Сплит (ЛП)

Глава 1

Наши дни.

Вряд ли в жизни наступит такой момент, который я могу сравнить с этим. Эх… Хотя и полагаю, что если однажды я встречу того самого парня, который будет готов отойти на второй план ради моей карьеры, свадьба будет чем-то схожим. Или нет. Хочу сказать, что свадьба — это семья, а семья — это возвращение к старым ранам, и от одной только мысли об этом мне хочется заблевать все свои поддельные Джимми Чу.

Нет, всё нужно сделать с первого раза. Это время кардинальных перемен. Всё или ничего, второго шанса не будет. Пять лет вкалывания в колледже, все эти кредиты, которые я едва ли смогу выплатить за четыре своих жизни — и всё это может пошатнуться из-за тридцатисекундного ролика новостей.

Я беспокойно ерзаю на сиденье и смотрю то на экран мобильного, то на темную дорогу.

— Должно быть где-то здесь, чуть меньше мили.

— Знаю, у меня тот же адрес, что и у тебя, — мой оператор поворачивает налево, в жилой район в достаточно неплохой части города, среднего и чуть ниже уровня.

— Кроме того, место будет окружено полицией, мы точно его не пропустим, — я поворачиваюсь к нему и ухмыляюсь.

— Полиция, да, но мы будем единственными новостным каналом, — я прямо-таки верчусь на месте.

— Всё должно быть идеально. Мы не имеем права облажаться.

Он кряхтит, и я бросаю на него свирепый взгляд, раздраженная его беспечностью.

— Я серьезно, Лиф. Убедись, что выбрал правильный ракурс. Всё должно быть идеально. Если я неудачно попаду в объектив, то буду похожа на капусту.

Я разглаживаю блузку и юбку, хотелось бы, чтобы этот наряд придавал мне больше уверенности, но, увы, вместо этого чувствую себя словно одна из тех воинов, что используют тела противников в качестве брони. Да, это не самый комфортный наряд для меня, но, по крайней мере, вид серьезный.

— Вживайся в роль, Шайен.

— Я тоже много на это поставил, — его голос звучит оживленней, нет и следа от повседневной медлительности. — Уверена, что готова?

— Ещё бы, — едва сдерживая волнение, заявляю я, — я была рождена для этого, — а тем временем мои ножки в Джимми Чу сжимаются словно от судорог.

Не думаю, что они стоят тех восьмидесяти баксов, что я за них отдаю.

— Приятно слышать, потому что… — он щурится от скопления машин скорой помощи рядом с одноэтажным домом и аккуратно притормаживает, — пора начинать.

Я прилипаю к лобовому стеклу. А тем временем офицер пялится на наш фургон. Как обычно. Скорая стоит на подъездной дорожке, двери открыты, внутри никого.

— Они ещё ее не вынесли?

— Дерьмо! Поторопись! — Лиф протискивается между сидений, чтобы забрать оборудование.

— Есть идеи, что это всё может значить? — я опускаю зеркало и наношу бальзам для губ. — Это произошло только что, где-то…

— Четырнадцать минут назад, — дверь фургона открывается со свистом.

Я была на станции, когда услышала сообщение из полицейского сканера. Код 240. Нападение с отягчающими обстоятельствами. Женщина, без сознания, признаки удушения, следы проникновения в дом отсутствуют.

После серии нападений на женщин в Фениксе, который находится менее чем в 150 милях от горного городка Флагштоф, сходство этих преступлений глупо было бы игнорировать. Да, нападения на женщин не так редки, но кто бы их не совершал, он не трогает своих жертв в сексуальном плане. Из заявления полиции Феникса следует, что все они были крайне естественны. А теперь это происходит и у нас.

Возможно.

Рискованно, но оно того стоит.

Репортеры из Феникса будут здесь лишь к утру. Если это то, что я думаю, то у нас есть шанс попасть в девятичасовой выпуск новостей. Вот только из колледжа, а уже в прямом эфире одного из самых рейтинговых, а именно № 11 в списке, каналов на медийном рынке.

Я выскакиваю из машины с выпрыгивающим из груди сердцем и подхожу к Лифу, который выбирает наилучший ракурс. Бабочки в животе словно с ума сходят, едва я запахиваю свой плащ от Барберри. Ярлычок на одежде говорит, что это Барберри, а в фирменной клетке одна или две лишние черные полосы, но шанс на всеобщую огласку требует исключительно лучших поддельных дизайнерских шмоток.

— Ну вот и всё, — я поправляю наушник и смотрю на время, — девятичасовой выпуск через 10 минут. Мы должны быть готовы.

Лиф что-то бубнит, но я игнорирую его и готовлю свою вступительную речь.

— Дамы и господа… — я откашливаюсь и немного понижаю голос. — Перед нами… — Нет, больше эмоций. В этом особенность такой работы — полная беспристрастность, но в то же время и убедительность поддельных эмоций, вызывающая отклик у зрителей. Только лучшие из лучших способны на такое, и я буду одной из них. — Городок Флагштоф охватил ужас, возможно, появилась восьмая жертва в серии нападений на женщин.

— Шайен, вы там?

Я поправляю наушник, едва услышав голос Тревора, моего продюсера, и отвечаю в микрофон.

— Да, мы на месте.

— Лиф, левее. Если они вынесут её на носилках, у нас будет прекрасный обзор, — я встаю на позицию. — Вот так отлично. У нас нет времени на интервью с соседями, это будет прямое включение, а затем вы заснимете несколько лиц. Слезы, страх и всё подобное дерьмо, что сделает отличный репортаж, — он откашливается. — Шайен, поправь плащ. Выглядишь словно только вылезла из кровати.

Я смотрю в камеру, а после насмешки Тревора закатываю глаза.

— Никакого остроумного ответа, дорогая? Я в шоке.

Меня бросает в жар от замешательства и гнева, а это даже хорошо, учитывая, что уже совсем скоро осень, и от моего дешевенького плащика не так много пользы в этот прохладный вечер.

Тревор, мой типа бойфренд, любит унижать меня перед камерой. По его словам, это отлично меня усмиряет, он говорит, что я ненасытней многих, постоянно стремлюсь вперед, и это здорово. А ещё он уверяет, что я беспощадна, и эмоциональна как насекомое. Возможно он прав, но я напрочь отказываюсь расценивать своё рвение в работе как нечто плохое.

— Проснись, Шайен! — раздается голос Тревора в наушнике.

— Я не сплю, придурок, — прижимаю его и опускаю подбородок, прислушиваясь, не желая пропустить ни слова.

— А вот и моя девочка.

Он неплохой парень, по правде говоря, мы очень похожи: в попытке прославиться стремимся совершить нечто масштабное. Он амбициозен, не зациклен на мелочах, которые встают у него на пути. И сейчас, когда я задумываюсь об этом, то понимаю, что на этом наши сходства заканчиваются.

— Сколько у нас времени до эфира?

— Мы начинаем с вашего репортажа. Расскажи нам самое основное, а затем не вмешивайся. Это будет местный выпуск новостей, плавно переходящий в расследование, — он снова откашливается и что-то бубнит кому-то в студии. — Будь готова через пять минут.

Я показываю Лифу пять пальцев, и он кивает.

— Готовность пять минут.

— Похоже, у вас отличный обзор полиции и входной двери. Если получится заснять, как они выносят тело, это будет фурор.

— Тело? В Фениксе все жертвы выжили после нападения.

— Если предположить, что женщина жива, то тогда почему они тянут и не везут её в больницу? В любом случае, заснять это будет большой удачей.

Некий дискомфорт пробегает по телу, как обычно бывает, когда приходится сталкиваться со смертью в новостях. Уверена, на экране мы заботливые и чуткие репортеры, но внутри радуемся каждому отличному кадру с трупом. Нет, я забиваю на всю эту ерунду и концентрируюсь.

— Давайте сделаем это… Ой! — мой каблук проваливается в землю. Я раскидываю руки в разные стороны, чтобы устоять. Земля после пары дождливых дней стала мягче, и несмотря на то, что мы в одном из наиболее развитых районов во Флагштофе, это всё ещё горный городок, а значит здесь большое количество естественных почв.

— Надеюсь, с тобой всё в порядке. Мы в эфире через три минуты.

Спасибо за заботу, мудак!

— Всё в порядке, — я нацепляю маску профессионализма, в то время как даже моя кожа вибрирует от нервозности.

— Будь готова.

Занимаю свою позицию, приглаживаю волосы и сосредотачиваюсь на своей речи. Если всё пойдет как надо, я свалю из этого захудалого городка и выйду на большой рынок, что ещё на шаг приблизит меня к журналистике. Не каждому выпускнику колледжа выпадает такой шанс. Мои преподаватели всегда советовали мне идти в журналистику, благодаря наполовину американским корням цвет моей кожи достаточно смуглый, как у меньшей части населения, но в то же время не такой темный, что делает меня более желанной. Да, это полнейший бред, но не я придумываю эти правила. Нельзя винить девушку за то, что она пользуется некоторыми хитростями. У меня особенные карьерные цели, и если моё уникальное происхождение поможет в их достижении, то так тому и быть.

Мама всегда говорила, что я рождена для чего-то большего. До сих пор словно слышу её голос в своей голове: «Ты слишком хороша для этого мира, Шайен». Говорят, я вышла из утробы матери с целями и не на миг не останавливалась в их достижении с тех пор. В груди щемит от той гордости, которую испытала бы мама, если бы сейчас была жива. Она всегда меня подталкивала в осуществлении моих желаний. Господи, надеюсь, она видит меня.

— И мы в эфире через пять…четыре…

Пока в моем наушнике раздается отсчет Тревора, я поправляю плащ и смотрю прямо в камеру.

Это для тебя, мамочка!

— И мы в эфире!

— Городок Флагштоф охватил ужас, здесь произошло громкое преступление. После серии нападений на женщин в Фениксе, каждое из которых имеет идентичные черты, полиции пришлось перенести расследование в соседний город, так как была обнаружена очередная жертва. Её имя не раскрывают, но возраст, социальный статус, а также детали преступления — всё это присуще жертвам того, кого полиция Феникса назвала Тенью. Все нападения произошли вечером, свидетелей нет, преступник был в маске и в перчатках, поэтому не оставил никаких следов. Звонок из дома позади меня поступил вскоре после восьми часов вечера, когда женщину, проживающую здесь, обнаружили в крови и без сознания…

— Возле двери какие-то движения, — замечает Тревор.

— Нет! Пропустите меня! — молодую девушку, подростка, буквально оттаскивает от дома офицер.

Лиф направляет камеру на неё.

Она утыкается в грудь пожилого офицера, её плечи вздрагивают от всхлипов.

— Шайен! — раздается голос Тревора в ухе, отчего я даже подпрыгиваю. — Продолжай говорить. Лиф, камера на девочку.

— Эм, похоже… — лицо девочки искажается от боли, а я едва сдерживаю тошноту, подступающую к горлу, — эта девочка…

— Мама, нет… пожалуйста, мама! — её пронзительный крик разрезает тишину.

Словно очередная рана появляется в моей груди, угрожая выпустить старые чувства наружу.

Безэмоциональность. Оставайся безучастной, Шайен.

— Похоже, это дочь жертвы.

— Дайте мне взглянуть на неё, — девочка умоляет полицию. — Господи, пожалуйста.

Боль девочки добирается и до меня, сердце мгновенно сжимается. Горло словно пережимают. Двери скорой распахиваются, как только выносят носилки.

— Мамочка!

Насколько могу, я игнорирую девочку и пытаюсь продолжить.

— Похоже…эм…они…

— Нет! — девочка бросается к носилкам, и только в это мгновение я замечаю на них женщину, накрытую белой простыней. Полностью. Даже лицо.

О, Боже! Она мертва.

И снова голос Тревора в ухе.

— Она мертва! Снимай её!

Желудок скручивает.

— Говори! Шайен!

Я киваю.

— Мы видим, какая трагедия произошла…эм…с…

Девочка снова бросается к телу. Полиция как может оттаскивает её, пока она продолжает брыкаться и звать маму. Я перестаю дышать от нахлынувших воспоминаний. Я была как она. Потерявшая контроль над телом, дерущаяся и пытающаяся выместить всю ту боль, что чувствовала. Душераздирающая паника, внезапный холод, покрывающий полыхающую кожу, а ещё неконтролируемый озноб и ужас — всё это обрушивается на меня, как и в тот день, когда я потеряла маму.

— Шайен! Поговори с ней! — от непринужденности голоса Тревора вскипает кровь, приходя на смену леденящей душу панике. — Это же, бл*дь, великолепно!

Лиф поворачивается для лучшего ракурса и бросает взгляд на меня, пытаясь вовлечь в процесс. Я поворачиваюсь, изучая девочку и вспоминая смятение, горе и всепоглощающую несправедливость.

— Пожалуйста, не умирай… — её гнев переходит в слезы опустошения, в такие ощутимые слезы опустошения, что они расшатывают моё сознание.

Я делаю шаткий шаг вперёд.

— Не умирай…

— Клянусь Господом Богом, Шайен, если ты не соберешься и не возьмешься за эту историю… это наш шанс. Слышишь меня, чёрт побери? Соберись, твою мать!

Я открываю рот, приказы Тревора в моем наушнике заставляют меня сделать это, но слов нет.

Я не могу.

Всё происходящее не имеет значения. Моя гребанная одежда, мечты стать журналистом на национальном канале, всё это блекнет на фоне такого знакомого горя этой маленькой девочки. Её слезы взрывают мой непоколебимый фасад и добираются до глубины души. Проходят мимо жизненно важных органов и окунаются в темноту, где я прячу всю ненависть, гнев и жестокость, с которыми ребенку приходится сталкиваться, когда он теряет единственного в мире родного человека.

— Шай… — орет Тревор.

— Я не могу, — слова вырываются с силой, которая сдерживается годами.

— Ты не можешь? Мы в эфире! Говори!

Свободной рукой Лиф рассекает воздух, а линза камеры прицеливается, словно оружие массового поражения. Я киваю головой, передавая единственное слово, что не могу вымолвить. Нет.

— Бл*дь! Она сдулась! — голос Тревора сотрясает от бешенства. — Лиф, быстро к ней!

Но Лиф рванул раньше, чем Тревор успевает договорить, и наводит камеру на лицо девочки.

— Нет! — стремление защитить её толкает меня вперед. — Оставьте её в покое, — я натыкаюсь на каменную россыпь, но это едва ли может меня остановить. — Вырубай камеру!

— Отвали, Шайен! Ты…

Я вырываю наушник и вклиниваюсь между девочкой и камерой.

Лиф замирает от изумления.

— Что за…

— Оставьте её в покое! — я хватаю камеру и с такой силой толкаю её Лифу в лицо, что он шлепается на задницу.

Звон от удара камеры раздается в ушах, а из-под брови Лифа бежит кровь, всё это говорит мне об одном. Моей карьере на телевидении приходит конец.

Пять лет жизни, уложенные в пару коробок, сейчас располагаются в моём Форд Ренджере. Никогда не думала о том, что у меня мало вещей. В этом есть смысл, наверно. Если это не одежда и не вещи для учебы, они бесполезны для меня. Последние пять лет жизни список моих потребностей ограничен кровом, сном, едой и достижением карьерных целей. Что угодно, лишь бы держаться подальше от городка, где я выросла.

Я уезжала из дома, имея огромные планы. Колледж, работа и отъезд из Пейсона так далеко, как только получится. И вот где я теперь: несколько месяцев после выпуска и за спиной 94 мили.

Не впечатляет.

Я с воодушевлением болтаюсь от одного небольшого канала к другому, переезжая из одной квартиры-студии в другую, готовая в любой момент сорваться и уехать, как только подвернется случай. Если он подвернется. Что после событий последней недели вряд ли произойдет.

— Уверена, что доберешься одна до дома? — Тревор наклоняется над моей машиной, с кофе в руке и в этих чертовых авиаторах, в которых он никак не походит на Маверика. Его стильные обесцвеченные волосы не развеваются на ветру, а бледная кожа вопит, что он тот, кто большую часть своего времени проводит в офисе за столом.

Возможно, сказывается то, что я выросла в маленьком городке, или то, что самым близким в жизни был мужчина, который делал все самостоятельно и любил выпить пиво, но его отглаженные шорты и бледно-лиловые рубашки, заправленные как у ученика частной средней школы, не вызывают у меня слабости в коленках. Он привлекательный, купается в женском внимании, но для меня он всего лишь удобен. Он не раскрывает мою внутреннюю секс-богиню, но и не совсем противен.

— Уверен, что тебе есть дело? — я захлопываю заднюю дверь сильнее, чем нужно.

— Дорогая… — вздыхает он громко.

Я инстинктивно сжимаюсь от этого глупого прозвища.

— Мне есть дело, но ты знала, что так будет.

Ни капли сострадания, ни намека на понимание причин моего поступка. Тревор один из тех бесчувственных парней, которые гордятся отсутствием эмоций и выступают за бесстрастные отношения, будь то бизнес или что-то ещё. Это немногое, что я знаю о нем вплоть до сегодняшнего дня.

— Шайен, это был твой шанс. А ты профукала его, — он улыбается, но в более шокированной манере, типа не могу поверить, что ты оказалась такой глупой. — Благодаря тебе у Лифа перелом лица. Ты облажалась.

— Спасибо за напоминание, Тревор, — я распускаю волосы и собираю их в более тугой конский хвост.

— Ты же не думала, что сохранишь работу после всего этого. Прекрасно все понимаешь.

— Собираешься тыкать меня в это, как маленького провинившегося щенка? Спасибо.

Можно подумать я и так не чувствую себя дерьмово. Не то, чтобы я делаю это нарочно, просто так выходит.

Правда в том, что у меня ужасный характер. Обычно мне удается его контролировать, находясь вдали от дома. Я дистанцируюсь от всего, что заставляет меня чувствовать, пока последние новости не облетают весь мир. Для меня нет пути назад.

Он хватает меня за талию, приобнимает одной рукой и прижимаяется бедрами.

— О-о-о, не уезжай такой злой, — он целует меня, и от запаха кофе вперемешку с жутко приторным парфюмом меня чуть не тошнит. — Я бы не хотел, чтобы тебе пришлось возвращаться в этот провинциальный городишко.

— Это не провинциальный г-городишко, а милый горный городок.

— Ты заикаешься, — щурит он глаза, — всегда заикаешься, когда врёшь.

— Неважно, — я выставляю руку вперед, чтобы немного отодвинуться, а внутри назревает пожар. — Тем более это временно, пока я не определюсь со своим следующим шагом.

Благодаря Тревору я получила работу на FBS. Работа — это конечно громко сказано, учитывая, что я только начинаю зарабатывать на самое необходимое. Сейчас на моём счету 68 долларов, за аренду платить не нужно, так как Тревор уже отдает 600$, освобождая меня от этого. Я должна бы чувствовать себя погано за то, что беру его деньги, но другой вариант — попросить у отца. Тревор — меньшее из убивающих гордость зол, да видит Бог, её у меня итак остается немного.

— Веди аккуратно и позвони, как доберешься.

Немногое сейчас осталось от человека, которого я встретила на своих информационных классах, когда мы уважали друг друга и имели общие цели в работе.

— Дай знать, что ты решишь.

— Конечно, — я сажусь на водительское сиденье и пристегиваю ремень, — и… эм… я вышлю чек, как только заработаю немного денег.

Он закрывает дверь и наклоняется, чтобы просунуть голову в открытое окно.

— Мне жаль, что я не смог приютить тебя где-нибудь, пока ты разбираешься во всем. Просто…

— Мы что, правда это делаем? Не делай вид, что тебя, бл*ть, действительно волнует, что со мной будет, Тревор.

Неодобрение искажает его лицо.

— Этот ротик продолжит втягивать тебя во всё большие неприятности, милая, если ты не будешь аккуратней.

Я кое-как сдерживаюсь, чтобы не засунуть себе пальцы в рот.

— Мне нравится твой рот, если честно, — его губы едва задевают мою скулу.

— Приводи жизнь в порядок, а после возвращай свой грязный ротик ко мне. Посмотрю, есть ли открытые вакансии в городе. Может в кофейне кто требуется, — в его голосе я улавливаю усмешку.

— Ну ты и придурок!

Как я могла оказаться с ним в постели? Загадка. Если только большое, даже огромное, количество текилы можно назвать загадкой. В конце концов, всё выглядит как обычное удовлетворение потребностей.

— Ты любишь меня.

Я смотрю на него несколько секунд, осознавая, что не люблю его. Да, я переживаю за него, как может переживать человек, не заботящийся ни о ком. Между нами установлены четкие правила в самом начале — никаких привязанностей, карьера на первом месте, и ни за что не вставать на пути друг у друга.

— Буду на связи, — я избегаю его взгляда и начиню пригазовывать, заставляя его отойти от машины.

Даже не смотрю в зеркало заднего вида, когда трогаюсь.

Я отправляюсь в путь, благодарная своему отцу за единственное, что он дает мне кроме голубых глаз и второго имени, мой грузовик. Да, он небольшой, двухместный, но полноприводной, и даже если не брать во внимание его цвет детской неожиданности или, как называют его продавцы, цвет шампанского, он является самым надежным созданием в моей жизни.

Передо мной простирается шоссе, а из динамиков доносятся радиопомехи. Я выключаю надоедливый шум, вынуждая себя ехать в тишине.

Глупая, глупая Шайен.

Пять лет в колледже, и всё ради чего? Я надрываю задницу, чтобы оказаться там, где нахожусь, и получить возможность, от которой моя карьера взлетела бы вверх, но уничтожаю всё шансы за несколько секунд в прямом эфире. Сейчас ни одна телевизионная компания в стране не станет связываться со мной. И я разбита.

У меня хватает ума не смешивать личные переживания и работу. Как бы я не сожалела об окончании своей недолгой карьеры, не могу сказать, что сделала бы всё иначе. Я бы ни за что не воспользовалась переживаниями маленькой девочки.

У матери девочки проблемы с сердцем, и жестокое избиение служит ударом для неё, который впоследствии и убивает её. Не безболезненная смерть, уверена, но зато быстрая.

В отличие от смерти моей мамы.

Ей пришлось страдать более двух лет, пока её тело сгорало в агонии, оставив разум напоследок, так, что она полностью понимала, как именно умирает. Воспоминания друг за другом всплывают перед глазами, вот папа держит её обмякшее тело и гневно кричит, обращаясь к Богу.

Я сидела в той холодной церквушке и смотрела, как каждый житель нашего города проползает мимо меня со словами, от которых, по их мнению, мне должно стать лучше. Именно в ту секунду я решила убраться из Пейсона сразу после выпуска и никогда не возвращаться. Я была в бешенстве и готова к драке. До отчаяния желающая вернуть своего отца, вместо того опустошенного создания с мертвыми глазами, что был сейчас рядом. Он ненавидел меня за то, что я уехала, никогда не пытаясь понять почему я делаю всё, что пообещала маме. Мы в ссоре. В сильной ссоре. Обменявшись непростительными фразами и словами, нам так и не удается наладить отношения.

А сейчас я ползу назад за прощением, блудный ребенок, без денег, без работы, с кучей кредитов, висящих мертвым грузом. Единственное, что я знаю наверняка, Нэш Дженнигс никогда не даст мне примириться с прошлым.

Он может быть гордым, но и я не хуже. Мне понадобится время, чтобы накопить денег, разобраться со всеми вариантами, но как только я это сделаю, то уберусь оттуда. Да, это лучший выход.

Я рождена для большего. Это всего лишь стимулирующий пинок.