10. Одинокая и сумасшедшая

На вопрос, сколько еще Вера будет таскать на своем плече пьяного Козырева никто не знает ответа – даже Вера.

С другой стороны, если не Вера, то найдется другая. И она будет такая змеюка… такая тварь… такая бэ… У Веры иногда аж дух захватывает, какая это будет бэ! Так что уж лучше она, Вера, чем всякие другие бэ.

Вот почему она иногда даже с радостью тащит Козырева из подъезда к машине.

Козырев вскидывает голову:

– Вера, Вы не забыли настоятельную просьбу моей жены выйти за меня замуж? Куда мы едем?

– К ней и едем.

Она впихивает Козырева на заднее сиденье, садится сама, машина трогается.

– Так что замуж?

– Нет, за Вас не пойду. Вы старый и страшный.

– Ну и что? Я всегда был такой.

– Ну как это что? Я – молодая, интересная. А вдруг я захочу на танцы, допустим.

– Допустим, отпустим.

– А вдруг там…

– Знаем… И что?

– Ну как это что? Как это так? Я жена или кто? А вы муж или кто?

– У нас любовь, Вера. А секс… Ну что секс? Найдем какого-нибудь трабунишку, вот и будет Вам секс.

– Как Вы такое вообще можете говорить? Трабунишку… Мне не нужен трабунишка. Я не бешенная!

Она вдруг оглядывается на Козырева – в глазах ее неподдельный ужас.

– Ой, какой Вы страшный и старый, мать честная! Валерия Николаевна, нет, нет и нет! Я не могу! И не просите!

Как всегда пьяного Козырева встречает преданная Лиза. Она угодливо подставляет кресло, и вот дремлющего Козырева везут в чайную беседку. К процессии прибилась и бедная переводчица Риты – почему-то она всегда выступает в роли жалкой просительницы за Риту.

– Так вы не пойдете за него замуж? – кисло спрашивает переводчица Майя.

Вера долго молчит.

– А как Вы сама думаете?

– Я бы точно не пошла.

В чашках остывает чай. Жена Козырева – Валерия – неподвижна в кресле-каталке. Майя подносит чашку, губы Валерии инстинктивно открываются, она делает несколько мелких глотков.

– Мы снова пьем чай… – комментирует Майя.

Валерия видимо что-то отвечает.

– Да-да, – соглашается с ней Майя. – Прекрасный солнечный полдень…

– Прекрасный… – почему-то вздыхает переводчица Риты и опять начинает растерянно листать тетрадь.

– Маргарита пишет новую предсмертную записку. Здесь начало. Роман Григорьевич не появляется у нее уже пять дней.

Все молчат.

– Читать? – убито спрашивает переводчица Риты.

– Для кого читать? Он же все равно спит.

Вера почему-то надменна:

– Как можно читать записку любовницы в присутствии живой жены?

– Во-первых, она не любовница, а тоже жена, хотя и бывшая.

– Что такое бывшая жена? Она уже не жена!

– Мне ее так жалко… У нее никого нет… Она просто одинокая и сумасшедшая… Уже сошла с ума на почве этих предсмертных записок.

– Как страшно быть бывшей любовницей, правда? – говорит Майя. – Да еще мертвой…

Вера с недоумением листает протянутую тетрадь.

– Оставьте, я почитаю ему потом.

Козырев делает расхристанное движение рукой и чашка с чаем летит на траву. Козырев открывает глаза. Майя вытирает губы Валерии салфеткой. На ее глаза наворачиваются слезы, когда она начинает переводить, что говорит Валерия.

– Она говорит… Вы слышите, она говорит: и вот я мертва, Роман.

– Да, мертва, – соглашается Козырев.

– Заткнитесь, пожалуйста, Роман Григорьевич! – гневно машет руками Майя. – Валерия говорит: я мертва много дней. «Чтоб ты сдохла, старая калоша!», говорил ты себе много-много раз.

– Разве я говорил такое? – удивляется Козырев.

– Роман, теперь это случилось. Я больше не мешаю тебе ни в чем. Я просто лежу мертвая и по моим щекам катятся слезы прощения и прощания.

Козырев начинает погружаться в новую дрему:

– Мертвые так много не говорят, Лера.

– Не затыкайте ей рот, она хочет сказать все, что думает о Вас!

Майя прикладывает платочек сначала к своим мокрым глазам, потом к сухим глазам Валерии.

– Вы так и не ответили на вопрос Валерии!

– Какой вопрос? – не поняла Вера.

– Что он испытывал, когда он эту… как ее… корректоршу…

– Михайлову?

– Да, Михайлову.

– А что он может ответить? Какое он испытал грандиозное щемящее чувство вселенского стыда?

– Я умоляю! – сморкается в платочек Майя.

– Он всегда отвечает, что у него сложный жизненный путь маньяка и извращенца.

– Стандартная отговорка козла и потаскуна.

– И Вы после этого спрашиваете, почему я не хочу за него замуж!

– Но это же временно! По просьбе Валерии Николаевны!

– Нет, не могу – даже на один день не могу!

– Валерия Вас умоляет: Вера, будьте человеком. Как его можно оставить без присмотра, ну как?

Вера начинает всхлипывать о своем:

– Но он и Михайлова, понимаете… И не раз, между прочим… У меня – глаза на лоб… А Михайлов такой хороший мальчик…

Она перещелкивает на мобильнике фотографии, нашла нужную:

– Посмотрите, Майя, это же чудо-мальчик! Как он мог жениться на Михайловой, ума не приложу!

Майя пожимает плечами.

– Судьба Михайлова не интересует Валерию, только Михайловой… Она что, типичная смазливая блондинка?

– Михайлов тоже хорошенький блондин… Как можно – сначала жену, а потом мужа? Вы это можете объяснить?

Всхлипывая, прячет мобильник в сумочку.

– Он такой хорошенький… Лапа…

– Валерия просит: когда Роман Григорьевич проснется, передайте ему, что он скот!

Громче:

– Скот в квадрате!

Совсем в истерике (и сквозь новые слезы):

– Отменная скотина!

Вера тоже впадает в истерику:

– Передам: чудовище!

Громче:

– Кретин!

Стучит ногами:

– Лох и скотобаза! Валерия Николаевна, я не могу за такого замуж – даже временно, даже по-граждански! Уж простите меня.

Майя нервно закуривает:

– Валерия интересуется: он что – совсем Вам не нравится? И у Вас ничего нет с ним? Никакого…хм… волнения?

– Волнение? Я его вожу писать. Достаю пенис. Это называется сисяко-писяко. Он считает, что в это время моя сисяко смотрит на его писяко.

– Какой он идиот! И что дальше?

– И он писает. И так уже второй год. Это можно назвать волнением?

Козырев открывает глаза:

– Вера, мы сисяко-писяко? Не пора?

– Ах, сисяко-писяко? Представьте, не пора! Да пусть он лопнет Ваш ненасытный мочевой пузырь! Нет, Валерия, я даже на один день не могу выйти! А присмотреть – я и так присматриваю. А жить с таким…

Козырев засыпает…

Майя вывозит коляску с Валерией на центральную аллею. Коляску с Козыревым везет Лиза. Процессия берет направление в глубину аллеи – на прогулку. Вера плетется сзади, щелкая на мобильнике фотографии Михайлова. Лицо ее светлеет…

Загрузка...