Столетняя война. Том III. Разделенные дома

Глава XI. Угроза вторжения, 1383–1385 гг.

Ричард II, пятнадцати лет от роду, уже проявлял себя как непостоянный и импульсивный человек. Но самой отличительной чертой его характера была горячая преданность тем людям, которым он доверял. Главным министром короля на этом этапе был Майкл Поул, назначенный канцлером Англии в марте 1383 года. Администрация Поула была первой после восшествия короля на престол, которую он мог по праву считать своей собственной. Поул был умным и старательным человеком с четким представлением о том, где находятся интересы Англии. Он понимал границы власти в Англии лучше, чем большинство его современников. Выступая перед собравшимися Палатами Лордов и Общин на открытии Парламента в октябре 1383 года, он с убедительной откровенностью изложил проблемы, вызванные войной. Англия, отметил он, находилась в состоянии войны с "тремя величайшими государствами христианства, Францией, Кастилией, а теперь еще и Фландрией". Англичане традиционно считали нападение лучшей формой обороны, и было много хорошего в том, чтобы сражаться на территории противника. Это была лучшая гарантия от вторжения. Это было выгоднее и почетнее для тех, кто сражался в английских армиях. Это также был единственный способ достижения агрессивных военных целей Англии. Однако это было непомерно дорого. Основная проблема, как он укажет в следующем году, была экономической. Она заключалась в многочисленности врагов Англии и их "огромной силе и богатстве по сравнению со слабостью и бедностью этого королевства"[711].

Факты, которые лежали в основе этих заявлений, не были прописаны, но вряд ли в этом была необходимость. Каждый из двух главных врагов Англии, Франция и Кастилия, имели государственные доходы, значительно превышающие доходы Англии. После восстановления французской налоговой системы министры Карла VI из года в год развертывали армии численностью 15.000 или 20.000 человек, что в три или четыре раза превышало самые крупные полевые армии предыдущего царствования. Аннексия Францией Фландрии более чем удвоила ее морские ресурсы и позволила ей впервые с 1340-х годов задуматься о крупных морских экспедициях. В то время как военные и военно-морские ресурсы Франции росли в геометрической прогрессии, возможности Англии для наступательных операций находились в резком упадке. Кампания Бекингема была одним из самых дорогостоящих военных начинаний Англии с 1369 года, но численность его армии составляла всего около 5.000 человек. Еще одной экспедиции такого масштаба было бы недостаточно, чтобы противостоять возросшим армиям Франции. В нынешних условиях повторить это мероприятие было бы невозможно. Более половины транспортов Бекингема были зафрахтованы в портах Нидерландов, в основном во Фландрии, которая теперь была закрыта для английских агентов, или в Голландии и Зеландии, правители которых больше не желали враждовать с могущественным герцогом Бургундским. Не было и денег, чтобы заплатить за фрахт. Доходов английского правительства хватало лишь на содержание постоянных гарнизонов на побережье Франции и на шотландской границе. На наступательные операции ничего не оставалось. Для финансирования еще одной континентальной кампании масштаба португальской потребовалось бы по меньшей мере две парламентские субсидии. Но за три года после катастрофического подушного налога 1380 года парламентарии предоставили только одну субсидию, в октябре 1382 года. В ноябре 1383 года они предоставят еще одну, но только после того, как король объявит, что никому из них не будет позволено покинуть Уинчестер, пока они не договорятся. Варианта ведения чисто оборонительной войны не существовало. Как только англичане откажутся от широкомасштабных наступательных операций на континенте, ничто не помешает врагу направить свои огромные ресурсы на вторжение в саму Англию.

Эти проблемы развивались в течение нескольких лет, но стали критическими осенью 1383 года в результате ухудшения отношений с Шотландией, которая угрожала открыть новый фронт в тылу Англии, что было самым страшным кошмаром, который только можно себе представить, как сказал Поул Парламенту. Перемирие с шотландцами, которое действовало с 1370 года, должно было истечь 2 февраля 1384 года. Средневековые перемирия, как известно, были непрочными, но это перемирие держалось на удивление хорошо. Однако после смерти Эдуарда III ситуация осложнилась. Пограничные набеги шотландцев в 1380 году ознаменовали изменение их настроения, которое было замечено и серьезно воспринято в Англии. Расходы на пограничные замки были увеличены. Джон Гонт был назначен лейтенантом короля на границе, что стало признаком того, что северной границе Англии теперь уделялось первостепенное внимание. Гонт установил теплые личные отношения со многими ведущими шотландскими пограничными лордами, чего никогда не удавалось сделать великим английским семьям. Каждый год он проводил долгие периоды времени на севере, пытаясь поддерживать порядок с помощью смеси дипломатии и запугивания. Но со временем поддерживать этот хрупкий баланс становилось все труднее[712].

Примерно в 1381 году старший сын короля Роберта II, Джон, граф Каррик, стал лейтенантом своего отца в пограничье. Каррик по характеру сильно отличался от своего осторожного и колеблющегося отца. Он был амбициозным политиком со всем нетерпением наследника средних лет, и был полон решимости создать для себя базу власти на шотландской границе. Граф создал тесный политический союз с Дугласами, которые теперь стали главенствующей семьей на границе и наиболее агрессивными сторонниками войны с Англией. К 1383 году политическое давление на шотландского короля со стороны пограничных лордов стало непреодолимым. В июне 1383 года произошел крупный шотландский рейд в Нортумберленд, который закончился захватом и частичным разрушением замка Уорк на реке Твид. Этот инцидент был улажен герцогом Ланкастером в следующем месяце, но это был последний раз, когда эта хорошо отработанная схема сработала. В то время Уильям Уордлоу, епископ Глазго, давний дипломатический советник шотландского короля, находился во Франции. В апреле в Орлеане он возобновил Старый союз между двумя королевствами и тайно договорился с французским правительством о возобновлении войны с Англией, как только истечет срок перемирия в следующем году. Взамен Франция должна была поддержать шотландцев опытными командирами, тысячей бойцов, снаряжением еще для тысячи человек и денежной субсидией в размере 40.000 золотых франков (6.700 фунтов стерлингов). Приняв решение не возобновлять перемирие, шотландцы быстро потеряли интерес к соблюдению пограничного права. В ноябре 1383 года в Нортумберленд был совершен еще один крупный набег, в ходе которого не было захвачено ни одного замка, но был нанесен серьезный ущерб городам и деревням по всему графству. Английские капитаны на границе предупредили правительство в Вестминстере, что шотландские набеги учащаются, и если не будут предприняты решительные шаги по укреплению границы, они не смогут отвечать за безопасность севера[713].

Поул считал, что мир с Францией стал необходимым. В течение следующих трех лет его мнение стало краеугольным камнем английской политики. В этом его поддерживал король и все более влиятельная группа придворных и министров, которые были убеждены, что войну выиграть невозможно. Они возмущались тем, что Фландрия и Кастилия искусственно затягивают войну и нашли союзников в неожиданных кругах. По словам Фруассара, который был хорошо осведомлен о делах при дворе Ричарда II, в их число входил ряд выдающихся профессиональных солдат, которые вынесли на своих плечах большую часть бремени последнего десятилетия войны, среди них вице-камергер Саймон Берли и два опальных лидера крестового похода Диспенсера, Томас Тривет и Уильям Элмхэм, которые вскоре были освобождены из Тауэра и восстановлены в правах. Правительству также удалось заключить союз с крупными лондонскими торговцами шерстью. Они активно поддерживали предприятие Диспенсера, но они также были одними из первых, кто понял, что поражения во Фландрии, скорее всего, будут постоянными. Лондонский торговец бакалейными товарами Николас Брембре, ставший мэром Лондона в 1383 году при поддержке двора, был убежденным сторонником правительства. Однако даже при наличии таких союзников ни у короля, ни у его главного министра не были полностью развязаны руки. Дворяне возмущались своим постепенным отстранением от власти и уменьшением своей роли в Советах короля, поскольку Ричард II все больше полагался на своих приближенных. Многие из этих недовольных людей все еще тосковали по блеску золотых лет Эдуарда III. Растущее отчуждение короля от своих дядей, Ланкастера и Бекингема, которые теперь в значительной степени утратили свое влияние, символизировало более масштабные изменения во власти. В осеннем Парламенте 1383 года лорды гневно протестовали против узости круга общения короля. Этот гнев, как правило, сливался с более общим разочарованием от внешней политики проводимой правительством и видимыми признаками военного и дипломатического упадка Англии. Ричард II отмахнулся от их возражений. Но по мере накопления неудач Англии их становилось все труднее игнорировать[714].

Зимой 1383–84 годов Совет начал проводить политику постепенного отказа от континентальных обязательств, переговоров с Францией и концентрации своих военных ресурсов против Шотландии. В начале октября советники приняли приглашение герцога Бургундского принять участие в новой дипломатической конференции. Французские посланники привезли с собой предварительные предложения, которые были расценены в Англии как удивительно благоприятные в данных обстоятельствах. Поул даже назвал их красивыми. Обе стороны назначили внушительные делегации для представления своих интересов. Призывы города Гент о помощи, которые вскоре после этого достигли Вестминстера, были проигнорированы, а их представители в Лондоне были отправлены восвояси. Тем временем Совет отказался принять послов, которых король Шотландии направил в Лондон со своими объяснениями и предложениями. Вместо этого граф Бекингем был отправлен на север, чтобы находиться на границе с армией в 3.000 человек[715].

Красивые предложения герцога Бургундского не сохранились, и хотя последовавшая за этим дипломатическая конференция была самой важной со времен конгресса в Брюгге в 1370-х годах, о ней почти ничего не известно. Конференция открылась незадолго до Рождества в Лелингеме, непритязательном шахтерском поселке к югу от Кале. Деревенская церковь, которая должна была служить конференц-центром для последующих англо-французских встреч, представляла собой скромное здание с соломенной крышей, стоявшее посреди поселка, опустошенного набегами гарнизона Кале и давно покинутого жителями. Его единственным преимуществом было то, что его местоположение позволяло избежать споров о дипломатическом приоритете. Лелингем стоял на краю оккупированного англичанами графства Гин и въехать в него можно было с двух сторон, таким образом делегации противоборствующих сторон могли явиться одновременно, ведя переговоры каждая на своей территории. От лица короля Франции выступал герцог Беррийский. Английское посольство возглавлял Джон Гонт, который при всем своем падающем влиянии оставался единственным человеком в Англии, обладавшим достаточным престижем, чтобы вести переговоры на равных с французскими королевскими принцами. В составе французской делегации присутствовал и граф Фландрский, а Иоанн IV Бретонский, чье неоднозначное прошлое позволило ему представить себя другом обеих сторон, оказался искусным посредником.

В январе 1384 года делегаты достигли предварительного соглашения об условиях окончательного мира. Они были зафиксированы в проекте договора вместе с рядом вопросов, которые не удалось согласовать и которые должны были быть оставлены для дальнейшего обсуждения. Косвенные ссылки на содержание этого документа позволяют предположить, что французы предлагали вернуть по крайней мере некоторые из провинций Аквитании, отвоеванных с 1369 года, на том основании, что расширенное герцогство будет уступлено Джону Гонту и он будет владеть им как фьефом французской короны. Это было несколько похоже на предложение, которое французское правительство озвучило на конгрессе в Брюгге за десять лет до этого. Реакция англичан не зафиксирована, но они, конечно, не отвергли это предложение сразу, как это было в 1375 году, и есть некоторые свидетельства того, что они приняли его в принципе. Это был большой прогресс в вопросе, который сорвал все предыдущие попытки договориться о прекращении войны. Вопросы, оставленные для дальнейшего обсуждения, определить сложнее, но главным из них, по-видимому, было продолжение притязаний Джона Гонта на трон Кастилии. Это, по заявлению французов, должно было обсуждаться с Хуаном I. У кастильского короля было четыре представителя на конференции, но они не имели конкретных инструкций. Поэтому делегаты решили разойтись для консультаций со своими правительствами и союзниками и собраться вновь 1 июня 1384 года. Чтобы закрепить положение до этого времени, они подписали перемирие, охватывающее всю Францию, включая Фландрию, и моря вокруг обеих стран. Более спорным было то, что Гент был защищен перемирием после продолжительных и недоброжелательных дебатов, которые едва не сорвали конференцию. Перемирие должно было продлиться восемь месяцев до 1 октября 1384 года[716].

Через несколько дней после того, как делегаты поставили свои подписи и печати под перемирием, у них начала уходить почва из-под ног. Людовик Мальский, граф Фландрии, внезапно умер в Сент-Омере 30 января 1384 года. Смерть Людовика привела к серьезным изменениям в политической географии Европы. Его преемниками на посту графа Фландрии и Артуа стали его дочь Маргарита и ее муж Филипп, герцог Бургундский. Пара также унаследовала право Людовика на наследование соседнего герцогства Брабант, которое фактически являлось протекторатом Фландрии. Теперь эти территории безвозвратно переходили в орбиту французского государства, в котором герцог Бургундский уже главенствовал. 7 февраля Филипп добился распоряжения о выплате себе 100.000 франков (около 16.600 фунтов стерлингов) из французской королевской казны для покрытия расходов на вступление во владение своими новыми владениями[717]. В течение следующих пяти лет Нидерланды оставались главным центром французской внешней политики, поскольку герцог безжалостно использовал финансы и военную мощь Франции для поддержки своих усилий по созданию нового блестящего княжества на северо-западе Европы. Смена французских приоритетов неизбежно должна была создать новые поводы для конфликта с Англией, чьи интересы были напрямую затронуты судьбой Нидерландов. Контроль враждебной державы над прибрежными районами Северного моря представлял для безопасности Англии в 1380-х годах практически ту же угрозу, что и позднее, в период правления королевы Елизаветы I и Георга III. Филипп Бургундский прекрасно понимал, что экономики Фландрии и Англии неразрывно связаны, и всегда разделял мнение своего тестя о том, что в долгосрочной перспективе мир с Англией просто необходим. Сиюминутная же проблема заключалась в том, что поддержка Англией городских восстаний во Фландрии и ее союз с Гентом были прямым вызовом его власти во Фландрии. Английские гарнизоны в Кале и окружающих его фортах, формально являвшихся частью Артуа нового графства Филиппа, представляли собой постоянную угрозу процветанию окружающего региона и базу для будущих военных интервенций в Нидерланды. Пока он не закрепился в своих новых владениях, Филипп не мог занять уступчивую позицию в вопросе о мире с Англией, которая была характерна для его дипломатической деятельности до восстания фламандских городов.

В конце апреля 1384 года герцог и герцогиня Бургундские проехали через фламандские регионы Фландрии, чтобы торжественно войти в Ипр и Брюгге и получить заверения в подчинении от небольших городов на своем пути. Только Гент продолжал сопротивляться преемнику Людовика Мальского. Гент был защищен Лелингемским перемирием, но Филипп не собирался считаться с этим и решил покорить непокорный город. Первые же его действия показали, на что были направлены его замыслы. Было приказано провести предварительные изыскательские работы для строительства Groot Kasteel (Большого Замка) у Слейса, который начали строить по обоим берегах Звина в том же году и в конечном итоге обошедшийся Филиппу почти в 200.000 франков (около 33.000 фунтов стерлингов). Это огромное укрепление (Groot Kasteel имел затопленный водой ров, шестнадцать башен и стены толщиной двенадцать футов и высотой пятьдесят футов) было призвано обезопасить владение Филиппа главной гаванью Фландрии и остановить поставки продовольствия по воде в Гент. 10 мая Филипп объявил о всеобщем помиловании всех, кто участвовал в восстании против Людовика Мальского, в обмен на выплату специального налога в размере 14.000 франков ежемесячно для оплаты действий против Гента. 17 мая 1384 года Уденарде, жизненно важный форпост Гента в верховьях Шельды, был захвачен объединенными силами французов и фламандцев под командованием фламандского дворянина. Они применили старый трюк: заблокировали ворота гружеными телегами, а затем ворвались внутрь, прежде чем защитники поняли, что их атакуют. В течение короткого времени нападавшие захватили город и установили на рыночной площади знамена Фландрии и Бургундии. Гарнизон Уденарде из гентцев был истреблен. Филипп, вероятно, лично санкционировал это вопиющее нарушение перемирия, несмотря на то, что сам отрицал это[718].

Для шотландцев перемирие, о котором их союзники договорились в Лелингеме, не могло наступить в худшее время. Англичане собирали на севере более 4.500 человек в дополнение к нескольким сотням гарнизонных войск и орде жителей пограничья, собранных хранителями границы. Для противостояния этой угрозе шотландцы рассчитывали получить значительную финансовую и военную помощь от Франции в соответствии с условиями, согласованными в Орлеане в апреле предыдущего года. Вместо этого они лишились поддержки своего союзника за неделю до истечения срока действия их собственного перемирия с Англией. В последние минуты конференции в Лелингеме герцог Беррийский обещал отправить посольство, чтобы убедить шотландского короля присоединиться к перемирию. Но хотя послы были назначены почти сразу, им пришлось несколько недель ждать в Париже инструкций, пока другие, более неотложные дела занимали внимание французского королевского Совета. Тем временем на шотландской границе началась открытая война.

В сложившихся обстоятельствах шотландцы действовали лучше, чем можно было ожидать. Главными ответственными за шотландские операции на границе были сэр Арчибальд Дуглас и Джордж Данбар, граф Марч. Видя, что английская полевая армия сосредоточена на восточном участке границы, они собрали пограничных лордов со всей границы и нанесли удар на западе. 27 января 1384 года, за несколько дней до истечения срока перемирия, они обрушились на Лохмабен. Старый замок Богунов на лесистом мысу, вдающемся в южную часть озера, был последним остатком пятидесятилетнего английского присутствия в Аннандейле. Это была мощная крепость с замком и укрепленным въездным мостом, которая была в значительной степени перестроена в последние годы правления Эдуарда III, но она была плохо снабжена провизией, имела небольшой гарнизон и была окружена территорией, контролируемой Арчибальдом Дугласом. Деморализованный гарнизон сдался 4 февраля после осады, длившейся всего неделю. Замок был частично разрушен и стал непригодным для обороны. Затем шотландцы вторглись в Камберленд, сожгли часть Пенрита и ненадолго осадили Карлайл.

Послы, отправленные королем Франции для продления перемирия в Шотландии, наконец, покинули Париж в середине марта. К этому времени англичанам было выгодно задержать их миссию. И они задержали посольство в Вестминстере на несколько недель, пока сами готовили ответ на потерю Лохмабена. Эта подготовка оказалась медленной по времени и медлительной по исполнению. 24 марта 1384 года Джон Гонт прибыл в Ньюкасл вместе со своими братьями графами Кембриджем и Бекингемом. Неделю спустя три принца переправились через Твид с 4.000 человек войска и двинулись на Эдинбург. Жители шотландской столицы оставили ее врагу, забрав с собой все, что могли унести. 10 апреля английская армия без сопротивления заняла город и с наступлением темноты двинулась на север за отступающими шотландцам. Джон Гонт держал своих людей в боевом порядке всю ночь на таком холоде, что несколько человек и много лошадей умерли от переохлаждения. Но утром обнаружилось, что шотландцы ушли через Ферт-оф-Форт. Примерно в середине апреля кампания была прекращена, и герцог отступил в Англию. Это была еще одна досадная неудача и Гонту так и не удалось принудить шотландцев к переговорам. Он также не смог удержать их от активного продолжения набеговой войны в будущем. Как только он покинул Шотландию, Уильям, граф Дуглас, захватил Тевиотдейл, один из немногих регионов Шотландской низменности, где у англичан еще оставались сторонники. Единственными оставшимися английскими анклавами в Шотландской низменности теперь были округи их трех уцелевших гарнизонов в Джедборо, Роксбурге и Бервике[719].

22 октября 1383 года король Португалии Фернанду I умер в Лиссабоне в возрасте тридцати восьми лет. Его последними зафиксированными словами было обращение к Богу с просьбой о прощении за то состояние, в котором он оставил свое королевство. В соответствии с договором, заключенным в апреле в Сальватерра-де-Магос, принцесса Беатриса была провозглашена королевой Португалии, а Леонора Телеш стала регентшей. Леонору не слишком любили в Португалии, но на краткий миг она оказалась всемогущей. Ее правительство обладало заслуженной легитимностью, так как его поддерживал весь политический истеблишмент, включая почти все дворянство, высшее духовенство и советников покойного короля. Леонора также могла рассчитывать на политическую и военную помощь со стороны Кастилии. Тем не менее, ее правлению суждено было просуществовать менее трех месяцев. По иронии судьбы, инициатором падения правительства Леоноры стал ее зять Хуан I. Он, вероятно, даже в момент заключения договора не считал, что будет связан его ограничениями. Согласно условиям договора, Хуан I становился лишь титулярным правителем, в то время как реальная власть принадлежала Леоноре и ее любовнику. Решительное меньшинство в Совете Хуана I считало эти условия бесчестными и призывало его немедленно завладеть королевством своей супруги. Вскоре стало ясно, что и сам Хуан I придерживается такого же мнения. Он послал своего представителя на похороны умершего короля с инструкциями призвать ведущих магнатов королевства проявить верность лично ему. Он стал отдавать приказы непосредственно командирам гарнизонов Леоноры и начал набирать войска в обоих королевствах. В ноябре 1383 года до многих дошло, что кастильский король намерен присоединить Португалию к своей короне[720].

Угрожающее поведение Хуана I серьезно подорвало доверие к правительству Леоноры. Оно также вызвало немедленное восстание в главных городах Португалии, где перспектива утверждения кастильской династии вызывала сильные страсти, а сын Инес де Кастро дон Жуан имел много друзей и союзников. Главным центром оппозиции с самого начала стал Лиссабон. Как и в большинстве крупных европейских городов, в Лиссабоне царила олигархия, небольшой группы богатых консервативных купцов, которые, естественно, поддерживали Леонору. Но большинство населения ненавидело королеву с момента ее брака с Фернанду I за десять лет до этого. За последние несколько лет население столицы увеличилось за счет миграции и радикализировалось из-за экономической депрессии. Густонаселенные кварталы могли породить жестокие, крайне политизированные толпы, не уступающие парижским, лондонским или флорентийским. Недавно построенные стены давали им уверенность в том, что они могут бросить вызов любой внешней силе, будь то португальцы или кастильцы. Как только стало известно о смерти короля, в столице начались демонстрации против регентши и ее кастильских советников. Ведущие купцы города были вынуждены последовать за демонстрантами. Они заявили о своей поддержке дона Жуана и начали организовывать оппозицию правительству Леоноры[721].

Вскоре у них появился более грозный лидер. Жуан, магистр Ависскийского Ордена, молодой внебрачный единокровный брат покойного короля, первоначально обещал свою поддержку Беатрисе и Хуану I, как и остальные представители его сословия. Но он не был другом Леоноры и стал заметным человеком после неудачного государственного переворота Леоноры в 1382 году. Жуан считал, вероятно, справедливо, что Андейро хочет его убить и установил контакт с лидерами оппозиции в Лиссабоне. Он вербовал сторонников среди главарей банд, контролировавших толпу. 6 декабря 1383 года Жуан ворвался в апартаменты Леоноры в королевском дворце с группой вооруженных людей и убил Андейро на ее глазах, в то время как огромная толпа собралась у здания, выражая ему свою поддержку. Однако Жуан и не предполагал, что его упреждающее нападение на Леонору и ее любовника приведет к политическому перевороту. Он считал, что любое организованное сопротивление кастильцам безнадежно, и планировал бежать в Англию, чтобы поступить на службу в качестве наемника к Ричарду II. Но события быстро вышли из-под его контроля. Когда весть о смерти Андейро разнеслась по столице, улицы взорвались насилием. Епископа, кастильца и сторонника авиньонского Папы, а также одного из ближайших доверенных лиц Леоноры, линчевали в его собственном соборе, а его тело сбросили с вершины башни. Еврейский квартал был разграблен. Известные сторонники Кастилии и регентши спасались бегством. Сама Леонора удалилась в Сантарем, самую сильную крепость в долине Тежу и оттуда обратилась с паническим призывом о поддержке к своему зятю.

На самом деле Хуан I уже прибыл в Португалию. Примерно 13 декабря 1383 года он обосновался в северном городе-крепости Гуарда с небольшой военной свитой, пока срочно набиралась армия для службы в Кастилии и среди его сторонников-аристократов в Португалии. В Лиссабоне городской Совет собрался через три дня, 16 декабря 1383 года, в доме главы доминиканского монастыря. Советники с глубоким подозрением относились к народным движениям. Все их помыслы были на стороне Беатрисы и Леоноры, и они были в ужасе от перспективы вооруженного вмешательства короля Кастилии, но их руки были связаны бунтующей толпой горожан, собравшихся на площади перед монастырем. Жуан Ависский был провозглашен регентом и защитником Португалии. Гарнизон Леоноры в цитадели Лиссабона капитулировал в течение нескольких дней[722].

Прежде всего, Жуан Ависский объявил себя занимающим пост регента от имени инфанта дона Жуана. Одним из первых его действий на посту регента было отправка письма изгнанному принцу в Кастилию с признанием его королем. Дон Жуан был не в состоянии ответить. Он получил послание Жуана Ависского в тщательно охраняемой цитадели Толедо, куда был заключен по приказу Хуана I, как только стало известно, что король Фернанду I находится на смертном одре. Сам Хуан I назвал этот поступок необходимым предательством, и сожалел о нем до конца своих дней. В начале января 1384 года кастильский король выступил из Гуарды в Сантарем, имея с собой около 1.000 латников. Леонора Телес умоляла его приехать и приветствовала как спасителя. Но Хуан I не был заинтересован в поддержке непопулярной регентши. После коротких и жестких переговоров в его шатре незадачливая Леонора была вынуждена сложить с себя полномочия регентши. Король завладел ее казной, ввел в цитадель свои войска и сам взял на себя функции управления государством. Вскоре после этого Леонора была отправлена во францисканский монастырь Тордесильяс в Кастилии, традиционное место изгнания знатных женщин, которые перечили кастильским королям[723].

Каждая из сторон в этом новом конфликте сразу же обратилась к своим покровителям за границей. На третьей неделе января французское посольство, возглавляемое опытным дипломатом Жаном Ле Февром, епископом Шартрским, встретилось с королем Кастилии в Сантареме, проведя в пути больше шести недель. Основной задачей Ле Февра было заинтересовать Хуана I в дипломатической конференции в Лелингеме, но, скорее всего, ему также было поручено обсудить военно-морское сотрудничество между Францией и Кастилией в случае провала мирных переговоров. В состав посольства входил французский рыцарь Жак де Монмор, который специализировался на морских операциях. Послы обнаружили, что Хуан I был занят планами осады Лиссабона, для чего ему требовались все его корабли. Он был не в настроении обсуждать предложения о заключении постоянного мира. Хуан I назначил своего советника, хрониста Педро Лопеса де Айяла, представлять его на мирной конференции. Однако к тому времени, когда Айала отправился в путь в феврале, конференция в Лелингеме уже завершилась. Он пересек границу и встретился с гонцом, поспешно отправленным из Парижа с копией перемирия. Нет никаких свидетельств того, что Хуан I когда-либо ратифицировал его[724].

Со своей стороны, Жуан Ависский обратился за поддержкой к Англии, как только овладел Лиссабоном. Он отправил в Англию одного из своих оруженосцев в сопровождении бристольского торговца тканями, имевшего деловые интересы в Португалии. Низкий статус этих послов красноречиво свидетельствует об отсутствии у Жуана поддержки португальских аристократов в первые дни его восстания. К февралю 1384 года послы установили контакт с английским двором, но их призывы о помощи, похоже, остались без внимания. Однако в марте Жуан Ависский смог заменить послов более значительными фигурами. Луренсу Фогаса, канцлер короля Фернанду I, сначала служил регентше Леоноре, как и остальные представители его класса, но он перешел на сторону Жуана после того, как стал свидетелем жестокого захвата власти кастильским королем в Сантареме, и согласился снова вернуться в Англию, чтобы представлять интересы претендента. Его сопровождал другой перебежчик, Фернанду Афонсу де Альбукерке, магистр португальского военного Ордена Сантьяго, бывший протеже Леоноры, который, как и Фогаса, был возмущен событиями в Сантареме. Им было поручено добиваться отправки в Португалию новых английских экспедиционных сил. Тем временем они должны были набрать в Англии наемников, которых они могли нанять за свой счет. Взамен они были уполномочены предложить поддержку португальцами претензий герцога Ланкастера в Кастилии и услуги португальского галерного флота в северных морях[725].

Фогаса и Альбукерке покинули Лиссабон в конце марта 1384 года, когда их точный статус был неопределенным, а перспективы человека, который их назначил, были весьма мрачными. Жуан Ависский непосредственно контролировал только Лиссабон и территорию на противоположном берегу реки Тежу. Кроме того, в Порту, втором по значимости порту Португалии, и в ряде городов Алентежу, включая Эвору, происходили независимые восстания в его пользу. В гавани Лиссабона стояло тринадцать военных галер, но для них не хватало опытных экипажей. Королевская казна была пуста, и повстанцы были вынуждены прибегать к услугам ростовщиков и чеканке монет, чтобы свести концы с концами. После событий в Сантареме в январе 1384 года на сторону Жуана встала горстка видных деятелей, но кроме Фогаса и Альбукерке единственным значимым человеком среди них был двадцатитрехлетний Альвареш Перейра, который стал главным военным советником Жуана. В то время мало кто мог предвидеть, что он станет единственным военным гением, которого произвела на свет Португалия. Националистическое движение опиралось на поддержку купцов, приморских городов и городских толп, в то время как против них выступали все сословия, традиционно осуществлявшие власть в Португалии: церковь, чиновники и дворянство. Возможно, португальское дворянство и было обескуражено готовностью Хуана I грубо подчинить институты власти в стране и разорвать договор, который он подписал менее чем за год до этого, но альтернативные варианты им нравились еще меньше. Дворяне с подозрением относились к городским восстаниям, опасаясь, что они перекинуться в сельскую местность. Прежде всего, они хотели сохранить свою собственность, поддерживая ту сторону, которая, по всей видимости, должна была победить. К весне 1384 года не менее пятидесяти четырех городов и замков с гарнизонами объявили о своей поддержке кастильского короля. Почти все дворяне признали его. Многие из них привели своих сторонников для службы в его армии. Казалось, что на стороне Хуана I было подавляющее преимущество.

В марте 1384 года кастильский король двинулся на Лиссабон из Сантарема с теми скромными силами, которыми он располагал. К этому времени они должны были насчитывать около 2.000 человек, включая французские отряды, все еще находившиеся на его службе. А в Кастилии в это время набиралась еще одна армия. Несмотря на то, что подданные Хуана I, страдавшие от чрезмерных налогов, реагировали на это крайне негативно, к концу мая кастильский король собрал вокруг Лиссабона около 5.000 латников и 1.000 легких кавалеристов, а также "бесчисленное количество" арбалетчиков и пехоты. Для снабжения этого войска продовольствием по морю из Севильи проводилась масштабная военно-морская операция. До сорока кастильских галер стояли у Лиссабона, блокируя устье Тежу[726].

5 мая 1384 года английский Парламент собрался в непривычной обстановке большого зала епископского дворца в Солсбери. Главным вопросом заседания был проект договора, который был предварительно согласован в Лелингеме в январе. Правительство было не обязано представлять свои договоры на рассмотрение Парламента, как отметил канцлер Поул в своей вступительной речи, но Поул ясно дал понять, почему он это делает. Каким бы ни был исход текущих переговоров с Францией, Поул хотел, чтобы Парламент взял на себя ответственность за финансовые последствия. За последний год Казначейство смогло выжить только за счет отсрочки платежей капитанам компаний и займов под будущие доходы у итальянских банкиров в Лондоне и военных подрядчиков, таких как Ноллис и Филпот. Если мир будет заключен, то долги, накопленные за прошлые кампании, все равно придется выплачивать. С другой стороны, в случае провала переговоров потребовались бы значительные суммы для защиты Англии от флотов Кастилии, а теперь и Фландрии, а также от вторжения из Шотландии и Франции. Самым интересным в изложении ситуации Поулом было то, что, даже если желаемая субсидия будет предоставлена, денег на финансирование наступательных операций на континенте не будет. Правительство теперь составляло бюджет для чисто оборонительной войны[727].

Была еще одна, негласная причина, по которой Поул решил проконсультироваться с Парламентом. Проект договора был противоречивым. Министры Ричарда II не были достаточно надежны, чтобы протащить условия под свою ответственность. Их мнение подтвердилось, поскольку, когда документ был представлен на рассмотрение Парламента, он вызвал ожесточенные дебаты в обеих Палатах, которые продолжались более двух недель. В Палате Лордов дебаты переросли в недостойную перебранку, в которой споры о достоинствах договора перекрывались сильным личным антагонизмом. Граф Арундел занимал видное место в королевских Советах и кампаниях первых трех лет правления Ричарда II. Он, как никто другой, чувствовал потерю влияния, которую, как и другие видные дворяне, он переживал с 1380 года. Граф также был одним из крупнейших экспортеров шерсти в Англии и был лично заинтересован в судьбе Фландрии. Будучи всегда открытым сторонником агрессивной военной политики, Арундел выступил с резкой речью, в которой обвинил в упадке сил Англии плохое правительство и предупредил о непосильных убытках и неизбежном национальном крахе. Шестнадцатилетний король, присутствовавший при этом, воспринял это как нападение лично на него и покраснев от гнева набросился на Арундела. "Лжец! Иди в ад!" — крикнул он. Наступила тишина, которую в конце концов нарушил Джон Гонт. Он встал и произнес смягчающую речь, которая на время успокоила и короля и графа, но напряженность сохранялась.

Вскоре после этого в апартаментах графа Оксфорда произошел чрезвычайный инцидент, когда начинался очередной день заседаний. Ирландский монах-кармелит по имени Джон Латимер, который читал мессу перед королем, подошел к нему после службы и сказал, что у него есть информация, доказывающая, что герцог Ланкастер замышляет свергнуть его с престола и захватить трон. В ответ на это король приказал казнить Гонта, но его заставили отменить приказ протесты других присутствовавших дворян, и в конце концов он признал, что обвинения против Гонта были необоснованными. Доказательства, как они есть, говорят о том, что Латимер был безумен. Но друзья герцога считали, что его подговорили придворные Ричарда II. Позже Латимер был схвачен некоторыми приближенными Ланкастера, которые пытались заставить его выдать тех, кто стоял за ним. Они отвезли его в замок Солсбери, где его так жестоко пытали, что впоследствии он умер от полученных травм[728].

По окончании дебатов самое большее, на что удалось уговорить лордов, это сказать о переговорах с Францией, то, что "учитывая все вопросы и трудности, если бы они были на месте короля, они были бы более склонны к миру, чем к войне". Лорды отказались комментировать конкретные условия, которые были предоставлены на их рассмотрение. Палата Общин сначала не хотела даже выразить и такое осторожное мнение. Почетный мир, сказали парламентарии, был бы "самой благородной и милостивой помощью и утешением, которые только можно придумать", но они не брались оценивать его достоинства. В любом случае, добавили они, территориальное урегулирование во Франции не имеет никакого отношения ни к Англии, ни к ним. В какой-то степени этот ответ отражал нежелание брать на себя ответственность за решение, имеющее такие далекоидущие последствия. Но также было очевидно, что Палата Общин была так же разделены, как и лорды. Парламентарии поинтересовались возможностью отложить решение вопроса между двумя нациями, заключив длительное перемирие. Представитель короля (предположительно, Поул) раздраженно сообщил им, что французы не согласятся на это, потому что это будет неприемлемо для их союзников. По его словам, необходимо сделать решительный выбор между миром и войной. Но, что же выбрать? Члены Палаты Общин заявили, что они не могут понять непонятный юридический язык, на котором были составлены некоторые положения договора. Затем они предложили несколько предварительных критических замечаний. У них были сомнения по поводу предложения, что Ричард II должен принести оммаж за Аквитанию, и они считали, что он должен непременно отказаться от удержания Кале как фьефа Франции. Это было не то, что хотели услышать министры короля. Единственными предлагаемыми условиями, говорили они, были условия проекта договора. Помните, добавили они, о "множестве войн, которые велись со всех сторон против этого маленького королевства… о большой силе и богатстве их врагов и слабости и бедности их собственного королевства". Но парламентариям не оставалось ничего другого, как присоединиться к уже прозвучавшему ответу лордов.

Разбирательство в Парламенте показало, насколько отчаянно министры Ричарда II стремились заключить мир с Францией даже на условиях, уступающих по вопросу о суверенитете. Но было также ясно, что компромисс, достигнутый в Лелингеме, получил в лучшем случае вялую поддержку среди английского политического сообщества, и что идея уступок по Кале встретила сильную оппозицию. Ни Палата Общин, ни собор духовенства Кентербери (который заседал в соборе напротив) не желали признать финансовые последствия своей позиции. Поначалу парламентарии надеялись ограничить свою поддержку разрешением на сбор половины субсидии, условно предоставленной в ноябре предыдущего года. Только когда король пригрозил направить судебные комиссии в провинции, чтобы увеличить свои доходы от штрафов и конфискаций, они согласились проголосовать за еще одну половину субсидии. Но и это было отложено до следующего года и обусловлено тем, что страна все еще находилась в состоянии войны. Духовенство после "долгих размышлений и речей" последовало их примеру. Эти две субсидии добавили всего 25.000 фунтов стерлингов к доходам правительства за год[729].

Еще один ожесточенный спор разгорелся в Эдинбурге, между сторонниками мира и войны. В мае 1384 года в небольшом порту Монтроз на восточном побережье Ангус высадился небольшой отряд французских воинов численностью около двадцати человек, надеявшихся воспользоваться тем, что в Шотландии еще не было объявлено перемирие. Они прибыли сражаться в качестве добровольцев на шотландской службе без официальной санкции французского правительства, но мало кто сомневался, что они получили его молчаливое согласие. Их лидеры, Жоффруа де Шарни и Жан де Блези, были видными королевскими чиновниками, и они отправились в путь из Слейса, порта, который жестко контролировался офицерами Филиппа Бургундского. Их прибытие в Шотландию совпало с долгожданным появлением послов Карла VI с текстом перемирия и предложением французского короля присоединиться к нему.

Роберт II хотел подчиниться, так как французы явно не собирались выполнять свое обещание о предоставлении войска в 1.000 человек. А без перемирия его королевство подверглось бы всей тяжести мести со стороны Англии. Но шотландские пограничные лорды были в ярости. Сэр Арчибальд Дуглас всегда выступал за более агрессивную стратегию в отношении Англии, а его кузен Джеймс, который унаследовал графство Дугласов в апреле, был охарактеризован как "энергичный рыцарь, всегда враг Англии". Джеймс стал главным сторонником политики войны в Совете шотландского короля. Согласно Фруассару, не всегда надежному источнику по шотландским делам, но хорошо информированному об этом времени, Дугласы и их союзники утверждали, что Лелингемское перемирие было заключено без их согласия. Они указывали, что перемирие не защитило их в апреле, когда они в этом нуждались. Теперь, когда они почувствовали вкус крови и оттеснили англичан, они хотели продолжить начатое. Когда король отверг их требование, они удалились с его Совета, чтобы посовещаться с французскими рыцарями в церкви Святого Джайлза в Эдинбурге. Там они договорились продолжать борьбу независимо от мнения короля и в начале июня совершили мощный рейд через восточный участок границы в Нортумберленд. В этом рейде участвовал и французский отряд. Роберт II тут же послал герольда в Вестминстер, чтобы дезавуировать действия своих подданных и формально добился своего. Шотландия окончательно присоединилась к перемирию 7 июля 1384 года. Сэр Арчибальд Дуглас был одним из уполномоченных, назначенных для подписания документа о перемирии, что он и сделал, стиснув зубы, в приходской церкви в Эйтоне, к северу от Бервика. Но ни он сам, ни его коллеги пограничные лорды не имели ни малейшего намерения соблюдать его. Одним из соратников Дуглас в Эйтоне был его кузен, Дуглас из Далкейта. Через несколько дней этот Дуглас возглавил крупный набег на Бервик, в результате которого часть города была сожжена. Он написал Ричарду II, утверждая, что мстит за подобные бесчинства, совершенные англичанами, добавив, что Бервик в любом случае является частью Шотландии. Крупные набеги через границу с интервалом в шесть-восемь недель продолжались всю осень, как будто никакого перемирия не было[730].

В течение четверти века англичане строили свои планы против Франции, исходя из предположения, что они могут рассчитывать на относительное спокойствие на шотландской границы. Теперь большая часть военной силы Англии за Трентом снова должна была быть направлена на оборону севера, как это было в начале правления Эдуарда III. Шотландская граница, оборона которой в последний год правления Эдуарда III обходилась менее чем в 1.000 фунтов стерлингов, к концу 1384 года стоила более 20.000 фунтов стерлингов в год, примерно столько же, сколько поглощал Кале. Вдобавок к этому большие расходы были направлены на ремонт и модернизацию оборонительных сооружений Бервика, Карлайла и королевских замков на границе, большинство из которых были сильно запущены за долгие годы полумира. Для министров Ричарда II события 1384 года ознаменовали серьезный военный и финансовый провал[731]. Для французов короткая июньская кампания стала напоминанием о стратегических возможностях, которые они почти забыли и которые они будут использовать гораздо энергичнее в следующем году. "Вы видели нашу манеру поведения и состояние нашей страны, но вы не видели всей полноты нашей силы", — согласно Фруассару, сказали шотландцы Жоффруа де Шарни и Жану де Блези при их отъезде. И добавили:

Дипломатическая конференция вновь открылась недалеко от Кале с опозданием более чем на два месяца, в первую неделю августа 1384 года. Герцог Ланкастер снова возглавил английскую делегацию, на этот раз в сопровождении своего брата графа Бекингема. Их инструкции, по-видимому, заключались в том, чтобы добиться соглашения на условиях, подобных тем, которые были согласованы в январе. Герцог Беррийский по-прежнему был старшим представителем короля Франции. Сообщения из его окружения говорят о том, что он был полон оптимизма в отношении результатов. Но герцог больше не контролировал ситуацию. Главенствующей фигурой во французской делегации стал его брат Филипп Бургундский, которого не было в январе и у него были свои собственные цели. Заседание началось с серии недоброжелательных обменов мнениями, которые задали тон всему последующему. Французы настаивали на том, что конференция должна начаться со встреч на низком уровне между советниками в Лелингеме, в то время как руководители обеих сторон оставались бы в своих штаб-квартирах в Булони и Кале. Английская делегация, которая была в ярости от того, что ей пришлось несколько недель просидеть в Кале, ожидая прибытия французов, расценила это предложение как очередную тактику затягивания времени. Статус различных союзников стал причиной желчных препирательств. Англичане хотели вести переговоры непосредственно со своими французскими противниками, а с союзниками разобраться позже. Они откладывали выдачу охранных грамот для послов Шотландии и Кастилии. И особенно возражали против присутствия шотландцев. Французы, вероятно, были бы готовы оттеснить шотландцев от участия и практически сказали им об этом, но они не хотели вести переговоры без кастильцев, чей конфликт с Джоном Гонтом они считали своим собственным. Со своей стороны французы возражали против присутствия представителей Гента, которые находились там как союзники Англии, но рассматривались герцогом Бургундским как мятежные подданные[733].

Пока шли эти предварительные переговоры, вокруг Булони толпились придворные, клерки, слуги и приверженцы, ожидая, что вот-вот что-то произойдет. Поэт Эсташ Дешан, который был в составе французской делегации, воспользовался возможностью посетить Кале в сопровождении знакомого английского рыцаря. Увиденное повергло его в ужас. По его словам это был французский город, населенный англичанами, где невозможно было спать по ночам из-за укусов блох и шума прибоя, ржания лошадей и крика младенцев. Его оскорбляли, называя "французским пьяницей". Солдаты, высматривающие шпионов, останавливали его на улице и требовали предъявить документы. К концу визита поэт выучил несколько английских слов, среди которых были franche dogue (французская собака), goday (добрый день) и commidre (входите). У англичан, напоминал он себе, есть хвосты. За четыре века до Хогарта и Стерна, Кале уже был местом встречи чужих друг другу культур[734].

В дневнике епископа Байе, который является основным источником информации о дипломатических собраниях этих лет, есть пробел, соответствующий последним трем неделям конференции. В результате все, что точно известно об остальных переговорах, это то, что они закончились неудачей. Однако отчет, который Майкл Поул позже представил английскому Парламенту, согласуется со всеми другими свидетельствами. По его словам, конференция так и не вышла за рамки предварительных обсуждений. Французские советники не хотели вести переговоры на основе проекта, предварительно согласованного в январе. Они также не согласились на прямую встречу между основными участниками. В результате заседания были заняты процедурными разборками и рутиной, и королевские принцы так и не встретились. Главным предметом разногласий был Кале. Проект январского договора уступал Англии город и зависимые от него форты, но оставлял открытым вопрос о том, будет ли он удерживаться королем Англии как фьеф Франции или как (так сказать) аннексированная территория. Однако в августе и сентябре французы, по-видимому, настаивали на его полной сдаче. Герцог Бургундский имел все основания рассматривать Кале в руках англичан как серьезную угрозу своим интересам, но это был вопрос, по которому английские политические круги были настроены не менее решительно, что они продемонстрировали во время Парламента в Солсбери. Филипп Бургундский должен был знать, что нет никакой перспективы того, что англичане согласятся сдать Кале, и он никогда больше не настаивал на этом. Зачем ему понадобилось срывать конференцию 1384 года, выдвигая столь явно неприемлемое требование? Наиболее правдоподобная гипотеза (но не более того) заключается в том, что он был обеспокоен положением Гента. Авторитет Филиппа во Фландрии и Брабанте зависел от прекращения пятилетнего восстания этого города. Очевидно, герцог считал, что должен сделать это до того, как будут сведены счеты между Англией и Францией. В какой-то степени он неправильно оценил ситуацию. Филипп не увидел слабости своих врагов, как это обычно бывает в военное время, и не понял, насколько отчаянно англичане хотели мира. В итоге Джон Гонт и его коллеги были вынуждены довольствоваться продлением перемирия еще на семь месяцев до 1 мая 1385 года.

Как и в январе, оказалось трудно найти формулу, которая бы охарактеризовала положение Гента во время перемирия и в то же время учитывала отказ Филиппа относиться к мятежникам как к суверенной державе. В итоге город был исключен из перемирия. Вместо этого герцог Беррийский подписал отдельную декларацию, в которой обещал, что его брат не будет принимать никаких мер против Гента во время перемирия при условии, что гентцы проявят такую же сдержанность со своей стороны. Точный юридический статус этого документа так и остался невыясненным. Послы Шотландии и Кастилии скрепили перемирие печатями вместе с послами Франции. Позиция националистов в Португалии была обойдена молчанием. Французы заявили, что не исключают возможности дальнейших мирных переговоров во время перемирия. В действительности все стороны рассматривали достигнутые договоренности не более чем паузу для подготовки к возобновлению войны[735].

В кои-то веки публичные заявления министров Ричарда II отошли от привычных фраз, ставших обычными в английской пропаганде. Они были сильно разочарованы результатом, как и французы в 1382 году. Джон Гонт доложил Совету в конце сентября, что французы явно были настроены на продолжение войны. Но советники были в растерянности, не зная, что предпринять. Большой Совет уже был назначен на 11 октября. Парламент был созван на заседание в Вестминстере месяцем позже, в ноябре. Обе ассамблеи собрались в атмосфере кризиса. В своем вступительном слове к Парламенту канцлер Поул привел все аргументы, которые традиционно использовались для оправдания чрезвычайных налоговых субсидий. Он сообщил собравшимся, что король решил лично выйти в поле против своих врагов и должен сделать это в надлежащем виде, хотя он не уточнил, куда именно направится экспедиция короля. Поул напомнил своим слушателям, что их окружают "смертельные враги, находящиеся в союзе друг с другом": "французы с их огромными людскими ресурсами, кастильцы с их галерным флотом, фламандцы с их многочисленными большими кораблями и шотландцы, которые могут вторгнуться в королевство через сухопутную границу по своему желанию". Лорды продолжали свои дебаты до самого Рождества. Мы ничего не знаем о них, кроме того, что они были ожесточенными и безрезультатными. Что касается Палаты Общин, то они были шокированы тем, что им пришлось выделить крупнейшую субсидию со времен печально известного подушного налога 1380 года. Половина субсидии, оставшаяся со времен Парламента в Солсбери, была отменена. Вместо нее были назначены две десятых и пятнадцатых, первая из которых должна была быть собрана в марте 1385 года, а вторая — в июне. Вместе с субсидией от церковников, которая была согласована несколькими днями позже, эта сумма составила более 100.000 фунтов стерлингов. Вторая субсидия была обусловлена обычными условиями и одним необычным. Король, заявили парламентарии, должен лично выйти с армией в поле, как обещал его канцлер. В противном случае субсидия будет считаться недействительной[736].

Во время заседаний английского Парламента возникло неприятное напоминание об истинах, произнесенных Поулом в его вступительной речи. В это же время проходила сессия шотландского Парламента. Ему тоже предстояло решить, что делать, когда в мае истечет срок перемирия. Но шотландцы были настроены более решительно, чем англичане с их более сложными дилеммами. Роберт II, который никогда не был предназначен для роли военного лидера, был вынужден передать большую часть своей власти своему наследнику, графу Каррику. Эта передача, якобы ограниченная отправлением правосудия, на практике сделала Каррика правителем Шотландии. Ведение войны на границе перешло к пограничным лордам, в частности, к самому Каррику и Дугласам. В начале декабря 1384 года, несмотря на перемирие, шотландцы во второй раз после воцарения Ричарда II захватили замок Бервик. Появились сообщения, что лейтенант, который держал замок для графа Нортумберленда, получил взятку, чтобы впустить захватчиков. Подобные слухи обычно распространялись после любого унизительного поражения. Но Джон Гонт воспользовался случаем, чтобы лично отомстить графу Нортумберленду, который заседал в Палате Лордов в Вестминстере. Гонт привлек его к суду лордов за неисполнение долга и отправил на север отвоевывать Бервик под страхом конфискации имущества. Замок Бервик был значительно укреплен с тех пор, как в последний раз пал перед шотландскими налетчиками в 1379 году и вместо того чтобы рисковать устраивая штурм, Нортумберленд заплатил 2.000 марок из своего кармана, чтобы выкупить его у захватчиков[737].

К несчастью для министров Ричарда II, двойная субсидия, за которую проголосовала Палата Общин, породила ожидания, которые трудно было оправдать. Даже двойная субсидия уже не могла окупить континентальную кампанию, если значительные силы необходимо было держать и на шотландской границе. На самом деле поступления от новой субсидии были частично умалены резким снижением таможенных доходов, что, вероятно, было вызвано строгим соблюдением бойкота английских товаров в новых владениях герцога Бургундского. Вступительное обращение Поула к Парламенту было речью человека, напуганного угрозой окружения со стороны Фландрии, Кастилии и Шотландии. Его мнение было широко распространено и Совет не хотел лишать Англию войск в такой момент. Поэтому сбор обещанной армии для войны на континенте был тихо отменен[738].

В течение всего лета Лиссабон держался на сокращающихся продуктовых пайках, пока Хуан I укреплял свою армию на суше. Кастильский флот отбивал попытки освободить город с моря из Порту и постепенно ужесточал блокаду. Но осаждающие не смогли произвести никакого впечатления на людей стоящих на стенах города; и, несмотря на трудности, в которые попали защитники, время было на их стороне. Финансовая нагрузка на кастильскую казну от содержания таких огромных сил в поле месяц за месяцем становилась невыносимой. С наступлением лета осаждающие стали испытывать еще большие лишения, чем их враги. Продовольствие становилось все труднее найти, так как были исчерпаны запасы в пределах досягаемости, что было обычной проблемой крупномасштабных осадных операций в XIV веке. Болезни, еще один постоянный бич средневековых осад, нанесли тяжелый урон ослабленным людям, работавшим в жаркую погоду. Чума (вероятно, дизентерия или тиф) быстро распространилась по тесным кастильским лагерям и кораблям флота с антисанитарными условиями. К началу сентября 1384 года кастильцы теряли от болезней более 200 человек в день. Некоторые из лучших капитанов Хуана I умерли, включая знаменитого кастильского адмирала Фернана Санчеса де Товар. Хуан I, считавший, что город находится на грани сдачи, отказывался снять осаду, пока, наконец, у его супруги Беатрисы не обнаружились признаки заболевания. 3 сентября король прислушался к мнению своего Совета и отказался от продолжения осады. Кастильцы сожгли свои лагеря и отступили. В Португалии были оставлены постоянные силы для сдерживания сторонников Жуана Ависского. Их разместили на зиму гарнизонами в городах к северу и западу от Лиссабона. Галеры отошли на свою базу в Севилье. Сам Хуан I уехал в Кастилию, пообещав вернуться с еще большими силами весной[739].

На данный момент самое большее, что могло сделать английское правительство для поддержки Жуана Ависского, — это призвать людей записываться в добровольцами для помощи Португалии. Двум португальским послам было разрешено за свой счет набирать в Англии латников и лучников. Для выплаты авансов послы заняли деньги у синдиката лондонских купцов, организованного мэром города, сэром Николасом Брембре, и у группы состоятельных придворных. Судя по всему, они имели право передавать товары португальских купцов в Англии в качестве залога, а также гарантии от городов Лиссабон и Порту. Этим сделкам суждено было породить неприятные споры, когда займы перестали погашаться, а кредиторы начали арестовывать португальские корабли и грузы. Но они позволили Фогаса и Альбукерке набрать значительное количество наемников среди массы безработных профессиональных солдат, слонявшихся по Лондону. Большинство из них были людьми, у которых уже не было особых перспектив найти выгодную работу во Франции: английскими и гасконскими солдатами удачи с пестрой компанией голландских, немецких, итальянских, португальских и даже кастильских авантюристов. По меньшей мере шесть кораблей с войсками отплыли в Португалию в течение зимы. Весной португальские торговые суда, заходившие в английские порты, реквизировались офицерами адмиралов, чтобы перевезти еще больше. В дополнение к кампании по набору войск в Англии, на которую согласилось правительство Ричарда II, изрядное количество английских солдат, несших утомительную гарнизонную службу в Кале, Шербуре и Бресте, дезертировали со своей службы и по суше добрались до Бордо, чтобы переправиться на корабле в Португалию. Мы не можем знать, сколько англичан воевало в Португалии в 1385 году, но английские записи и рассказы об их делах в Португалии позволяют предположить, что их было не менее 1.000, включая значительное число лучников[740].

Хуан I получал оперативные и в целом точные сообщения о деятельности Фогаса и Альбукерке от кастильских купцов в Англии. Зимой он вновь обратился за поддержкой к французскому королю и написал напрямую нескольким видным капитанам во Франции с просьбой прийти ему на помощь. Министры французского короля были не в состоянии организовать экспедиционные силы, но, как и Совет Ричарда II, они сделали все возможное, чтобы привлечь добровольцев. Жан де Рье, один из камергеров Карла VI и ветеран кастильских войн, в новом году находился при дворе Хуана I, предпринимая очередные бесплодные попытки получить взаймы галеры. Он остался, чтобы служить в Кастилии со своим отрядом в предстоящей кампании, хотя ему было уже более шестидесяти лет. Он также принимал активное участие в организации набора наемников на службу кастильскому королю во Франции. Несколько бретонских отрядов, численностью до 800 человек, были набраны совместными усилиями Жана де Рье и пуатевинского капитана по имени Жоффруа де Партене. Еще больше бретонцев набрал сын короля Наварры. Вербовщики Хуана I пересекали Рону, нанимая воинов из числа компаний разбойников, действовавших в Провансе. Даже в Беарне, где Гастон де Фуа был настроен откровенно враждебно по отношению ко всему предприятию, нашлось 300 латников, чтобы отправиться на помощь королю Кастилии, включая осведомителя Фруассара — Баскота де Молеона. "Либо вы вернетесь нищими, в лохмотьях и покрытые блохами, — сказал им Гастон после прощального пира в замке Ортез, — либо вы все будете убиты или взяты в плен"[741].

В Генте Питер ван ден Босше и Франс Аккерман изо всех сил пытались удержать город после катастрофы при Роозбеке. Они отказывались рассматривать возможность капитуляции, которая почти наверняка повлекла бы за собой их собственную казнь. Кроме того, они были твердо привержены к союзу с Англией и возобновлениям поставок шерсти оттуда. Аккерман, как и Артевелде до него, получал пенсию из английского казначейства. Но растущие трудности с обеспечением города провизией подорвали его авторитет в течение лета. Более умеренные люди начали предлагать договориться с герцогом Бургундским. Но Аккерман не утратил своей способности приводить в движение толпу. 12 июля 1384 года он созвал большую вооруженную толпу во главе с ткачами и их союзниками на Зерновой рынок, недалеко от ратуши. Аккерман мрачно говорил собравшимся о предателях, которые получили деньги от герцога Бургундского, чтобы сдать город. Когда он привел людей в ярость, он и Питер ван ден Босше повели их к дому Риса ван Херцеле, городского дворянина, который стал лидером партии мира. Толпа забила его до смерти и подняла на рыночной площади штандарт Ричарда II[742].

Отчаявшись спровоцировать очередную английскую военную интервенцию, Аккерман решил передать Гент под прямую власть короля Англии. В конце лета в Англию были срочно отправлены гонцы, чтобы донести это предложение до английских министров. В октябре министры Ричарда II, все еще разъяренные результатами мирной конференции, согласились. Они взяли на себя прямую ответственность за оборону Гента и обещали назначить в город английского губернатора. Аккерман просил назначить на эту должность принца королевской крови, но это повлекло бы за собой более твердые политические обязательства и большую армию, чем английское правительство было готово выделить. Вместо принца Ричард II назначил губернатором Гента сэра Джона Буршье, компетентного, но ничем не примечательного солдата средних лет, который был одним из капитанов у Ноллиса в кампании 1370 года. Фруассар считал его "адекватным", что вполне соответствует его талантам. Буршье отплыл с караваном шерсти из Хариджа, в начале ноября, в сопровождении 100 латников и 300 лучников. Вскоре после этого он достиг Гента через Мидделбург, пройдя под носом у шпионов Филиппа Бургундского[743].

Людовик Анжуйский умер 20 сентября 1384 года в крепости Бари, в комнате с видом на Адриатику. Он пробыл в южной Италии два года, прикованный к восточному побережью королевства, которое пришел завоевывать, перехитренный своим противником, испытывая постоянную нехватку средств и будучи забытым большей частью Франции. Многие из тех, кто помнил его, согласились бы с вердиктом бедняги, арестованного в питейном заведении в Орлеане, который назвал Людовика "мертвым и проклятым". "Что, он делал там, грабя и мародерствуя, выкачивая из нас деньги и пытаясь захватить чужую страну?" На момент своей смерти Людовик все еще имел значительную армию в поле, включая отряды французов и гасконцев. Другая армия под командованием Ангеррана де Куси покинула Францию в июле и в это время находилась в Тоскане на пути на юг. В течение следующих нескольких недель вдова Людовика Анжуйского и Бернабо Висконти, деспот Милана, предпринимали отчаянные усилия, чтобы спасти предприятие Людовика в пользу его младшего сына[744].

Филипп Бургундский был заинтересован в переброске ресурсов Франции в Италию не больше, чем в организации экспедиционной армии для помощи Хуану I в Кастилии. Его взор был прикован к северу. Он и его брат герцог Беррийский стояли в стороне, пока армия Людовика распадалась зимой и активно препятствовали доблестным усилиям вдовы Людовика сохранить его проект. "Забудьте все эти мелкие авантюры и сделайте что-то, что навсегда войдет в историю", — якобы заявил Филипп. В Париже разрабатывались планы двойного вторжения в Англию в следующем году. Весной передовой отряд должен был отплыть в Шотландию и вместе с шотландцами вторгнуться на север Англии. Жан де Вьенн, адмирал Франции, был назначен командующим этими силами. За ним должна была последовать гораздо более многочисленная армия под номинальным командованием самого Карла VI, точное место высадки которой не разглашалось и, возможно, еще не было определено. Хотя политическая инициатива исходила от герцога Бургундского, есть все основания считать коннетабля Оливье де Клиссона главным автором плана вторжения. Согласно Фруассару, он сказал Жану де Вьенну, что предпочел бы встретить всю силу врага на его собственной земле, чем половину ее на своей родине, "как говорил мой господин, Генри Ланкастер, который воспитал меня в юности". В 1385 году, помимо снижения способности Англии вести войну во Франции, эта стратегия была осуществима благодаря получению прямого контроля над Фландрией, с ее протяженной береговой линией на Северном море, удобными гаванями и огромными морскими ресурсами. Проект Клиссона был, безусловно, самым амбициозным из всех, задуманных французским правительством с начала войны за полвека до этого. Он обладал всеми чертами, которые английский хронист Томас Уолсингем считал отличительными признаками французского военного метода: "расходы, проницательность, предусмотрительность и планирование"[745].

Из этих четырех характеристик именно расходы были наиболее важны. Восстановленные налог с продаж и габель, которые теперь вновь стали постоянными налогами, приносили в казну Франции около 2.000.000 ливров в год за вычетом расходов на сбор самих налогов. Кроме того, 19 октября 1384 года Карл VI объявил о специальном дополнительном сборе "за проход по морю". Еще один налог, талья (налог на земельные наделы и недвижимое имущество лиц недворянского сословия) был специальным, а не постоянным. Но он взимался, как и налог с продаж и габель, по приказу короля без одобрения какого-либо собрания Генеральных или провинциальных Штатов. Это была впечатляющая демонстрация вновь обретенной власти и уверенности французской короны в себе после подавления городских восстаний. В течение следующих пяти лет, вплоть до прекращения войны в 1389 году, в результате последовательных сборов тальи общий доход французского правительства от налогообложения в среднем составлял около 3.000.000 турских ливров (или 600.000 фунтов стерлингов) в год. Соответствующая цифра для Англии, с учетом таможенных сборов, парламентских и церковных субсидий, составляла менее одной шестой от этой суммы. Диспропорция между ресурсами двух наций никогда не была столь велика[746].

На второй неделе февраля 1385 года все взаимные антагонизмы и стратегические аргументы, разделявшие английскую знать в течение последних двух лет, достигли своего апогея. Поводом послужил Большой Совет, который собрался в бенедиктинском аббатстве Уолтем, королевском монастыре в пятнадцати милях к северу от Лондона. Собрание было созвано для рассмотрения планов по отражению французского вторжения, слухи о котором уже достигли Англии. Первые сообщения говорили о том, что готовится флот из 600 транспортных судов, чтобы перевезти огромную армию в Англию. Даже опытные профессиональные солдаты говорили, что сопротивление безнадежно. Заседание открылось яростным выступлением Джона Гонта против оборонительной стратегии правительства. Его гнев был вызван рядом факторов: раздражением на короля и его окружение; верностью традиционной стратегии Англии — воевать за границей; яростью и смущением от того, как французы обманули его на конференции под Кале. Гонт не был против мира с Францией, но поскольку мир не был заключен на приемлемых условиях, он решил, что англичане должны вести войну с французами. По его мнению, лучшим способом сорвать планы французского вторжения было начать упреждающее вторжение во Францию. Его ужасала перспектива сражаться с врагом на английской земле, превращая ее в такую пустошь, с которой он познакомился на границе с Шотландии и под Кале. В этих взглядах герцога поддерживали его братья — графы Бекингем и Кембридж. Они стояли за память об Эдуарде III и разделяли безразличие старого короля к ограничениям, связанным с финансами и логистикой. Это было грандиозно, но уже не реалистично. По словам Фруассара, именно граф Солсбери, ветеран войн Эдуарда III, сражавшийся при Креси, когда Джону Гонту было шесть лет, защищал стратегию правительства по концентрации ресурсов Англии на обороне ее побережья. К своему ужасу, Гонт и его братья обнаружили, что собрание было на стороне Солсбери, почти без единого исключения. Это был поворотный момент. Видя, что их аргументы ни к чему не приводят, три принца в гневе покинули заседание, заявив на прощание, что не окажут королю никакой помощи и не предоставят ему людей, если он не согласится воевать во Франции. В их отсутствие остальные члены Совета одобрили стратегию министров Ричарда[747].

За Большим Советом в Уолтеме последовал полный разрыв отношений между королем и его дядями. Друзья Ричарда II расценили вспышку гнева Джона Гонта как нелояльность и задумали заговор, чтобы арестовать его и предать суду Большого Совета. Когда это не удалось, возник еще один заговор с целью убить его на турнире, который должен был состояться в Вестминстере 13 и 14 февраля. Хорошо осведомленные современники, включая некоторых членов королевского Совета, считали, что Ричард II поддержал эти планы. В итоге герцог был предупрежден и избежал покушения. Через несколько дней после этого инцидента, 24 февраля 1385 года, Гонт предстал перед королем в королевском поместье Шин. Он прибыл с отрядом солдат и вошел в зал в доспехах под мантией. Там он открыто обвинил Ричарда II в участии в заговоре против его жизни, резко осудил друзей короля и призвал удалить от двора графа Солсбери, который перечил ему в Уолтеме, и молодых графов Ноттингема и Оксфорда, которые были заметными фигурами в окружении Ричарда II. Заговор против Джона Гонта завоевал ему много сторонников среди тех, кто ранее был равнодушен к нему или возмущен его поведением. Архиепископ Кентерберийский Уильям Куртене, давний враг Гонта, выступал от имени этих людей, когда сказал королю в лицо, что недостойно его чести замышлять зло против собственного дяди. Король ответил залпом оскорблений и угрозой конфисковать имущество архиепископа. Позже в тот же день Ричард II хотел расправиться с архиепископом, когда на барке проплывал по Темзе, и его пришлось сдерживать окружающим. Именно мать короля вмешалась, чтобы восстановить гармонию и предотвратить то, что выглядело как зарождающаяся гражданская война. Грозная вдова Черного принца, некогда считавшаяся самой красивой женщиной в Европе, а теперь, в пятьдесят шесть лет, ожиревшая настолько, что едва могла двигаться, была, пожалуй, единственным человеком в Англии, который мог бы исполнить эту обязанность. Но это был последний раз, когда она смогла это сделать[748].

Французский королевский Совет собрался для разработки подробных планов вторжения в Англию в марте 1385 года, примерно через три недели после бурного собрания английских магнатов в Уолтеме. Председательствовал шестнадцатилетний король, но руководство делами взял на себя герцог Бургундский. Обеим французским армиям, которые должны были осуществить вторжение, было приказано собраться в Аррасе, а затем отправиться в Слейс для погрузки на корабли. К этому времени французы решили высадить обе армии в Шотландии с разницей в три месяца. Жан де Вьенн был утвержден в качестве командующего передовым отрядом, и ему были приданы силы в 1.000 латников и 600 арбалетчиков. Ему было приказано быть готовым к концу апреля. Основные силы под командованием коннетабля Клиссона (упоминаемые во французских административных документах как вторая армия) должны были собраться в середине июля. Достоверных сведений о предполагаемой численности армии нет, но подготовка, проведенная летом, позволяет предположить, что предполагалось собрать около 5.000 или 6.000 тысяч конных воинов, включая лучников. План состоял в том, чтобы объединить силы с шотландцами и организовать крупное вторжение в Англию с севера в конце лета. Тем временем необходимо было подавить действия англичан и их союзников во Франции. Около 1.400 человек были выделены герцогом Бурбонским для шевоше на северной границе Гаскони. Еще 2.500 человек Филипп должен был набрать в Бургундии и Фландрии для охраны границы под Кале, побережья Фландрии и поддержания блокады Гента. Остальные военные силы Франции должны были остаться во Франции для защиты страны от упреждающего вторжения со стороны Англии[749].

Уже велась сложная операция по снабжению. В Арфлёре и Слейсе была создана организация по закупкам и перевозкам. Продукты питания, в основном вино, сушеные овощи, мясо и неизбежные галеты, которые раздавались людям в море, доставлялись по Сене и Сомме для накопления на больших складах в устьях рек. Местные комиссары объезжали рынки, требуя поставок для армии от торговцев и фермеров. По всей западной Франции правительственные агенты по закупкам были заняты приобретением оборудования: телег, передвижных мельниц для зерна, бочек, инструментов, палисадов для полевых укреплений, ткани для униформы, пандусов и подъемников для погрузки лошадей, большого количества доспехов, мечей, арбалетных болтов, пушек и пороха. Конвои барж и каботажных судов перевозили все эти материалы вдоль побережья и по фламандским каналам в Слейс для перегрузки на флоты вторжения. Дороги западной Фландрии пришлось ремонтировать, чтобы выдержать нагрузку от такого количества тяжело нагруженных повозок. Ничего подобного во Франции еще не было[750].

Планы по реквизиции океанских транспортов описаны менее подробно, но поскольку обе армии брали с собой лошадей, требовалось очень большое количество судов. Только для перевозки армии Жана де Вьенна требовалось более 180 судов. Для второй армии потребовалось бы гораздо больше. Откуда они должны были взяться? Французский королевский флот уже несколько лет не участвовал в крупных операциях, и его корабли к этому времени пришли в ветхое состояние. Только две королевские галеры были признаны пригодными для службы во флоте вторжения. Было некоторое количество шотландских кораблей, возможно, до двадцати пяти. Несколько немецких судов были наняты или реквизированы во французских портах. Один большой парусник был куплен герцогом Бургундским в Мидделбурге, потому что его агенты сказали ему, что в противном случае он будет продан синдикату англичан. Король Кастилии отказался предоставить свой галерный флот, который был занят на войне в Португалии, но не менее тридцати кастильских купцов во фламандских портах присоединились к флоту вторжения. Более 120 судов было реквизировано в Нормандии, Пикардии и Ла-Рошели. Но большая часть транспортного флота должна была быть взята из торгового флота Фландрии с его впечатляющим количеством больших парусных коггов и океанских баланжье. Оливье де Клиссон, несомненно, вспомнил последний проект французского вторжения в 1369 году, против которого он выступил на том основании, что Франция не имела достаточного опыта десантной войны. Тогда план потерпел неудачу отчасти потому, что фламандцы отказались помочь судами. Пятнадцать лет спустя появление нескольких сотен фламандских кораблей в составе нового французского флота вторжения ознаменовало собой серьезный сдвиг в балансе военно-морских сил в Северной Европе[751].

Стоимость всех этих усилий напрягала даже богатое на налоги правительство Франции, которое было вынуждено прибегнуть к различным новым финансовым операциям, чтобы свести концы с концами. В апреле 1385 года король приказал выпустить новую обесцененную монету. Для этого решения были веские экономические причины, но время его принятия говорит о том, что главной заботой правительства было увеличение прибылей монетных дворов. Сообщалось, что это было "замечательно выгодно" для короны. Вскоре после этого министры Карла VI значительно увеличили ставку тальи. Чтобы обеспечить военных казначеев, пока не появятся новые источники дохода, были назначены комиссары для сбора принудительного займа у видных чиновников, придворных и церковников. Этот заем стал впечатляющей демонстрацией вновь обретенной солидарности французской правящей элиты. До наших дней сохранился только первый из нескольких списков кредиторов, но в нем зафиксированы займы короне, превышающие 300.000 франков (или 60.000 фунтов стерлингов). Коннетабль Оливье де Клиссон одолжил из собственного кармана огромную сумму в 80.000 франков (около 13.300 фунтов стерлингов). Хронист Карла VI сообщает, что эти займы были впоследствии погашены из доходов, "что было почти неслыханным явлением"[752].

12 апреля 1385 года французский двор поставил еще одну веху на пути превращения княжеств Нидерландов в сателлитов Франции. В соборной церкви Камбре был отпразднован двойной брак. Наследник Филиппа Бургундского Иоанн женился на дочери регента Эно и Голландии, а его старшая дочь Маргарита вышла замуж за сына регента, Вильгельма Баварского. Эти браки, переговоры о которых велись в течение нескольких месяцев, создали тесный союз между Бургундским домом и баварскими Виттельсбахами. Это также устранило последние остатки английского влияния при дворе графа Эно, что стало унижением для Джона Гонта, который вел переговоры о женитьбе Вильгельма на одной из своих дочерей. В конечном итоге в следующем столетии франкоязычное княжество Эно и голландскоязычные территории Голландии и Зеландии были объединены в консолидированное Бургундское княжество, охватывающее практически всю современную Бельгию и Голландию. За церемониями последовал великолепный пир в епископском дворце и турнир на рыночной площади, в котором Карл VI участвовал вместе с рыцарями из Франции, Нидерландов, Кастилии и Шотландии. Робесар, воспитывавшийся в Эно, но англичанин по духу, смешался с придворными, и защищал, как мог, интересы Ричарда II неофициально выдвигая предложения о дипломатическом решении пятидесятилетней войны. Действующему перемирию оставалось существовать менее трех недель[753].

19 апреля 1385 года, когда повеселившиеся на свадьбах разъехались по домам, дипломатическая конференция в Пикардии ненадолго возобновила свою работу. Трудно поверить, что какая-либо из сторон воспринимала эти переговоры всерьез. Ни Джон Гонт, ни граф Бекингем не желали иметь с ними ничего общего. Присутствующие на конференции англичане дали понять, что их главная задача — вернуться в Англию к празднику Ордена Подвязки в Виндзоре в День Святого Георгия. С французской стороны герцог Бургундский тоже не появился на переговорах, но руководил процессом из Арраса. Дело было поручено рабочим лошадкам прошлых переговоров, епископам Херефорда и Байе, ни один из которых не имел полномочий обсуждать больше, чем продление перемирия. Суть сделки, предложенной епископом Байе, хотя и была запутана дипломатическими неясностями, заключалась в том, что между тремя главными воюющими сторонами, Англией, Францией и Кастилией, должно было быть заключено длительное перемирие сроком не менее четырех лет. Все территориальные претензии должны были быть оставлены в силе, а другие воюющие стороны брошены на произвол судьбы. Таким образом герцог Бургундский получил бы свободу действий в отношении Гента, англичане — в отношении шотландцев, а Португалия оставлялась на милость Кастилии. В Лондоне был собран Большой Совет для рассмотрения этой циничной схемы, но она оказалась неинтересной и была официально отвергнута в середине мая. Серия дипломатических конференций, начавшаяся три года назад после крестьянского восстания в Англии и восстания Молотобойцев в Париже, наконец, подошла к концу, а первые акты войны уже произошли[754].

Первой целью французов был Гент. Город, потерявший контроль над Шельдой, теперь зависел в основном от поставок по морю. Провиант нужно было выгружать на южном берегу залива Хондт и доставлять по сети дорог и водных путей через Четырехградье Vier Ambachten. Герцог Бургундский держал большие гарнизоны в Бирвлите и Аарденбурге. Они нападали на караваны обозов и барж, перевозивших припасы в Гент, и ужасно уродовали их возниц. Их действиям способствовало общее крушение порядка в северной Фландрии. Вооруженные банды грабителей и головорезов, набранные из тысяч людей, оставшихся без средств к существованию после шести лет гражданской войны, бродили по региону без разбора, грабя и убивая всех, кто попадался им на пути. Гент разместил по всему региону форты, гарнизоны которых противостояли и иногда побеждали как налетчиков, так и разбойников. Английская компания сэра Джона Буршье организовала собственные патрули и добилась нескольких заметных успехов. Но французы постепенно ужесточали блокаду. Хотя во время зимнего перемирия в город было завезено большое количество продовольствия, оно быстро заканчивалось. В отчаянии Франс Аккерман безуспешно пытался осадить портовый город Бирвлит. В конце мая он повел большой отряд горожан в безрассудную ночную экспедицию против Аарденбурга. Гентцы тихо перебрались через ров, приставили к стенам лестницы и только начали взбираться по ним, как была поднята тревога и нападавших отбили. После этого случая Аккерман решил вновь обратиться к Англии. Ему требовалось больше профессиональных войск, чтобы помочь прорвать кольцо враждебных сил вокруг города. В начале июня 1385 года два агента покинули Гент, чтобы совершить опасное путешествие в Лондон. Старшим из них был священнослужитель-англофил Виллем ван Куденберге, который представлял революционное правительство в предыдущих миссиях при английском дворе и пользовался там большим уважением. Его задачей было убедить английское правительство в том, что судьба Гента зависит от него[755].

Советники Ричарда II мучительно пытались найти средства для защиты своей страны. Военно-морские ресурсы Англии находились на самом низком уровне за всю ее историю. Оборона Ла-Манша находилась в руках коммерческих синдикатов каперов. Их операции состояли в основном из бесцельных крейсерств, вдоль беззащитных прибрежных поселений и нападений на отдельные торговые суда в море. Перед лицом угрозы вторжения Совет в феврале 1385 года принял решение отказаться от политики последних нескольких лет и вернуться к организованным военно-морским кампаниям, поддерживаемым реквизициями частных судов. Предусматривалось не что иное, как прямое нападение на базу французского флота вторжения в Слейсе. В конце апреля, незадолго до истечения срока перемирия, почти восемьдесят кораблей и балингеров отплыли из Оруэлла и Хариджа с 3.500 моряками и почти 2.000 солдатами на борту. Тридцать из этих судов были реквизированными торговыми судами, а остальные, по-видимому, были предоставлены синдикатом Роберта Пэриса. Командование принял сэр Томас Перси, ветеран многих французских кампаний, который тогда служил адмиралом Севера[756].

В XIV веке, до того как ил закрыл реки Фландрии для судоходства, а инженеры осушили землю, устье реки Звин представляло собой длинный мелководный залив Северного моря, ограниченный островом Кадсан на севере и пустынными илистыми плато на юге. Канал шириной около мили переходил в большую внутреннюю лагуну напротив города Слейс, обеспечивая идеальную естественную якорную стоянку. Английские адмиралы направились прямо к устью эстуария. 12 мая 1385 года они проникли через канал в гавань и атаковали массу судов, собравшихся на якорной стоянке. Несколько кораблей были захвачены или сожжены. Большинство из них, по-видимому, были торговыми судами, а некоторые принадлежали нейтральным странам. Вскоре после этого, во время прилива, англичане пустили брандеры в сторону скопления транспортов французского флота вторжения, стоявших в лагуне, но французам удалось их отбить. Хронист Томас Уолсингем с горечью объяснил эти неутешительные результаты бездельем, робостью и препирательствами. Это было несправедливо, но, вероятно, это мнение было широко распространено. Второй английский флот, состоявший из каперов из портов западного побережья — Плимута, Дартмута и Фоуи, — добился большего успеха. Он отправился в путь в конце мая, чтобы атаковать длинную французскую линию снабжения от Сены до Звина и потопил в устье Сены по меньшей мере четыре французских судна снабжения и захватил еще четыре, включая одно великолепно оснащенное судно, которое, по убеждению англичан, было флагманским кораблем коннетабля Франции[757].

Однако английским флотам не удалось предотвратить отплытие армии Жана де Вьенна в Шотландию. Французский адмирал прибыл в Слейс в первую неделю мая 1385 года. Его армия, собравшаяся в городе на следующий день, состояла из 1.315 латников, 300 французских и генуэзских арбалетчиков и около 200 оруженосцев. Вместе с обслуживающим персоналом она должно быть насчитывала около 2.500 человек. Французы взяли с собой своих лошадей, 600 легких доспехов со шлемами и наконечниками копий для оснащения шотландцев, а также 50.000 ливров в золотых флоринах — первую часть субсидии, которая должна была быть выплачена Роберту II и пограничным шотландским лордам. Французы также привезли оборудование для подкопов под стены и полевую артиллерию: семь пушек вместе с запасами пороха, ядер и свинцовой картечи, а также сотню fire-throwing irons, которые, по-видимому, были примитивной формой аркебуз. После прибытия в Слейс они были вынуждены простоять на причалах в течение двух недель, пока штормы и вражеский флот, стоявший у берегов, не позволяли им выйти из гавани. Но около 22 мая 1385 года флотилия вышла из устья реки при слабом ветре, пройдя мимо строящегося Groot Kasteel (Большого Замка) Филиппа Бургундского и уклонившись от поджидавших их английских адмиралов вышла в открытое море. Примерно через три дня французы высадились в Лейте и Данбаре и направились в Эдинбург[758].

Большой Совет Англии собрался 4 июня 1385 года под председательством короля. Местом собрания было бенедиктинское аббатство Рединг. Обсуждения проходили под влиянием новостей из Шотландии. Первоначально англичане намеревались игнорировать шотландцев, оставив их усмирение герцогу Ланкастеру и хранителям северной границы, но эти планы были отброшены, когда обнаружилось, что обе французские армии летом были направлены в Шотландию. Текущая ситуация на севере заключалась в том, что между графом Нортумберлендом и сэром Арчибальдом Дугласом было заключено отдельное перемирие, охватывающее приграничные земли, срок которого истекал 15 июля. Казалось, что франко-шотландское вторжение в Англию начнется через некоторое время после этой даты. Магнаты, собравшиеся в Рединге, решили собрать самую большую армию для защиты шотландской границы, которую только можно было набрать. Сбор был назначен на 14 июля в Ньюкасле. Семнадцатилетний король предложил взять командование на себя — это был его первый опыт военных действий. Судя по всему, идея заключалась в том, чтобы вторгнуться в Шотландию, как только истечет срок перемирия и до того, как Оливье де Клиссон сможет достичь северного королевства с основной частью французской армии[759].

Эмиссары из Гента, должно быть, прибыли в Англию с призывом Аккермана о помощи вскоре после закрытия Большого Совета. Их прибытие, очевидно, вызвало некоторое замешательство среди министров короля. Они не сомневались в срочности ситуации сложившейся вокруг города и важности сохранения угрозы со стороны Гента тылам французской армии, но их руки были связаны решением, которое только что было принято в Рединге. Министры ответили, что подкрепления не могут быть отправлены в Нидерланды до окончания шотландской кампании. Но они обязались оказать помощь позже в этом сезоне. Единоутробный брат короля, сэр Томас Холланд, был именно тем человеком, о присылке которого просили Аккерман и его союзники годом ранее. Томаса оставили для участия в шотландской кампании, но ему было приказано быть готовым вести войска к Генту, как только шотландская армия вернется с победой. Тридцать парусных судов и четырнадцать балингеров были реквизированы для подготовки к его отплытию на континент[760].

Эти решения подняли ряд проблем, которые, похоже, почти не рассматривались на заседании в Рединге. Главной из них была финансовая. Угроза франко-шотландского вторжения окончательно поставила крест на возможности короля возглавить экспедицию на континент. Это означало, что ему пришлось отказаться от второй из двух субсидий, предоставленных Парламентом, которая была предназначена для проведения континентальной кампании. Поэтому решение собрать армию для вторжения в Шотландию вызвало немедленный финансовый кризис. Ожидалось, что шестинедельная кампания обойдется примерно в 20.000 фунтов стерлингов. В течение нескольких дней капитаны должны были явиться в казначейство, чтобы получить свои авансы. Совет попытался решить эту проблему, объявив о сборе армии для службы в Шотландии в виде феодального ополчения. Это позволило ему потребовать уплаты щитовых денег (скутагия; scutage), архаичного налога вместо военной службы, который традиционно платили те, кто владел землей и обязан был служить, но не хотел воевать. Его не требовали уже более полувека. Возможно, требование было выдвинуто в качестве прелюдии к финансовому торгу. В итоге требование о щитовых деньгах было отменено. Взамен капитаны согласились отказаться от вознаграждений (или бонусов за вербовку), на которые они традиционно имели право. Некоторые из ведущих магнатов также помогли, предоставив часть своих свит в долг. Эти компромиссы хоть как-то облегчили положение правительства, но за счет всех остальных фронтов. В течение всего лета кредиторы и военные подрядчики, получавшие ассигнования из таможенных поступлений, получали отказы в удовлетворении своих требований, так как казначейство искало наличные деньги для удовлетворения потребностей новой армии. На содержание гарнизонов Кале и Бервика не хватало денег, так же как и для отряда сэра Джона Буршье в Генте[761].

10 июля 1385 года Карл VI Французский принял Орифламму от аббата Сен-Дени, прежде чем отправиться в свою армию в Аррас, а Ричард II на своем пути на север уже достиг Ноттингема. Английский король оставил вместо себя в Вестминстере временную администрацию, состоящую из горстки советников, чей возраст или профессия не позволили им принять участие в шотландской кампании: архиепископа Куртене, епископов Лондонского и Уинчестерского, Джона, лорда Кобэма, сэра Роберта Ноллиса и мэра Лондона Николаса Брембре. Им было поручено составить планы на случай непредвиденных обстоятельств для удержания контроля на море и защиты английского побережья. Оборона устья Темзы и северного Кента была возложена на лондонцев, которые должны были организовать и оплатить ее. Саутгемптону, излюбленной цели французских рейдеров, было велено самому позаботиться о собственной обороне. В Саффолке после сообщения об эскадре французских кораблей у Орфорднесса были собраны ополчения графств. Не было никаких попыток организовать береговую охрану, разместить войска внутри страны или установить сигнальные маяки на вершинах холмов — меры предосторожности, которые обычно принимались в те годы, когда Англии угрожали французские рейдеры. Если бы Оливье де Клиссон располагал информацией и гибкостью, чтобы в последний момент изменить место назначения своей армии, королевство Ричарда II оказалось бы беззащитным[762].

А в Эдинбурге Жан де Вьенн столкнулся с неожиданными трудностями. Он прибыл с желанием взять инициативу в свои руки и стремился начать набеги через границу. Но шотландцы оказались несговорчивыми и были намерены дождаться истечения срока местного перемирия на границе, и им требовалось время для собственных приготовлений. Кроме того, возникли разногласия по поводу стратегии, которые отражали разный опыт союзников в войне. Французы хотели провести продолжительную кампанию, которая связала бы значительные силы англичан и атаковать крупные города и замки, в приграничных районах Англии. Они верили в тщательное заблаговременное планирование и дисциплинированные действия. Шотландцы хотели действовать так, как поступали всегда: быстрый набег бесформенных полчищ людей, нанесение максимального ущерба и захват ценного домашнего скота. Они не были склонны рисковать и нести потери при штурме оборонительных сооружений или тяготы, связанные с осадной войной. Многие из этих различий во взглядах союзников на ведение войны отражены в тщательно разработанном договоре, регулирующем ведение предстоящей кампании, который был скреплен в Эдинбурге 1 июля ведущими капитанами обоих сторон. Штурм укрепленных мест должен был осуществляться только по соглашению между капитанами каждой армии и после тщательной рекогносцировки для оценки рисков. Были приняты военные постановления, предусматривающие разрешение споров между французскими и шотландскими солдатами. Были сформулированы правила поддержания дисциплины в рядах армии и разрешения споров о грабежах. Документ, составленный на французском языке, имел все признаки французской юридической практики и французского административного порядка. В нем датой начала кампании было назначено 23 июля 1385 года[763].

Эта задержка вызвала беспокойство французских солдат и определенные трения с шотландцами. Французские рыцари, рассказавшие об этом Фруассару, были ошеломлены примитивностью страны, в которой они оказались. "Что это за прусское захолустье, в которое нас привел наш адмирал?" — спрашивали они. Они были поражены тем, что в Эдинбурге, который им описывали как северный Париж, было не более 400 домов. На них совершенно не произвел впечатления "краснолицый и бледноглазый" король Роберт II. Его подданные показались им дикарями, лишенными вежливости и рыцарского поведения, а страна — лишенной всего, что делает жизнь приятной. Постели были жесткими, а дома убогими. Вина не было. Французы ненавидели пиво и ржаной хлеб. Те, кто потерял своих лошадей во время морского перехода из Слейса, обнаружили, что невозможно купить адекватную замену в Шотландии, не заплатив в шесть или десять раз больше чем во Франции. В письме французскому королевскому Совету Жан де Вьенн заметил, что в Шотландии, похоже, "нет ничего, кроме диких зверей, лесов и гор". Но недовольство было взаимным. И хотя руководители французских экспедиционных сил были тепло встречены Дугласом и Мореем, людьми, которые жили в том же ментальном мире, что и они, простые шотландцы, воспринимали их присутствие с нескрываемой враждебностью. Они недоумевали, что иностранный корпус численностью всего 1.600 человек может сделать для них такого, чего они не могут сделать сами и жаловались, что французы не могут говорить на их языке. Шотландцы были шокированы привычкой французов ехать по несколько человек в ряд через поля растущих зерновых культур вместо того, чтобы придерживаться проторенных троп и относились к новоприбывшим как к врагам, которые будут грабить и жечь их имущество, как англичане. Они отказывались продавать им еду и нападали на их фуражиров в уединенных местах[764].

8 июля 1385 года Жан де Вьенн уговорил Роберта II возобновить начало военных действий. Ему разрешили возглавить конный рейд через восточный участок границы в Нортумберленд, опередив на несколько дней истечение срока перемирия. Французские войска поскакали на юг из Эдинбурга с белыми крестами Святого Андрея на черном фоне нашитыми на их сюрко. К ним присоединились около 3.000 шотландцев. Переправившись через Твид к востоку от аббатства Мелроуз, французы впервые увидели всю жестокость северной войны. На протяжении нескольких миль по обе стороны границы они не увидели ничего, кроме невозделанной пустоши, населенной лишь несколькими несчастными, которым не удалось вовремя сбежать. Шотландцы обрушились на этих бедолаг и перерезали им глотки. Объединенные силы провели осторожную разведку вокруг Роксбурга, прежде чем отказаться от задачи штурмовать его как невыполнимой. Затем они поскакали на восток вниз по реке Твид в Нортумберленд и подошли к замку Уорк. Замок Уорк стоял на крутом холме на южном берегу реки, контролируя один из главных бродов через нее. Это была старая крепость, датируемая XII веком, которой долгие годы не уделялось должного внимания и которая уже получила серьезные повреждения во время предыдущих шотландских набегов. Между французами и шотландцами разгорелся ожесточенный спор о том, стоит ли штурмовать это место. Все закончилось тем, что французы самостоятельно штурмовали стены, а шотландцы стояли в стороне и наблюдали. Понеся большие потери, на второй день штурма им удалось вытеснить защитников со стен арбалетным огнем и забраться на них по лестницам. Налетчики взяли в плен капитана, расправились с гарнизоном и нанесли максимальный ущерб зданиям, после чего покинули замок. Через несколько лет было объявлено, что замок "ничего не стоит из-за военных разрушений". Взятие замка Уорк оказалось единственным заметным достижением этого рейда. Вся эта история вызвала сильные разногласия между французским и шотландским корпусами и вскоре они разошлись в разные стороны. Шотландцы отошли за границу, а французы, сопровождаемые только графом Дугласом и его людьми, продвигались на восток к Бервику, а затем на юг по прибрежной дороге, разрушая башни и укрепленные дома и опустошая земли графа Нортумберленда. Они проникли в Англию вплоть до Морпета. Там, в последних числах июля, они узнали, что Ричард II достиг Ньюкасла, повернули назад и направились в Эдинбург[765].

Присутствие английского короля оказалось мощным средством вербовки в армию. Когда 30 июля 1385 года Ричард II выступил из Ньюкасла на север, его сопровождала самая большая армия, собранная в Англии со времен кампании при Креси в 1346 году. В ней было почти 14.000 человек, две трети из которых составляли лучники. В перечне были свиты каждого английского графа и почти всех выдающихся английских капитанов, которые еще были способны сражаться. Вместе с пажами и слугами, должно быть, насчитывалось от 20.000 до 25.000 человек. Армия двигалась в боевом порядке разделенная по традиции на три колонны. Герцог Ланкастер, возглавлявший самую большую личную свиту, командовал авангардом, в компании своего брата графа Бекингема и маршала Англии Томаса Моубрея, графа Ноттингема. Король двигался в центре следующей колонны, а его дядя граф Кембридж и граф Уорик — на флангах. В арьергарде шли отряды с севера во главе со свитами Перси, Невилла и Клиффорда, а также епископ Даремский, видная фигура со знаменем святого Катберта, покровителя севера. 6 августа английская армия вошла в Шотландию, и король развернул свое знамя. В небольшом городке Хослоу в Тевиотдейле Ричард II отметил свое вступление на шотландскую землю, одарив новыми почестями своих фаворитов и родственников. Эдмунд Лэнгли, граф Кембридж, стал герцогом Йорком. Томас Вудсток, граф Бекингем, стал герцогом Глостером. Роберт де Вер, граф Оксфорд, стал маркизом Дублина, что стало первым случаем использования этого титула в Англии. Майкл Поул стал графом Саффолком, а Саймон Берли — графом Хантингдоном. Джон, барон Невилл из Рэби, стал графом Камберлендом, а старший сын Джона Гонта Генри Болингброк — графом Дерби. Не менее 300 человек были посвящены в рыцари рукой короля. Вероятно, Ричард II надеялся завоевать расположение дворянства с помощью этих пожалований точно так же, как это сделал его дед Эдуард III своими пышными пожалованиями пэрства в начале войны в 1337 году[766].

Последующие дни стали насмешкой над этими амбициями. Англичане продвигались через Лотиан по фронту шириной в шесть миль в направлении Эдинбурга. Жители Лотиана бежали перед приближающейся массы войск, забирая с собой все продукты питания и уничтожая то, что не могли унести. Шотландские и французские отряды отступали, отказываясь вступать в бой, но нападая на англичан с флангов, убивая отставших и фуражиров. Не в силах справиться со своим врагом, англичане перешли к тотальному уничтожению. Они сжигали все на своем пути и вытаптывали посевы на полях. Пленников, попавших в их руки, предавали смерти. Обычная неприкосновенность, предоставляемая монастырям, была отменена на том основании, что они были заняты сторонниками авиньонского Папы. Мелроз, величайший цистерцианский монастырь в Шотландии, пока был пощажен, но Драйбург и Ньюбаттл были почти полностью разрушены. 11 августа, после пятидневного марша, англичане достигли Эдинбурга и нашли его совершенно опустевшим, за исключением гарнизона замка. Шотландцы бессильно смотрели со стен замка, как захватчики сжигают дома и церкви города. Только аббатство Холируд было пощажено по особой просьбе Джона Гонта, который гостил там во время своего пребывания в Шотландии в 1381 году.

К этому времени, однако, армия Ричарда II начала страдать от голода, так как не было времени организовать надлежащие пути снабжения. Фуражиры не находили ничего, что можно было бы доставить в арию. Среди ослабленных голодом людей начали распространяться болезни, чему способствовала жаркая погода. Это было повторением неудачного вторжения Джона Гонта в предыдущем году. Гонт убеждал короля продолжать наступление через залив Ферт-оф-Форт. Поскольку основная часть шотландских сил с французскими вспомогательными войсками отступала на юг через лес Эттрик, план Гонта, как и многое другое в этой кампании, предполагал, что главной целью было упредить французский десант между заливом Тей и заливом Морей, где можно было найти наиболее подходящие места для высадки.

Ричарду II, однако, было достаточно того, что было уже сделано. Он ополчился на своего дядю, оскорбляя его в лицо и обвиняя в измене. По слухам, он сказал, что все это хорошо для таких великих лордов, как он, которые приберегли для себя повозки с продовольствием, а остальная армия будет голодать. "Неужели Гонт намеренно пытался уничтожить меня? Я вернусь домой со своими людьми", — заявил Ричард II. "Но я один из ваших людей", ― ответил герцог. "А я не вижу никаких доказательств этого", ― сказал король. Армия повернула назад тем же путем, которым пришла. В Мелроуз они обнаружили, что все солдаты, оставленные для защиты аббатства от мародеров, были перебиты. В ответ Ричард II приказал сжечь дотла церковь и монастырские постройки. Английская армия вернулась в Ньюкасл 20 августа 1385 года, где и была распущена. Она провела в Шотландии менее двух недель, не усмирив шотландцев и не внеся никакого вклада в уничтожение армии Жана де Вьенна. Задача по защите севера от неизбежного шотландского возмездия была передана графу Нортумберленда — Перси, который имел всего 1.200 человек, базировавшихся в Бервике, плюс гарнизоны Роксбурга и Карлайла[767].

А месть шотландцев уже началась. Пока англичане обсуждали стратегию в Эдинбурге, шотландцы пересекли беззащитный западный участок границы и углубились в Камберленд. Примерно 15 августа 1385 года второй сын короля Роберта II, Роберт, граф Файф, провел своих людей во время отлива через пески залива Солуэй-Ферт в сопровождении Жана де Вьенна и его французского корпуса, людей графов Дугласа и Марча, сэра Арчибальда Дугласа и "всей молодежи и цвета шотландского рыцарства". Часть людей была оставлена, чтобы захватить город Карлайл и сжечь его пригороды и окружающие деревни, а остальные поскакали на юг через Камберленд и Уэстморленд, проникнув далеко за Пенрит на территорию, которая не подвергалась набегам из Шотландии в течение нескольких десятилетий. Региону был нанесен страшный ущерб. Налоговые записи в течение многих лет повторяют одну и ту же историю о обезлюдении и уничтоженных посевах, разрушенных домах и угнанном домашнем скоте. Шотландцы вернулись к границе, склонившись под тяжестью награбленного. Французские информаторы Фруассара с расчетливой двусмысленностью сообщили ему, что добыча всего лишь из четырех английских городов стоила больше, чем все богатства Шотландии. На обратном пути союзники подошли к Карлайлу, главному обнесенному стеной городу западного участка границы. Жан де Вьенн, вероятно, всегда имел в виду этот город как главную цель кампании. 7 сентября его люди подтянули артиллерию к воротам и штурмовали стены с помощью лестниц. Стены Карлайла были слабыми и пришли в негодность, но город имел сильный гарнизон и успел углубить рвы до прихода врага. Штурм был отбит, несколько французов было взято в плен, а у захватчиков было мало времени. Сын графа Нортумберленда, сэр Генри Перси, перебрался через Пеннинские горы с армией ополченцев из восточного участка границы и французы с шотландцами отошли. По словам Фруассара, французы уже начавшие голодать, стали захватывать продовольствие, принадлежавшее жителям Шотландской низменности. Это вызвало гневные споры и драки между французскими и шотландскими солдатами. Кампания, которая когда-то казалась такой многообещающей, закончилась пшиком, когда была предпринята несерьезная попытка захватить Роксбург. Это была последняя возможность для Жана де Вьенна добиться заметного успеха в Шотландии. Факты неясны, но кажется, что, как и при Уорке, шотландцы отказались участвовать в штурме. Адмирал ответил, что если крепость будет взята французскими силами, то она должна удерживаться от имени Карла VI, а шотландцы в свою очередь с негодованием отвергли эту идею. Оба корпуса вскоре покинули поле боя испытывая отвращение друг к другу[768].

Отплытие второй французской армии было назначено на 1 августа 1385 года. В течение июля к флоту вторжения, собравшемуся на якорной стоянке в Слейсе, присоединились новые корабли. На нескольких сотнях мачт развевались на ветру знамена. Большие корабли, которые были зарезервированы для ведущих капитанов армии, были ярко раскрашены в их цвета. Огромное количество продовольствия и снаряжения, собранного летом, было привезено в порт и находилось в процессе погрузки. Приготовления были почти завершены, когда проект получил смертельный удар с неожиданной стороны. 15 июля Франс Аккерман и Питер ван ден Босше ночью покинули Гент с небольшим отрядом в 1.300 человек, включая сэра Джона Буршье и его отряд, чтобы сорвать подготовку к вторжению. Они разведали оборону Брюгге и Слейса, но обнаружили, что эти города слишком хорошо охраняются. Однако в Дамме им повезло больше. Речной порт Дамме, расположенный на полпути между Слейсом и Брюгге, обозначал границу судоходного участка реки Звин. Ил постепенно закрывал гавань для океанских судов, и город был лишь тенью того, чем он был когда-то. Но он оставался важным перевалочным пунктом для торговли зерном и продуктами питания, а также был узловым центром системы каналов в западной Фландрии. Дамме был защищен современным обводом стен и рвов, но его капитан находился в Брюгге, и в его отсутствие не велось должного наблюдения. Люди Аккермана пересекли заполненные водой рвы, взобрались на стены и овладели городом до того, как гарнизон узнал об их появлении. Жители Дамме были истреблены. Вскоре к городу подошли французские войска из Брюгге, Слейса и Аарденбурга и попытались вернуть его, прежде чем захватчики смогут организовать оборону. Они бросились на укрепления перед воротами, но были отброшены назад. В последующие дни французы предприняли несколько штурмов, но все они закончились неудачей. Вскоре из Гента прибыло подкрепление, чтобы отогнать нападавших и к концу июля 1385 года Дамме защищал многотысячный гарнизон из Гента. Артиллерия, уже находившаяся в городе, была размещена на стенах, а из Гента привезли еще больше. На складах порта было найдено огромное количество припасов, чтобы поддержать защитников в течение долгой осады[769].

В день падения Дамме французский двор в Амьене праздновал свадьбу своего семнадцатилетнего короля. Невеста, Изабелла Баварская, которая была на два года моложе жениха, была привезена из Германии ее дядей, чтобы представить ее на смотр Карлу VI. Встреча, внезапная помолвка и поспешно организованный брак, тщательно срежиссированные герцогом Бургундским и совершенные в течение трех дней, были, пожалуй, настолько близки к любовному свиданию, насколько это вообще возможно для короля Франции. Карл VI недолго наслаждался обществом своей молодой супруги. Первые сообщения о взятии Дамме пришли в Амьен на следующий день, 18 июля. Последствия не заставили себя долго ждать. Присутствие в Дамме большого гарнизона из Гента в четырех милях от Брюгге и семи от Слейса в регионе, легко доступном из Англии, представляло серьезную угрозу для намеченной экспедиции, а также для более широких интересов герцога Бургундского. И, как язвительно заметил современник, "что бы ни коснулось герцога Бургундского, король делает это своим делом". Армия вторжения была перенаправлена к Дамме, а переход в Англию был отложен до его отвоевания. 21 июля королеву отвезли в замок Крей в долине Уазы, а Карл VI и его дядя вместе с коннетаблем и офицерами отправились в Аррас, чтобы присоединиться к армии. 31 июля вся французская армия расположилась лагерем на равнинной местности вокруг Дамме[770].

Советники Ричарда II в Вестминстере узнали о взятии Дамме через несколько дней после того, как весть об этом дошла до французов и сразу же оценили его значение. Чем дольше держался Дамме, тем труднее было бы французскому флоту вторжения отплыть в этом сезоне. Поэтому в конце июля временная администрация отчаянно пыталась собрать экспедиционные силы, чтобы сорвать или продлить французскую осаду. Флот адмиралов в Северном море подошел к концу срока службы и возвращался домой. Поэтому Ноллис и Брембре вместе с богатым лондонским финансистом Уильямом Уолвортом занялись реквизицией нового флота в западной части страны. Они предложили отправить войска во Фландрию на этом флоте, как только они будут найдены. По счастливой случайности шесть португальских галер, вооруженных пушками, первые плоды союза Ричарда II с Жуаном Ависским, только что прибыли в западную часть страны, чтобы поддержать оборону Англии. Это был щедрый жест, учитывая ограниченный масштаб английской помощи Португалии на сегодняшний день и тот факт, что договор между странами еще не был ратифицирован. Галеры совершив переход вокруг побережья прибыли в Лондон, где были встречены подарками. Были разработаны планы отправить их в Звин, чтобы сжечь часть французского флота. Для проводки судов был нанят голландский лоцман, знавший воды устья реки. В Саутгемптоне был зафрахтован балингер, который отправили разведать устье Звина и доложить о ходе французских операций. В государственной казне не было денег, чтобы оплатить все это, и судя по всему, расходы были оплачены самим Брембре[771].

Французские командиры под Дамме знали, что для спасения проекта вторжения в Англию необходимо быстро захватить город. Они почти каждый день бросали на стены штурмовые отряды, неся при этом тяжелые потери. Они построили большие камнеметы, которые били по стенам, постепенно превращая целые участки в руины. Но защитники под командованием Аккермана яростно сопротивлялись. Они ждали, пока штурмовые группы по приставным лестницам почти достигнут вершины стен, чтобы сбросить их в ров. Они отбивались от штурмующих топорами и мечами, а их пушки вели убийственный огонь с флангов. Английские лучники со стен выпускали плотные залпы стрел в приближающиеся французские отряды. Условия во проживания во французском осадном лагере были ужасающими. Дамме был расположен на болотистой, низинной местности. Стояла жарка. Вонь от разлагающихся трупов и экскрементов и жужжание мух были повсюду. Городской ров был заполнен нечистотами. Французские воины болели и умирали или уходили на лечение в Брюгге. Карл VI удалился в замок Мале, где воздух был чище, оставив в лагере свои шатры, чтобы скрыть свой отъезд. Доблестное сопротивление защитников Дамме постепенно пробудило старых друзей и соратников Гента в западной Фландрии. В Брюгге напряжение на улицах нарастало. У ворот задерживали чужаков и людей низкого происхождения, которые "не были рыцарями, оруженосцами, священнослужителями или другими людьми, обладающими знатностью или репутацией". В Слейсе произошли беспорядки против французов. Некоторые жители были замечены в попытках организовать всеобщее восстание, чтобы ночью перебить гарнизон в постелях, а затем разрушить дамбы и поджечь французский флот[772].

Внутри Дамме запасы провианта, слишком расточительно распределенные в самом начале осады, стали заканчиваться. Аккерман посылал неистовые призывы англичанам и своим согражданам в Гент. Англичане уже делали все возможное, но их силы помощи вряд ли были бы готовы в короткий срок. От Гента, который находился всего в двадцати милях, Аккерман мог ожидать большего. Но горожане перессорились между собой. Многие считали, что их восстание обречено, а предприятие в Дамме безнадежно. Среди этих были самые богатые горожане: люди обладавшие собственностью, чьи поместья за городом были разорены войной; ведущие зерно- и виноторговцы, разорение которых довершили французские набеги в Четырехградье Vier Ambachten. Все эти люди хотели отдать себя на милость Карла VI и герцога Бургундского. Они совещались тайно, опасаясь доносчиков Питера ван ден Босше, но без демагогических способностей Аккермана, который нагнетал страх и возбуждал гнев толпы, сторонники дальнейшего сопротивления неуклонно теряли позиции. В Дамме Аккерман почувствовал, что его партия теряет власть и решил бросить своих людей в городе и бежать. В ночь на 16 августа 1385 года он приказал открыть одни из ворот и ускакал со своими главными лейтенантами и значительной частью гарнизона, включая английский отряд Буршье. Аккерман сказал дозорным у ворот, что направляются на разведку французских осадных линий. Вместо этого он и его люди незаметно пробрались мимо лагерей осаждающих и когда достигли полей, то поскакали как можно быстрее в сторону Гента.

Те, кто остался в городе, некоторое время сопротивлялись, зная, что пощады от французов им не дождаться. А 26 августа они тоже попытались бежать. Они послали во французские ряды парламентера с предложением о переговорах. На время переговоров было приказано прекратить огонь. В ту же ночь защитники вырвались из города через болота на востоке. Но их заметили французские дозорные и подняли тревогу. Большое количество французских рыцарей вооружились, сели на коней и пустились в ночную погоню. Считается, что несколько сотен человек были зарублены и убиты во время этой кровавой охоты. Остальная часть французской армии ждала рассвета. 27 августа французы вновь пошли на штурм, поднялись на стены и ворвались в ворота, убивая всех, кого встречали на улицах с оружием в руках, и в конце концов сожгли большую часть города. Когда порядок был восстановлен, около 200 человек из Гента все еще находились в Дамме. Их отвели в Брюгге и обезглавили возле городской тюрьмы[773].

В конце августа 1385 года еще можно было организовать вторжение в Англию. Но первоочередной задачей герцога Бургундского было продолжение войны с Гентом, пока его жители были в замешательстве. 1 сентября он отправился с армией на восток, взяв с собой короля, который ехал в обозе. Вечером того же дня герцог разместили свой штаб в замке Эртвельде примерно в семи милях к северу от Гента. Со стен города были хорошо видны костры армии, расположившейся лагерем вокруг. Оливье де Клиссон съездил к воротам, чтобы разведать оборону. Он разработал план атаки цитадели и прорыва в город, но защитники открыли шлюзы каналов и затопили низменность вокруг стен. Французы обнаружили то, что Людовик Мальский мучительно постигал последние пять лет своей жизни. Гент нельзя было взять штурмом, а морить его голодом было бы очень долгим процессом. Более недели французы планомерно опустошали Четырехградье Vier Ambachten. Деревни, форты, мельницы — все было разрушено. Дамбы вдоль побережья тоже были разрушены, и вода затопила большую часть возделываемых земель. Солдаты убивали всех, кто не успел вовремя бежать, за исключением тех, кто казался достойным выкупа. Но герцог Бургундский не оставил в живых даже этих и приказал обезглавить каждого на глазах у короля и его главных офицеров. Их достоинство, с которым они шли на смерть, поразило даже палачей. "Король Франции мог бы предать смерти каждого фламандца, — сказал один из них Карлу VI в лицо, — но их иссохшие кости все равно поднялись бы, чтобы сражаться с ним"[774].

Взятие Дамме и осада герцогом Бургундским Гента спасли Англию от французского вторжения. Отплытие армии задержалось уже почти на шесть недель. У армейских казначеев заканчивались деньги. Припасы, которые хранились для флота в Слейсе, были перенаправлены на снабжение армии во время осады Дамме, а те, что были на кораблях, сгнили. Чтобы заменить их, требовалось время. Кроме того, это потребовало бы денег, которых французская королевская казна не ожидала до тех пор, пока в октябре не поступит последний взнос от тальи. К тому же вскоре должны были начаться осенние шторма. 10 сентября 1385 года французский королевский Совет собрался в присутствии короля в Эртвельде и решил, что вторжение в Англию придется отложить до следующего года. Запасы были выгружены с кораблей в Слейсе и те, что еще можно было использовать, были помещены на зиму в недавно построенные погреба Groot Kasteel Филиппа Бургундского. Через два дня с армией рассчитались[775].

Это было серьезное поражение, но дальше последовало худшее. В течение сентября реквизированные корабли Нормандии и Пикардии отплыли в свои порты. Многие из этих кораблей воспользовались возможностью загрузить грузы в Слейсе. Первый конвой попал в шторм в Ла-Манше 13 сентября 1385 года. Девять парусных кораблей и обе исправные галеры были прибиты к берегу недалеко от Кале и попали в руки англичан вместе с примерно 500 членами экипажей. Вероятно, это было первое известие, которое получили англичане о том, что план вторжения был отменен. Следующим конвоям пришлось выдержать атаки англичан с обеих сторон Ла-Манша. 16 сентября флот английских парусных судов и балингеров, базировавшихся в Кале, перехватил конвой из примерно восьмидесяти судов и захватил около четверти из них. Два дня спустя тот же флот, усиленный захваченными за последние несколько дней кораблями и поддержанный кораблями Пяти портов, атаковал другой конвой из сорока пяти судов. Большинство этих судов спаслось, но три из них были захвачены после боя, продолжавшегося пять часов: два больших великолепных парусника с башнями на носу и корме, которые должны были служить флагманами для Карла VI и Клиссона, и большой балтийский когг, на котором, как выяснилось, находилось 5.000 франков наличными. Сэр Уильям Бошамп, капитан Кале, который в основном отвечал за эти операции, получил сорок восемь призов в течение двух недель[776].

Отмена вторжения оставила Жана де Вьена и его людей в Шотландии. Конец их приключения был таким же неудачным, как и начало. Французский адмирал написал Карлу VI и Филиппу Бургундскому, что он готов зимовать в Шотландии до прибытия новой армии вторжения в следующем году при условии, что из Франции будут высланы подкрепления, припасы и деньги на их жалованье. Но его люди уже успели возненавидеть Шотландию и ее жителей и говорили, что к следующему лету они умрут от голода, если их не убьют в постели местные жители. Они настаивали на возвращении домой, но вдруг обнаружили, что шотландцы не позволят им уехать, пока они не удовлетворят тех, кто утверждал, что понес ущерб от их рук. Среди них были не только те, чей лес или продукты питания были захвачены французами, или чьи посевы были вытоптаны копытами их лошадей, но и большая часть шотландских воинов, которые утверждали, что сражались за французского короля, и требовали военного жалованья и компенсации за потерянных во время кампании лошадей. В конце концов, шотландцы были удовлетворены долей из 50.000 франков, которые Жан де Вьенн привез с собой в Шотландию. 10.000 франков из них были выплачены Роберту II. 6.000 франков были удержаны для компенсации французским солдатам за лошадей, потерянных во время их путешествия в Шотландию. Остальная сумма была распределена в соответствии с их заслугами между министрами Роберта II и ведущими шотландскими капитанами совместной комиссией французских и шотландских рыцарей. Остальные претенденты на компенсации должны были ждать, пока французское правительство выплатит стоимость их претензий агентам Роберта II в Брюгге. В конце концов, к концу года, французы уехали группами, по мере того как появлялись свободные суда и вернулись без денег и лошадей, но с рассказами о грубости, неблагодарности и жадности шотландцев[777].

Французское правительство извлекло несколько болезненных уроков из событий лета 1385 года. На один из них настойчиво указал Жан де Вьенн, когда в свое время доложил о результатах своей миссии французскому королевскому Совету. Сменявшие друг друга короли Франции сильно переоценивали силу шотландцев, считал адмирал. По его мнению, ресурсы страны были не больше, чем у отдельной французской провинции Артуа или незначительного графства Савойя. Он видел все их военные силы, сказал Жан де Вьенн, и они включали не более 500 правильно экипированных латников. Было еще до 30.000 человек, которые пришли бы по вызову, но они были плохо вооружены и обучены и при первом же виде английской армии обратились бы в бегство. Для сравнения, стоя на холме и наблюдая за тем, как войско Ричарда II марширует через Лотиан, он считал, что армия Англии составляет около 6.000 человек. Главная же проблема, однако, заключалась в том, что опустошенные районы шотландской низменности были неспособны поддержать французскую армию любого размера. Если бы Клиссон прибыл в Шотландию летом, сказал Жан де Вьенн, его войска закончили бы кампанию борьбой с шотландцами или вымерли бы от голодом. Адмирал настоятельно рекомендовал воздержаться от еще одной попытки высадить большую армию в Шотландии, и на самом деле французы больше никогда не пытались напасть на Англию через Шотландию вплоть до начала XVIII века. Со своей стороны, шотландцы потеряли всякую надежду на участие в крупной кампании в Англии вместе со своими французскими союзниками. Когда они узнали, что французская армия вторжения была распущена, они вступили в переговоры с представителями английского короля на границе и договорились о местном перемирии до 1 июля 1386 года. С последующими продлениями это перемирие продлилось до лета 1388 года. С практической точки зрения Шотландия выбыла из войны на следующих два года[778].

Другой урок, который усвоили французы, заключался в том, что было небезопасно пытаться вторгнуться в Англию, не обеспечив предварительно полный контроль над Фландрией. Герцог Бургундский понял, что теперь он не сможет захватить Гент силой и поэтому ему придется пойти на уступки, которые нелегко даются человеку с его авторитарными методами правления. Еще до отступления из Эртвельде Филипп договорился о том, чтобы король написал дружелюбное письмо тем жителям Гента, которые, как считалось, были настроены оппозиционно по отношению к существующему режиму. Карл VI предложил подтвердить хартии и привилегии города, если его граждане сдадутся ему, и обязался объявить амнистию за все деяния, совершенные во время шестилетней гражданской войны. Один из фламандцев посланный Филиппом тайно поселился во францисканском женском монастыре в Гентбрюгге, под восточный стеной города, чтобы вести переговоры с сочувствующими горожанами. К концу сентября 1385 года группа представителей городских гильдий во главе с перевозчиком зерна и мясником уже вела тайные переговоры в Париже с герцогом и другими членами французского королевского Совета[779].