Через два дня – новые гуляния, теперь уже под луной.
Как всегда Иван Михайлович одет безукоризненно, как и подобает влюбленному. Как всегда на его плече верный друг Иннокентий. Ксения Михайлова тоже не подкачала – на ней помпезная шляпа с цветами. Анжела тоже выглядит нарядно.
– Любаша, пусть Иван Михайлович побудет в тиши аллей с молодой красавицей. Наверно он соскучился по юной плоти… Вы же знаете мужчин.
– А кто будет переводить?
– Влюбленным сердцам не нужны слова.
Любаша перемещается на соседнюю аллею, там на скамейке задумчиво закуривает; потом втыкает в уши «таблетки» плеера и радостно-дурашливо дергается под музыку.
Ксения Михайловна говорит строго:
– Доча, сходи и ты погуляй. Я ему сама все объясню про любовь. Тут нужны сильные аргументы.
– Мама, как я тебе благодарна! Быстрей бы уж! Целый месяц топчемся на месте…
Анжела удаляется.
Ксения Михайловна заводит с бедным влюбленным стариком разговор, грозно уперев руки в боки:
– Ну, здравствуй зятек! Здравствуй, Иван Михайлович!
Она поправляет цветок в его кармане:
– У, какие мы нынче нарядные…
После этого она становится на колени перед креслом, расстегивает ширинку старца и брезгливо сплевывает. Нет никаких сил и решительности доставить старцу задуманное неземное наслаждение.
Так она стоит с минуту, потом еще раз брезгливо сплевывает. В какой-то момент над ее головой заполошно вскрикивает Иннокентий:
– Господибожемой!
Ксения Михайловна, вздрогнув, отстраняется.
– Кыш… Ходят тут всякие…
Так и не наградив зятька жарким нижним поцелуем, она поднимается с колен, сует две 5-тысячные купюры в его карман и удаляется(почему-то на цыпочках).
На соседней тропинке ее поджидает дочь.
– Мужиков знать надо, доча. Я ему все объяснила, теперь не отвертится. Испытанный прием.
– А то целый месяц топчемся на месте.
– А то целый месяц намекает и намекает… А вслух произнести стесняется.
– Мама, я так рада!
– Еще и десять тысяч сунула в карман.
Анжела испуганно спрашивает:
– А деньги зачем? Он же богат, мама! Сказочно богат! Три квартиры, дом в Завидово…
– Тьфу, старая дурында! Забыла. Пойду, заберу…
Она возвращается к креслу, порывисто вытаскивает купюры, показывая старику кукиш.
– О темпора, о морес! – восклицает Иннокентий, глядя на этот продажный мир чистогана.
Ксения Михайловна не поняла:
– Что?
– Застегни ширинку!
Ксения Михайловна охает над ширинкой старца:
– Мать честная! Так бы и сказал сразу, без намеков!
Она застегивает старцу ширинку, поправляет цветок в петлице, склабится, притворно изображая улыбку вежливости, – и на цыпочках удаляется.
Иннокентий возмущается вслед:
– Поправь манишку!
Да сколько же можно терпеть издевательства глупой птицы?!
– Сам поправь, дурак!
– Гуляет? – спрашивает Анжела у вернувшейся мамы.
– Еще бы! Насладился нижним поцелуем. Настроение – во! Знаю я их, мужиков-то!
Анжела ошарашена:
– Нижним поцелуем?
Она хватается за живот и отворачивается. Ее рвет.
Ксению Михайловну тоже мутит:
– А как ты думала, доча? Как по другому в наш современный век?
Позывы нарастают:
– Тут нужны… сильные… аргументы…
И вот она тоже хватается за живот, ее тоже рвет.
Анжела сквозь позывы спрашивает:
– Что… Будет… Теперь… …
Ксения Михайловна сквозь позывы отвечает:
– Как что… Теперь… Свадьба… Не отвертится…