Столетняя война. Том III. Разделенные дома

Глава X. Фландрия, 1382–1383 гг.

3 мая 1382 года, через несколько дней после краха переговоров в Турне, Филипп ван Артевелде поставил судьбу Гента на карту одним отчаянным предприятием. Около 4.000 человек из Гента внезапно появились у стен Брюгге. Их возглавлял сам Филипп и два его главных лейтенанта, Питер ван ден Босше и Франс Аккерман. Они вышли из Гента накануне и скрытно двигались всю ночь. Большинство из этой армии были городскими ополченцами. Но был также небольшой отряд немецких и английских наемников и артиллерийский обоз. 3 мая был днем, когда брюггцы по традиции рано прекращали работу, чтобы принять участие в процессии Святой Крови и напиться до бесчувствия. К концу дня армия Гента остановилась на большом лугу к юго-западу от города, известном как Беверхаутсвельд. Граф Фландрии находился в замке на восточной стороне города, когда ему принесли новости. Было проведено спешное совещание с лидерами гильдий и капитаном города. Капитан предложил закрыть ворота и не спеша организовать оборону. Но граф высказался за более решительные действия. Поэтому глашатаи прошли по переполненным улицам, призывая людей к оружию.

В середине дня Людовик Мальский вывел из ворот свою армию — состоящую их опытных солдат и вооруженных горожан. Брюггцы двигались вперед без порядка и дисциплины, "полные мяса и вина". День выдался не по сезону теплым, солнце уже высоко поднялось в небе и светило им в лицо. Армия Гента ожидала их стоя в боевом порядке. Лучники гентцев находились впереди вместе с артиллерией. Когда армия Брюгге приблизилась, лучники и пушки одновременно открыли огонь. Армия графа содрогнулась от этого удара. Ее передовые линии поредели, люди и лошади падали на землю под залпами стрел и картечи. Затем гентцы пошли в атаку и начали убивать брюггцев. Отряд графа был окружен, а сам Людовик ненадолго лишился лошади. В этот момент некоторые из брюггцев перешли на сторону противника. Почти наверняка это были члены гильдий ткачей и валяльщиков шерсти, люди, которые поддержали дело Гента в 1379 году. В суматохе вся масса брюггцев повернулась и побежала в сторону города, преследуемая победоносными гентцами, ворвавшимися в городские ворота вслед за бегущими. На улицах появились ткачи, чтобы приветствовать гентцев. "Мы с вами!", — кричали они. Людовику Мальскому удалось прорваться и укрыться в замке, откуда он попытался организовать контратаку. На рыночной площади, под сенью большой колокольни суконного цеха, верные графу гильдии, мясники, рыботорговцы, оружейники и скорняки построились в ряды, чтобы защитить свой город. Граф повел своих воинов по улицам, чтобы подкрепить их. Но не успел он дойти до рыночной площади, как туда ворвались гентцы и брюггские ткачи. Союзники графа были перебиты, а его отряд был вынужден повернуть назад. Сам Людовик укрылся в лачуге, встроенной в городские стены. Ночью он бежал через окно, переплыл ров и ушел пешком по полям[642].

Несмотря на поддержку, которую он получил от ткачей, Филипп ван Артевелде обращался с Брюгге как с завоеванным городом. В Брюгге был размещен гентский гарнизон, а два капитана, Питер ван ден Босше и красильщик Питер де Винтер, были назначены его губернаторами. На следующий день после битвы жителей собрали на большой площади перед монастырем Сент-Катрин, за стенами, и заставили принести клятву верности новому режиму. На город была наложена большая контрибуция, а многие видные горожане были собраны и отправлены в Гент в качестве заложников ее выплаты. Трое ворот были снесены вместе с тридцатью футами стены по обе стороны, а обломки использованы для засыпки рвов. Гентцы разграбив резиденцию графа в замке, в течение трех дней ходили по улицам, грабя дома богачей и тех, кто был связан с правительством Людовика. Но главной их целью были продовольственные склады. Зерно, мука, вино и солонина были захвачены и погружены в сотни повозок, чтобы утолить голод в Генте.

Политические последствия битвы были драматичными. Блокада Гента была прорвана. В Ипре ткачи захватили город и направили Филиппу ван Артевелде заверения в своей покорности. Там его считали героем. Весь приморский регион на западе последовал примеру Ипра. Куртре выгнал офицеров графа. К концу мая 1382 года правительство Людовика Мальского потерпело крах в большей части фламандскоязычной Фландрии. Сам же Людовик Мальский, после ряда приключений, в конце концов добрался до франкоязычного города Лилль, а примерно в начале июня удалился в свой замок Эден в Пикардии[643].

Офицеры Людовика Мальского сохранили контроль над тремя валлоноязычными кастелянствами южной Фландрии. Но единственными местами во фламанскоязычных регионах, которые все еще удерживали его сторонники, были два города Уденарде и Дендермонде. Это были незначительные города, но они имели огромное стратегическое значение, так как позволили Людовику перекрыть реку Шельда по обе стороны Гента. Главным местом последующей борьбы был Уденарде. За три года, прошедшие с начала гражданской войны, этот город пострадал больше всех во Фландрии. Он неоднократно подвергался артиллерийским обстрелам, его стены были частично разрушены, торговля уничтожена, а большая часть населения покинула город и переселилась в другие места. Людовик послал отряд из 450 элитных солдат под командованием фламандского дворянина Даниэля ван Халевейна, чтобы удержать остатки городских стен, зданий и испуганных жителей. Халевейн и его люди приготовились сражаться до конца. Они разрушили все здания за стенами на расстоянии полета стрелы и отогнали большую часть своих лошадей. Женщин и тех, кто был слишком стар или молод, чтобы сражаться, изгнали из города. Были созданы запасы продовольствия. Гент бросил все свои силы против Уденарде. В начале июня 1382 года под стенами собралась огромная армия, собранная из жителей Гента и подвластных ему городов. Она была усилена отрядом профессиональных наемников, включая около 300 английских лучников, большинство из которых были дезертирами из гарнизона Кале, привлеченные высоким жалованьем. Наплавные мосты были переброшены через Шельду с верху и с низу по течению, чтобы перекрыть доступ к городу по воде. Осадные машины были установлены вокруг стен и бросали в город большие каменные ядра. Перед главными воротами была установлена пороховая артиллерия, в том числе огромная бомбарда, грохот выстрела которой был слышен более чем за двадцать миль. Во всей Фландрии борьба приобрела всю жестокость классовой войны. Сторонники графа были признаны вне закона. Многие из них бежали в валлонские области или во Францию. Сельские особняки дворян и богачей подвергались нападениям и сожжениям во время набегов из городов. В замке графа в Мале толпе из Брюгге показали колыбель, в которой Людовика кормили в младенчестве, и купель в часовне, в которой его крестили. Брюггцы разбили их на мелкие кусочки и отправили в качестве трофеев в Гент[644].

Крах правительства Людовика Мальского во Фландрии произошел как раз в тот момент, когда английский Парламент собирался в Вестминстере. Это открыло стратегические возможности, о которых даже не мечтали эмиссары Филиппа ван Артевелде, когда находились в Англии. Однако это также вызвало ожесточенные дебаты, которые в той или иной форме продолжались в течение следующих трех лет, между теми, кто хотел ухватиться за возможность вмешательства во Фландрии, и теми, кто, был связан с Джоном Гонтом, и был твердо намерен использовать любую английскую армию, доступную для войны за границей, для укрепления позиций графа Кембриджа в Португалии. Португальский канцлер Луренсу Анес Фогаса, дипломат и убежденный англофил, недавно прибыл в Англию, чтобы внести свой вклад в борьбу за южное направление английской политики. Однажды король Португалии назвал его человеком с "крестом Святого Георгия, начертанным на его сердце"[645].

Когда Ричард Скроуп, 8 мая 1382 года, произносил традиционную речь перед собравшимся Парламентом, он объявил о плане отправить молодого короля за границу с армией в 6.000 человек, но он не уточнил, куда направится армия, кроме как "во Францию". Это, должно быть, усилило подозрения парламентариев, которые научились не доверять военным предприятиям правительства и уже умыли руки от кастильских амбиций герцога Ланкастера. В итоге это не имело значения. Палата Общин категорически не желала рассматривать вопрос о предоставлении военного налога вообще, за исключением чисто оборонительных целей. Дебаты в основном касались плана займа 60.000 фунтов стерлингов под парламентскую гарантию — вариант схемы, которую Парламент уже отверг, когда Джон Гонт предложил ее в феврале. Это было трудное время для заимствования денег, тем более такой большой суммы. Парламентарии предложили лордам назначить комиссию из купцов, которая бы их проконсультировала. Было назначено четырнадцать купцов, половина из которых были лондонцами. Среди них были Джон Филпот, бывший мэр, участвовавший в ряде предыдущих королевских займов, и богатый бакалейщик Николас Брембре. Они были настроены более пессимистично, чем финансисты, которые рассматривали этот вопрос в марте, и заявили, что деньги не могут быть собраны даже при наличии парламентской гарантии. Они напомнили Палате Общин о судьбе банкиров, которые выручали правительство во время предыдущих финансовых кризисов: Поула, Уэзенхема, Уолвейна, Киритона. Все эти банкиры предыдущего поколения были вознаграждены преследованиями и банкротством. Самое большее, что могли бы сделать их преемники, — это гарантировать возврат таких займов, которые парламентарии захотят выдать из собственных карманов. Парламентарии намека не поняли, и от выдачи предполагаемого займа отказались.

Правительство пыталось найти деньги другими способами. Оно получило скромный кредит от лондонского отделения генуэзского банковского дома и предложило скидки экспортерам за предварительную уплату пошлин на шерсть, а также продало еще больше драгоценностей Ричарда II. Даже с учетом этих мер общие поступления английского правительства за шестимесячный период с апреля по сентябрь составили менее 22.000 фунтов стерлингов, что является одним из самых низких показателей за весь соответствующий период с 1330-х годов. К моменту роспуска Парламента 22 мая 1382 года стало ясно, что в течение нескольких месяцев наступательные операции будут невозможны. Совет назначил трех представителей, чтобы сообщить о неутешительных результатах лидерам восстания во Фландрии и они уехали в конце месяца. Что касается Луренсу Фогаса, то он остался в Англии, закупая в Лондоне лошадей и оружие и разрабатывая с Джоном Гонтом планы отправки второй армии в Кастилию в следующем году, если не в этом[646].

Потерпев неудачу в Англии, Филипп ван Артевелде предложил оливковую ветвь мира правительству Франции. Он написал "мягкое и дружеское" письмо Карлу VI, в котором предложил ему приказать графу Фландрии вернуться в свои владения и управлять ими "по справедливости". В противном случае Артевелде предложил французскому королю взять графство под свою руку и назначить королевского губернатора. Советники французского короля посмеялись над дерзостью фламандца, когда им зачитали это письмо, а доставивший его гонец был брошен в тюрьму. Однако предположение Артевелде о том, что французское правительство может ему помочь, отнюдь не было абсурдным. У Людовика Мальского был твердый союзник в лице его зятя, Филиппа Бургундского, который обещал ему свою поддержку вскоре после его отъезда во Францию. Но, несмотря на его главенствующее положение в королевском Совете, против него был серьезный перевес. Людовик Мальский никогда не был популярной фигурой при французском дворе и среди влиятельных дворян было немало тех, кто находил определенное удовлетворение в его несчастьях. Они были категорически против того, чтобы Франция была втянута в жестокую и, по-видимому, бесконечную войну против богатых и многолюдных городов, которые показали себя стойкими противниками. Некоторые из этих людей также придерживались мнения, которое было вполне обоснованным, что неуступчивость Людовика в отношении Гента во многом способствовала его проблемам, и что Франция могла бы сыграть более продуктивную роль, заключив соглашение с фламандцами[647].

Французские министры, конечно, знали об интригах английского правительства с Филиппом ван Артевелде в марте, так как граф Фландрии, несомненно, должен был сообщить им об этом, но на данном этапе они легко отнеслись к угрозе английского вмешательства. Также они, несомненно, знали о дебатах в английском Парламенте в мае. Предстоящая мирная конференция была в центре внимания и после нескольких отсрочек она должна была открыться 20 июня. По-прежнему ожидалось, что Джон Гонт примет участие в конференции, а герцог Бургундский был назначен главой французской делегации. Похоже, никто не испытывал особого оптимизма по поводу перспектив заключения постоянного мира. Но большие надежды возлагались на запасное предложение о двенадцатилетнем перемирии, которое было одной из идей, обсуждавшихся во время предварительных переговоров в марте[648]. Это имело очевидную привлекательность для французов позволив им на неопределенное время отложить решение острых вопросов, которые срывали предыдущие конференции и сделало бы ненужным для них сдачу территорий в качестве платы за мир. И это оставляло английскому королю не более чем незначительную полоску земли, которую он все еще удерживал на юго-западе. Были некоторые мысли о том, что произойдет в случае провала конференции, но текущие военные планы Франции не предусматривали кампании во Фландрии. Правительство еще в апреле 1381 года решило, что король поведет армию на юг, как только найдутся деньги на ее оплату. Главными приоритетами правительства были подавление оппозиции власти герцога Беррийского в городах Лангедока и оказание давления на англичан в Гаскони. Эта позиция оставалась неизменной после изгнания Людовика Мальского из фламандских областей Фландрии и в течение всего лета 1382 года.

Несмотря на большие ожидания, которые возлагались на мирную конференцию, она закончилась ничем. В последний момент англичане понизили статус переговоров, объявив, что Джон Гонт, в конце концов, не приедет. Вместо него в Кале появилась знакомая и компетентная, но менее значимая фигура Джона Гилберта, епископа Херефорда. Он, по словам злобного хрониста Томаса Уолсингема, был человеком, который "больше любил болтать, чем говорить правду". Герцог Бургундский, соответственно, остался при дворе и послал менее значительных личностей представлять Францию вместо себя. Инструкции Гилберта не сохранились, но очевидно, что у него было очень мало полномочий. Судя по всему, дискуссии разгорелись из-за вопроса о Кастилии. Хуан I дал понять последнему французскому послу, посетившему его двор, что он не согласится ни на какое перемирие, если оно не будет распространяться на Кастилию, что было совершенно неприемлемо для Джона Гонта. Это остановило бы операции графа Кембриджа в Португалии в тот самый момент, когда ожидалось начало давно откладываемого вторжения в Кастилию, и помешало бы подготовке второй армии, которую Гонт намеревался отправить весной следующего года.

Столкнувшись с этой безвыходной ситуацией, Совет Ричарда II был вынужден решать, поддержать ли ему планы Джона Гонта или нет. Примерно в начале июля 1382 года советники собрались в Вестминстере, чтобы попытаться дать четкое направление английскому дипломатическому и военному планированию. Джон Гилберт вернулся из Пикардии, оставив своих коллег-послов продолжать спор с французами. Фогаса все еще находился в Вестминстере, настаивая на скорейшем вмешательстве в дела Кастилии. Не сохранилось никаких записей о результате, но есть все основания полагать, что сторонники Джона Гонта одержали верх. Совет, похоже, решил, что его первоочередной задачей будет отправка Гонта с армией в Гасконь весной 1383 года, при условии, что Парламент удастся убедить проголосовать за выделение средств на это. Гонт планировал пересечь пиренейские перевалы на пути в Кастилию, в то время как его брат и король Фернанду I начнут одновременное вторжение из Португалии. Совет предложил оставить открытой альтернативную стратегию на севере, отчасти, несомненно, потому, что враждебность Палаты Общин к кастильским амбициям Гонта была хорошо известна, а отчасти потому, что более оптимистичные из советников полагали, что можно будет осуществить оба проекта одновременно. После закрытия заседания Совета в осаждавшую Уденарде армию был послан герольд с предложением, чтобы Филипп ван Артевелде лично прибыл в Англию для согласования планов. Фогаса же отплыл в Португалию, чтобы доложить о результатах королю Фернанду I. Эти решения в какой-то мере способствовали разрешению разногласий среди советников Ричарда II между сторонниками северной и южной стратегии, уступив каждому из них что-то свое. Но они же обрекли конференцию в Пикардии на провал и Джон Гилберт вернулся в Англию, ничего не предложив. Перемирие было продлено до октября 1382 года, фактически отменив военные кампаний на этот год, но больше ни о чем договориться не удалось[649].

Будущее англо-португальского союза, от которого зависела южная стратегия, уже стало крайне неопределенным. В Португалии война с Кастилией оказалась разрушительной и непопулярной. С наступлением весны около восьмидесяти кастильских парусных судов и гребных баланжье появились на реке Тежу и блокировали Лиссабона. Каждый день с кораблей высаживались кастильские воины и баскские горцы, чтобы грабить и жечь округу. Они разграбили пригороды Лиссабона и разрушили прекрасные особняки короля и знати, стоявшие по берегам реки от Лиссабона до Сантарема. Они совершали масштабные конные рейды через провинцию Рибатежу, большая часть территории которой была скотоводческой страной, и быстро лишалась своих стад. Португальского флота, способного противостоять кастильцам, не было. Прошло более месяца, прежде чем была организована хоть какая-то оборона даже на суше[650].

Вдали на востоке английская армия провела шесть месяцев, с января по июнь, у кастильской границы. Фернанду I дал строгие указания, чтобы англичане не совершали набегов на Кастилию, опасаясь спровоцировать контратаку, к которой его армия не была готова. Но его приказы последовательно не выполнялись. В начале года Тьерри Робесар во главе 800 человек совершил рейд через реку Гвадиана в предгорья Сьерра-Морены. Другой рейдерский отряд весной ненадолго проник в Кастилию к северу от Бадахоса при поддержке португальских пограничных войск. Но большую часть времени англичане просидели в праздности и без зарплаты на своих зимних квартирах, ожидая приказов и глядя на огромную безликую равнину Алентежу. Поскольку они не могли содержать себя за счет своих врагов, у них не было другого выбора, кроме как жить за счет хозяев. Их лагеря располагались в самом богатом сельскохозяйственном регионе Португалии и англичане рыскали по нему, врываясь в дома, угоняя скот, насилуя женщин. Они пытали тех, кто прятал свои деньги, и убивали тех, кто оказывал им сопротивление. Английский хронист, который, предположительно, получал информацию от людей, служивших в этой армии, сообщал, что его соотечественники обращались с португальцами "как с никчемными крепостными". Португальский король неоднократно жаловался графу Кембриджу. Но хотя граф издал приказ о прекращении правонарушений, он был не тем человеком, который мог заставить уважать свои желания. После бесчинств, произошедших в окрестностях Лиссабона предыдущей осенью, отношения между англичанами и португальцами стали хуже некуда. Англичане, осмелившиеся покинуть лагеря в одиночку, подвергались нападениям и убийствам. Их пытались убить отравленным хлебом. У них перед носом закрывали городские ворота. Некоторые из городов пытались штурмовать недисциплинированные толпы английских солдат, как будто это были вражеские крепости[651].

Весной 1382 года, на критической стадии подготовки к вторжению в Кастилию, придворный скандал серьезно ослабил португальское правительство. Галисийский фаворит Джона Гонта Хуан Фернандес Андейро воспользовался своим возвращением в Португалию с английской армией, чтобы возобновить любовную связь с королевой Леонорой Телес. Поскольку король был серьезно болен и лишь время от времени мог заниматься делами, Леонора стала главенствующей фигурой в португальском правительстве. Большинство советников и профессиональных консультантов Фернанду I, а также большая часть придворной знати стали ее клиентами и протеже. Андейро поселился при дворе и начал получать щедрые субсидии по представлению своей госпожи. Когда весной 1382 года стало очевидно, что королева беременна, сплетни о ее интимных отношениях с Андейро уже невозможно было игнорировать. Примерно в марте 1382 года португальский двор переехал в Эвору, значительный город еще римской постройки, стоящий на краю равнины Алентежу. В результате неосторожных слов Андейро правда о его связи с Леонорой стала известна одной из ее фрейлин, которая была замужем за личным секретарем короля Гонсало Васкесом де Азеведу. Она рассказала эту историю своему мужу, а тот в присутствии королевы проболтался о том, что узнал. Васкес был продажным человеком, который многим был обязан благосклонности Леоноры. Но он также был близок к королю, служа тайным советником Фернанду I и его отца до него. Леонора запаниковала, решив, похоже, что ее вот-вот осудят и опозорят. Поэтому она предприняла попытку, которая была равносильна государственному перевороту и убедила Фернанду I отдать приказ об аресте Васкеса. Одновременно был арестован единокровный брат короля, Жуан Ависский, который был единственным членом королевского Совета, обладавшим достаточной силой и независимостью, чтобы противостоять королеве. Затем больного короля отправили в замок Вимейру, расположенный в одном дне пути, оставив Леонору и Андейро управлять Эворой, а Васкес и Жуан были доставлены в цитадель под вооруженной охраной и закованы в цепи, пока королева организовывала их казнь по сфабрикованному обвинению в измене.

Возможно, Леоноре и сошло бы с рук уничтожение Гонсало Васкеса, но она перестаралась, напав на Жуана Ависского, который был значительной фигурой в Португалии. Жуан был внебрачным сыном предыдущего короля Португалии, Педру I. Когда Жуану было шесть лет, отец назначил его Великим магистром военного Ависского Ордена, что дало ему возможность контролировать огромное богатство этой организации и обеспечило ему значительное положение, независимое от придворных группировок. В свои двадцать пять лет Жуан был популярной фигурой в городах и среди знати. Придворные дворяне протестовали по поводу его ареста. Капитан Эворы отказался проводить казнь без личной санкции короля. Даже графа Кембриджа, который первоначально отказался участвовать в казни, побудили вмешаться в дело в интересах арестованных и через три недели оба были освобождены. Неизвестно, сколько Фернанду I вообще знал о деяниях своей супруги, а Леонора в конце концов подкупила Гонсало Васкеса, и тот стал ее соучастником. Что касается Жуана Ависского, то он удалился от двора, будучи убежденным врагом королевы, и присоединился к графу Кембриджу на восточной границе. На Эвору опустилось тревожное затишье[652].

Вскоре после этого дисциплина в английской армии окончательно развалилась. Долгие месяцы бездействия плохо сказались на моральном состоянии солдат. Многие из них умерли зимой от недоедания и болезней, а также понесли большие потери в череде жестоких столкновений с португальцами. Численность армии сократилась примерно до 1.000 человек, что составляло треть от ее первоначальной численности. Оставшиеся в живых были недовольны своим жалованьем. Они ничего не получали с осени предыдущего года. Было далеко не ясно, кто несет ответственность за задержку их зарплаты — португальцы или англичане. Фернанду I, похоже, в принципе признал свою ответственность, но отказался платить, якобы потому, что англичане проигнорировали его запрет на набеги в Кастилию, а на самом деле потому, что он с трудом собирал собственную армию и не имел денег. Примерно в конце мая 1382 года среди английских солдат начали распространяться злобные слухи о том, что граф Кембридж получил деньги для выплаты жалования, но не роздал их людям. Это спровоцировало серьезный мятеж в большой части армии, расположившейся лагерем вокруг города Эстремоз. Было созвано общее собрание. Тут же объявился неожиданный лидер в лице сэра Джона Саутери, семнадцатилетнего внебрачного сына Эдуарда III и Элис Перрерс. Он убедил своих товарищей встретиться с графом в его покоях и, если они не получат удовлетворения, направить оружие против короля Португалии. Солдаты сплотились вокруг Саутери и развернув знамя Святого Георгия в боевом порядке двинулись на Вила Висоза с криками: "Саутери! Саутери, отважный бастард!". Когда они приблизились к городу, их встретили на дороге маршал армии сэр Мэтью Гурней и два его капитана. Зачинщики бунта предстали перед графом в его покоях, но ему нечего было им предложить и в конце концов их убедили послать делегацию из трех человек, чтобы обратиться с петицией к королю Португалии. Фернанду I был встревожен перспективой бунта и вторжения английской армии в его владения. Он принял представителей этих бунтарей и пообещал, что в течение двух недель они получат свои деньги. И, чтобы выполнить это обещание, королевским офицерам пришлось реквизировать серебро из церковных сокровищниц. "Видите, к чему может привести небольшой мятеж", — заметил Саутери, когда делегаты вернулись с новостями[653].

На самом деле бунтовщики уничтожили последние осколки доброжелательности, которой англичане пользовались в Португалии. Сам Фернанду I остался верен союзу, несмотря на трудности, которые он ему принес. У него тоже был "крест Святого Георгия, начертанный на его сердце", как он позже сказал Луренсу Фогаса, но он больше не контролировал ситуацию. Его советники единодушно выступили против союза с Англией, когда он только был заключен, по причинам, которые в значительной степени подтвердились последующими событиями. Несколько дворян, таких как Жуан Ависский и будущий коннетабль Португалии Нуну Альвареш Перейра, наслаждались войной со смаком, которому они научились у своих английских наставников. Но большинство португальской знати считало конфликт с Кастилией бессмысленным и пагубным. Главной сторонницей союза с Англией была королева, которая убедила себя в том, что англичане дают лучшие, чем кастильцы, гарантии престолонаследия ее дочери. Этот расчет никогда не был очень реалистичным, и сейчас он казался особенно шатким. Армия графа Кембриджа была лишь тенью того, чем она была раньше, и, возможно, представляла большую угрозу для Португалии, чем для Кастилии. Обещанное Джоном Гонтом подкрепление было отложено до следующего года, и не было никакой уверенности в том, что оно прибудет даже тогда. Андейро все это понимал. Он был автором англо-португальского договора в 1380 году, но он утратил всю преданность, которую когда-то испытывал к Джону Гонту, когда тот связал свои планы с влиянием королевы. В июне Леонора уже искала альтернативного жениха для своей уже обрученной дочери. Кампания против Кастилии, вероятно, была бы прекращена еще до ее начала, если бы не страх португальского правительства перед английской армией на своей земле и ситуация, связанная с беременностью королевы. Что, если ребенок окажется мальчиком, и Фернанду I не отречется от него, и отстранит Беатрису от наследования Португалии? Тогда все тщательно продуманные планы последних двух лет пойдут прахом[654].

Город Элваш располагался на холме, увенчанном мощной крепостью XII века, над равниной Алентежу. Десять миль пшеничных полей и оливковых рощ отделяли его от реки Гвадиана и кастильского города Бадахос. Именно здесь 6 июля 1382 года английская и португальская армии наконец-то соединились. Но к этому моменту король был уже очень болен. Из-за вздутия живота ему было больно двигаться и трудно принимать посетителей. Он поселился со своими домочадцами в цитадели, а граф Кембридж занял доминиканский монастырь в нижней части города. Их армии держались на отдалении друг от друга. Португальские войска расположились лагерем вокруг города, в то время как английские расположились вдоль дороги на Бадахос. Оценки их численности разнятся, но, судя по всему, в распоряжении англичан было около 1.000 человек плюс пажи и слуги, а у португальцев — около 6.000 человек, поровну разделенных между кавалерией и пехотой. Армия Хуана I была значительно больше: около 5.000 человек, включая несколько французских отрядов, 1.500 легкой кавалерии и какого-то количества лучников и пехоты. Но она все еще находилась более чем в ста милях от Сьюдад-Родриго на севере[655].

Хотя против союзников не было никаких кастильских войск, кроме гарнизона Бадахоса, англо-португальская армия не предприняла попытки вторгнуться в Кастилию. Вместо этого ее командиры приняли предложение кастильцев устроить сражение на границе, как только Хуан I прибудет туда со своей армией. Кастильский король прибыл к Бадахосу только 31 июля. Рано утром вся англо-португальская армия выдвинулась к границе, чтобы сразиться с ним. Назначенное для сражения место было плоским участком открытой местности у небольшой деревушки Кайя, в трех милях к западу от Бадахоса. Союзники выстроились в боевые порядки: англичане — впереди, португальцы — сзади. Дон Фернанду I лично явился на поле боя, и стал посвящать в рыцари амбициозных молодых людей, англичан и португальцев, пока ему не указали на то, что он не имеет на это права, поскольку сам никогда не был посвящен в рыцари. Граф Кембридж вынужден был заменить его в этом, чтобы процедура посвящения в рыцари прошла правильно. Это был день, насыщенный символизмом. В первой линии сэр Томас Саймондс развернул кастильское знамя Джона Гонта, а англичане стояли за ним и ревели: "Кастилия и Леон за короля Джона, сына Эдуарда Английского". Затем они развернули знамя, подаренное Папой Урбаном VI в ознаменование крестового похода против кастильских приверженцев авиньонского Папы. На противоположной стороне поля никто не шелохнулся. Король Кастилии был представлен на поле боя одиноким павильоном, который был воздвигнут его офицерами утром. Вскоре союзники увидели, как кастильцы свернули его и удалились в сторону Бадахоса. Англо-португальцы простояв в строю несколько часов, в конце концов отошли к Элваш. Хотя они еще не знали об этом, кампания была завершена[656].

19 июля 1382 года королева родила мальчика, который умер через четыре дня. Принято считать, что ребенок был от Андейро, но король отметил его рождение и смерть экстравагантными проявлениями радости и печали, а Беатриса снова стала наследницей. Для более расчетливых людей в окружении королевы это событие открыло путь к примирению с Кастилией, которое, должно быть, планировалось в ее окружении в течение нескольких недель. Вероятно, что первые попытки к сближению были предприняты, когда кастильская армия двигалась на юг к Бадахосу в конце июля, и что несостоявшееся сражение при Кайя было не более чем фарсом разыгранным для англичан. Ясно лишь то, что вскоре после отступления от Кайя коннетабль португальской армии в сопровождении Гонсало Васкеса де Азеведу привез официальное предложение в штаб Хуана I. Затем последовали десять дней интенсивных переговоров. Португальские эмиссары получали инструкции в тайне. Чтобы не привлекать внимания англичан, они передвигались ночью с одним оруженосцем для сопровождения. Точный источник их инструкций остается загадкой. Позднее Фернанду I заявил англичанам, что не имел никакого отношения к переговорам. Это заявление было воспринято как уловка, призванная скрыть его смущение, но оно вполне могло быть правдой. Во многих высказываниях Фернанду I в это время чувствуется усталость и покорность. Он, конечно, не был неспособным понять, что происходит вокруг него, но его терзала боль, и он был не в состоянии противостоять королеве и ее доверенным лицам. Со своей стороны, у Хуана I были веские причины заключить мир с Португалией, несмотря на численное превосходство его армии и энтузиазм его ведущих капитанов. Он не хотел рисковать в сражении с английской армией даже в ее нынешнем плачевном состоянии. Кроме того, содержа армию и флот почти непрерывно в течение более года, он оказался в серьезном финансовом затруднении. Вероятно, Хуан I уже не мог поддерживать свою армию в боеготовности еще сколько-нибудь долго[657].

Договор между Кастилией и Португалией был окончательно заключен ранним утром 10 августа 1382 года. Условия были чрезвычайно благоприятны для Португалии. Было решено, что помолвка Беатрисы с сыном графа Кембриджа будет расторгнута, и вместо этого она будет обручена со вторым сыном кастильского короля, инфантом Фернандо. Поскольку Фернандо не исполнилось и года, Леонора получила гарантию длительного регентства после смерти мужа, с некоторой перспективой кастильской поддержки против ее внутренних врагов. Кастильцы согласились вернуть все, что они завоевали во время войны, включая крепость Алмейда, весь португальский флот, захваченный при Сальтесе, и всех военнопленных, оказавшихся в их руках. Английская армия должна была быть выведена из Португалии как можно скорее. Хуан I согласился предоставить корабли своего флота, чтобы перевезти их обратно в Англию. Англичане ничего не знали обо всем этом, пока утром 10 августа через их ряды не прошли герольды, провозгласившие мир. Они были поражены и кричали, что их предали. Солдаты бросали на землю свои шлемы и били по ним топорами, а граф Кембридж гневно заявил, что договор не имеет для него обязательной силы и если бы он не потерял большую часть своей армии, то продолжал бы борьбу с кастильцами в одиночку. А так он ничего не может поделать. В последующие недели Португалия завершила свою политическую переориентацию, отказавшись от повиновения римскому Папе и объявив себя сторонницей авиньонского. Граф Кембридж очень холодно расстался с королем. Некоторые из его гасконских солдат и английских лучников решили остаться и перейти на службу к португальцам. Большинство кастильских изгнанников, прибывших с ним в Португалию, также остались там, и некоторые из них позже заключили собственный мир с Трастамарской династией. Сэр Джон Саутери, лидер английских бунтовщиков в Вила-Висоза, бежал, чтобы не подвергнуться позору в Англии. Два года спустя его разыскали в Арагоне и похитили агенты английского правительства, но, судя по всему, он умер, так и не дождавшись отправки в Англию. Остальная часть английской армии последовала за графом Кембриджем на запад, в небольшой порт Алмада в устье Тежу напротив Лиссабона, чтобы дождаться отправки в Англию[658].

Дипломатическая конференция в Пикардии завершилась в начале августа 1382 года, в то время как тайные переговоры о Бадахосском договоре все еще продолжались. Французы, ожидавшие от конференции большего, чем англичане, гневно отреагировали на то, что они расценили как грубое нарушение. Примерно в середине августа 1382 года состоялось заседание Совета Карла VI, вероятно, в королевском замке Компьень на Уазе к северу от Парижа. Совет решил продолжить осуществление ранее принятого плана, приостановленного на время конференции, послать армию в Лангедок и вторгнуться в английское герцогство Аквитания. Нет никаких свидетельств разногласий или даже серьезных дебатов по этому вопросу. Если герцог Бургундский и предпочел бы карательную экспедицию против Гента, он, не стал настаивать на этом. Карл VI, который должен был принять номинальное командование армией, принял Орифламму в Сен-Дени 18 августа. Неделю спустя решение было объявлено в Париже на одном из тех театральных собраний, которые придавали вес многим великим моментам правления монархов династии Валуа. Молодой король восседал на троне в большом зале дворца на острове Сите в окружении своих дядей, герцогов Бургундского и Бурбонского, коннетабля Оливье де Клиссона, ведущих горожан Парижа и толпы советников, юристов и священников, когда Филипп Бургундский объявил, что англичане отвергли мир и перемирие, несмотря на щедрые территориальные уступки, которые были им сделаны. Король, сказал Филипп, намерен защищать свое королевство и вести войну с англичанами в Аквитании. Армия была созвана на сбор в Орлеан на 20 сентября[659].

Освободившись от ограничений мирной конференции и все еще не зная о катастрофе, разворачивающейся в Португалии, английские министры продолжали подготовку к экспедиции Джона Гонта в Гасконь и Кастилию. Старый капитан-наемник Карла Наваррского Бертука д'Альбре был послан в Памплону, чтобы убедить его открыть пиренейские перевалы для армии Гонта. Жеро де Менто, ветерану стольких бесплодных дипломатических миссий в Барселону, было поручено предпринять еще одну попытку заинтересовать осторожного короля Арагона. 9 августа 1382 года были опубликованы предписания о выборах нового Парламента, третьего за год, который, как ожидалось, одобрит эти планы и предоставит налоговые субсидии для их оплаты. Обе страны, казалось, двигались к решающему противостоянию на юго-западе Франции, первой крупной кампании там с 1377 года[660].

Джон Гонт провел сентябрь 1382 года в своих поместьях в Йоркшире, в то время как в Вестминстере усердное лоббирование южной стратегии, которым он и его сторонники занимались большую часть года, было прервано непредвиденными событиями. В середине месяца Луренсу Фогаса вернулся в Англию в сопровождении оруженосца из английской армии в Португалии и привез с собой неприятные новости о Бадахосском договоре. Реакцией герцога, когда ему принесли эти новости с юга, был упрямый отказ смотреть фактам в лицо. Он не хотел признавать, что это фиаско ставит под сомнение осуществимость его амбиций в Кастилии. Он даже не хотел признавать, что союзу с Португалией пришел конец и что дни графа Кембриджа в Португалии сочтены. Вместо этого он занялся набором подкреплений и попытался укрепить решимость своего брата. Фогаса, который так и не смирился с политическим разворотом своей страны и знал взгляды Фернанду I, вполне возможно, поощрял его в этом. Но для большинства наблюдателей должно было быть очевидно, что доводы в пользу отправки армии через Пиренеи были значительно ослаблены судьбой другой операции, которой Гонт надеялся сокрушить кастильского короля. В то время как судьба южной стратегии повисла в воздухе, северная стратегия процветала. Совет поддерживал контакт с Филиппом ван Артевелде. Хотя капитан Гента не смог приехать в Англию, в течение всего лета через Ла-Манш велась оживленная дипломатическая переписка. Три советника из Гента находились в Вестминстере в конце сентября. К концу месяца был готов проект договора между Англией и мятежными городами. Совет, который до сих пор имел дело только с агентами из Гента, предложил ему прислать делегацию, представляющую все три Великих города Фландрии, для заключения договора[661].

В этот момент в ситуацию вмешалась одна из самых необычных и противоречивых личностей конца XIV века. Генри Диспенсер, епископ Норвича, был мирским и ярким прелатом, которому тогда было около сорока лет. Он принадлежал к одной из великих военных семей Англии, и, как заметил его современник, хронист Томас Уолсингем, он был создан скорее для того, чтобы быть солдатом, чем священником. В 1360-х годах он действительно недолго сражался на стороне своего брата Эдуарда, который в то время был наемным капитаном в Италии. Два десятилетия спустя Уолсингем описал его, ведущего в бой дворянство Норфолка во время крестьянского восстания, в стальном шлеме и доспехах, с обоюдоострым мечом в руке, "скрежеща зубами, как большой кабан". По общему мнению, Диспенсер был человеком довольно недалекого ума. Есть все основания полагать, что его вмешательство в войну с Францией на самом деле было делом рук его капеллана Генри Боуэта, хитрого и амбициозного церковного политика, который в итоге стал архиепископом Йоркским. В марте 1381 года, Боуэт находясь в Риме с обычной дипломатической миссией от английского правительства, убедил Урбана VI издать две папские буллы в пользу епископа, дающие ему право в любой момент по своему усмотрению объявить крестовый поход против сторонников авиньонского Папы в любой точке Европы. Диспенсер был уполномочен предоставлять индульгенции добровольцам как крестоносцам в Святой земле, готовым поступить на службу на целый год или внести соответствующий денежный взнос. Ему разрешалось освобождать священнослужителей, вызвавшихся добровольцами, от обязательств по месту жительства и выводить их из под власти любого из их начальников, который мог бы возражать против этого. Третья булла, изданная позже, наделяла его широкими дисциплинарными полномочиями в отношении английской церкви с целью продвижения этого предприятия.

До сих пор Диспенсер не использовал эти документы, и вполне возможно, что английское правительство ничего о них не знало. Но 17 сентября 1382 года, чувствуя, что его момент настал, он объявил себя нунцием Папы Урбана VI в Англии. Он разослал копии булл каждому епархиальному епископу и развесил их на дверях церквей и в общественных местах по всей стране. Диспенсер (или, скорее всего, Боуэт) считал, что лучший способ заручиться поддержкой его крестового похода — это принять северную стратегию. Некоторые члены Совета Ричарда II выступали за это уже несколько месяцев. Палата Общин, с ее традиционной заботой о торговле шерстью и фламандских рынках, скорее всего, должна была поддержать расходы на это предприятие. Поэтому Диспенсер предложил правительству набрать армию крестоносцев и провести их во Фландрию через Кале. Ирония, отмеченная современниками, была в том, что сторонники Урбана VI в Англии собирались организовать крестовый поход против графа Фландрии, одного из ведущих сторонников этого Папы среди государей Северной Европы. Как только Диспенсер занял бы Фландрию, он предполагал при поддержке мятежных фламандских городов вторгнуться в раскольническую Францию и обещал держать свою армию в поле в течение целого года. Но самой привлекательной частью его предложения было то, что налогоплательщикам пришлось бы оплатить лишь часть расходов на это предприятие. Многие из участников должны были служить бесплатно ради спасения своих душ. Продавая индульгенции, епископ рассчитывал, что сможет внести существенный финансовый вклад в расходы других участников[662].

Предложение епископа Диспенсера было крайне нежелательным для Джона Гонта. Оно возродило все старые стратегические разногласия, которые, казалось бы, были ликвидированы летом, и поставило под угрозу перспективу получить одобрение Парламента на свои планы в Кастилии. За его трудностями скрывались зачатки значительного перераспределения сил, в результате которого Гонту становилось все труднее навязывать свою волю английскому правительству. В отсутствие каких-либо формальных договоренностей о регентстве влияние Гонта зависело от продолжающейся пассивности короля-мальчика. К 1382 году эту пассивность уже нельзя было считать само собой разумеющейся. Ричарду II было пятнадцать лет, на год меньше того возраста, который традиция начинала признавать возрастом совершеннолетия для государей. Его собственный характер, своенравный, импульсивный, стремящаяся произвести впечатление, уже начинал давать о себе знать за пределами его двора. Крестьянское восстание, в котором он сыграл выдающуюся роль, в основном по собственной инициативе, сделало его совершеннолетним. Кроме того, оно резко подчеркнуло значение его собственного статуса как короля. В январе 1382 года Ричард II сделал еще один шаг к независимости, женившись на Анне Богемской, сестре германского короля Венцеля I (он же чешский король Вацлав IV Люксембург). Этот брак, несмотря на его непопулярность в стране, был организован в основном придворными офицерами Ричарда II при сильной личной поддержке самого короля. Это принесло ему определенную эмоциональную независимость и более крупный и организованный двор, что побудило его взять управление делами в свои руки. Это также отдалило его от дядей и крупных магнатов, которые главенствовали в период его раннего детства. В июле 1382 года король поразил политическое сообщество, уволив канцлера, сэра Ричарда Скроупа, друга и бывшего стюарда Джона Гонта, который отказался исполнить то, что он считал бесполезными королевскими дарами друзьям короля[663].

Это был один из ряда инцидентов, которые сделали роль друзей Ричарда II более заметной. Главными среди них были два человека обладавшие выдающимися способностями, которым суждено было сыграть важную роль в политических разногласиях последующих лет: сэр Саймон Берли и сэр Майкл Поул. Берли был бывшим приближенным Черного принца, нажившим и потерявшим состояние в войнах в Пуату, прежде чем стал воспитателем и наставником короля-мальчика и, в конечном итоге, его вице-камергером. Поул был сыном известного торговца шерстью из Халла, который в первые годы войны был главным банкиром старого короля и еще одним человеком, сделавшим карьеру профессионального военного во Франции. Ему было около пятидесяти лет, и ранее он служил под командованием Черного принца и Джона Гонта в Гаскони. В 1381 году Парламент назначил Поула в королевский двор для "консультирования и управления" королем, и быстро приобрел сильное личное влияние на Ричарда II. Берли и Поул были заинтересованы в эффективном осуществлении власти короля и стали печально известны своей готовностью использовать ее в собственных финансовых интересах. Но они также были глубоко преданы Ричарду II и привнесли в его умонастроение отстраненность от прошлых противоречий, что позволило видеть проблемы более ясно, чем это делали дяди короля или крупные магнаты, которые главенствовали в правительстве в начале правления. Ни Ричард II, ни его советники еще не выработали тех ярко выраженных взглядов на войну, которых они будут придерживаться позже, но они были гораздо менее склонны, чем раньше, подчиняться мнению герцога Ланкастера[664].

Хотя Берли и Поул в то время были главными политическими советниками Ричарда II, при короле были и другие люди, менее вовлеченные в повседневную деятельность правительства, чья роль становилась все более важной. Некоторые из них были рыцарями его двора, теми людьми, которые на протяжении многих поколений были исполнителями королевской политики и чье сравнительно скромное происхождение делало их зависимыми от королевской благосклонности. Некоторые из них были молодыми дворянами возраста самого Ричарда II: такие, как Ральф Стаффорд, пятнадцатилетний сын графа Стаффорда, который, вероятно, был ближе всех к королю до своей преждевременной смерти в 1385 году; или шестнадцатилетний Томас Моубрей, впоследствии граф Ноттингем. Более значительным, поскольку он был более амбициозным, чем эти двое, и более зрелым, был Роберт де Вер, граф Оксфорд, который в 1381 году поехал с Ричардом II в Майл-Энд и вскоре стал его неразлучным спутником. Эти и другие молодые люди подпитывали самоуверенность короля и с удовольствием принимали почести и подарки из его рук.

Отношения между короной и дворянством были критически важны для политической стабильности позднесредневековой Англии и во многом зависели от равномерного распределения покровительства короны. Использование этого покровительства для укрепления власти и богатства горстки привилегированных лиц и их приближенных неизбежно создавало врагов среди других знатных дворян, лишенных королевской благосклонности. В 1380-х годах эти обиды с особой горечью разгорались в груди дяди Ричарда, амбициозного и напористого графа Бекингема. Один из самых знатных людей в королевстве по праву рождения, Бекингем был обречен бессильно наблюдать за тем, как его мнение игнорируется, а претензии меньших людей на щедрость Ричарда II удовлетворяются с оскорбительным изобилием. По разным причинам настроения королевского окружения также привели к постепенной изоляции Джона Гонта. К 1382 году он остался почти в полном одиночестве. Его огромное богатство сделало ненужным для него заключение союзов со своими коллегами-магнатами. Сами его личные качества отталкивали от него людей. Как заметил один проницательный современник, английская знать боялась и завидовала "огромной власти, верным суждениям и выдающемуся уму" Джона Гонта[665]. Нигде этот страх и зависть не ощущались так сильно, как в ближайшем окружении Ричарда II. Пока король жил в тени Гонта, он не мог по-настоящему царствовать. Изоляция Ричарда II от современников и его эмоциональная нестабильность не позволяют выделить какую-либо последовательную линию в его поведении, но его периодические вспышки гнева против дядей стали более частыми и более жестокими.

В конце сентября 1382 года французский двор покинул Париж и двинулся на юг в направлении Орлеана, места сбора армии для похода в Аквитанию. Примерно в это же время начали поступать сообщения об интенсивных дипломатических контактах Англии и Фландрии. Людовик Мальский имел своих агентов среди фламандской общины в Лондоне. По крайней мере, некоторые из встреч фламандцев с английскими агентами происходили в Брюгге, многонациональном городе, где мало что оставалось тайной надолго. В Монтаржи, дворце удовольствий Карла V к востоку от Орлеана, собрался королевский Совет, чтобы рассмотреть последствия этих сообщений. В некоторых отношениях дебаты были похожи на те, что состоялись в Вестминстере тремя месяцами ранее. Герцог Бургундский, который до сих пор был вынужден соглашаться с южной стратегией Совета, теперь серьезно опасался за наследство своей жены во Фландрии. Он ратовал за вмешательство Франции в дела графства в поддержку Людовика Мальского и убеждал присутствующих в том, что сеньор должен поддерживать своего вассала. Тем, кто вспомнил о прошлых изменах Людовика, он ответил, что граф готов загладить свою вину и служить королю, как подобает. Его слушатели оставались скептиками и не желали менять уже утвержденные планы. На данный момент над герцогом довлело общее мнение окружающих. Совет считал, что лучшим вариантом будет отправить во Фландрию комиссию советников, чтобы попытаться предложить условия соглашения Генту и договориться с Людовиком Мальским. Сбор армии в Орлеане был отложен до прояснения ситуации. Но советники короля, согласно наиболее авторитетному отчету, приняли твердое решение, продолжать реализацию своего первоначального плана нападения на англичан на юго-западе[666].

Когда 8 октября 1382 года Парламент собрался в Вестминстере, вступительную речь произнес новый канцлер, епископ Лондона Роберт Брейбрук. Брейбрук был удобной фигурой, не обладавшей парламентскими навыками своего предшественника. Его неубедительное выступление, очевидно, было расценено как не соответствующее ситуации, поскольку за ним последовала пламенная речь в Белом зале Джона Гилберта, епископа Херефорда. Англия, сказал Гилберт, никогда еще не была в такой опасности и без энергичных мер королевство останется "на грани завоевания оставленное на милость врагов, а нация и язык Англии будут полностью уничтожены". Два благородных пути предлагали спасение от окружающих опасностей, каждый из которых был благословлен Папой Римским и обеспечен индульгенциями крестоносцев. Фландрский путь, предложенный епископом Норвича, представлял собой прекрасный и широкий путь во Францию, дающий возможность нанести серьезный урон врагу в союзе с фламандскими городами при условии, что эти усилия будут поддерживаться достаточно долго. С другой стороны, Португальский путь открывал перспективу полного окончания войны, поражения врагов Англии и воцарения Джона Гонта на кастильском троне. Не было лучшего способа окончательно решить вопрос с Францией. Герцог, по словам Гилберта, был готов направить в Испанию армию из 2.000 латников и 2.000 лучников. Расходы составили бы 43.000 фунтов стерлингов при условии, что солдатам будет выплачиваться двойная ставка жалования и что кампания продлится шесть месяцев. Эта сумма, по предложению Гилберта, первоначально должна была быть собрана за счет налогов. Но при условии, что Гонт победит, вся эта сумма будет выплачена со временем из доходов с его владений в Англии.

Сам факт проведения подобных дебатов свидетельствовал о полном параличе королевского Совета. Не было прецедента, чтобы важное стратегическое решение такого рода выносилось на рассмотрение обеих Палат Парламента. Результатом стал тупик. В Палате Лордов возобладало мнение Джона Гонта. Пэры считали, что армия в 4.000 человек недостаточно велика, но они приняли аргумент, что Португальский путь может решить исход войны с Францией. Они также считали, что необходимо прийти на помощь графу Кембриджу. Очевидно, они имели совершенно нереалистичное представление о положении Кембриджа. Палата Общин придерживалась другого мнения. С некоторой тревогой, помня о восстании 1381 года, они проголосовали за субсидию в размере одной десятой и пятнадцатой от движимого имущества, предложив способы уменьшить долю бремени, которое несло крестьянство. Хотя Палата Общин не ограничивала использование средств, она ясно дала понять, что предпочитают Фландрский путь. Автономия Фландрии, по их словам, была существенным интересом для Англии и кроме того, ее было легче поддержать силой оружия. Экспедиционная армия отправилась бы по более короткому морскому пути, а привлекательность участия в крестовом походе стала бы мощным фактором, способствующим вербовке как англичан, так и иностранцев. И в конце концов это обошлось бы намного дешевле, а косвенные выгоды были бы получены и на других фронтах. Английское вторжение во Фландрию заставило бы французское правительство отменить свои планы по захвату Гаскони и удержало бы его от оказания военной помощи Кастилии[667].

Палата Общин была более реалистична в своей оценке стратегического положения, чем лорды, но ни одна из Палат Парламента не рассчитывала на скорость реакции со стороны французов. В первых числах октября 1382 года комиссары, которых французский королевский Совет назначил для переговоров с фламандцами, прибыли в Турне. Это была внушительная группа, возглавляемая Милем де Дорманом, канцлером Франции, и Арно де Корби, первым президентом Парламента. Из Турне они направили письма в три больших города с просьбой о выдачи охранных грамот. По их словам, они прибыли по поручению короля, чтобы заключить мир между фламандцами и их графом и выяснить, есть ли основания для слухов о том, что они ведут переговоры о союзе с Англией и передали примирительное письмо от Карла VI. Филипп ван Артевелде получил это послание в Генте. Он отправился в Уденарде, осада которого продолжалась уже пятый месяц, чтобы посоветоваться с капитанами фламандской армии. Все вместе они приняли курс, который должен был привести их к катастрофе и не приняли оливковую ветвь мира такой, какой она была. Похоже, они понимали, что прямой отказ рискует спровоцировать французское вторжение, но они были уверены в способности огромной массы людей, собравшихся под Уденарде, оказать французам отпор. Фламандцы убедили себя в том, что англичане, которые на самом деле были глубоко разделены во мнении о достоинствах союза с ними, настолько отчаянно нуждались в доступе к фламандскому рынку, что послали бы экспедиционную армию во Фландрию на любых условиях. Они также считали, что у них больше времени, чем было на самом деле. Филипп ван Артевелде, из Гента, написал французским комиссарам, что он не будет вести с ними переговоры, если они сначала не добьются капитуляции графских гарнизонов в Уденарде и Дендермонде и не откроют для судоходства реку Шельду. Комиссары смиренно ответили, что они лишь просят выдать охранные грамоты для обсуждения таких вопросов. Но Филипп повторил свой отказ. "Поверьте нам, когда мы говорим, что имеем в виду это, — написал им ван Артевелде, 14 октября, — ибо, хотя мы бедные и скромные люди, мы умеем говорить как принцы".

В тот же день фламандская делегация, которая должна была заключить соглашение в Англии, получила свои инструкции. Филипп не подавал признаков понимания того, что выживание его страны зависит от английской поддержки. Делегаты получили инструкции предложить англичанам военный союз на суше и на море, но только на жестких условиях. Среди прочего, они должны были потребовать выдачи всех изгнанников, бежавших в Англию от новых правительств городов. Они должны были настаивать на вывозе английской шерсти не в Кале а в Брюгге на три года, а затем в место, назначенное Гентом. Наконец, они должны были потребовать выплаты не менее 140.000 фунтов стерлингов, которые фламандские города, как считалось, одолжили Эдуарду III в 1340 году во времена Якоба ван Артевелде. Диктаторская власть, явно, вскружила Филиппу голову. Через три дня после получения этого документа, 17 октября, фламандские делегаты отправились в Англию[668].

Мнение во французском королевском Совете стремительно менялось против фламандцев. Между 5 и 10 октября 1382 года король покинул Монтаржи и отправился на север. На каком-то этапе до него, должно быть, дошли сообщения о событиях в Вестминстере, где английское правительство довольно открыто говорило о состоянии своих переговоров с Филиппом ван Артевелде. Примерно в середине октября двор достиг Компьеня, к северу от Парижа. Там и были получили резкие письма от Филиппа ван Артевелде. На этот раз в Совете, похоже, почти не было споров и наступление в Аквитании было отменено. Сбор армии был перенесен из Орлеана в Перон и Корби в северной Пикардии и назначен на конец октября. Для блокирования прохода войск из Англии вспомогательные силы были направлены в Теруан, в клин территории между Кале и каналом Аа, который обозначал западную границу Фландрии. Из осадной армии под Уденарде Филипп ван Артевелде бросил французам вызов. В письме советникам, находившимся в Турне, он заявил, что во Фландрии никогда не будет мира, пока граф пытается задушить торговлю Гента, удерживая гарнизоны на Шельде и если французская армия вторгнется, фламандцы разгромят ее, как они это делали раньше. Артевелде думал, как, возможно, и другие, о 1302 годе, о Битве шпор, когда ополчение фламандских городов уничтожило рыцарство Франции в битве при Куртре[669].

Послы трех Великих городов Фландрии прибыли в Вестминстер около 25 октября 1382 года. Их тепло встретили на улицах Лондона, где поддержка Гента была очень велика. Политики были более неоднозначны. Поддержка Палатой Общин Фландрского пути изменила мнение в Совете и укрепила противников Португальского пути. Но Джон Гонт не сдавался и действовал при поддержке своего брата и ряда других магнатов. Фламандцы, которые, похоже, не знали об этих разногласиях, были приняты Советом вскоре после их прибытия. На встрече присутствовали два дяди короля, Ланкастер и Бекингем, графы Солсбери и Кент, Саймон Берли и стюард королевского двора Джон Монтегю, а также ряд других советников. Должно быть, это была трудная встреча для Джона Гонта, но его положение облегчили экстравагантные требования, которые Филипп ван Артевелде поручил предъявить фламандским послам. Советники были ошеломлены требованием, что англичане должны заплатить 140.000 фунтов стерлингов за привилегию посылать военную помощь во Фландрию. Они стали улыбаться, пока зачитывалось послание, а когда фламандцы вышли из комнаты, они разразились хохотом. В начале ноября фламандцев сопроводили в Дувр, вручив им альтернативный проект договора для представления капитану Гента, который не содержал оскорбительных требований. Они добрались не дальше Кале, когда обнаружили, что их дорога домой уже перекрыт французской армией, собравшейся на границах Фландрии[670].

Карл VI прибыл со своей свитой в Аррас 1 ноября 1382 года и расположился в монастыре Сент-Николя, за северным пригородом. Там он принял Людовика Мальского, который принес знаки почтения как вассал сюзерену, которого этот гордец не оказывал королю Франции уже тридцать лет. Королю было всего четырнадцать лет, но, подобно Ричарду II в Англии, он уже был больше, чем богато одетая кукла на троне, формально председательствовавшая на заседаниях Совета, которая соглашалась с любыми решениями своих воспитателей. За свое короткое детство, в котором доминировали ритуалы и символы военной жизни, Карл VI научился любить атрибуты войны. Он был очарован доспехами и оружием и одержим поединками и турнирами. Каждый год, по мере его роста, для него изготавливали миниатюрный кольчужный доспех, а стальной шлем украшали золотыми геральдическими лилиями. Характерно, что, несмотря на возражения некоторых членов своего Совета, он настоял на том, чтобы лично принять участие в кампании против фламандцев. "Если я хочу царствовать в силе и славе, — сказал он, — я должен научиться военному делу". Карл VI был слишком мал после смерти отца, чтобы испытать разочарование от своего подчиненного положения при королевском дворе. Как и большинство малолетних королей, он был воспитан в возвышенном представлении о королевском величии, что могло быть неудобным для опытных военачальников и администраторов, управлявших от его имени. Это также могло породить сильный, бескомпромиссный гнев против мятежных подданных, о жизни и проблемах которых он почти ничего не знал[671].

На равнине к югу от Арраса маршалы начинали проводить смотры самой большой армии, собранной Францией с 1356 года. Это был выдающийся подвиг военной логистики. В течение первых трех недель ноября в армию продолжали прибывать отряды латников, доведя ее численность до почти 10.000 человек. Люди прибывали со всех концов Франции. Герцог Бургундский, самый сильный сторонник и главный бенефициар кампании, собрал более пятой части армии с территории своего герцогства и из своих сторонников среди французской знати. Он обложил своих подданных налогами, взял большие займы у ростовщиков и переплавлял свою золотую и серебряную посуду, чтобы выплатить войскам жалованье. Из всего войска 6.500 были латниками, более 2.000 пикинерами и около 1.200 лучниками и арбалетчиками. К северу, в Лилле, вторая, меньшая армия собиралась офицерами Людовика Мальского из франкоязычных кастелянств южной Фландрии и изгнанной из графства знати, а также из союзников в соседних княжествах Нидерландов[672].

Это были прежде всего кавалерийские армии, набранные из дворян. Гнев и страх, вызванные среди этих людей неповиновением Гента, оказались мощным средством вербовки. Хотя королевский Совет привлек в армию пехоту и лучников из отдельных городов, их численность была минимальной. Совету было неприятно осознавать враждебное отношение ко всему этому предприятию в городах северной Франции, где существовала сильная симпатия к людям Гента. Рассказы некоторых дворян, прибывших на сборы, подтверждали их опасения. В деревне Аттиши, недалеко от Компьеня, требование местного сеньора предоставить ему традиционную повозку и упряжку лошадей, чтобы доставить снаряжение в армию, было отвергнуто местными жителями, которые заявили, что люди из Гента "не враги короля, а союзники Парижа и Руана". На отряд маршала Бургундии напала толпа горожан, когда он проходил через Реймс по пути в армию, и не дал ему проехать дальше. Появление осенью в провинциях комиссаров, которым было поручено требовать дополнительной помощи, усугубило недовольство таких людей. В Париже, теперь уже лишенном войск, напряженность была высока. Во всех кварталах создавались Лиги для организации сопротивления сборщикам. Вынашивались планы захвата улиц и убийства офицеров короля. Шпионы сообщали о заговорах с целью штурма Лувра и Венсенского замка. "Подождем и посмотрим, как король справится во Фландрии, — сказал Николя Фламель, старый заговорщик, главарь толпы линчевателей в 1358 году, — если Гент возьмет верх, как мы все надеемся, тогда наступит время восстания"[673].

Под Уденарде Филипп ван Артевелде планировал свою собственную кампанию. По лучшим оценкам его сил, у него было от 30.000 до 40.000 человек под оружием — огромное войско, но почти полностью состоящее из не обученных городских ополчений. Два капитана Брюгге, Питер ван ден Босше и Питер де Винтер, были назначены удерживать оборону по реке Лис. Восточную часть этого сектора защищал обнесенный стеной город Куртре, а западная опиралась на болото и густой лес за Мервилем. Все мосты через реку были разрушены, кроме мостов в Комине и Варнетоне, через которые проходили две дороги, ведущие на север из Лилля. Питер ван ден Босше разместил свой штаб в Комине и сосредоточил там основную часть своих сил. Люди де Винтера охраняли переправу в Варнетоне, а для сдерживания гарнизона Уденарде был оставлен отдельный отряд. Тем временем сам Артевелде сформировал остальные силы в большую полевую армию в долине Шельды к западу от Лилля. Его главной проблемой была верность других городов. Вероятно, только на Куртре можно было полностью рассчитывать, тогда как общины Брюгге и Ипра были разделены, и ими управляли комиссары из Гента при поддержке гильдий ткачей. В последние дни перед вторжением французов Артевелде посетил оба города, чтобы сплотить своих сторонников и поднять боевой дух среди напуганных жителей. По мере приближения кризиса он становился все более истеричным и провел пять дней, обращаясь к жителям Ипра на рыночной площади. Он говорил им, что французам никогда не удастся переправиться через реку Лис и обещал, что помощь из Англии уже на подходе. Как и министры французского короля, Артевелде не имел представления о времени, необходимом для набора армии в Англии и ее переправки через Ла-Манш[674].

Стратегия французской армии была разработана коннетаблем Оливье де Клиссоном. Его целью было как можно раньше вступить в сражение с фламандцами. Гарнизон Даниэля ван Халевейна в Уденарде был на пределе своих сил. Была глубокая осень, проливные дожди затрудняли передвижение лошадей и обозов с продовольствием и вероятно, французская армия не выдержала бы длительной кампании. Поэтому Клиссон, отвергнув предложения о том, что ему следует идти длинным обходным путем через Сен-Омер, решил форсировать переправу через Лис у Комина. 12 ноября 1382 года французская армия двинулась на север из Арраса. Примерно в это же время войска Людовика Мальского выступили из Лилля и попытались захватить мост. Эта затея обернулась катастрофой. Люди Людовика, которыми командовал его внебрачный сын, добились полной внезапности и успешно штурмовали мост, но фламандцы контратаковали подавляющими силами, отбили мост и перебили большинство нападавших. В результате, когда через несколько дней авангард французской армии достиг реки, они обнаружили, что мост разрушен, а противоположный берег охраняется значительными силами, поддерживаемыми корпусом лучников и артиллерийской батареей. Реку нигде нельзя было перейти вброд. Французы нашли несколько небольших лодок, пришвартованных у южного берега, которые обслуживали водяные мельницы, построенные на середине реки. После наступления сумерек 19 ноября 1382 года они начали фронтальную атаку через реку. Эта задача была поручена примерно 600 воинам под командованием сеньора де Семпи, опытного ветерана, который много лет командовал войсками на границе с Кале и хорошо знал местность. Его люди достигли противоположного берега, сев по пять человек в лодку. Построившись они ударили во фланг фламандцам застав их врасплох и обратив в бегство. Французы завладели разрушенным мостом и принялись за его ремонт. Они уже построили импровизированный деревянный мост через реку, когда рано утром фламандцы предприняли контратаку. Фламандцев было несколько тысяч, их возглавлял сам Питер ван ден Босше и женщина-знаменосец с крестом Святого Георгия. Сеньор де Семпи сдерживал их достаточно долго, чтобы Клиссон смог переправить через мост подкрепление. Фламандцы были разбиты в рукопашной схватке и обращены в бегство понеся большие потери. Знаменосец была убита, а ван ден Босше был тяжело ранен в голову и плечо, и его пришлось нести обратно в Брюгге на носилках. Войска Клиссона потеряли десятую часть своих сил, но переправа была обеспечена. В течение 20 ноября вся французская армия переправилась во Фландрию. Ипр открыл ворота перед французами без боя. 23 ноября Карл VI вошел в город. Комиссары Гента, выданные королю, были казнены за воротами[675].

Фламандцы поверили заявлениям Артевелде о том, что французскую армию можно удержать к югу от Лиса. Когда же пришли известия о поражении при Комине, паника охватила деревни и города западной Фландрии. За этими известиями быстро последовали передовые отряды французской армии, которые разошлись по всей стране, охваченные гневом против людей, которых они научились ненавидеть как англофилов, сторонников Урбан VI и мятежников. Города посылали делегации к королю с ключами от своих ворот. Повсюду жители заявляли о своей верности французскому королю, нашивая на одежды белые кресты. Но все это было бесполезно. Французские солдаты грабили и жгли все, куда бы они ни пришли. В первые сорок восемь часов были разграблены три крупных сукнодельческих города — Поперинге, Вервик и Месен.

Разрушение Поперинге, города с населением около 4.000 человек, установило новые стандарты жестокости. Отряд герцога Бурбонского прибыл к стенам города вскоре после полуночи 24 ноября и обрушился на ночной дозор, охранявший баррикады у главных ворот, перебив всех, кого смогли поймать, а остальные дозорные разбежались по улицам, разбудив своих сограждан. Жители хватали все, что могли унести, и бежали к другим воротам, в то время как солдаты пробираясь через город и грабили их дома. Затем они планомерно подожгли весь город и с добычей ушли в Ипр. Когда они уходили, прибыла новая орда солдат, в основном фламандских дворян на службе Людовика Мальского. Пламя уже разгоралось, когда новоприбывшие в свою очередь прошли через город, врываясь в каждый дом, в который еще можно было проникнуть, в поисках добычи. Несколько недель спустя в популярном храме в Турени валлийский паломник, находившийся в рядах французской армией, дал красочное описание происходившего. Он прибыл в Поперинге с людьми герцога Бурбонского и оказался в ловушке из-за пожаров. Он описал улицы и площади города, заполненные солдатами и бегущими в панике горожанами, ищущими спасения из этого ада. Рассказчик укрылся в подвале горящего дома. Когда он выбрался оттуда на следующее утро, весь город представлял собой пустыню из обугленного дерева и пепла, а несколько больших зданий еще стояли, охваченные пламенем. Он последовал за потоком людей, пробиравшихся сквозь сильный жар к воротам, и, выйдя за них, бросился в реку. Выйдя из воды на противоположном берегу, он оказался в окружении испуганных и разъяренных жителей города, которые провели всю ночь в лугах, наблюдая за разрушением своих домов. Он едва спасался бегством, преследуемый разъяренной толпой беженцев с пиками и топорами[676].

Филипп ван Артевелде находился в Генте, когда пришло известие о том, что французы переправились через Лис и сразу же уехал, чтобы присоединиться к армии под Уденарде. Английский герольд (бывший герольд Чандоса, биограф Черного принца) сумел пробраться туда из Кале под прикрытием своего иммунитета, принеся известия о текущем состоянии дебатов в Совете Ричарда II. Впервые Артевелде осознал, что шансов на своевременное прибытие помощи из Англии нет. Если бы он поступил мудро, то теперь вел бы оборонительную кампанию в болотистой местности вокруг Уденарде, изматывая врага в течение зимних месяцев. Но битва при Беверхаутсвельде вселила в Артевелде уверенность в своих силах и лишила его осторожности. Он привел свою армию в походный порядок и двинулся на запад, чтобы встретить французскую армию на равнине к северу от Ипра. 20 и 21 ноября 1382 года фламандцы покинули Куртре. 25 ноября они прошли через Руселаре. Ближе к сумеркам они остановились на высоком холме, возвышающимся над дорогой из Ипра, чуть южнее деревни Вест-Роозбеке, которую французы называли Рузбек. Это место находилось примерно в шести милях к северу от французского лагеря. Здесь фламандцы начали окапываться. На следующий день, 26 ноября, французы, многие из которых были спешно отозваны из грабительских рейдов по западной Фландрии, выстроились в боевой порядок и двинулись на север навстречу врагу. Когда они остановились на равнине перед позициями фламандцев, пошел мелкий моросящий дождь. Группа фламандских рыцарей Людовика Мальского проскакала вдоль фламандского лагеря, чтобы разведать позиции противника. Вернувшись они сообщили, что во фламандском лагере было около 40.000 человек. Кроме шестидесяти английских лучников, это были плохо обученные горожане вооруженные древковым оружием и собранные в беспорядочные формирования. Фламандцы занимали сильную позицию на холме, их фланги были защищены лесом и густыми живыми изгородями, а фронт — линией окопов. Но естественной защиты в тылу у фламандской армии не было. Несмотря на превосходство в позиции и значительно превосходящую численность противника, коннетабль Клиссон решился на лобовую атаку на следующее утро.

Ранним утром 27 ноября французы медленно двинулись вперед тремя баталиями. Авангардом командовали коннетабль и маршалы. Самая большая баталия находилась в центре. В ней находился король, ехавший верхом со своими тремя дядями и сеньором де Куси. Их окружали личные телохранители из 400 человек, включая валлийцев Джека Вина. Арьергард составляли отряды из западных провинций, Артуа, Пикардии и Нормандии. Современник описывал жуткий звон металла о металл, когда почти десять тысяч латников двигались по долине. У подножия холма, на котором стояли фламандцы, французы остановились, спешились и отправили своих лошадей в тыл. Теперь две армии разделяло около тысячи футов, но каждая из них была скрыта густым туманом. Начавшаяся перестрелка не принесла существенных результатов ни одной из сторон. Затем, когда королевский знаменосец развернул Орифламму, туман внезапно рассеялся, и яркое зимнее солнце осветило обе армии. Первая французская баталия устремилась вверх по склону холма, чтобы атаковать фламандцев. Артевелде выстроил своих людей в единую фалангу, сосредоточив силы в центре вокруг знамени Святого Георгия. Строй и строгая дисциплина в рядах фламандцев были гораздо более впечатляющими, чем ожидали французы. Несколько артиллерийских батарей обстреляли их приближающуюся баталию. Град стрел и металлической картечи обрушился на первые ряды и несколько видных рыцарей пали замертво. Центр баталии Клиссона был отброшен назад и начал отступать вниз по склону, но французские латники продолжали наступать с флангов. Тогда вторая французская баталия, которой командовали герцог Бурбонский и сеньор де Куси, обошла фламандцев и обрушилась на их незащищенный тыл. Много лет спустя знаменосец герцога Бурбонского вспоминал, как оба командира баталии пробивались рубя топорами налево и направо сквозь плотные ряды врага. Король и герцог Бургундский вышли из своей баталии и расположились на соседнем холме. Оттуда они наблюдали, как фланги первой линии французов охватили фламандцев, а баталия де Куси и герцога Бурбонского смяла их сзади.

Теперь французы начали методичную расправу над своим врагом. Фламандцы запаниковали, их строй сломался, и фаланга распалась на испуганную и бесформенную массу людей, пытающихся спастись бегством. Ангерран де Куси организовал латников в отряды преследования, чтобы добить тех, кому удалось вырваться с поля боя. Многие фламандцы были убиты, пока бежали по полям. Группа из нескольких сотен фламандцев попыталась организовать оборону в лесу, но была окружена и перебита, как и их товарищи. Расправа над побежденными продолжалась до наступления ночи, хотя сама битва продолжалась менее двух часов. Как всегда в средневековых битвах, большинство потерь пришлось на последние стадии сражения, и почти все — на побежденную сторону. По данным флорентийца Бонаккорсо Питти, присутствовавшего при сражении, в результате подсчета потерь, организованного герольдами после его окончания, было обнаружено всего около сотни раненых французов, но не менее 27.500 убитых фламандцев. Девять десятых трупов фламандцев не имели ран. Они были задавлены насмерть в толкучке разбитой армии, утонули, пытаясь пересечь большой пруд в своем тылу, или захлебнулись упав лицом в грязь, когда их товарищи топтали их, пытаясь спастись. Около 3.000 фламандцев были найдены ранеными, но живыми на поле боя. Их добивали кинжалами или топорами, когда они лежали на земле. Несколько выдающихся фламандцев, оставшихся в живых, были взяты в плен и позже обезглавлены по приказу графа Фландрии. Тело Филиппа ван Артевелде было найдено во рву, заваленное трупами его телохранителей. Оно было опознано раненым фламандским пленником и принесено четырнадцатилетнему королю. Он приказал повесить его за шею на ближайшем дереве. Позже оно было доставлено Людовику Мальскому, который отправил его в Ипр, чтобы расчленить на колесе на рыночной площади вместе с телами двух его лейтенантов. Некоторые, даже среди сторонников Людовика, считали, что люди низкого происхождения, погибшие в бою заслуживают лучшего отношения[677].

После битвы при Роозбеке восстание во всей Фландрии потерпело крах. В Уденарде большинство солдат, охранявших фламандские осадные линии, покинули свои посты, как только пришло известие о разгроме. Вылазка гарнизона рассеяла оставшихся. Куртре был разграблен войсками Людовика Мальского в день битвы. Брюгге, самый богатый город Фландрии, постигла бы та же участь, если бы не вмешательство графа. Он убедил короля принять покорность города, но на жестких условиях: контрибуция в 120.000 франков, обязательство возместить ущерб, нанесенный имуществу графа в городе, и обещание разорвать все отношения с англичанами. Это был единственный акт милосердия Людовика. Для сторонников режима Артевелде амнистии не последовало. На площадях городов в течение нескольких месяцев продолжалась череда казней, друзей и сторонников Артевелде вешали, обезглавливали, закапывали живьем или расчленяли на колесах офицеры Людовика Мальского: 92 жертвы в Брюгге, 55 в Ипре, 28 в Уденарде, 16 в Аальсте, 32 в Дендермонде, 17 в Берге и так далее[678].

1 декабря 1382 года король и его главные советники вошли в Куртре, в то время как французская армия расположилась лагерем в полях за стенами города. Они оставались там более двух недель, пока велись переговоры с людьми Гента и разрабатывались планы осады города. Гент потерял в битве большую часть своего мужского населения и всех своих союзников во Фландрии. Он был уязвим для повторного введения блокады и в течение нескольких дней после битвы жители не знали, что делать. Их первым побуждением было подчиниться даже на тех мрачных условиях, которые предлагали французы. Французские лидеры и эмигранты-аристократы из окружения графа ненавидели Гент со страстью, которая и сейчас может шокировать тех, кто читал язвительные стихи, написанные Эсташем Дешаном против этого "корня измены… от Каина и Иуды рожденного". Тем не менее, по мере того, как декабрь шел своим чередом, французская угроза Генту стала казаться менее правдоподобной. Было очень холодно, а сильный дождь залил равнину вокруг города и превратил долины рек Лис и Шельды в бассейны с грязью. Лошади сильно страдали, а капитаны армии, многие из которых служили в долг, хотели вернуться домой. Внутри осажденного города горожане восстанавливали уверенность в себе после первого шока от катастрофы. Сообщения о казнях и конфискациях в остальной Фландрии служили напоминанием о судьбе, которая ожидала самых выдающихся горожан, и укрепили их решимость. Питер ван ден Босше, все еще страдавший от ран, полученных на мосту Комина, прибыл из Брюгге на подводе через несколько дней после битвы. Он взял на себя роль погибшего Артевелде и начал организовывать оборону.

Примерно в середине декабря 1382 года Совет французского короля принял решение отказаться от кампании и расплатиться с большей частью армии. Как только эта новость достигла Гента, городские лидеры прервали переговоры. 18 декабря французы покинули Куртре, чтобы встретить Рождество в более благоприятной атмосфере Турне. Последним их действием перед отъездом было изъятие шпор и доспехов, снятых с тел французских рыцарей, убитых в битве при Куртре за восемьдесят лет до этого, которые все еще висели в церкви Нотр-Дам. Эта знаменитая битва, одно из самых унизительных поражений, понесенных французским оружием в средние века, приобрела символическое значение в сознании обеих сторон. Теперь она была отомщена. Когда король и его свита отбыли, войска вошли в город через недавно разрушенные ворота и завершили опустошение, начатое людьми графа Фландрского тремя неделями ранее, подвергнув его систематическому разграблению. Тех жителей, которые не успели спрятаться или убежать, убивали на улицах и в домах. После этого большая часть города была сожжена[679].

После битвы при Роозбеке Гент сражался еще почти три года, но сражался в одиночку. В политическом плане победа Франции была полной. Суверенитет Франции над Фландрией стал реальностью впервые за более чем столетие. Граф, хотя номинально и восстановил свою прежнюю власть, удалился во франкоязычные кастелянства на юге, а реальная власть во Фландрии была разделена между его офицерами и министрами короля Франции. Условия подчинения Брюгге, послужившие образцом для других городов, предусматривали, что брюггцы будут "признавать короля Франции своим сувереном и подчиняться ему и его лейтенантам, прево, офицерам и сержантам… так же, как это обязаны делать подданные других пэров Франции". Апелляционная юрисдикция Парижского Парламента во Фландрии, которая была чистой формальностью на протяжении большей части XIV века, была восстановлена. Французы взяли под контроль большинство крупных городов. Они назначили своих капитанов в Брюгге и двух его портах — Слейсе и Дамме. Аарденбург, тогдашний морской порт в широком устье реки Звин, получил гарнизон из 200 бретонцев. Куртре был передан под командование ставленника герцога Бургундского. Ипр и Гравелин стали частью военного командования сеньора де Семпи и были включены в кольцо французских крепостей вокруг Кале[680].

Одним из первых действий французского правительства после победы было распространение торгового эмбарго против Англии на Фландрию, где оно никогда ранее не применялось. Все сделки с англичанами были запрещены. Это решение, за которым вскоре последовал уход ганзейских купцов, нанесло глубокий ущерб фламандской суконной промышленности. Это была коммерческая катастрофа для Брюгге, который был перекрестком североевропейской торговли. Процветающее английское торговое сообщество во Фландрии было уничтожено в одночасье. Джон Саломон, глава английских купцов в Брюгге, проживший там четверть века и служивший судовым маклером и казначеем английского правительства во Фландрии, погрузил все свои товары и деньги на корабли в Слейсе и бежал в Лондон, когда французы вошли в город. Другие, кто действовал менее быстро, потеряли все свои капиталы и имущество, поскольку английские активы были конфискованы короной и переданы коннетаблю Франции. По крайней мере, четыре англичанина в Брюгге были казнены как сторонники Гента. После того как Кале был отрезан от Фландрии, а все порты графства оказались в руках французов, торговля шерстью между Англией и Нидерландами практически прекратилась, пока весной англичанам не удалось создать новый порт для экспорта шерсти в Мидделбурге в Зеландии. Это позволило продолжить торговлю шерстью через Антверпен. Но объемы были значительно меньше, чем в предыдущие годы, а цены были низкими[681].

Французская оккупация Фландрии, последовавшая за подчинением герцога Бретани годом ранее, стала для Англии крупным стратегическим поражением. Впервые за почти полвека все приморские провинции Франции к северу от Жиронды оказались под эффективным французским контролем. Это положило конец союзу, который был одной из опор английской политики с самого начала войны. Кроме того, она затронула английское население сильнее, чем любое из череды несчастий последних лет. Фламандские города были не только союзниками, но и крупными рынками для английского экспорта, а также судоходными и банковскими центрами европейского значения. Возможно, никакое другое событие так ярко не символизировало новое международное положение Фландрии, как ее номинальный переход на сторону авиньонского Папы. У Климента VII были все основания осыпать щедротами гонца, который принес ему первое сообщение о битве. Карл VI дал жителям Брюгге "пять или шесть дней на размышление", прежде чем подчиниться его приказу признать Климента VII. Жителям Ипра представитель короля сказал, что по этому вопросу им "следует думать так, как думает король". Остальной Фландрии было дано время до Пасхи, чтобы заявить о своей приверженности делу, которое стало одним из главных инструментов внешней политики Франции и символом ее системы союзов[682].

Битва при Роозбеке оказалась не менее судьбоносной и для самой Франции. Поражение Гента стало серьезным ударом для радикальных политиков во французских городах, которые стали главными внутренними врагами монархии. Они рассчитывали на поражение Франции во Фландрии, чтобы продолжить свою кампанию против военных налогов. Исход сражения разрушил их надежды и позволил министрам короля отомстить за все унижения последних двух лет. Примерно треть армии осталась при короле после того, как остальная была распущена. Войска сопровождали его на юг через равнину Пикардии, направляясь к Парижу.

11 января 1383 года Карл VI и его дяди появились у ворот Сен-Дени столицы с примерно 2.000 солдат в полном вооружении, выстроенных в баталии, как для битвы. Ведущие горожане собравшиеся у ворот, чтобы принять короля, как того требовала традиция, получили приказ вернуться в свои дома. Войска сняли цепи и барьеры на воротах и вошли внутрь с мечами наизготовку во главе с коннетаблем, адмиралом и двумя маршалами. Солдаты заняли главные здания, общественные места и перекрестки дорог. Это не было военной операцией, а демонстрацией, рассчитанной на то, чтобы потрясти жителей самого политически активного города Франции. Отряды солдат прошли по улицам, арестовывая всех, кто, как считалось, организовывал или поощрял сопротивление новым налогам в предыдущем году. Главные оппозиционные политики были брошены в камеры Шатле, где они встретились с массой мелких агитаторов и тех, кто имел несчастье вызвать недовольство дядей короля. Запреты распространялись на недовольных и демагогов, некоторые из которых подстрекали на бунт против короны еще в 1358 году. Парижский Парламент, который пытался играть умеренную роль в спорах, попал под особое подозрение. Один из его председателей был арестован вместе с двумя видными адвокатами. Одним из них был Жан де Маре, адвокат трех сменявших друг друга королей Франции и советник герцога Анжуйского, который вызвал гнев герцога Бургундского тем, что слишком хорошо отзывался о гражданах Парижа во время их переговоров с правительством.

Казни начались на следующий день. Первыми жертвами стали два торговца сукном и ювелир. За ними на эшафот с интервалом в несколько дней отправлялись группы из шести или восьми жертв одновременно. Жан де Маре был обезглавлен, несмотря на всеобщее сочувствие, которое испытывали к нему при дворе. По словам Фруассара, он отказался выразить раскаяние в содеянном, заявив с эшафота, что не сделал ничего, чтобы заслужить свою участь. Несколько заключенных покончили жизнь самоубийством в своих камерах, не дождавшись своего часа. Тем временем в ход пошли обычные ритуалы унижения горожан. Главные ворота Парижа были сняты с петель и брошены на землю. У ворот Сент-Антуан был снесен участок стены. Рядом была перестроена Бастилия, чтобы противостоять нападению со стороны города и предоставить королевским войскам возможность войти в город "даже против воли его жителей". Цепи, которые традиционно складывали на углах улиц, чтобы протянуть их через них во время беды, и являвшиеся символом того, что парижане сами владеют своим городом, были конфискованы и перевезены в Венсен. Солдаты были размещены на постой по домам парижан, а всем жителям было приказано сдать доспехи и оружие. 17 января 1383 года король вошел в большой зал дворца на острове Сите, чтобы объявить о ликвидации большинства гражданских институтов столицы: должности купеческого прево и эшевенов были упразднены, а их функции переданы королевскому прево. Были уволены главы городских гильдий, а также квартальные, пятидесятники и сотники, командовавшие гражданским ополчением. Деятельность религиозных братств, столпов столичной общинной жизни, была приостановлена на неопределенный срок. На видных граждан были наложены крупные штрафы, которые были использованы на погашение задолженности перед капитанами, воевавшими во Фландрии[683].

Целью репрессий была не просто месть, как бы это ни было приятно герцогу Бургундскому, который лично выдержал притязания парижан весной 1382 года. Правительство было намерено сделать налогообложение королевской прерогативой, не ограниченной никакими требованиями согласия со стороны налогооблагаемых. Большинство членов королевского Совета, очевидно, возражали против этой политики, но герцог Бургундский и его союзники-аристократы их переубедили. Это была главная тема грандиозной оратории с перечислением грехов парижан, которую канцлер, Пьер д'Оржемон, произнес 1 марта с мраморных ступеней дворца перед огромной толпой горожан, по одному от каждого дома города. Главным пунктом обвинения против них было то, что они отказались согласиться на уплату налогов, необходимых для обороны королевства. Теперь их отказ был квалифицирован как государственная измена. Трудно было бы придумать более радикальное или явное отречение от традиционной договорной основы королевского налогообложения. За речью канцлера последовал характерное представление политического театра, в котором королевские принцы упали на колени, чтобы умолять короля-ребенка помиловать своих провинившихся подданных. Карл VI помиловал их, но канцлер уже высказал главное, и королевские чиновники уже действовали в соответствии с этим. 20 января 1383 года в Париже королевским указом были вновь введены налог с продаж и габель по ставкам, еще более высоким, чем действовавшие ранее[684].

Процессы, очень похожие на парижские, проводились специальными комиссарами и местными бальи в большинстве крупных городов севера. В Руан офицеры короля прибыли в марте с военным эскортом под командованием адмирала Франции. Триста жителей были вытащены из своих домов и брошены в тюрьму. Те, кто, как считалось, организовал сопротивление сбору налогов, были казнены. В Амьене олигархия из самых богатых горожан получила контроль над муниципальными учреждениями. Проскрипции и казни были проведены в Реймсе, Шалоне, Труа и Сансе — во всех местах, где в 1381 и 1382 годах произошли беспорядки, связанные с попытками правительства собрать военные налоги. Король сам руководил наказанием Орлеана за преступления против короны, которые восходили к гражданским войнам 1350-х годов. За всеми этими визитами последовали ритуальные помилования, крупные штрафы, принудительные займы и восстановление чиновников в должности по королевскому указу. Лангедоку не пришлось долго ждать, прежде чем его постигла та же участь. Там не было вторжения армии на юг и кампании казней, но в июле 1383 года Генеральные Штаты Лангедока были созваны в Лион, чтобы услышать, как уполномоченные короля объявляют о восстановлении налога с продаж и упразднении всех самоуправляющихся консульств городов. В начале следующего года города вернули свои консульства, но были вынуждены заплатить штраф в размере 800.000 франков за восстания, восходящие к налоговым забастовкам 1378 года. Эта огромная сумма, эквивалентная подымному налогу в размере шести франков в год с каждого налогооблагаемого домохозяйства в течение следующих четырех лет, представляла собой непосильное бремя, усугублявшееся тем, что ее сбор был сосредоточен в горстке городов, таких как Тулуза и Каркассон, которые, как считалось, несли основную вину за недавнюю оппозицию королевской политике. Принцип налогообложения по королевскому приказу, который так и не был признан при Карле V, теперь открыто утвердился во всем королевстве. Собрания Генеральных Штатов Лангедока стали менее частыми и более покладистыми. Генеральные Штаты Лангедойля не собирались вообще до 1413 года и лишь изредка после этого[685].

Граф Кембридж прибыл в Англию с остатками своей армии за несколько дней до битвы при Роозбеке. Люди вернулись на кастильских кораблях, с подорванным здоровьем, без лошадей и снаряжения, принеся с собой рассказы о мятеже и предательстве. Кроме того, их численность сильно сократилась. Сорок один большой корабль доставил их в Португалию, но потребовалось только двенадцать, чтобы вернуть их обратно. Джон Гонт рассчитывал на то, что Кембридж сможет удержать свои позиции в Португалии, пока он планирует свои дальнейшие действия против Кастилии. Он был в ярости, умыл руки от вернувшейся армии и отказался выплачивать ей жалованье.

Но даже сейчас чаша горечи герцога Ланкастера была еще не полна. Бадахосский договор оказался лишь первым этапом более тесного союза между Португалией и Кастилией. В течении зимы 1382–83 годов здоровье Фернанду I продолжало ухудшаться. Он перестал принимать даже эпизодическое участие в управлении своим правительством, которое от его имени осуществляла Леонора Телес с помощью небольшой группы близких советников: ее любовника Хуана Фернандеса Андейро; ее брата Жуана Афонсу Тело, адмирала Португалии; Гонсало Васкеса де Азеведу, доверенного лицо короля, а теперь и королевы; коннетабля Альвару Переса де Кастро, который помогал вести переговоры по Бадахосскому договору; и Мартина, епископа Лиссабонского, фактического лидер партии авиньонского Папы в Португалии. Некоторые из этих людей на самом деле были кастильцами: церковники, такие как епископ Лиссабона, или старые гранды, такие как Андейро и Кастро, которые поддерживали короля Педро I в Кастилии до его гибели, а затем сделали новую карьеру в качестве изгнанников при дворе короля Португалии. Все они были обязаны своим положением покровительству королевы и отчаянно пытались найти способ удержать власть после смерти Фернанду I.

В октябре 1382 года они нашли радикальное решение. Королева Кастилии недавно умерла и по их замыслу, Хуан I должен был сам жениться на принцессе Беатрисе вместо своего малолетнего сына. Хуан I, рассуждали они, с гораздо большей вероятностью привлечет все ресурсы своего королевства для защиты интересов Беатрисы, если он будет ее мужем, чем если бы он был только ее потенциальным тестем. В частности, от него можно было ожидать сдерживания амбиций сыновей Инес де Кастро, оба из которых жили в его королевстве. Более того, поскольку у Хуана I было два сына от первого брака, его потомки от двух браков могли основать разные династии, правящие в Кастилии и Португалии. В ноябре 1382 года Хуан Фернандес Андейро возглавил великолепное посольство в Кастилию, чтобы представить Хуану I предложения королевы Леоноры. Весть об этих событиях, вероятно, достигла Англии в начале 1383 года, когда еще один посланник Фернанду I прибыл в Вестминстер, чтобы покривить душой перед министрами короля. Вскоре за ним последовал Флоримон, сеньор Леспарре, гасконский военнопленный в Кастилии, с предложением от самого Хуана I о мирной конференции, на которой можно было бы выкупить ланкастерские претензии на его королевство[686].

21 декабря 1382 года епископ Диспенсер официально принял обет крестоносца на Кресте Святого Павла в Лондоне. Вскоре после этого его уполномоченные начали объезжать провинции, проповедуя и даруя отпущение грехов всем, кто записался на службу в его армию или участвовал в расходах на крестовый поход. Была развернута национальная кампания по продаже индульгенций, поддерживаемая меркантильным маркетингом и неправдоподобными полномочиями индульгенций, которые выходили далеко за рамки всего, что было разрешено буллами Папы. Число проповедников крестового похода пополнилось самозванцами и ловкачами, которые наживались на созданном ажиотаже. Результаты были впечатляющими. Орда людей, джентльмены, монахи и священники, крестьяне, подмастерья и торговцы, богатые и бедные, все покупали пропуск в рай. Однако, по словам Фруассара, профессиональные воины отнеслись к этому сдержанно. "Солдаты никогда не идут на войну не получив денег наперед, — заметил он, — они не могут жить на индульгенции". Но сундуки епископа были наполнены золотом и серебром, а также драгоценностями, пожертвованными верующими и он мог позволить себе платить им[687].

Министры короля, как всегда реагировавшие на события по мере их возникновения, оказались в затруднительном положении. Для них были жизненно важны судьба фламандских повстанцев и английские коммерческие интересы в Нидерландах. Более того, после гибели Португальского пути Фландрский путь был единственной открытой для них агрессивной стратегией. Но, по мнению Совета, епископ Норвича был неподходящим человеком для этой работы, а также были серьезные сомнения по поводу того, каких солдат-любителей он мог набрать, и по поводу его собственной пригодности в качестве командующего армии. Кроме того, Совет был обеспокоен тем, стоит ли позволять ему бродить по континенту без какого-либо прямого политического контроля со стороны офицеров короля. Поэтому примерно 12 декабря 1382 года, через неделю после того, как Совет санкционировал кампанию по набору армии епископом, он попытался поставить его на место и объявил, что король соберет собственную армию и лично поведет ее во Фландрию. Целью новой армии будет снятие блокады с Гента и изгнание французов из Фландрии. План правительства заключался в том, чтобы вовлечь крестоносцев в ряды королевской армии и, вероятно, оно надеялось присвоить и средства епископа. Этот план был одобрен светскими и церковными магнатами и большим количеством военных на Большом Совете, который состоялся в январе 1383 года. В Гент был послан рыцарь с сообщением, что помощь скоро будет оказана. В Лондоне был создан комитет из представителей Гента и изгнанников из Брюгге и Ипра для поддержки этого предприятия. Франс Аккерман, один из трех капитанов Гента, назначил себя адмиралом Фландрии. Он прибыл в Англию в начале января с эскадрой из девяти кораблей, собранных в гаванях Четырехградья Vier Ambachten, и предоставил их в распоряжение английского правительства. Тем временем Питер ван ден Босше в Генте планировал захватить порт в западной Фландрии, через который можно было бы поддерживать связь с Англией и доставлять в город войска и припасы. 26 января 1383 года большой отряд из горожан Гента и наемников напал на Аарденбург, тогда важный портовый город в устье реки Звин напротив Слейса и через три дня взял его штурмом, расправившись с французским гарнизоном[688].

План Совета сделать вторжение во Фландрию королевским предприятием имел много достоинств, но он натолкнулся на два препятствия. Первым было противодействие самого короля. Ричард II не разделял энтузиазма Карла VI по поводу войны и не хотел в ней участвовать. А без него не было никого, кто мог бы по праву забрать командование из рук Диспенсера. Второй проблемой были деньги. Субсидии в одну десятую и пятнадцатую, за которую осенью проголосовала Палата Общин, было недостаточно для содержания армии в 6.000 человек, которую хотел собрать Совет. Большой Совет предположил, что без новой парламентской субсидии это невозможно. Однако шансы на получение новой субсидии казались ничтожными, учитывая, с какой неохотой была одобрена последняя. Так оно и оказалось.

Когда 23 февраля 1383 года Парламент собрался в Вестминстере, Совет и епископ Норвичский представили на рассмотрение конкурирующие планы. Совет пытался заручиться поддержкой для королевской экспедиции, финансируемой за счет новых налогов, а епископ предложил вести свою собственную армию во Фландрию, финансируя кампанию из средств, собранных от продажи индульгенций, а также из доходов от налогов, утвержденных предыдущим Парламентом. В окончательном варианте предложение Диспенсера заключалось в том, чтобы собрать армию из 5.000 человек и держать ее в поле в течение целого года. Как только ему будет выплачена субсидия, передовой отряд из 2.000 человек отправится для снятия блокады с Гента. Остальные войска должны были последовать весной, чтобы занять остальную часть Фландрии. Притязания епископа вызвали сильное раздражение среди лордов, большинство из которых поддержали предложения Совета. Диспенсер подвергся жестокому перекрестному допросу со стороны пэров. Пэры заявили, что если Франция должна быть завоевана английским оружием, то она должна быть завоевана для короля, а не для церкви. Они считали, что епископ, имеющий ограниченный военный опыт, может обрести серьезные проблемы, если будет сам осуществлять командование. Если крестовый поход все же состоится, Диспенсеру следует, по крайней мере, передать военное командование подходящему светскому полководцу. Лорды были традиционными советниками короля по таким вопросам, но их мнение было отвергнуто Палатой Общин на корню. Парламентарии, как никто другой, переживали по поводу французской оккупации Фландрии, но считали, что если епископ Норвичский готов вернуть Фландрию, не требуя дополнительных средств, то ему следует позволить это сделать. Финансы, однако, были не единственным фактором в их расчетах. Голосистая фракция в Палате Общин, возглавляемая братьями архиепископа Кентерберийского Филиппом и Питером Куртене и поддерживаемая с улиц городскими толпами, открыто презирала военные навыки дядей короля и сомневалась в добросовестности Совета. Фракционеры подозревали (вероятно, справедливо), что королевская армия, которую предлагал Совет, на самом деле предназначена для удовлетворения амбиций Джона Гонта в Кастилии и были полны решимости не допустить этого. Не довольствуясь одобрением предприятия епископа Диспенсера, Палата Общин потребовала, чтобы король и все три его дяди остались в Англии, чтобы следить за границей с Шотландией. Для убедительности парламентарии добавили, что, по их мнению, предложение кастильского короля о переговорах должно быть принято. По мере продолжения заседания Джон Гонт становился все более раздражительным и в конце концов покинул зал в отвращении[689].

Не имея средств для финансирования собственных планов, королевский Совет был вынужден подчиниться воле Палаты Общин. Через неделю после закрытия Парламента Казначейство выплатило епископским уполномоченным почти 30.000 фунтов стерлингов из средств, полученных от последней парламентской субсидии. Остальная сумма была выплачена поэтапно в течение последующих недель. Диспенсеру даже удалось избежать какого-либо реального контроля за своим военным командованием. С явной неохотой он заявил лордам, что примет королевского лейтенанта, наделенного высшими полномочиями по всем военным вопросам. Он предложил четыре имени, из которых король мог бы выбрать одно, но в документе, который в итоге был согласован, была оговорка, что если он не сможет договориться с назначенным лейтенантом, то "король в таком случае будет доволен тем, что упомянутый епископ будет управлять и распоряжаться армией… во всех отношениях". Диспенсер не собирался заключать соглашение, которое позволило бы кому-то другому сместить его, и в итоге королевский лейтенант так и не был назначен. Вместо этого Диспенсер назначил четырех человек своими светскими капитанами: сэра Хью Калвли, сэра Уильяма Фаррингдона, сэра Уильяма Элмхэма и сэр Томаса Тривета. Позже к ним присоединился сэр Роберт Ноллис, который не утратил аппетита к сражениям, хотя ему уже должно было быть за шестьдесят. Все они были опытными профессиональными солдатами, чье присутствие в армии должно было внушить доверие критикам этого предприятия. Но никто из них не имел такого звания, чтобы главенствовать над Диспенсером[690].

2 апреля 1383 года в королевском поместье Сальватерра-де-Магос на левом берегу Тежу был разыгран заключительный акт примирения Португалии с Кастилией. Брачный договор между двумя странами был скреплен в зале, пока Фернанду I томился, больной и отстраненный от дел, в другой части здания. Это был замечательный документ. Принцесса Беатриса должна была выйти замуж за Хуана I, как только будут организованы соответствующие церемонии, а после смерти Фернанду I они будут править совместно как король и королева Португалии. Настоящими бенефициарами договора должны были стать королева Леонора и ее любовник. По условиям договора ни Хуан I, ни его невеста не должны были иметь никакого контроля над управлением страной, который должна была осуществлять Леонора до тех пор, пока у них не появится наследник, доживший до четырнадцати лет. Самые продуманные положения были включены для обеспечения автономии Португалии и независимости ее институтов власти. Главный португальский соперник Леоноры, инфант Жуан, открыто заявил, что этот брак не мог быть одобрен Фернанду I. Он также считал, что королева будет глубоко непопулярна в городах Португалии. Вероятно, он был прав по обоим пунктам. Но дон Жуан полностью зависел от Хуана I и ничего не мог сделать. Он был вознагражден за свою откровенность тем, что его заманили в королевский замок Сьюдад-Родриго, где он был арестован, а его передвижение ограничено по приказу короля. 17 мая 1383 года Беатриса сочеталась браком с кастильским королем в соборе Бадахоса на фоне экстравагантных торжеств, которые обошлись так дорого, что Хуан I был вынужден ввести полугодовое налогообложение, чтобы оплатить их. Что касается Фернанду I, то он отказался присутствовать на церемонии и послал личного эмиссара для принесения очередных извинений Джону Гонту в Англию[691].

17 марта 1383 года во все города Англии были разосланы гонцы, призывавшие крестоносцев отправиться на побережье в Сэндвич. Ровно через два месяца около 8.000 человек высадились в Кале, а еще около 3.000 собирались на побережье Кента и Эссекса. Признаком энтузиазма, вызвавшего призыв в армию в Англии, стало то, что большинство этих людей были добровольцами, служившими без жалованья, и что лучники значительно превосходили по численности латников, возможно, в соотношении три к одному. 16 мая 1383 года епископ Норвичский спешно пересек Ла-Манш, чтобы открыть кампанию, опасаясь, как говорили, что если он задержится в Англии слишком долго, Совет освободит его от командования[692].

Стратегия Диспенсера во многом определялась агентами фламандских повстанцев. В начале марта в Англию прибыла большая фламандская миссия: тринадцать купцов из Гента и различные изгнанники из Брюгге. Семь из них остались в Лондоне, чтобы консультировать Совет, а остальные шесть сопровождали епископа в его приключении. Первоочередной задачей Диспенсера было прорвать французскую блокаду вокруг Гента. Поэтому 19 мая 1383 года, не дожидаясь прибытия остальной армии, он вывел свои войска из Кале и направился по прибрежной дороге к Гравелину. Возможно, Диспенсеру не повезло, что его предприятие началось с серии впечатляющих успехов, поскольку его гордыня во многом объясняет последовавшие за этим катастрофы. 20 мая Бурбур, крупная крепость, охранявшая дорогу на Брюгге за рекой Аа, сдалась без боя. Гравелин защищали его жители при поддержке большого бретонского гарнизона, но город пал при первом же штурме. В гавани крестоносцы захватили семь больших грузовых судов, а также большое количество рыбацких лодок. Было захвачено так много лошадей, что они продавались по шиллингу за голову. Дюнкерк, следующий город на побережье, был атакован с суши и моря, но сдался, чтобы не подвергнуться той же участи. Армия крестоносцев вошла в город, вероятно, рано утром 25 мая.

Министры французского короля были предупреждены о готовящемся вторжении по меньшей мере за шесть месяцев, но, похоже, до последнего момента они не воспринимали крестовый поход Диспенсера всерьез и не предприняли никаких шагов по набору армии, а оборона была возложена на местные силы. Обороной командовали один из внебрачных сыновей Людовика Мальского, Луи де Хазе, и сеньор Диксмюде, который был главным территориальным магнатом юго-западной Фландрии. Эти два человека собрали армию, которая, по общему мнению, была значительно больше, чем у Диспенсера, но ее состав был весьма неоднородным. Основу их армии составляли аристократы графства Фландрии и около 1.900 человек из французских гарнизонных войск, размещенных во Фландрии. Остальные были ополченцами из округа Брюгге и близлежащих городов Ипр, Фюрне и Берг. По крайней мере, один из капитанов этих войск тайно поддерживал связь с Диспенсером и даже те, кто был предан, сомневались в своих людях. Многие из них были сторонниками Урбана VI, а другие больше симпатизировали англичанам, чем своим новым французским господам.

25 мая 1383 года Луи де Хазе, подошел к Дюнкерку с юга, через несколько часов после того, как англичане заняли город. Диспенсер и Калвли вывели своих людей за ворота и выстроили их в боевом порядке под стенами, подняв знамя с папскими скрещенными ключами, а также знамя с фамильным гербом Диспенсера. Был послан герольд, чтобы переговорить с приближающейся ордой и, возможно, убедить ее перейти на свою сторону. Но герольд был схвачен и убит группой фламандских рыцарей еще до того, как достиг вражеской линии — редкий случай нарушение конвенции, которая защищала герольдов от насилия в военное время. Увидев это со своих позиций, англичане сразу же атаковали. Фламандцы беспорядочной массой двинулись им навстречу, но лишь немногие из них добрались английских линий. Они были тысячами уничтожены плотными залпами стрел английских лучников. Городские ополченцы фламандской армии побежали первыми. Профессиональные солдаты, стоявшие за ними, пытались удержать свои позиции, но к этому времени их численность значительно сократилась. Их строй был прорван, и они были разгромлен. Когда англичане добили оставшихся в живых, разразилась сильная гроза. Англичане утверждали, что погибло 10.000 человек. Священники, монахи и монахини, с удовлетворением записал хронист Томас Уолсингем, понесли больше потерь, чем любая другая группа во фламандской армии. В течение нескольких дней крестоносцам покорилось большинство крепостей региона, включая крепость Кассель и города Ньивпорт, Поперинге и Берг. Тем временем из Англии прибыл сэр Томас Тривет с остальными профессиональными войсками Диспенсера. В Париже министры Карла VI были потрясены. Все достижения после победы при Роозбеке была утрачены на глазах. 27 мая, через два дня после битвы при Дюнкерке, они приказали набрать на севере Франции новую армию, вторую за год для вторжения во Фландрию[693].

Рано утром 9 июня 1383 года английская армия появилась у западных ворот Ипра. Решение напасть на этот большой и густонаселенный город было навязано Диспенсеру представителями Гента и Питером ван ден Босше. Питер прибыл почти одновременно с востока с большим собственным войском, чтобы поддержать наступление епископа. Впоследствии неудача сделает это решение спорным, но в то время его поддержали все английские советники Диспенсера по веским политическим и стратегическим причинам. Ипр был главным перекрестком дорог восточной Фландрии. Его занятие английской армией не только открыло бы сообщение по дорогам между Гентом и английской базой в Кале, но и перекрыло бы самый удобный маршрут для французской армии, при вторжении во Фландрию. Англичане попытались ворваться в ворота. Но жители Ипра уже несколько дней ожидали нападения и были готовы. Большой колокол гильдии ткачей поднял тревогу, как только было замечено приближение англичан. Первый английский отряд, достигший Баттерских ворот, был встречен пушечными залпами. Далее на юг был предпринят штурм Храмовых ворот, который был также отбит. На следующий день англичане предприняли одновременный штурм нескольких ворот, на этот раз при поддержке контингента из Гента, но добились не большего успеха. 11 июня Диспенсер и Ван ден Босше расположили свои силы вокруг города и приступили к длительной осаде[694].

Ипр был значительным городом, защищенным непрерывным кольцом стен и башен и двумя концентрическими линиями рвов. Епископу доложили, что гарнизон слаб, а его запасы невелики. Вероятно, он также ожидал некоторой поддержки от сторонников Урбана VI и от мощной гильдии ткачей. Однако события предыдущего года пошатнули в городе поддержку Гента и Англии. Жители окрестных земель были согнаны за стены со всем продовольствием и домашним скотом. Известные сторонники Гента были изгнаны из Ипра. Были накоплены огромные запасы зерна и введен строгий режим контроля цен. Прибывшие англичане обнаружили, что рвы затоплены а, обширные пригороды города, где была сосредоточена большая часть промышленности, были частично разрушены — жертва, которая окончательно погубит некогда великую торговлю тканями. В самом городе бреши в стенах были спешно залатаны. Плотники трудились, укрепляя стены выступающими деревянными боевыми галереями, с которых можно было сбрасывать камни на штурмующих. На вершине всех главных ворот были установлены пушки, стреляющие картечью или ядрами. Обороной руководил фламандский дворянин Питер ван дер Зипе с отрядом, набранным в основном из фламандских солдат герцога Бургундского. Но костяк сопротивления составлял местный патрициат, дворянство окрестностей и население города, которые были вооружены и обучены за несколько дней до прибытия англичан, заняв свои посты с яростной решимостью[695].

Хотя основная часть осаждающей армии переправилась через Ла-Манш вместе с Диспенсером, именно люди из Гента взяли на себя ведущую роль в осаде. Они были гораздо лучше оснащены, чем их союзники, и имели больше опыта ведения осадных войн в сложной, болотистой местности восточной Фландрии. Те немногие здания, которые еще остались за пределами Ипра, были укреплены и вооружены артиллерией. Вокруг города были вырыты траншеи, которые через равные промежутки времени были укреплены деревянными фортами. Вдоль стен были вырыты мины. Перед главными воротами были поставлены огромные камнеметы, которые постепенно превращали их в руины. Отряды инженеров-гидротехников трудились над отводом местных ручьев от города и осушением рвов перед стенами. Рабочая сила и материалы были реквизированы по всей западной Фландрии. Были построены большие деревянные понтоны, чтобы штурмовые группы могли подойти к основанию стен. Защитники сделали все возможное, чтобы воспрепятствовать этим усилиям. Вылазки из города поджигали осадные сооружения противника. Мины были захвачены и уничтожены. Ремонтные бригады работали по ночам, чтобы устранить повреждения, прежде чем рассвет принесет новый шквал камней, обрушивающихся на стены и ворота. Но продвижение осаждающих казалось неумолимым. В течение двух недель поставка припасов в город была прекращена. Оба кольца рвов были осушены и частично заполнены древесиной и щебнем. Основные бои развернулись в северном секторе вокруг ворот Диксмюде и Боэзинге. На рассвете 24 июня, в середине летнего дня, семь понтонов были переброшены на место между этими двумя воротами. Англичане собрались на них и попытались подняться на стены с помощью лестниц, но были встречены шквальным фланкирующим огнем из пушек, установленных на обоих воротах, и понесли страшные потери, прежде чем в конце концов прозвучал сигнал к отступлению. Это был первый зафиксированный случай, когда это огнестрельное оружие сыграло решающую роль в обороне укрепленной крепости. Через несколько дней после этого поражения англичане повторили попытку. Штурмовые отряды подошли к стенам с севера и юга. На этот раз от картечи, ядер и стрел их защищали четыре огромных деревянных укрытия на колесах. Но не успели они достичь основания стен, как вылазка из города атаковала их укрытия и заставила отступить. При этой попытке штурма было потеряно пятьсот человек[696].

Неудача этих штурмов стала поворотным пунктом кампании. Осаждающие понесли большие потери под стенами. В последующие недели многие из них умерли от болезней, так как дизентерия распространилась по их лагерю, где по меньшей мере 20.000 человек были сосредоточены в обычных антисанитарных условиях. Припасы быстро истощались. Но, что еще хуже, сообщения о легких победах и больших трофеях в первую неделю кампании соблазнили большое количество англичан принять крест и присоединиться к армии. Они слышали сообщения о том, что Ипр вот-вот падет, и хотели принять участие в разграблении города. Подавляющее большинство этих людей были бесполезными болтунами: лондонскими слугами и подмастерьями, смутьянами и преступниками, беглыми священники, в общем людьми без опыта войны. Многие из них прибыли даже не имея оружия и взяли с собой не больше еды, чем им требовалось для переезда на континент. Диспенсер был совершенно не в состоянии управлять ситуацией. Моральный дух армии рухнул. Епископ и его люди обменивались резкими словами, а по углам раздавались еще более резкие замечания. Начались ссоры по поводу распределения добычи. Сообщалось, что епископ присвоил три бочки золота для собственных нужд. Сэр Томас Тривет, один из немногих капитанов, которому удалось заработать деньги во время осады, почти наверняка получил их в результате дальних рейдов в северную Францию, но многие считали, что он торговал с защитниками. Вновь прибывшие из Англии, сильно разочарованные тем, что они нашли в лагере Диспенсера, дезертировали тысячами, а многие из первоначальных войск ушли вместе с ними. В Англии начали распространяться пагубные рассказы о некомпетентности Диспенсера и разногласиях среди его людей[697].

Тем временем положение английской армии становилось все более неуверенным, так как французы продвигали свои собственные планы по повторному вторжению во Фландрию. В конце июня, после месяца интенсивного призыва, войскам было приказано собраться в местных центрах сбора по всей Франции в последнюю неделю июля. В Вестминстере за этими событиями следили с тревогой, смешанной с определенным удовлетворением среди тех, кто всегда считал епископа Норвичского жалким любителем. Примерно в конце июня Совет предпринял еще одну попытку вырвать у него контроль над армией. Совет предложил отправить во Фландрию графа Арундела в качестве королевского лейтенанта и предложил Диспенсеру передать ему командование. Но Диспенсер, всегда ревнивый к своей власти и недоверчивый к своим капитанам, прислал уклончивый ответ, который был истолкован как отказ и Арундел остался в Англии[698].

В последнюю неделю июля 1383 года епископ Норвичский, осознав масштаб французских приготовлений, обратился к переговорам. Он объявил местное перемирие и послал в город гонца, чтобы предложить защитникам условия капитуляции. Он обещал, что их жизнь и имущество будут в безопасности, если они сдадутся. В противном случае весь город будет превращен в пепел, а его жители перебиты. "Убейте своих капитанов! Подумайте о будущем!" ― кричали фламандские союзники Диспенсера через рвы. Делегаты города вышли к палаткам епископа, где их угощали вином и вишнями, произнося поочередно льстивые речи и издевательские угрозы. Внутри стен ситуация ухудшалась. Защитники были истощены, а их запасы были на исходе. Немногочисленные ручьи, которые все еще протекали через город, застоялись и загрязнились. На улицах воняло нечистотами. В конце концов, было достигнуто предварительное соглашение, по которому город согласился сдаться 20 августа, если до этого времени он не получит помощи от короля Франции. Но либо жители города отказались ратифицировать это соглашение, либо их капитаны отреклись от него. Ясно только то, что 30 июля 1383 года переговоры были внезапно прерваны. Епископ поднял руку, когда горожане покидали его, и отлучил их от церкви именем римского Папы. Проректор аббатства Сент-Мартин, который был таким же верным сторонником Урбана VI, как и Диспенсер, в ответ обратился к тому же Папе с жалобой на действия его легата. Когда делегация возвращалась в город, епископские знамена были развернуты, чтобы показать, что перемирие закончилось[699].

2 августа 1383 года Карл VI принял Орифламму от аббата Сен-Дени и на следующее утро отправился на север в сопровождении герцога Бургундского и его войск. Вперед был отправлен авангард под командованием адмирала Франции Жана де Вьенна с 600 латниками и несколькими отрядами генуэзских арбалетчиков для охраны переправ через реку Лис. Остальная часть армии получила приказ быть в Аррасе к 22 августа. Из Авиньона Климент VII пообещал всем индульгенции, которые должны были сравниться с индульгенциями, раздаваемыми его соперником. В день отъезда короля из Парижа англичане бросились на стены Ипра в последней попытке захватить его до прибытия французов. В штурме, который готовился в течение большей части предыдущего месяца, участвовала вся англо-фламандская армия. Пять ворот были атакованы одновременно. Штурмующие подходили к стенам с лестницами, прикрытые с тыла плотными когортами лучников и защищенные щитами из дерева на колесах. К воротам подогнали повозки, набитые шерстью и порошкообразной серой. Защитники, не имея возможности разбить щиты повозок камнями, выходили из ворот и атаковали повозки копьями, топорами и мечами. В рукопашной схватке экипажи повозок были отброшены назад, а их грузы опрокинуты во рвы. Страшные потери вновь принесли пушки, установленные на воротах, которые скоординированно обстреливали ряды атакующих. Неоднократно отбиваемые от ворот, англичане и их фламандские союзники возобновляли свои атаки в течение шести дней подряд. В конце концов им удалось подвести к одной из надвратных башен большую осадную башню на колесах, оснащенную требюше и тяжелой железной бомбардой, известной как Кентерберийская пушка. Но они не смогли пробить себе путь на стены. 8 августа, после нескольких часов отчаянного боя, последний штурм был отменен[700].

На следующее утро в епископском шатре состоялся военный Совет. Это был повод для разногласий. Англичане приняли на себя основную тяжесть штурмов, и их потери были тяжелыми. Сообщалось, что Жан де Вьенн достиг Лиса, всего в пятнадцати милях к югу, с передовым отрядом французской армии, а король Франции покинул Санлис за два дня до этого. Капитаны Гента хотели форсировать наступление на Ипр и считали, что защитники достигли предела своей выносливости. Но с англичан было достаточно. Они были полны решимости отказаться от осады. К сожалению, они не смогли договориться об альтернативной стратегии. Епископ Диспенсер хотел противостоять французскому королю на реке Лис. Сэр Хью Калвли разработал смелый план ночной атаки на обоз французской армии. Питер ван ден Босше отказался участвовать в этом плане, а три других английских капитана в совете епископа, Тривет, Элмхэм и Фаррингдон, все высказались против него. Их главным опасением было то, что их путь отступления к побережью может быть перерезан наступающей французской армией и считали план Калвли самоубийственным. В итоге каждый остался при своем мнении. На следующее утро, 10 августа, армия в беспорядке распалась. Склады были сожжены, осадные работы брошены, вместе с артиллерией и большей частью добычи. Питер ван ден Босше с отвращением уехал в Гент, забрав с собой большую часть фламандского контингента. Добровольцы, записавшиеся в армию ради крестоносных индульгенций, были уволены, чтобы своими силами пробиваться обратно в Англию. Тривет, Элмхэм и Фаррингдон ушли на запад с основной частью профессиональных войск и основали свой штаб в крепости Бурбур, к югу от Гравелина. Что касается епископа Диспенсера, то он отправился на юг к реке Лис в сопровождении Калвли, оставшихся фламандцев и горстки английских солдат, которых он смог убедить пойти с ним. Они нависли над авангардом Жана де Вьенна, угрожая нападением, но затем свернули свои штандарты и отступили к побережью[701].

В Англии дяди короля, Ланкастер и Бекингем, были встревожены судьбой армии и обороной Кале. Они были полны решимости взять под контроль это предприятие у незадачливого епископа Норвича, пока последние неудачи не превратились в разгром. Однако в Англии в августе ничего нельзя было сделать быстро. Король и его советники предавались удовольствиям, разбросанные по всей стране. Джон Гонт, который большую часть лета провел на шотландской границе, получил известие о наступлении Карла VI в своем замке Понтефракт в центральной Англии. 22 августа он по собственной инициативе созвал свою личную военную дружину. В Вестминстере были предприняты шаги по фрахту торговых судов — самого быстрого способа переправить войска через Ла-Манш. 24 августа Гонт и Бекингем написали Ричарду II, который находился в Йоркшире, письмо, призывая его прибыть на юг и лично принять командование свежей экспедиционной армией[702].

На равнине к северу от Арраса французская армия уже собиралась для вторжения во Фландрию. Это были самые крупные вооруженные силы, которые французская корона собирала на протяжении целого поколения, и они более чем в два раза превосходили по численности армию, сражавшуюся при Роозбеке годом ранее. Победа и грабежи 1382 года вызвали новый энтузиазм к королевской службе. Жалованье, предлагавшееся воинам, было значительно увеличено, что впервые за много лет сделало военную службу выгодным предложением для тех, кто не был ни знатным дворянином, ни профессиональным солдатом. По подсчетам маршалов, на сборы явилось 16.000 латников и 6.000 пехотинцев и лучников — достаточно, как заметил современник, чтобы покорить "многие варварские народы". С учетом пажей и слуг общая численность армии должна была превышать 30.000 человек. Люди собрались со всех концов Франции и франкоязычных территорий империи. Дым от множества костров и беспорядочное скопление повозок и лошадей, заполнивших равнину, не позволив молодому королю осмотреть своих людей, как он планировал. Над массой людей развевались знамена семи герцогов и двадцати семи графов. В великой демонстрации единства к королю присоединились все три его дяди, находившиеся во Франции. Там был даже герцог Иоанн IV Бретонский, впервые появившийся во французской армии после целой жизни на службе Англии[703].

25 августа 1383 года все войско Франции медленно вышло из своих лагерей и двинулось на север. Неделю спустя, 1 сентября, французская армия достигла реки Аа, беспорядочной массой людей, лошадей и багажных повозок, окутанной густым осенним туманом и начала переправляться во Фландрию. К этому времени англичане достаточно хорошо уладили свои разногласия, чтобы попытаться организовать хоть какую-то оборону. Они создали линию импровизированных фортов в церквях, замках и монастырях на северной стороне реки Аа, чтобы задержать продвижение французов. Остальные силы они выстроили в боевой порядок на небольшом расстоянии на южных склонах Монт-Касселя, крутого холма, возвышающегося почти на 600 футов над прибрежной равниной Фландрии, который служил центром обороны региона с древних времен до Первой мировой войны. Но их мужество покинуло их, когда они увидели силу вражеской армии. Они подожгли город Кассель и, отбиваясь от горожан, которые пытались их остановить, под покровом ночи отошли к побережью. Французы быстро разгромили изолированные английские гарнизоны в долине реки Аа и, преследуя англичан, двинулись на север, к Дюнкерку. Сэр Роберт Ноллис с 500 английских и около 1.000 фламандских солдат вел активные арьергардные бои, в то время как его соратники спешно готовились к обороне двух главных опорных пунктов района — Бурбура и Гравелина. 7 сентября французский король прибыл к Бергу, который в то время был крупным речным портом, через который шла большая часть торговли шерстью в западной Фландрии. Ноллис размышлял о защите этого места, но, оказавшись окруженным с трех сторон, поджег деревянные дома города и приказал своим людям уходить. Пока отряд Ноллиса, нагруженный добычей, выходил из ворот, французы перебрались через стены. Большинство фламандских союзников Ноллиса и большая часть населения города были либо перебиты на улицах города, либо погибли в пожаре. Падение Берга открыло дорогу на Дюнкерк. Французы заняли порт без сопротивления на следующий день, что позволило доставлять припасы для их армии по морю[704].

В Англии пятнадцатилетний король отреагировал на поток мрачных вестей из Фландрии весьма своеобразно, что вскоре стал привычным для его подданных. Ничего не предпринимая в ответ на послания своих дядей в течение более двух недель, он впал в панику, когда ему доложили о разворачивающейся на континенте катастрофе. Когда новость о захвате Дюнкерка французами была принесена ему за обеденным столом в городке Давентри, недалеко от Нортгемптона, он опрокинул стол, сел на свою лошадь и поспешно поскакал в Лондон, чтобы встретиться со своим Советом. В Сент-Олбанс аббата разбудили посреди ночи, чтобы потребовать от него замены коня, "как будто он планировал убить короля Франции этой же ночью", — записал язвительный Томас Уолсингем, который был свидетелем этой сцены. На следующий день, 12 сентября 1383 года, король Франции расположился со своим войском на лугах под Бурбуром, где укрылась большая часть английских войск, а Ричард II, оправившись после поездки, председательствовал на экстренном заседании Совета в Вестминстере. Это было тяжелое заседание. Пыл Ричарда II охладел за одну ночь, а планы его дядей отправить его во Фландрию натолкнулись на сопротивление других советников. Не было времени набрать достаточно большую армию, чтобы достойно противостоять войскам Карла VI. Было бы неправильно, говорили советники, выставлять короля на посмешище, отправляя его за границу с чем-то меньшим. Вместо этого было решено усилить гарнизон Кале и окружающих его фортов и отправить Ланкастера и Бекингема спасать епископа Норвичского с теми войсками, которые удастся вовремя собрать. Через Ла-Манш был отправлен гонец с письмами, призывающими Диспенсера продержаться до их прибытия. Тем временем два королевских герцога основали свою штаб-квартиру на острове Танет в северном Кенте, их маршалы собирали людей, а лондонский купец Джон Филпот пытался найти корабли для их перевозки. Но они не предполагали, с какой скоростью рухнет предприятие епископа Норвича[705].

Бурбур был небольшим городом с мощными стенами и заполненным водой рвом. Благодаря своей компактности его было сравнительно легко оборонять даже небольшому гарнизону, не говоря уже о том, что в сентябре 1383 года в него втиснулось около 3.000 человек. Капитаном города был офицер гарнизона Кале по имени Уильям Ху, но реальное командование осуществлялось триумвиратом рыцарей, Триветом, Элмхэмом и Фаррингдоном, которые входили в совет Диспенсера, прежде чем покинуть его под Ипром. Они дали отрицательный ответ на призыв к сдаче, который был направлен им в первый день через герольда короля Франции. Штурм произошел вечером того же дня и начался с мощного артиллерийского обстрела. Залпы стрел, обмотанных горящей просмоленной паклей, подожгли соломенные крыши домов в городе. Французы продвинулись к краю рва, подтаскивая бревна и камни, чтобы соорудить подход к подножию стен и понесли страшные потери от лучников на стенах. С наступлением темноты бретонцы из свиты герцога Иоанна IV Бретонского пошли на штурм с лестницами. Они взобрались на гребень стены, но были отброшены назад в кровавой рукопашной схватке. Знамя герцога Бретани было вырвано у его знаменосца на краю крепостной стены и унесено в город. По мере того как бретонцы отступали, на их место приходили другие, но в свою очередь и их оттесняли назад. К тому времени, когда атака была отменена, около 500 французских солдат лежали мертвыми во рву.

На следующее утро Иоанн IV посоветовал командирам французской армии заключить сделку с гарнизоном. Французские капитаны не хотели увязнуть в длительной осаде в болотах прибрежной Фландрии в начале зимы, а Иоанн IV, со своей стороны, не верил, что Бурбур можно взять штурмом. Его также беспокоила угроза в тылу французской армии со стороны войск Диспенсера и Калвли в Гравелине, расположенном всего в пяти милях. 14 сентября 1383 года Иоанн IV заключил договор с гарнизоном на чрезвычайно мягких условиях. Было решено объявить перемирие на три дня. По истечении этого срока, 17 числа, капитаны Бурбура должны были сдать город французам и сделать все возможное, чтобы сдался и Гравелин. Им должно было быть позволено забрать добычу и даже пленных, среди которых было много богатых жителей города. Кроме того, по секретному соглашению герцог Бретани выплатил им единовременную сумму в 28.000 золотых франков (4.700 фунтов стерлингов) за их покладистость[706].

После сдачи Бурбура большая часть людей из его гарнизона направилась в Кале. Но в город их не пустили, и они были вынуждены ждать на берегу, голодные и беззащитные, пока события решат их судьбу. Тем временем их капитаны направились в Гравелин, чтобы, согласно договоренности с Иоанном IV, убедить епископа Диспенсера в целесообразности сдачи города. По его собственным словам, Диспенсер был готов к бою и когда 19 сентября 1383 года перед стенами города появилась французская армия, он не подчинился призыву французского герольда сдаться, заявив, что он приобрел это место дорогой ценой крови и денег и обязался удерживать его для Папы Урбана VI и короля Ричарда II. Но его люди не поддержали его. Они потеряли всякий интерес к продолжению кампании, которую считали обреченной и не были готовы ждать, пока Джон Гонт пересечет Ла-Манш. Их также беспокоила судьба людей, сгрудившихся на берегу моря под Кале, которые окажутся беззащитными, если французы повернут против них. Вскоре командиры из Бурбура вывели вопрос из-под контроля епископа. Было заключено короткое перемирие, чтобы Диспенсер мог обратиться к английскому правительству за помощью, но, не дожидаясь его истечения, капитаны заключили еще одну сделку с герцогом Бретонским. Они согласились сдать Гравелин за 10.000 золотых франков (1.700 фунтов стерлингов), что, по слухам, составляло стоимость провизии, оставшейся в городе. Около 23 сентября англичане разрушили укрепления Гравелина и вышли из ворот со своей добычей. Жители, которых французы считали предателями, были брошены на произвол судьбы. Они были истреблены бретонцами Иоанна IV, которые начали грабить город, как только англичане ушли. В течение нескольких часов большая его часть была превращена в пепел. Вскоре после этого Карл VI распустил свою армию и повернул на юг[707].

Тут же последовали горькие упреки с обеих сторон. Ведущие деятели французской армии были глубоко недовольны отсутствием решительного сражения. Они считали, что сделка, заключенная с английскими гарнизонами Бурбура и Гравелина, лишила их ценного выкупа. Флорентийский купец Бонаккорсо Питти, который вызвался служить во французской армии ради приключений и добычи, говорил от имени многих из этих людей, когда жалуется, что они ушли с "большими потерями и малой честью". Не один голос обвинял Иоанна IV в сговоре со своими английскими друзьями, чтобы позволить им бежать. Эти обвинения, усиленные слухами и злобой, преследовали его долгие годы. Но условия капитуляций были одобрены герцогом Бургундским по разумным политическим соображениям. Филипп был политиком и дипломатом, которого мало интересовала военная слава. Кампания была одной из самых дорогостоящих за всю историю французской короны, ее стоимость превысила 2.000.000 ливров (400.000 фунтов стерлингов). В казне не хватало денег, несмотря на повторный сбор налога с продаж и крупные займы. Страх спровоцировать очередной бунт налогоплательщиков все еще сильно сдерживал действия французского правительства. Было дешевле выкупить крепости у капитанов Диспенсера, чем держать французскую армию в поле, и это было необходимо сделать до прибытия армии герцога Ланкастера, чтобы возобновить кампанию на более равных условиях[708].

Филипп также заботился о своих собственных интересах. Гент все еще сопротивлялся французской оккупации Фландрии. Пока Карл VI и его дяди были заняты осадой Бурбура, гентцы воспользовались ситуацией, чтобы захватить стратегически важный город Уденарде и восстановить свой контроль над верхней долиной Шельды. То, как они вошли в Уденарде, многое говорило о продолжающейся стойкости фламандской оппозиции. Небольшой отряд под командованием Франса Аккермана был впущен в город ночью самими горожанами. Гарнизон был уничтожен, а каждый француз, которого можно было найти в стенах города, был выслежен и убит вместе со сторонниками короля среди фламандского населения. Широко распространено мнение, что вдохновителями этого переворота были англичане. Английские купцы оказались первыми на месте событий, чтобы скупать награбленные вещи. Завладев Уденарде, первым действием руководителей Гента стало очередное обращение к Англии за военной помощью. Несмотря на унизительный исход крестового похода епископа Норвичского, Англия все еще казалась способом к умиротворению Фландрии. Через несколько дней после падения Гравелина в Вестминстер прибыли гонцы с предложениями герцога Бургундского о немедленном перемирии и приглашением на новую дипломатическую конференцию на границах Кале[709].

В октябре армия Диспенсера небольшими группами вернулась в Англию, встретив ледяной прием. Джон Гонт, все еще страдавший от того, что Парламент отверг его южную стратегию, до самого конца лелеял надежду, что эти войска удастся отвлечь в Гасконь и использовать для новой попытки нападения на Кастилию. Он и его друзья были в ярости от мысли, что возможность была упущена ради предприятия, которое оказалось пустой тратой денег и усилий, причем по причинам, которые они предсказывали. Собственные планы Гонта были не более реалистичными, чем планы Диспенсера, но его гнев разделяли все. Публике, которая приветствовала авантюру Диспенсера и щедро оплачивала ее, было трудно понять ее бесславный конец. Гнев перерос в возмущение, когда стали известны условия капитуляции и масштабы подкупа. Когда 26 октября 1383 года в Вестминстере открылся Парламент, катастрофа во Фландрии занимала главенствующее место во всех обсуждениях. Палата Общин поставил условием предоставления новой субсидии привлечение к ответственности виновных в катастрофе. В результате главным делом сессии стал долгий и язвительный суд над самим Диспенсером, а также его капелланом Генри Боуэтом, казначеем его кампании и тремя главными капитанами его военного Совета — Триветом, Элмхэмом и Фаррингдоном, и несколькими менее значительными фигурами, которые, как считалось, опозорились тем или иным образом. Это было отталкивающее зрелище. Обвиняемые были некомпетентны и нечестны, но их судили как козлов отпущения за провал заранее невыполнимого плана, который был поддержан большинством политического сообщества. Боуэт, которого обвиняли в причастности к получению взяток от французов, сумел обеспечить себе алиби и был оправдан, хотя как настоящий автор плана он был в некотором смысле виновен больше всех. Казначей кампании и военные были приговорены к тюремному заключению сроком, каким пожелает король. Диспенсер энергично защищался перед лицом непрекращающихся издевательств, переругиваясь с обвинителями. Он обвинял своих капитанов, людей из Гента и английское правительство — в общем, всех, кроме себя. Как епископ он был освобожден от наказания, но движимое имущество его епархии было конфисковано, а сам он вернулся к рутинной работе управления епархией на оставшиеся двадцать три года своей жизни. Из всех участников этого дела только Калвли и Ноллис, эти престарелые герои 1350-х годов, вышли из него с чистой репутацией[710].