Нередко одной из главных причин упадка византийских городов в XII–XV вв. считали негативное влияние торгово-предпринимательской деятельности венецианского и генуэзского купечества на их экономику и социальную структуру. Затем, в последние годы усилилась противоположная тенденция и стала заметно преобладать точка зрения о независимости упадка Византии от итальянского проникновения, о партнерстве между купечеством Западного Средиземноморья и греческого мира и о преувеличенности ламентаций самих византийцев по поводу разрушительной роли латинского присутствия в греческой и Латинской Романии[1125]. Между тем механизм этого влияния на городскую жизнь Константинополя и особенно провинциальных городов еще не вполне выяснен. Мне представляется также, что необходимо полнее учитывать сложность и диалектическую противоречивость самой торгово-предпринимательской деятельности итальянского купечества, ее эволюцию во времени. Кроме того, в разных регионах Византии последствия проникновения генуэзцев и венецианцев в экономическую жизнь городов были, очевидно, различными, в зависимости от состояния экономики самих этих городов, от характера социальных отношений и политической власти в обществе, от конкретной исторической ситуации.
Не претендуя на решение проблемы в целом, я попытаюсь на материалах, относящихся к Трапезунду, выявить некоторые конкретные проявления и результаты взаимодействия итальянской коммерции и региональной экономики поздневизантийского города.
Значение Трапезунда для генуэзского и венецианского купечества было обусловлено его ролью важного эмпория, издавна поддерживавшего тесные связи с Анатолией, Персией, Кавказом, Северным Причерноморьем. Входя в состав Византии, он был средоточием греко-мусульманской торговли. После образования империи Великих Комнинов (1204–1461), превратившись в политический центр своего региона, Трапезунд продолжал быть морскими воротами и для Иконийского султаната, а затем для державы ильханов. Наивысший расцвет эмпория начинается со второй половины XIII в., после перемещения основных международных торговых магистралей к Тавризу — Черному морю. Трапезунд — конечный пункт сухопутных караванных путей с Востока и начало морских — на Запад — становится главным узлом транзитной торговли. Через Трапезунд вывозились также полезные ископаемые самого Понта, в первую очередь — высококачественные квасцы и железо, трапезундские вина, лесные орехи, мёд, воск[1126]. Экспортно-импортная торговля до определенных пределов укрепляла экономическую интеграцию региона. Ее первым следствием была унификация систем монет, мер и весов между Тавризом и Трапезундом, между Северным и Южным Черноморьем[1127]. Синхронизация прибытия караванов с Востока и конвоя венецианских галей с Запада усиливала ярмарочный характер торговли в Трапезунде[1128].
С распадом державы ильханов и дестабилизацией регулярной торговли с Востоком (40-е годы XIV в. — начало XV в.) итальянская коммерция, несколько ослабевая, переориентируется на экспорт местной продукции. Лучше это удалось генуэзцам, создавшим систему внутричерноморской торговли[1129], чем венецианцам, продолжавшим искать дорогие восточные товары для вывоза в Венецию и на Запад. В целом же итальянская торговля на Понте знала два периода расцвета: конец XIII в. — 40-е годы ХIV в. и 20–40-е годы XV в. Но даже в рамках этих периодов она была подвержена значительным колебаниям. В 40–90-е годы ХIV в. наблюдался общий упадок торговли, сменившийся в начале XV в. непрочным оживлением деловой активности. Поэтому и вопрос о воздействии итальянской торговли должен решаться с учетом этих временных характеристик.
Транзитная торговля, осуществлявшаяся в Трапезунде, заключалась в обмене специй, хлопка, шелка-сырца и шелковых тканей, драгоценных камней и других редких товаров на западноевропейские сукна, бархат, холстину, металлические изделия и звонкую монету. Небольшая часть из общего потока товаров, безусловно, оседала в Трапезунде, идя как на создание резервов торговли для местного купечества, так и на внутреннее потребление главным образом господствующего класса. Но какое влияние оказал этот обмен на местное ремесло?
Развитое ремесленное производство существовало на Понте в течение всего исследуемого периода. Даже в XV в., когда империя клонилась к упадку, источники упоминают производство узорчатых тканей и одежды, чесание шерсти, изготовление льняного полотна и шелковой пряжи. Виссарион Никейский в своем энкомии Трапезунду отмечал обилие мастерских в городе, на торговой площади, где ремесленники (техниты) продавали свои изделия и закупали сырье[1130]. В конце XIII в. английское посольство оптом закупило продукцию трапезундских обувщиков[1131]. Источники сохранили немало сведений о работе кузнецов, портных, плотников, каменотесов, корабелов, оружейников, хлебопеков, чеканщиков монеты[1132]. Виссарион Никейский, сам выходец из торгово-ремесленных кругов Трапезунда, не без гордости называл родной город «эмпорием и эргастирием всей вселенной»[1133].
Итальянский импорт не мог воздействовать на все категории ремесленных товаров, производившихся на месте, так как в его орбите находились по существу иные предметы. Мы могли бы предположить возможность вытеснения местного суконного производства, но данных о наличии такового на Понте нет ни до, ни после XIII в. Импорт же восточных товаров, главным образом шелка-сырца и хлопка, способствовал развитию ремесла, специализировавшегося ни доработке сырья до состояния полуфабрикатов. Наиболее значительное влияние широкая международная торговля (кстати, не только итальянская, но и мусульманская) оказала на те отрасли трапезундского производства, которые занимались обслуживанием этой торговли, значительно усилив их. Это уже упоминавшаяся доработка сырья, разнообразные ремонтные работы, изготовление тары и т. п., это широко практиковавшийся найм лавок, складов, домов, вьючных животных для караванной торговли. Торговлю эмпория обслуживал немалый контингент грузчиков, сторожей, маклеров-посредников, водоносов, прачек, разнорабочих[1134].
В Трапезундской империи итальянцам не удалось (как в Фокее) захватить в свои руки месторождения полезных ископаемых — квасцов и железа — и добыча их контролировалась греками. По данным Пеголотти, в начале XIV в. из Трапезунда вывозилось 14 тыс. кантаров квасцов ежегодно[1135].
Таким образом, у нас нет реальных данных для утверждения, что итальянская торгово-предпринимательская деятельность подавляла местное ремесло. Но, быть может, ее воздействие было пагубным для местного купеческого капитала? Ведь венецианцы и особенно генуэзцы доминировали в черноморской торговле и навигации, располагая и наиболее крупными капиталами, и самой совершенной по тому времени техникой ведения торговли. Фактории генуэзцев существовали на земле Трапезундской империи с 80-х годов XIII в., а венецианцев — с 1319 г. На территории империи итальянцы имели особые права и фискальные привилегии, какими не обладали местные жители.
У нас, однако, есть все основания утверждать, что купечество Понта не только выжило в этих условиях, но и упрочило свое положение. Трапезундский источник 1336 г. упоминает крупных торговцев и предпринимателей, осуществлявших дальние путешествия, перекупщиков и оптовых торговцев в самом городе (метапратов), мелких рыночных торговцев — пазариотов и, наконец, арматоров, судовладельцев и заморских купцов[1136]. Данные об объеме капиталов, инвестируемых греками в торговлю, подтверждают такую классификацию. Богатые купцы вкладывали в торговлю с Южным Черноморьем суммы в несколько десятков тысяч иперперов, создавая собственные торговые общества. Они производили оптовые закупки у итальянцев на многие тысячи аспров и мелкие розничные операции. Они опосредовали большую международную торговлю на местных рынках[1137].
Итальянская торговля, сначала замыкавшаяся в среде соотечественников и иногда даже ограничивавшая участие понтийских греков в совместных предприятиях, очень быстро пришла к самой широкой кооперации с местным населением[1138]. Такая кооперация преследовала несколько целей: во-первых, расширить социальную базу всегда немногочисленных на Востоке венецианцев и генуэзцев; во-вторых, привлечь дополнительные капиталы в международную и внутричерноморскую торговлю. Ведь именно пассивность платежного баланса не раз побуждала Венецию, в частности, ограничивать объем операций своих граждан на Леванте и вывоз товаров оттуда[1139]. В-третьих, кооперация способствовала лучшему освоению тех рынков, которые были издавна знакомы понтийским жителям (Тавриз, Султания, Закавказье, Алания, Приазовье и т. д.). Наконец, греки и армяне Понта располагали необходимыми средствами обеспечения торговли — судами, вьючными животными, складами и т. п. Следствием было широкое вовлечение понтийских жителей в общую с венецианцами и генуэзцами торговлю, но, оговоримся сразу же, лишь в пределах Черного моря и караванных путей на Восток и Кавказ. Прямые связи с Венецией были монополизированы республикой св. Марка, посылавшей ежегодно конвой вооруженных галей в Черное море[1140]. Торговля же Черноморья с Генуей вообще не была регулярной и осуществлялась через множество промежуточных пунктов (главными из них были Каффа и Пера). Генуэзцы предпочитали многократный оборот капитала внутри самого черноморского бассейна менее доходным одноразовым операциям между метрополией и факториями[1141].
Итак, жители Понта вели совместную с итальянцами торговлю: образовывали с их участием торговые компании, были совладельцами судов, заключали значительные контракты на закупку и доставку товаров, кредитовали итальянских купцов и т. д. Трапезундцы обладали торговыми привилегиями в итальянских факториях и смогли, в частности, взять в свои руки вывоз понтийских вин в города Северного Причерноморья[1142]. Кооперация в торговле приводила к созданию устойчивых связей вплоть до предоставления трапезундцам прав венецианского и генуэзского гражданства при помощи «натурализации»[1143]. Натурализация давала защиту и покровительство итальянских республик на всем Леванте и, главное, большие налоговые преимущества. Сотрудничество с итальянским купечеством углубляло дифференциацию и специализацию трапезундских торговцев, приводило к втягиванию в торговые операции и мореплавание все новых групп трапезундского населения. Усилилась социальная мобильность: действуя вместе с генуэзцами и венецианцами, трапезундцы зачастую поселялись в итальянских торговых факториях. Нотариальные акты и массарии Каффы и Перы нередко упоминают грека такого-то, трапезундца, жителя (habitator, реже — burgensis) Каффы, Перы, Килии и т. д. Имеются единичные сведения о трапезундцах, проживавших в самой Венеции[1144].
Широкая международная торговля поддерживала существование в Трапезунде значительной прослойки люмпен-пролетариата. Генуэзцы не только эксплуатировали труд грузчиков, портовых рабочих в городах Понта, но и нанимали трапезундцев моряками на галеи и барки, воинами (социями и стипендиариями) для службы в Каффе, Симиссо, Пере. Часто трапезундские моряки и стипендиарии складывали головы в войнах, которые воли итальянские республики на Леванте, например во время Кьоджской войны[1145], но не реже они упоминаются и как дезертиры с судов (fugitivis)[1146]. Итальянская колонизация поддерживала существование этого слоя, но она же порождала у него социальный протест в разных формах: от открытого выступления против иноземных факторий в Трапезунде до грабежа имущества отдельных итальянских купцов[1147].
Итальянская торговля не приводила к исчезновению предпринимательских элементов на Понте, а стремилась кооперироваться с ними как с необходимыми младшими партнерами. Вовлекая трапезундских купцов в орбиту своей деятельности, генуэзцы и венецианцы ослабляли конкуренцию с их стороны. Правда, следы такой конкуренции очень немногочисленны. К примеру, венецианцы добивались назначения своего согражданина на должность сансера-оценщика товаров, определявшего сумму налога. Трапезундские же купцы желали того, чтобы сансером был их представитель. Длительный спор, как кажется, был в конце концов решен назначением двух сансеров (греческого и венецианского) на паритетных началах[1148].
Какое же влияние оказывала торгово-предпринимательская деятельность итальянцев на сельское хозяйство? Думается, весьма ограниченное. Известно, что при Великих Комнинах империя практически не производила товарного хлеба на продажу. Поместья трапезундских земельных собственников (включая и церковных), как показал Э. Брайер, были весьма невелики[1149]. Напротив, значительное количество зерна ввозилась на Понт как итальянскими, так и местными купцами[1150]. Торговля стимулировала прежде всего виноделие, бортничество. Примечательно, что наиболее доходные владения трапезундских землевладельцев, как показали материалы первых османских кадастров, заключались как раз в виноградниках[1151]. Усиливая товарность тех хозяйств, которые были связаны с виноделием, итальянская торговля мало затронула, насколько это можно проследить по источникам, базис мелкой агрикультуры, крестьянские хозяйства.
Высокий уровень развития торговли неслучайно совпал по времени с укреплением централизации Трапезундской империи. Усиление императорской власти создавало предпосылки для стабилизации торговли, и в то же время развитие торговли способствовало центростремительным тенденциям. В отличие от Византии в Трапезундской империи коммеркии не были отменены и составляли в разное время от 4,5 до 2 % со стоимости товара по основному виду обложения. С купцов, не имевших привилегий, как венецианцы и генуэзцы, налог собирался в больших размерах. Коммеркии уплачивала каждая из сторон, участвовавших в сделке. Помимо налога с оборота, существовала ввозная пошлина и ряд других менее значительных такс. При больших объемах торговли коммеркии приносили значительный доход императору и служилой знати. Но они имели немалое значение и для итальянских купцов. Именно борьба за коммеркии была основным содержанием антагонизмов и причиной военных столкновений империи Великих Комнинов с Генуей и Венецией[1152]. Конфликты, конечно, порождались и тем, что в глазах городских низов, дима, итальянцы представали в облике богатых и заносчивых эксплуататоров, к тому же еретиков. И нередко городской плебс был инициатором антилатинских выступлений, чреватых санкциями со стороны не прощавших обид и не забывавших о нанесенном ущербе морских республик.
Следствием торгово-предпринимательской деятельности итальянского купечества был обмен производственным и коммерческим опытом, отчасти — регулирование ценообразования на трапезундском рынке. Нельзя не отметить и того важного обстоятельства, что города Трапезундской империи в значительной мере снабжались основными продуктами — хлебом, рыбой, солью — из итальянских факторий Северного Причерноморья, в то время как прежние житницы понтийского хинтерланда уже с конца XIII в. находились в руках мусульманских правителей. И хотя итальянцы не монополизировали ввоз этих продуктов в Трапезунд и сами понтийские купцы нередко приобретали их в Крыму или Тане, ключевые пункты экспорта находились в руках у генуэзцев и венецианцев.
В периоды подъема деловой активности итальянская торговля могла модифицировать отдельные черты сложившихся на Понте экономических отношений, но она не была в состоянии радикально воздействовать на сложившийся базис производства. Она не привела к «подтягиванию» местных торгово-предпринимательских слоев до того уровня развития, который существовал в Италии и в итальянских факториях. Причины этого следует искать как в характере общественного строя Трапезундской империи, так и в самой природе посреднической торговли, неспособной содействовать равномерному экономическому подъему данного региона. Но итальянская торговля не привела и к деградации торгово-ремесленного слоя Трапезундского государства. И генуэзцы, и венецианцы были заинтересованы в кооперировании с ним, в известном разделе производственных функций с младшим партнером, уже давно активно включившимся в транзитную торговлю с Востоком и имевшим средства, для ее поддержания. В трапезундском варианте трудно говорить о «засилии» чужеземцев и «пагубном воздействии» итальянской колонизации. Немаловажными причинами этого были устойчивость и жизнеспособность торговоремесленного слоя трапезундских городов и сохранение господствующим классом контроля за предпринимательской деятельностью иностранцев при помощи коммеркиев.