Средневековый Понт

Глава 11. Между Западом И Востоком Кризис середины XIV в.: недооцененный повороот?[1330]

Проблема кризиса XIV в. много и плодотворно обсуждалась историками западноевропейского средневековья. В нем видели и закат феодальной формации, и ее первый кризис, и структурный слом, и феодальную реакцию, и демографическую катастрофу[1331]. Наиболее яркими проявлениями европейского кризиса XIV в. считались демографические катастрофы (вызванные голодом и эпидемиями), резкое сокращение феодальной ренты, закрытие прежних торговых путей, дефицит торгового баланса Европы со странами Востока, упадок некоторых важных отраслей ремесленного производства и земледелия, рост стоимости труда, банкротство крупнейших банков, нарастание социальных и политических противоречий, бунтов и восстаний. Р. Фоссье назвал это ухудшением конъюнктуры и перегревом экономики, ее неспособностью удовлетворять возросшие потребности общества[1332]. Кризис ощущался по-иному в разных географических областях, но повсеместно в Западной Европе привел к определенному нарушению стабильности[1333]. Его влияние было столь глубоко, что он вызвал даже временный упадок и смену парадигм изобразительного искусства в ведущих его центрах Италии, Сьене и Флоренции[1334]. Ф. Бродель писал: «…не будем искать мелких объяснений закрытию около 1350 г. великого пути через Монголию….Нарушение этой связи следует отнести на счет огромного упадка середины XIV в. Ибо пришло в упадок все сразу, как на Западе, так и в монгольском Китае»[1335]. Глубокое, но брошенное попутно замечание великого мастера все еще нуждается и в развитии, и в уточнениях.

В 1978 г. Марко Тангерони и Лилиа ди Неро, суммируя долгие дебаты, сформулировали вопрос: был ли европейский кризис XIV в. всеобщим и структурным, или же локальным и обусловленным особой ситуацией, хотя и с глубокими и многообразными последствиями? Был ли он в действительности апокалиптическим концом средневековья[1336] или же отправной точкой экономической реконверсии Европы?[1337] Означало ли его наступление начало экономического упадка целых регионов, например, Северной Италии?[1338] Особенностью подхода к вопросу о кризисе была тенденция рассматривать его в рамках истории всего XIV в. или даже двух веков — XIV и XV, без выявления достаточно яркого и очевидного слома, произошедшего в середине XIV столетия[1339]. В своем более конкретном и специальном исследовании кризиса Б. Кедар утверждал, что «в первые декады XIV столетия торговая экспансия европейского средневековья достигла своего пика; позднее в XIV в. западноевропейская торговля впала в состояние депрессии». Кедар объяснял это двумя главными причинами: упадком татаро-монгольских империй в Азии с разрывом прямых контактов между Европой и Восточной Азией, произошедшим около 1345, и «Черной смертью» 1347–1350 гг.[1340] Но, возможно, кризис имел более сложное происхождение и был результатом многих политических, экономических, социальных[1341] и даже психологических факторов, порождая l'image de décadance et de dépression, следуя выражению Ж. Эрса[1342]. Б. Кедар с большим успехом исследовал проблему влияния кризиса на сам дух предпринимательства, но нам еще предстоит понять обратную связь: как эта перемена и, шире, социальная атмосфера, способствовали его зарождению и углублению?

Намного меньше проблема кризиса привлекала к себе внимание византинистов и историков Латинской Романии[1343]. Казалось, что объяснения причинами евразийского масштаба очевидного упадка империи излишнее и не слишком плодотворное занятие. Но даже беглый взгляд на ход истории Византии в эпоху Палеологов, в том числе и на развитие ее культуры, обнаруживает разительное отличие первой трети XIV в. от последующего времени. Можно ли искать объяснения этому лишь внутри самой Византии (что, естественно, правомерно, но достаточно ли?). Ведь именно сейчас мы, кажется, приблизились к пониманию того, что в ту эпоху Византия развивалась в рамках новой экономической системы, охватывавшей все Средиземноморье и в значительной мере созданной и контролируемой итальянскими морскими республиками, Венецией и Генуей[1344]. Замечая, что как в Византии, так и в средиземноморских городах Италии тенденции предкапиталистического развития не реализовались, А.П. Каждан справедливо утверждает, что связь этого явления с кризисом и депрессией середины XIV в. для Византии трудно проследить по источникам[1345].

Торговля в Восточном Средиземноморье, включая и понтийские берега, переживала расцвет в 1320–1330-е гг. Но она гораздо менее отражена в сохранившихся документах, чем коммерческие операции конца XIV–XV вв., лучше представленные в богатейших фондах как Венецианского, так и Генуэзского государственных архивов. Ряд исследователей недавно предпринял усилия, чтобы исправить эту, искаженную состоянием источников, картину как в отношении собственно предпринимательской деятельности[1346], так и с точки зрения обеспечения торговли транспортными средствами[1347]. И все же не легко понять, сколь глубоко было воздействие кризиса, сколь сильно отличалась вся хозяйственная ситуация в Восточном Средиземноморье в начале и в конце XIV в. Мои рассуждения на эту тему будут затрагивать прежде всего Причерноморье, которое было составной частью обширного Южного торгового региона Европы.

Но начнем с более общих явлений. Социальная нестабильность в Европе, завершившаяся чередой восстаний, переворотов, еретических движений и первой общеевропейской-Столетней — войной, имела свой восточный фон. Возможно, наступавшую стагнацию Генуя ощутила раньше Венеции, с конца 1320-х гг.[1348] Но морская торговля сокращалась медленно и, вероятно, в 20-х — начале 40-х гг. XIV в. спад еще не затронул коммерции с городами Эгеиды и Причерноморья[1349].

Равным образом, и признаки отрицательных демографических тенденций в средневековой Европе стали намечаться ранее, в первые десятилетия XIV в., а к 40-м годам они были уже выражены[1350]. По образному выражению Ле Гоффа «демографическая кривая склонилась и поползла вниз»[1351]. И все же первым подлинным бедствием, пришедшим с Востока, стала пандемия чумы, многократно усилившая все неблагоприятные тенденции[1352]. В 1345–1346 гг. чума достигла Сарая и Хаджитархана (Астрахани), в 1346 г. — Грузии, в начале 1347 г. — Таны и Каффы, весной 1347 г. — Константинополя, в сентябре 1347 и весной 1348 г. — Трапезунда. С 1348 г. чума распространилась по всей Европе. Вторая волна чумы, на сей раз — бубонной, пошла в обратном направлении, из Италии (1360–1361) на Восток, поразив берега Черного моря в 1362–1363 гг. и вызвав там огромные опустошения[1353]. И ранее 1348 г., и, особенно, позднее, чума в Европе вспыхивала часто, болезнь была эндемической. Но две указанные пандемии были катастрофическими по последствиям. Распространению первой волны чумы способствовал неурожай, вызвавший голод в Италии. Острая нужда в зерне побуждала итальянские морские республики вывозить его из Северного Причерноморья, несмотря на ранее введенное эмбарго на торговлю с Золотой Ордой, и в то время, когда там уже распространялось заболевание[1354]. Цикл «неурожай — эпидемия — неурожай», прослеженный Р. Романо[1355], отчетливо виден в нашем случае. Острая нехватка зерна ощущалась и в Романии, и на всех Балканах с 1343 г, когда Золотая Орда вступила в конфликт с генуэзскими и венецианскими факториями Причерноморья. Плодородные земли Фракии и Македонии пострадали от гражданских войн в Византии и не могли восполнить потерь от эмбарго[1356]. Проблемы с хлебом были остры в 1343–1348 гг. повсюду от Понта до Италии. В это же время, в результате восстания в Задаре и вмешательства венгерского короля Лайоша, после кровопролитной войны, каждый месяц которой обходился республике, по замечанию очевидца, от 40 до 60 тысяч дукатов[1357], Венеция потеряла этот крупный Адриатический порт. В Венеции крупнейшее за ее историю разрушительное землетрясение 25 января 1348 г. нанесло огромный ущерб и именно с этого момента хронисты отсчитывали начало пандемии в городе[1358]. Все это усугубило бедствия республики, но, возможно, вместе с потерями от чумы, отсрочило ее конфликт с Генуей, готовый разразиться в любую минуту. Все меры государства предотвратить распространение чумы не имели успеха[1359]. Они запоздали. Возможно, Венеция платила свою цену за зерно из зараженных областей Черного моря.

Все средневековые историки северо-итальянских городов обнаруживают редкое единодушие в объяснении происхождения эпидемии из partes Aquilonaris, татарских владений, и Причерноморья[1360]. Последствия чумы были таковы. Население Венеции сократилось, по разным оценкам, от 100–120 тысяч жителей в 1338–1348 гг. до 38–70 тысяч после эпидемии; население Генуи с 1341 по 1350 г. — на 40 %[1361]. Столь значительная убыль населения означала, что ни Венеция, ни Генуя не могли обеспечивать сколь — ни будь значительную эмиграцию своих жителей в области Романии.

В Византии период 1321–1354 гг. называют эпохой гражданских войн. Пик междоусобиц пришелся на 1341–1347 гг. В династическую борьбу попеременно включались правители Эпира, Болгарии, Сербии, турецких эмиратов, албанские вожди, Генуя и Венеция, иоанниты Родоса. Фактически внутренний династический конфликт был быстро «интернационализирован» и превратился в борьбу за дальнейший раздел Византии. Кризис был усилен широким участием в нем городского (восстание зилотов в Фессалонике, выступления в Константинополе) и сельского населения, религиозными распрями сторонников и противников исихастского учения Григория Паламы. В 1348–1349 гг. империя потерпела поражение от генуэзцев, в 1350 г. — от сербов. В 1350–1352 гг. она была втянута в международный конфликт между Венецией и Генуей, в то время как турецкая угроза нарастала, а империя теряла один город за другим[1362]. В 1340–1355 гг. гражданские войны разразились также и в Трапезундской империи, приводя к значительному перераспределению фонда крупной земельной собственности. Почти ежегодные смены правительства в Трапезунде происходили с 1337 по 1355 гг.[1363] В 1341 и 1348 гг. Трапезунд осаждался тюркменами. Часть города, включая венецианский караван-сарай, была сожжена в 1341 г. В 1348–1349 гг. Трапезундская империя вела войну с генуэзцами, потерпела поражение, и на этот раз жертвой огня стал второй по значению город империи — Керасунт[1364]. В 1348–1363 венецианская торговля в Трапезунде почти прекратилась, не стало и венецианской фактории[1365]. Генуэзская торговля на Понте также была сведена к минимуму в 1350-е гг.

Опустошительные тюркские набеги на византийскую территорию, предшествовавшие завоеванию, приводили к опустошению целых областей Малой Азии и Балкан. Распространялись экстенсивные формы хозяйства, происходила номадизация земель, постепенно переходивших в руки османов. Все это было сопряжено с серьезными демографическими переменами в регионе, и этот процесс обострился именно в середине XIV в., в годы кризиса[1366].

Еще ранее распад Монгольской империи во главе с великими ханами положил конец дальним путешествиям итальянских купцов в Китай и Индию (вспомним Марко Поло!) и поставил этих купцов во все большую зависимость от их мусульманских посредников и контрагентов, особенно в Сирии и Египте, значение которых возрастало, по сравнению с Причерноморьем[1367]. С 1345 г. происходит окончательная репатриация итальянских купцов из Китая[1368]. Основная торговая магистраль, соединявшая Трапезунд с Тавризом, перестала быть безопасной еще ранее, с конца 30-х гг. XIV в.[1369] Cмерть ильхана Абу Саида в 1335 г. и последнего из могущественных правителей Улуса Джучи, Бердибека, в 1359 г. открыли период смут в государстве ильханов и в Золотой Орде[1370]. В 1355–1358 гг. оба татаро-монгольских государства вели тяжелую борьбу за власть над Кавказом и Восточным Средиземноморьем, косвенно облегчая успех натиска молодого османского эмирата на Запад. Еще в 1340 и 1342 гг. власти Генуи пытались запретить своим гражданам посещать Персию. Запреты не исполнялись купцами со всей строгостью, но все же наносили большой урон казне ильханов, получавшей значительные прибыли от налогов на торговлю. В 1344 г. послы ильхана Аль Ашрафа обещали сохранять мир и возместить все убытки, нанесенные генуэзцам в Иране. Генуя сняла эмбарго, но почти сразу вслед за этим первый же караван генуэзских купцов был ограблен, купцы истреблены, а материальные потери составили 200 000 лир гроссов[1371]. С 1344 г. генуэзская фактория в Тавризе прекращает свое существование. Венецианцы свернули торговлю в Тавризе еще ранее, в 1338 г., и, таким образом, не понесли столь же тяжелого урона[1372]. С 1347 по 1363 г. венецианцы покинули и Трапезунд, пытаясь заместить его факторией в Тане (Азове) или в Провато (бухта Двуякорная в Крыму), опираясь на договор с правителем Крыма Рамаданом (1356) и на полученный ими в 1358 г. ярлык от хана Бердибека[1373]. Намерение обосноваться в Провато, вблизи генуэзской Каффы, закончилась неудачей как из-за очевидного сопротивления генуэзцев, так и из-за последующих смут в Орде. Но и ситуация в Тане была более, чем сложной.

Генуя издавна стремилась к тому, чтобы не допускать навигацию в Тану венецианских или любых иных западноевропейских судов[1374]. Devetum Tane как принцип обоснования особых, монопольных прав Генуи в Причерноморье или, тем более, в замкнутом бассейне Азовского моря, всегда встречал сопротивление Венеции. Лишь на короткие периоды, вызванные кризисами в отношениях с татарами, или как мера вынужденного и краткосрочного компромисса, Венеция иногда соглашалась на взаимный запрет как для нее, так и для Генуи, осуществлять навигацию к устью Дона. Генуэзцы же стремились увековечить ситуацию с запретом посещения Таны, которая сложилась после 1343 г., когда Тана была взята татарами и обе морские державы подписали договор не плавать в Азовское море, обеспечивая морскую блокаду Золотой Орды. Временный и конъюнктурный союз двух республик в 1345–1347 гг. преследовал именно эту цель: предотвращения торговли с территориями Улуса Джучи[1375]. Мир с Ордой Генуя и Венеция, тем не менее, подписали сепаратно в 1347 г. Он не решил проблем генуэзско-венецианского соперничества и не разделил сферы интересов морских республик в Причерноморье. Новая война между Венецией и Генуей началась в 1350 г. именно как результат разногласий по поводу принципа devetum Tane. Вскоре она приобрела международный характер, вовлекая Арагон, Золотую Орду[1376] и Византию на стороне Венеции, Венгрию и османов — на стороне Генуи.

«Кризис Таны» 1343–1347 гг. «совпал» по времени с банкротством двух крупнейших итальянских торговых домов: Перуцци (1343) и Барди (1346), с катастрофическими последствиями для многих участников и контрагентов[1377]. Следствием была и известная дестабилизация итальянской коммерческой деятельности в разных районах Средиземноморья. За банкротствами Барди и Перуцци последовал крах многих других процветавших незадолго перед этим банков и компаний, в первую очередь — флорентийских: Аччайуоли и Бонаккорси, Корсини и Уццано…

Все эти беды происходили в рамках достаточно сжатого периода времени. Действительно, является ли простым совпадением то, что смуты в монгольских империях, Столетняя война, гражданские войны и религиозные споры в византийском мире, кровавые конфликты Генуи и Венеции, финансовые катаклизмы в Италии начались почти одновременно, порождая цепную реакцию и быстро «интернационализируясь»? Случайно ли, что крах мировых империй Востока, первая общеевропейская война и невиданная пандемия совпали по времени? Что борьба за ренту и за доходы от налогов до крайности обострила социальные противоречия от берегов Ла-Манша до берегов Понта? Или, быть может, самые великие совпадения в истории и есть самые взаимосвязанные и подготовленные всем ее ходом, а их непонимание во всей комплексности скорее вина историков, готовых отказаться от поисков более глубоких и универсальных закономерностей истории?

Для конкретного анализа последствий кризиса на локальном материале вернемся к Причерноморью.

Столкновение между «латинянами» и татарами в 1343 г., имевшее следствием изгнание венецианцев и генуэзцев из Таны ханом Джанибеком — признанное начало кризиса в Восточном Средиземноморье. В начале XIV в. Тана стала главным терминалом трансазиатского торгового пути, где сухопутные караваны из Азии встречались с морскими — из Италии и Романии. В экспорте Таны преобладали дорогие восточные товары: специи, жемчуг, шелк, хлопок, меха, драгоценности…[1378]

Торговый, демографический и политический кризис 1340-х гг. больно ударил по Тане. После разрушения татарами итальянских факторий в 1343 г, она была под «запретом» для посещения гражданами морских республик (devetum на поездки туда был введен как Генуей, так и Венецией), а когда после договоров была открыта вновь и отстроена венецианцами и генуэзцами в 1360-х гг., она представляла совсем иную картину. Во второй половине века среди экспортируемых из нее товаров преобладали местные товары, а не предметы «дальней» торговли, хотя шелк, хлопок-сырец и специи продолжали вывозить оттуда, но во все меньших объемах и, главное, нерегулярно. Во времена смут возросло значение работорговли. В XV в. Тана превращалась во все более важный центр не только торговли икрой и «красной» рыбой, но и рыбных промыслов, со знаменитыми частными тонями — «пескьерами», описанными Иосафатом Барбаро[1379]. С 1420-х гг. она лучше «вписывалась» в местную экономику и вела товарообмен со своей ближней аграрной полукочевой периферией. Но, окруженная новыми стенами и валами, как бы ощетинившаяся на соседей, поведение которых часто было трудно предсказать, она все меньше напоминала важный центр международной посреднической торговли, прежний караван-сарай Запада и Востока.

Есть несколько возможностей приблизительной оценки объема товарооборота Таны в разные периоды. Разумеется, все они весьма относительны, и опосредованно отражают действительность. Первый способ основан на анализе нотариальных документов и торговых договоров. Второй — на оценке стоимости грузов, привозимых венецианскими галеями из Таны и Трапезунда. Третий — на оценке сумм, полученных от взимания налогов с торговых сделок (если известны ставки налогов). Четвертый — на изучении данных о торговых потерях и исках купцов по их компенсации. Я приведу примеры каждого из указанных вариантов оценки.

По 58 контрактам комменды и соглашений о создании торговых обществ типа societas, оформленным в Каффе нотарием Ламберто ди Самбучето в 1289–1290 гг., общая сумма инвестиций в торговлю между Каффой и Таной составила 340 354 аспров (или 6981.42–7480.1 дукатов)[1380]. Перед нами картулярии лишь одного каффинского нотария, дошедшие до нас. Но сколько нотариев одновременно работало в Каффе, чьи акты не сохранились или пока не выявлены? Мне удалось установить по ссылкам в картуляриях Самбучето имена 22 нотариев, работавших в Каффе в 1289–1290 гг. Даже если каждый из них составил половину того числа, что Самбучето, инвестиции генуэзцев в торговлю между Каффой и Таной равнялись бы в среднем 77 000 дукатам. Но то был лишь начальный период истории Таны, лишь одно, хотя и очень важное направление ее торговли, и лишь один, хотя и наиболее важный, тип контрактов. Мы расцениваем поэтому полученные цифры как самую минимальную экспертную оценку.

В 1332 г. венецианский консул в Тане получил 200 венецианских лир или 2000 дукатов с условием возвратить кредит в течение двух лет. Он должен был получить средства от специального полупроцентного налога на сделки торгующих в Тане купцов. Это означало, что Сенат оценивал весь товарооборот венецианской фактории в Тане около 200 000 дукатов в год[1381]. Для сравнения укажем, что объем товарооборота венецианской фактории в Трапезунде в 1320 г., сосчитанный на основании данных о собранных байло налогах, равнялся 250 635 дукатам (или 56 665.2 соммам). В 1330-х гг. Генуя, важнейший торговый центр Средиземноморья, имела товарооборот лишь в 4 раза превосходивший тот, что был в Тане, и в 3.3 раза тот, что был в венецианской фактории Трапезунда: 1 389 600 лир или 818 937.6 дукатов[1382].

Но в 1441 генуэзцы могли собирать в Трапезунде как поступления от однопроцентного торгового налога (drictus) лишь 14 000 аспров или 69.3 соммов в год. Следовательно, объем товарооборота генуэзской фактории составлял 6930 соммов или был в 8 раз ниже того, который был в венецианской фактории Трапезунда в 1320 г.[1383]

Право собирать генуэзские налоги в факториях обычно заранее продавалось на специальных аукционах откупщикам (appaltatori). Цены, вносимые откупщиками по результатам торгов, были, как правило, на 10–20 % ниже оценочной суммы объема налогов. В 1423 г. коммеркий Таны на срок в 3 года и 7 месяцев был продан за 10 706 аспров. Ставка коммеркия составляла ¼%, так что минимальная оценка годового товарооборота составляет 1 173 260.27 аспров или 20583.51 дукатов[1384]. В 1426 г. аукцион с теми же условиями дал сумму 10 100 за 3 года[1385]. Следовательно, общий минимум товарооборота равнялся 1 346 666.67 аспрам или 23 625.73 дукатов в год — небольшой рост, по сравнению с 1423 г. И все же налоги отражают достаточно низкие показатели, объяснимые недавними разграблениями Таны татарскими набегами.

В 1343 г. потери венецианцев, вызванные конфликтом с татарами и изгнанием их из Таны Джанибеком, оценивались современным флорентийским хронистом Джованни Виллани в 300 000 дукатов, а генуэзцев — в 350 тысяч. Последующие венецианские историки еще более увеличили эту оценку — до 400 тысяч дукатов в случае венецианцев (Джованни Бембо, в 1536 г.)[1386]. Венецианцы и другие «латиняне» смогли спасти часть своего имущества, погрузив его на борт 10 галей, стоявших близ Таны в то время[1387]. И все же потери были впечатляющими, хотя они и не отражают во всем объеме величину их инвестиций.

К счастью, мы располагаем возможностью проверки реалистичности оценок средневековых историков, обратившись к документальному материалу. Лишь один из генуэзских купцов в Тане, Бальдасаре Адорно, потерпел урон на 75 соммов или 375 дукатов. Компания из 6 купцов — 251,84 соммов или 1259.2 дукатов. Однако, указанная компания инвестировала в торговлю в Тане 40 228 дукатов. И если один генуэзский купец потерял, по нашим подсчетам, в среднем около 272.37 дукатов (доля потерь составляла от 25 % до 75 % от инвестированного капитала), общие потери 350 тысячи дукатов затронули бы около 1285 лиц. Это, однако, не число купцов, физически присутствовавших в Тане, ибо каждый из торговавших там представлял интересы от 3 до 8 компаньонов. Цифры хронистов, тем самым, не представляются сильно преувеличенными. Заявленные в купеческих петициях суммы потерь инвестиций, измеряемые тысячами соммов (каждый из которых составлял более 200 гр. серебра) выглядят весьма значительными[1388].

События 1343 г. проявили также факты торгового сотрудничества между итальянцами и татарами. Не только одни венецианцы понесли потери. В их руках оказалось имущество «сарацинов», их бывших партнеров. Часть этого имущества татар было привезено в Венецию, и Сенат предписал купцам, имевшим деньги или товары сарацинов, передать их официалам по делам торговли. В 1349 г., когда договор с Джанибеком был подписан, а татары не потребовали компенсаций, Сенат распорядился распределить это имущество между теми венецианцами, кто мог подтвердить свои потери в Тане в 1343 г. Собранные средства не составляли очень больших сумм. Они равнялись 3700 дукатам. Выплаты производили экстраординарии[1389]. Но во внимание принимались заявления лишь тех венецианцев, чей урон превышал 1000 дукатов[1390]. Конечно, это была частичная компенсация.

Потери венецианской Таны от разграбления ее Тамерланом в 1395 г. оценивались в 100 000 дукатов[1391]. Неожиданный татарский набег в 1410 г., когда Тана едва оправилась от предыдущего разгрома, нанес ущерб в 120 000 дукатов[1392]. Новый набег Керимберди в 1418 г., с полным разрушением поселения и тотальным грабежом собственности, причинил ущерб не более, чем в 60 000 дукатов[1393]. Мы видим, таким образом, сокращение сумм добычи, отражающее и общий упадок торговли Таны с середины XIV в. до 1410-х гг., несмотря на героические усилия венецианцев сохранить факторию и каждый раз отстраивать ее после набегов. Вероятно, набег 1418 г. был последним из имевших успех предприятий такого рода. С тех пор венецианцы (как и генуэзцы) построили новые, гораздо более мощные укрепления, а новые правители Орды и Крымского ханства осознали, что доход от торговли мог принести больше поступлений в их казну, нежели уничтожение факторий.

Долговременные тенденции изменения объемов товарооборота отражены в количестве грузов, перевозимых венецианскими торговыми галеями. В 1320–1340-х гг. от 10 до 6 галей (средний показатель — 7,6) посылалось из Венеции в Романию — Причерноморье. Они могли перевозить (и часто действительно это делали) до 2280 тонн грузов.

В 1356–1399 гг. средний показатель числа талей, посылаемых в Тану и Трапезунд, сократился до 3,6 судов, а в первой половине XV в. — до 2.8 «больших» талей. Они могли транспортировать не более 900 тонн грузов туда обратно[1394]. Объем перевозок сократился, таким образом, в 2.53 раза. Разумеется, на торговых галеях «линии» перевозились в первую очередь предметы роскоши, дорогостоящие товары и, иногда — рабы. Полученные цифры, вместе с другими показателями состояния навигации, собранными Б. Думером, Д. Штэкле и автором этих строк[1395], показывают постепенную стагнацию венецианской торговой навигации «линии» в Романии после середины 1340-х гг.

Военный флот Венеции также испытывал глубокий кризис после двух войн, 1350–1355 и 1378–1381 гг. Знаменитая патрульная флотилия Адриатики (Гольфа) была сокращена с десятка до 4–5 галей, что способствовало усилению каталанского и турецкого пиратства в Эгеиде. К. Манфрони утверждал, что последствия морского кризиса ощущались Венецией вплоть до 1416 г., когда война с османами настоятельно потребовала реорганизовать флот[1396].

Кризис особенно больно затронул торговлю шелком итальянских республик с Китаем через земли «Кипчака» и через империю ильханов. Удивленные этим современники, как Джованни Виллани, например, отмечали, что война в Крыму и дальнейшие смуты фактически удвоили цены на шелк в Италии. Возможно, как замечает Р. Лопец, не только смуты, но и инфляция китайских бумажных денег имела значение. Все же в середине XIV в. торговля испытала очевидный шок[1397].

Постепенно торговля в Восточном Средиземноморье становилась делом профессиональных предпринимателей, а не простых инвесторов капитала. Регион разделился на меньшие сегменты, лучше связанные с местной экономикой, и итальянские купцы все больше ориентировались на местные, а не на транзитные товары. «Большая» торговля частично переместилась из Причерноморья в сторону Северной Африки, Египта, позднее — Нового Света. Снижение инвестиций в торговлю с Причерноморьем частично компенсировалось усилением сотрудничества итальянцев с местным населением, прежде всего — греками и армянами.

Одновременно в мусульманских странах нарастала религиозная нетерпимость, что способствовало упадку католического миссионерства в Золотой Орде и на Ближнем Востоке. После «Черной смерти» доминиканские миссии в Персии также прекратили свое существование[1398]. В Крыму и на Понте францисканцы и доминиканцы устраивали свои монастыри почти исключительно в итальянских факториях.

Таким образом, региональные кризисы совпадали с глобальным кризисом и поддерживали его. Трагизм ситуации заключался в том, что около 1350 г. экономический упадок и социально-политическая дестабилизация затронули одновременно территории Евразии от находившегося под властью монголов Китая до Атлантики. Но если Запад все же оставался на периферии этого кризиса, если на Западе Европы он «быстро окупился перестройкой экономической и социальной карты христианского мира»[1399], Причерноморье, Византия и Латинская Романия были в его эпицентре. К тому же они были самым слабым звеном цепи, соединявшей Европу и Восток. Не удивительно, что именно это звено и было окончательно сломано.