреда.
Я верю каждой клеточкой своего тела, что он никогда не причинит мне вреда.
— Она заставляла его смотреть. — Его глубокий голос хриплый от эмоций, как будто слова вырываются из горла через битое стекло. — Они были совсем маленькими и…
Я выдыхаю, закрываю глаза, и облегчение снимает тяжесть, давящую мне на грудь.
Он раскрывается.
— Она винила их в уходе своего мужа. — Он прочищает горло, но я не осмеливаюсь поднять глаза, веду себя тихо, как лес, поэтому он продолжает свое признание. — Однажды она держала руку Майки над конфоркой плиты. Он был так голоден, что вытащил что-то из мусорного ведра, и она поймала его. Крики. Я никогда не забуду звук его криков. Лукас плакал, умолял, предлагал себя вместо Майки, но каждый раз, когда он пытался, тот кричал все сильнее. Я больше не мог выносить этих криков. — Несколько секунд тишины густо сгущаются между нами. — Спроси меня, что я сделал, Шай, — шепчет он.
Я сглатываю, мое горло внезапно пересохло и слезы накатывали.
— Что ты сделал?
— Я напал на нее. — В его голосе слышится улыбка. — Я толкнул Лукаса в темноту и набросился на эту суку. Ударил эту глупую шлюху так сильно, как только позволяло мое восьмилетнее тело.
Я пытаюсь сдержаться, но с моих губ срывается всхлип. То, что видел Лукас, те крайности, которые ему пришлось пережить. Будет ли это настолько шокирующим после многих лет такого рода, что Гейдж захотел покончить с болью? Отправить своих братьев и сестру на вечный покой, а не на пожизненные пытки? Стала бы я винить его, если он это действительно сделал?
— У меня было всего несколько хороших попаданий. Она была крупнее. Сильнее. И, черт возьми, эта сучка могла обрушить на нас наказание, как если бы она была самим сатаной. Мне приходилось мыться в кипятке, неделями есть только то, что она оставляла для меня в туалете…
Я задыхаюсь и прикрываю рот, чтобы не закричать.
— … спать в бетонной комнате без кровати или гребаного одеяла, чтобы согреться. Я был болен большую часть своей жизни. Температура, которая становилась такой высокой, что у меня возникали галлюцинации, рвота, которая была такой сильной, что разрывала все кровеносные сосуды на моем лице и глазах, ломала ребра…
Я обхватываю руками живот, пытаясь взять себя в руки.
— … избиения, которые, казалось, никогда не кончатся. Голод. Когда она, наконец, кормила меня, и когда я подносил еду к губам, она шлепала меня так сильно, что еда падала на пол, а я видел звезды. Знаешь, каково это — есть свою еду с пола? Ползать на коленях, заложив руки за спину, и слизывать свою еду с грязного гребаного пола, Шайен?
— Нет.
— Нет, конечно, ты не знаешь. — Он придвигается ближе, но я не поднимаю головы. — Хреново, что твоя мама заболела и умерла, но не жди от меня ни капли сочувствия. По крайней мере, у тебя была мама, которой не доставляло удовольствие пытать своих детей.
— Прости, я не знала, насколько плохо…
— Хочешь знать? — его голос у моего уха, так близко, что горячее дыхание касается моей шеи. — Ты действительно хочешь знать, убил ли я свою семью? Сможешь ли ты справиться с правдой моей жизни, Шайен?!
Я отворачиваю голову от его криков и задаю себе тот же вопрос.
Смогу ли я? Смогу ли я вынести еще какую-нибудь из его истин?
— Д-да.
Он тихо стонет и заканчивает глубоким смешком.
— Такая смелая, моя Застенчивая Энн. — Он обхватывает рукой мой конский хвост и мягко оттягивает голову назад, пока шея не напрягается под таким углом. Его губы перемещаются к моему горлу, и он скользит языком от ключицы к уху, медленно и обдуманно.
— Ммм… Я чувствую вкус твоего страха.
Я крепко зажмуриваю глаза и молюсь о мужестве.
— Я не боюсь тебя. — Мой голос дрожит, когда он продолжает нежную атаку на мое горло своими губами. — Я боюсь за тебя.
Его рот застывает на моей шее, а рука, которой он держит мои волосы, дрожит, но не от беспокойства, а от едва сдерживаемой ярости.
— Не бойся за меня, малышка. Хочешь правды, и ты ее получишь. — Его дыхание, как огонь, окутывает мое ухо. — Да, я убил свою мать-шлюху.
Я втягиваю воздух, но также быстро выдыхаю его.
— Теперь довольна? — он издает смешок и отпускает мою голову. — Ты собираешься бежать, Шай?
Я поворачиваюсь, чтобы увидеть Гейджа, его стойку, напряженную и готовую к нападению. Мои глаза горят, но не от слез. А яростной одержимостью и огненным гневом, которых я никогда раньше не испытывала. Издеваться над собственными детьми, обвинять невиновных в преступлениях, заставлять их буквально есть дерьмо.
Медленная усмешка изгибает мои губы, и, когда его глаза прищуриваются на моих губах, он бледнеет.
— Нет, я не собираюсь убегать. — Я поднимаюсь и встаю, и впервые за все время вижу вспышку страха в глазах Гейджа. — Счастлива ли я? — я делаю шаг к нему, и его руки сжимаются в кулаки по бокам. — Ты сможешь принять мою правду, Гейдж?
Он не отвечает устно, но наклоняет голову.
— Эта сука заслужила смерть, и никто не может лучше доставить ей вечность в аду, чем ты.
Гейдж
Никогда в жизни я не был потрясен до глубины души.
Я видел столько, был свидетелем пыток детей, испытал боль и психическое насилие, которые не мог представить ни один человек. Был изгнан, обращен в мусор и оплеван единственным человеком в мире, который должен защищать меня.
Я никогда не теряю голову. Всегда держу все под контролем. Но когда я широко раскрытыми глазами смотрю в полный ненависти взгляд женщины передо мной, то чувствую себя глупо.
Совершенно неспособным на ответ.
Она не только не ненавидит меня, не осуждает и не жалеет… но и поддерживает меня. Сама по себе эта концепция безумна. Такие женщины, как Шайен, с ее большим сердцем и нежной душой, должны воспринимать меня как чуму. Бежать, спасая свою жизнь, и никогда не оглядываться назад. Тот факт, что она оголяет мою душу и оставляет беззащитным, шокирует.
— Расскажи мне остальную часть истории, Гейдж. — Она крадется ко мне, и я делаю глубокий вдох. — Ту часть, которую знаешь только ты. Ту часть, о которой ты никогда не хотел, чтобы Лукас узнал.
— Я… я не могу.
Проклятье, я говорю как слабак.
Она придвигается ближе.
— Она убила твоих братьев и сестру?
Черные вспышки взрываются перед моими глазами, и беспомощность наполняет мою грудь.
Я поднимаю руку, чтобы остановить ее наступление как физически, так и словами.
— Прекрати!
Ее красивые глаза сужаются.
— Ты был там и взял на себя ответственность, чтобы защитить Лукаса. Тот день, должно быть, был хуже других. Откуда взялся пистолет?
Я зажмуриваю глаза, борясь с чернотой.
— Я не… я не могу…
— Ты можешь доверять мне. На каком-то уровне ты знаешь, что можешь. Не сопротивляйся этому. Поговори со мной.
Туннельное зрение сжимается. У меня кружится голова, и я присаживаюсь на корточки, чтобы обхватить голову руками.
— Не понимаю, что ты делаешь, но просто… остановись. — Я нажимаю на виски в попытке отодвинуть надвигающуюся темноту.
— Что произошло в тот день, когда ты убил свою мать, Гейдж? Скажи мне!
Жалкий крик вырывается из моего горла.
Занавес опускается.