Столетняя война. Том III. Разделенные дома

Глава XII. Португалия, 1385–1388 гг.

Весной 1385 года Хуан I до предела напряг ресурсы Кастилии, чтобы преодолеть сопротивление своих противников в Португалии. В предыдущем году он собрал не менее восьми монед со своих кастильских подданных, несмотря на их горькие жалобы. В 1385 году король потребовал двенадцать. Его чиновники готовили один из самых больших флотов, когда-либо собранных кастильским королем. Десять галер и двадцать больших переоборудованных торговых судов уже стояли в Тежу у Лиссабона. Еще пять галер были наняты у короля Арагона, и еще пять и около двух десятков вооруженных торговых судов готовились присоединиться к ним. Ожидалось, что на суше армия кастильского короля будет почти вдвое больше, чем та, что осаждала Лиссабон в 1384 году. Помимо ресурсов собственного королевства, лейтенанты Хуана I могли заручиться военной поддержкой большинства городов северной и центральной Португалии и, конечно же, большей части дворянства. План вторжения представлял собой классическое наступление по двум направлениям, которое так часто применялась в войнах Кастилии против Португалии. Основная армия вторжения должна была собраться у пограничного города Бадахос в апреле. Эта армия под личным командованием короля должны была пересечь реку Гвадиана у Элваша и направиться прямо к Лиссабону. Вторая, меньшая по численности армия должна была быть сформирована архиепископом Толедо в Сьюдад-Родриго на севере и достичь португальской столицы более длинным путем через Визеу и Коимбру[780].

Именно в этих сложных обстоятельствах Жуан Ависский решил отказаться от претензий на управление Португалией в качестве регента находящегося в заключении инфанта Жуана и присвоить корону себе. Народная поддержка инфанта была важным фактором в отказе от Беатрисы. Но отсутствующий государь, находящийся во власти врага, больше не был ни легитимным источником власти, ни даже полезной фигурой. В начале марта 1385 года в Коимбре собрались Кортесы Португалии, якобы национальное собрание, но на самом деле его участники были набраны исключительно из сторонников националистической партии. В обсуждениях главенствовали делегаты тридцати одного города, которые всегда были основой поддержки Жуана Ависского. Месяц ушел на юридические препирательства. С юридической точки зрения притязания Жуана мало что значили, ведь он был бастардом, в то время как отец инфанта Жуана, по общему мнению, был тайно женат на Инес де Кастро. Даже если бы брак и не был заключен, как утверждали сторонники Жуана Ависского, не было никаких юридических оснований отмахиваться от претензий Беатрисы и ее сына. Даже в таких отфильтрованных Кортесах у нее были свои сторонники. Закон, однако, не мог разрешить то, что в действительности было португальской гражданской войной. Решающие факторы были политическими, а толпа на улице уже показала, кому принадлежат ее симпатии. Толпа провозгласила Жуана Ависского королем, когда он прибыл в Кортесы в начале заседания. На заполненных людьми улицах Лиссабона и Порто, находилась его реальная власть. 6 апреля 1385 года Кортесы провозгласили Жуана Ависского королем Португалии. Пять дней спустя, 11 апреля, он был коронован в кафедральном соборе. Жуану было двадцать семь лет. Среди первых его действий было назначение двадцатичетырехлетнего Нуну Альвареша Перейра коннетаблем Португалии и выпуск новой монеты со своим именем. Чеканка монеты была не просто публичной демонстрацией суверенитета. В условиях, когда эффективный сбор налогов был невозможен, ожидалось, что девальвация и прибыль от чеканки позволят собрать большую часть денег, необходимых для борьбы с кастильцами. Новый король сразу же заявил о своей международной ориентации. Луренсу Фогаса и Алонсу де Альбукерке, которые все еще боролись со своими кредиторами в Англии, были отправлены свежие инструкции для завершения переговоров о заключении англо-португальского договора. Еще одно посольство отправилось в Рим, чтобы заявить о верности Португалии Урбану II[781].

Из-за проблем с набором и финансированием Хуан I не смог собрать свою армию вторжения ранее чем через два месяца после первоначально запланированной даты. Эта задержка оказалась фатальной для его амбиций, поскольку кастильцы потеряли инициативу и больше никогда ее так и не вернули. Быстро воспользовавшись эйфорией царившей после его коронации, Жуан Ависский и его коннетабль за шесть недель захватили почти всю территорию к северу от Дуэро. Крепость Гимарайнш XII века постройки, одна из сильнейших в регионе, сдалась после того, как кастильский король оказался не в состоянии вовремя организовать ей помощь. Капитан Гимарайнш, который был одним из самых видных союзников Хуан I среди португальской знати, перешел на сторону Жуана Ависского. Такие люди как он полагали, что кастильский король одержит победу благодаря превосходству в численности армии и ресурсах. Как только эта уверенность была подорвана, поддержка дома кастильского короля начала ослабевать. Португальские войска, служившие в кастильских гарнизонах, массово дезертировали, так как их жалованье не выплачивалось почти год[782].

В конце мая 1385 года кастильский король попытался подкрепить свою поддержку в Португалии военной демонстрацией. Он приказал архиепископу Толедо, командовавшему в Сьюдад-Родриго, отправить все имеющиеся в его распоряжении силы через границу, чтобы опустошить территории вокруг Гуарды и Визеу. В этой вылазке приняли участие около 300 латников, поддержанных легкой кавалерией и пехотой, всего, возможно, 1.000 человек. Вернувшись с добычей 29 мая, они столкнулись с объединенными гарнизонами нескольких близлежащих замков, которые расположились в пешем строю перед воротами небольшого города Транкосо. Португальцы не имели значительного превосходства в численности, но у них было преимущество в обороне. Кастильцы спешились и атаковали португальцев двигаясь по неровному вспаханному полю. В то же время отряд легкой кавалерии пошел в обход португальской позиции, чтобы атаковать их с тыла. Движение по вспаханной земле нарушило строй наступающих кастильских латников, а кастильская пехота бросилась на португальцев вообще без всякого порядка. Обе группы кастильцев были португальцами отбиты и обращены в бегство, а во время последовавшего преследования почти все они были перебиты[783].

Вести из Гимарайнш и Транкосо встревожили Хуан I. Он вошел в Португалию в последних числах мая с небольшим передовым отрядом и остановился в нескольких милях за рекой Гвадиана в Элваш, где он предлагал дождаться прибытия основной части своей армии. Хуан I был нездоров, как это часто бывало в критические моменты его правления и болезнь сделала его нерешительным и колеблющимся. Через несколько дней после прибытия в Элваш он резко отказался от своих планов и решил собрать всю свою армию для единого удара с севера, где сейчас была сосредоточена большая часть сил Жуана Ависского. Это решение повлекло за собой новые неурядицы и задержки. Сборы пришлось перенести из Бадахоса в Сьюдад-Родриго, более чем за сто миль, и отложить до июля. Кастильский король достиг Сьюдад-Родриго, вероятно, в конце июня, только для того, чтобы получить известие об очередном военном поражении, на этот раз в Мертоле в Алгарви. Мертола была небольшим городом, обнесенным стеной, который был занят кастильским гарнизоном. В течение нескольких недель его осаждала толпа португальской пехоты, набранная из местных жителей, при поддержке небольшого контингента латников. Для снятия осады из Севильи был послан отряд помощи в составе около 300 кастильских латников и 800 пехотинцев. Излишняя самоуверенность, похоже, снова стала причиной их поражения. Кастильцы потерпели полный разгром в битве за город и отступили с большими потерями[784].

В массивной крепости, которую его отец построил в Сьюдад-Родриго, на берегах реки Агеда, Хуан I собрал свой Совет, чтобы рассмотреть очередное изменение плана. Поначалу спор шел о стратегии. Вторжение в Португалию и поход на Лиссабон, вероятно, закончилось бы генеральным сражением с войсками Жуана Ависского, в то время как существовал и более осторожный подход: распустить часть армии и стоять на границе, пока морская блокада реки Тежу и гарнизоны к северу от Лиссабона не заставят португальскую столицу подчиниться. За этими дебатами скрывались более фундаментальные вопросы. Многие из советников Хуана I с самого начала относились с недоверием к его португальским амбициям. Среди этих людей, которые, вероятно, составляли большинство в Совете, был и хронист Айала, который ярко описывает эти споры. Они были встревожены стоимостью и политическими рисками предстоящей кампании. Налоговые поступления значительно отставали от ожиданий. Вербовка в армию была исключительно трудной, отчасти и по этой причине. Многие из лучших солдат Кастилии погибли, а остальные не получали жалованья и не проявляли энтузиазма к войне, а их командиры были неопытны. Здоровье короля было слабым, а его наследник — несовершеннолетним. Советники отнюдь не были так уверены в победе, как командиры армии. Считалось, что под командованием Жуана Ависского было около 2.000 латников, плюс неопределенное количество легкой кавалерии и пехоты. Но в число этих войск входила закаленная в боях английская и гасконская кавалерия, а также отряд английских лучников, присутствие которых вызывало сильное беспокойство у кастильских командиров. Крупное сражение поставило бы все на карту в один день без какой-либо гарантии успеха. Существенные аргументы выдвигались и другой стороной. Как ни тяжелы были финансовые и военные трудности Хуана I, отказ от вторжения одним махом уничтожил бы его партию в Португалии и сделал бы аннексию страны практически невозможной. Но пацифисты считали, что аннексия все равно уже стала невозможной. Лучше, говорили они, вести войну на истощение с небольшим количеством людей, а затем пойти на компромисс с противником, признав королем Жуана Ависского и получив в обмен значительные территориальные уступки. Тем более что альтернативой могло стать поражение и банкротство[785].

Не сумев окончательно определиться ни с одной из стратегий, Хуан I в итоге принял обе. На третьей неделе июля 1385 года он переправился через реку Туроэнс в Португалию, объявив о своем намерении совершить короткий карательный рейд в Португалию со всей своей армией. Хуан I планировал, по его словам, проникнуть до горных перевалов к северу от Коимбры, чтобы спасти свою честь, а затем отступить в Кастилию, предоставив дальнейшее ведение войны рейдовым отрядам из пограничных крепостей, а также флоту и гарнизонам вокруг Лиссабона. Несмотря на амбициозную цель, поставленную перед офицерами по набору войск, кастильская армия была довольно небольшой, вероятно, от 4.000 до 5.000 человек. Из них около 1.200 были французами. Со временем она была усилена португальскими союзниками Хуана I и людьми из кастильских гарнизонов в Португалии. Однако общее число войск никогда не превышало 6.000 человек. Кроме того, было около 2.000 хинете, легковооруженной кавалерии из Андалузии, и большое количество пикинеров, арбалетчиков и другой пехоты, о численности которой можно только догадываться. Вся армия, по мнению португальских хронистов, включая обоз, вполне могла приближаться к численности в 30.000 человек, но в это число входило много войск низкого качества. Сам король представлял из себя жалкое зрелище, измученного болезнью человека, которого его слуги несли на носилках. Около 21 июля кастильцы захватили важную пограничную крепость Селорику-да-Бейра. Затем они прошли маршем по богатой долине реки Мондегу, уничтожая все на своем пути. Резня его войск в Лиссабоне и Транкосо вызвала ярость среди сторонников короля и они мстили за своих погибших товарищей, зверски убивая или увеча всех португальцев, у которых не хватило времени или ума бежать. Когда кастильская армия приблизилась, Жуан Ависский отступил на юг от Коимбры. Когда Хуану I доложили об этом, он снова изменил свои планы. Придя к выводу, что португальский король не намерен вступать в сражение, Хуан I решил преследовать его в глубине страны[786].

В конце июля 1385 года Жуан Ависский объединил силы со своим коннетаблем, Нуну Альварешем Перейра, у моста Абрантес на реке Тежу. Там состоялся военный Совет, который в некотором роде повторял заседания Совета Хуан I в Сьюдад-Родриго. Большинство советников португальского короля, как и советников его соперника, были против того, чтобы рисковать в битве. Они предпочитали дождаться прибытия подкреплений из Англии, которые, как сообщалось, были уже на подходе. Главным сторонником наступательных действий был коннетабль, Нуну Альвареш. Он указал на то, что большая часть гарнизона Жуана Ависского в Лиссабоне была выведена, чтобы увеличить численность его армии. Если не остановить кастильского короля, он объединит свои силы с гарнизонами кастильцев вокруг Лиссабона и тогда ничто не помешает ему взять столицу штурмом. Изложив свои соображения перед скептически настроенным Советом, коннетабль вышел. Он объявил, что поведет своих людей против врага, что бы ни решили остальные. Жуан Ависский отверг предложение своих советников и принял совет Нуну Альвареша. И похоже, что у него не было выбора. Он не мог позволить себе избежать сражения, как и его кастильский соперник, если хотел сохранить свою поддержку в Португалии. Итак, на второй неделе августа 1385 года португальская армия двинулась на восток к Порту-ди-Мош, замку, стоящему на возвышенности над рекой Лена, чуть восточнее главной дороги из Коимбры в Лиссабон. Было известно, что кастильская армия расположилась лагерем к северу вокруг города-крепости Лейрия, который когда-то служил южным бастионом христианского королевства в борьбе с маврами[787].

Ранним утром 14 августа 1385 года португальцы двинулись вперед, чтобы перекрыть дорогу в восьми милях к югу от Лейрии и примерно на таком же расстоянии к северу от незначительной деревни Алжубаррота. Их армия была намного меньше. Айала, опытный военачальник из свиты кастильского короля, оценил ее общую численность примерно в 2.200 латников и около 10.000 пикинеров, лучников и другой пехоты. В Португальской армии присутствовали и отряды англичан. Известно, что некоторые из них несли гарнизонную службу за Дуэро. Но английский хронист, который, по-видимому, читал письмо с новостями из Португалии, сообщает, что английский контингент насчитывал 700 человек, включая лучников, и это в целом согласуется с другими свидетельствами. Кроме того, в Англии был набран небольшой гасконский отряд, который возглавлял видный перигорский дворянин Гийом де Монферран. Португальский коннетабль накануне тщательно разведавший местность, расположил авангард своей армии поперек дороги на северной оконечности небольшого холма. Перед ними дорога круто уходила в сторону Лейрии. По обе стороны от авангарда коннетабль расположил фланги которые с каждой стороны опирались на ручьи. Английская и гасконская кавалерия под командованием Гийома де Монферрана была размещена на левом фланге, а португальские латники — на правом. За каждым флангом, на возвышенностях, располагались португальские и английские лучники, откуда они могли видеть происходящее и стрелять из своего оружия поверх голов стоящих впереди кавалеристов. Сам Жуан Ависский занял позицию в арьергарде сразу за баталией коннетабля. Португальский хронист, который рассказывает нам об этом, отмечает, что термины, используемые для обозначения этих подразделений: авангард, тыл, правый и левый фланг, были заимствованы из военного жаргона, который использовали офицеры графа Кембриджа за три года до этого. И португальские войска, и их кастильские противники теперь были организованы по образцу их английских и французских союзников, с коннетаблем, осуществлявшим главное командование, и маршалами, служившими его заместителями и поддерживавшими дисциплину. Это было частью длительного процесса, в ходе которого армии Пиренейского полуострова переняли организацию, снаряжение и тактику боя главных участников войны в Западной Европе[788].

К концу утра 14 августа 1385 года передовые части кастильской армии подошли по дороге из Лейрии. Увидев впереди португальцев, кастильцы остановились, чтобы осмотреться. Перед ними дорога пересекала ручей и далее поднималась к линиям войск Нуну Альвареша. О лобовой атаке не могло быть и речи. Было решено маневрировать кастильской армией вокруг португальских позиций и подойти к врагу по дороге с юга. Это был, вероятно, единственный путь, но он предполагал трудный и длительный переход протяженностью около пяти миль по густо заросшей лесом местности, совершаемый примерно двадцатью-тридцатью тысячами человек, обремененных несколькими сотнями повозок с припасами и снаряжением. Кроме того, этот переход пришлось совершать под полуденным солнцем войскам, которые были в пути с самого рассвета. Пока кастильцы совершали этот маневр, португальский коннетабль развернул всю свою армию фронтом к врагу и расположил ее на милю южнее, у деревни Сан-Жоржи. Позиция португальцев здесь была менее крепкой, поскольку кастильцы могли атаковать по пологому склону, но португальцы успели укрепить ее, построив перед своей линией примитивные полевые укрепления: линию из кольев и ряда глубоких траншей.

Хуан I послал хрониста Айяла вперед в качестве парламентера с эскортом воинов. Формальной задачей Айяла было потребовать от Жуана Ависского не проливать христианскую кровь в таком недостойном деле, но реальной целью его миссии была разведка португальских позиций. Айала быстро пришел к выводу, что атаковать позиции противника в этот день было бы безумием. Был уже поздний вечер, кастильцы были измотаны и не ели с самого утра. В их распоряжении была только кавалерия, поскольку лучники и пехота все еще пробирались через долину с обозом снабжения и еще не достигли главной дороги. Линия португальских войск была слишком узкой, чтобы вся кастильская армия могла вступить в бой, а фланговые охваты были невозможны из-за ручьев с обеих сторон. Прямая фронтальная атака на португальский центр потребовала бы от кастильцев пройти через шквал стрел английских и португальских лучников с флангов. Через день или около того, сказал Айала, португальцы исчерпали бы свои припасы и вынуждены были бы отойти. У кастильцев, для сравнения, запасов было на несколько дней. Все эти соображения поддержал Жан де Рье, который выступал в качестве представителя французских капитанов. Короли Франции, сказал он, проиграли два великих сражения при Креси и Пуатье, атаковав сильные оборонительные позиции, не потратив времени на организацию собственного боевого порядка и наведение дисциплины среди своих людей. Другие командиры в шатре кастильского короля насмехались над их осторожностью. Португальская армия, говорили они, значительно уступала по численности их собственной и будет трусостью не воспользоваться этим и не нанести португальцам решающее поражение. Ведь такой шанс не обязательно представится снова.

Все опасения Жана де Рье подтвердились. Хуана I уговорили отложить сражение до следующего дня, но его шатер находился далеко в тылу, вне пределов слышимости главных командиров, и его приказы дошли до них не сразу. К тому времени, когда посыльные добрались до передовых частей кастильской армии, бой уже начался. Магистр кастильского военного Ордена Алькантара взял инициативу в свои руки. Во главе большого отряда легкой кавалерии и при поддержке тяжелой кавалерии французов он попытался пробиться через фланги португальской армии, чтобы атаковать их позиции с тыла. Он не понимал, насколько сильна позиция португальцев, пока не стало слишком поздно. Кастильские всадники были отброшены назад шквальными залпами стрел с флангов. Хуану I ничего не оставалось, как попытаться спасти положение, введя в бой все имеющиеся войска. Кастильский авангард атаковал центр португальской армии. Когда атакующие попытались пересечь португальские полевые укрепления, лучники с двух португальских флангов стали стрелять и по ним, нанося серьезный урон еще до того, как кастильцы достигли врага. Тем, кто добрался до португальских линий, удалось отбросить их назад первым же ударом, но арьергард под командованием самого Жуана Ависского пришел им на помощь. Атаковавшая кастильская баталия распалась на мелкие группы, которые метались направо и налево, не получая поддержки от своих товарищей. Примерно через час знаменосец кастильского короля был сражен стрелой и королевский штандарт пал на землю.

Телохранители Хуана I быстро посадил на лошадь и увезли прочь. Отъезд короля стал сигналом к бегству того, что осталось от кастильской армии. Кастильцы понесли страшные потери. Среди погибших был коннетабль Хуана I, а также оба маршала армии, недавно назначенный адмирал Кастилии и несколько главных офицеров его двора. Жан де Рье, который сделал все возможное, чтобы предотвратить трагедию, был найден среди убитых. Жоффруа де Партене, капитан бретонцев, также погиб в бою. Почти все португальские союзники кастильского короля были перебиты. Среди погибших было несколько известных и ярких личностей прошлых кампаний: Арно дю Солье, печально известный лимузенский разбойник 1360-х годов, который последние пятнадцать лет своей жизни провел в качестве кастильского сеньора; Хуан Рамирес де Арельяно, наваррский капитан, который в свое время служил наваррскому королю Карлу Злому, Эдуарду III и обоим королям Кастилии из династии Трастамара. В письме в Лиссабон Жуан Ависский сообщил, что 2.500 человек противника, почти половина его кавалерии, погибли. По сообщениям, дошедшим до Англии, с учетом легкой кавалерии и пехоты общие потери кастильцев были в три раза больше. Хуан I прибыл со своими приближенными в замок Сантарем, расположенный почти в пятидесяти милях от места сражения, ранним утром следующего дня. Там он сел на корабль в Тежу и отправился в Севилью по морю. Вскоре после этого кастильский флот, блокировавший Лиссабон, отступил. В течение последующих недель все кастильские гарнизоны вокруг столицы и большинство гарнизонов на севере и в центре королевства были либо эвакуированы, либо захвачены победоносными португальцами.

Битва при Алжубарроте стала основой независимости Португалии и началом величайшего периода в истории страны. Ависской династии было суждено править Португалией в течение двух столетий, а угроза поглощения страны Кастилией вновь возникла только после ее пресечения в 1579 году. В чистом поле недалеко от места битвы, которое стало известно как Баталья, Жуан Ависский основал доминиканский монастырь Санта-Мария-да-Витория, который его преемники пытались достроить вплоть до XVI века. Построенный португальскими, английскими и фламандскими архитекторами по планам, в значительной степени заимствованным из современных ему английских построек, этот великолепный памятник служил для увековечивания победы Жуана I Ависского, а со временем стал его усыпальницей. Эта битва скрепила англо-португальский союз еще до того, как это смогли сделать официальные документы. Она также изменила баланс сил среди союзников Англии и Франции на юге и укрепила позиции Португалии как морской державы, способной бросить вызов Кастилии на атлантическом побережье Европы. Для Кастилии битва при Алжубарроте стала национальной катастрофой. Хуан I удалился в крепость Кармона к востоку от Севильи, чтобы не показываться в городе. Его уверенность в себе, которая никогда не была очень велика, была уничтожена поражением. Престижу его династии и кастильской военной знати, которая была ее главной опорой, потребовалось много лет, чтобы восстановиться. На восстановление кавалерии его армии ушли годы, а финансы короны еще долгое время оставались в плачевном состоянии. До конца десятилетия Франция, которая до сих пор была главным бенефициаром союза с Кастилией, была вынуждена тратить значительные ресурсы на поддержку своего южного союзника, получая взамен очень мало[789].

Вскоре после битвы при Алжубарроте Жуан I Ависский написал герцогу Ланкастеру письмо с отчетом о ходе кампании и просьбой о помощи. Португальский король знал, что на данный момент он вывел кастильцев из войны, но он был далеко не уверен в завтрашнем дне. Кастилия была более богатой и густонаселенной страной, чем Португалия, а кастильское дворянство жаждало отомстить за свое поражение. Жуан I убеждал герцога Ланкастера возобновить свои притязания на кастильский престол, пока его нынешний владелец находится в смятении и у герцога есть гарантия португальской поддержки. "Никогда не будет лучшего шанса, чем сейчас, чтобы реализовать ваши амбиции", — писал он Джону Гонту. Однако, когда это письмо достигло Англии в первых числах сентября 1385 года, герцог уже не был уверен в своих амбициях. Португальский посол в Англии, незаменимый Луренсу Фогаса, присутствовал при оглашении письма Жуана I и сообщил, что первой реакцией герцога было оправдание. По его словам, последние два года Гонт мало думал о своих кастильских амбициях и был сильно поглощен делами на шотландской границе и текущими проблемами в Англии требовавшими всего его внимания. Возможно, Гонт также подумал о том, что из-за снижения его политического влияния в Англии трудно представить, как будет финансироваться английская экспедиционная армия в Кастилию. Согласно португальским источникам, из которых взята эта информация, только мольбы его супруги и дочери заставили Гонта изменить свое решение. Возможно, это правда. Но факты свидетельствуют о том, что к этому времени Гонт уже не надеялся свергнуть Трастамарскую династию. Битва при Алжубарроте многое изменила, но главной целью Гонта теперь было продать свои претензии кастильскому сопернику за максимально возможную цену, как в денежном эквиваленте, так и в виде дипломатических преференций. Герцог решил взять с собой в Кастилию своих дочерей Филиппу и Екатерину, которые могли бы стать ценными козырями в дипломатической игре. В течение следующих недель Гонт начал составлять подробные планы морской экспедиции в Кастилию весной 1386 года[790].

Парламент был созван на сессию в Вестминстер 20 октября 1385 года. Эта сессия была одной из самых продолжительных за многие годы и одной из самых беспокойных. С самого начала заседание было омрачено продолжающимся финансовым кризисом короны и распрями в среде английского политического класса, усиленными унизительным исходом кампании в Шотландии, свидетелями которой многие из присутствующих были воочию. Майкл Поул, теперь уже граф Саффолк, в своей вступительной речи изложил дилеммы Англии, как он делал это с красноречием и силой на каждом подобном мероприятии в течение последних двух лет. Нападение на Францию на ее территории было бы самым эффективным способом защиты Англии, повторил он, но это было слишком дорого. Поул был прав, но его правота не принесла ему приверженцев. За его выступлением последовала согласованная атака на правительство со стороны коалиции тех, кто хотел уменьшить бремя налогов, и других, чьим главным стремлением было продолжение войны в более амбициозных масштабах и возвращение к славным временам Эдуарда III. Конечные цели этих двух групп были совершенно несовместимы, но они нашли общую цель в финансовой администрации короля и в замкнутой группе придворных, окружавших его, которые, как считалось, перекачивали государственные средства в свои карманы. Это была программа 1376 года, основанная на всех старых заблуждениях. Внимание было сосредоточено на увеличении количества пэров и связанных с этим пожалований, которые король сделал во время похода в Шотландию. Некоторые из них считались незаслуженными и все они считались экстравагантными. Против повышения в титулах Невилла, Берли, Поула и Роберта де Вера была сильная оппозиция. Первые двое были вынуждены отказаться от своих новых титулов еще до заседания Парламента. Повышение Поула было подтверждено, даже если некоторые люди, по словам хрониста Томаса Уолсингема, помнили, что его отец был торговцем шерстью и ростовщиком, и считали его "более подходящим для торговли, чем для рыцарства". Никто не сказал бы этого о Роберте де Вере, графе Оксфорде. Но его повышение до маркиза Дублина, сопровождавшееся предложением отправить его в Ирландию с государственным визитом стоимостью около 45.000 фунтов стерлингов, было подтверждено только после нескольких недель препирательств[791].

В ноябре 1385 года эта атака на окружение короля переросла в общую атаку на управление финансами правительства и на склонность восемнадцатилетнего короля слушать своих друзей, а не Совет. Для изучения счетов правительства была назначена комиссия из трех епископов и шести светских пэров. Комиссия, председателем которой был старый враг королевского правительства Уильям Уайкхем, представила настолько быстрый отчет, что трудно поверить в серьезное изучение проблемы. Члены комиссии были очень критически настроены и пришли к выводу, что при честном и эффективном управлении доходы от таможни, чужеземных приорств и королевских владений могут быть значительно увеличены. Они считали, что некоторые статьи государственных расходов слишком высоки и должны быть сокращены, в частности, расходы на содержание придворного персонала короля, королевские пожалования, военно-морские операции и гарнизоны на континенте. Палата Общин приняла эти предложения с распростертыми объятиями. Парламентарии настояли на назначении четырех дополнительных советников, включая самого Уайкхема и престарелого бывшего казначея Томаса Брантингема, со специальной комиссией для расследования исчезновения огромной суммы в 120.000 фунтов стерлингов, которая, как считалось, не была учтена в документах Казначейства. Они заставили короля согласиться на полное прекращение всех королевских субсидий из доходов в течение года. Если бы они добились своего, то заставили бы короля отозвать уже существующие пожалования. В конце концов, Палата Общин согласилась выделить полторы субсидии на сумму около 55.000 фунтов стерлингов. По меркам последних парламентских субсидий это было щедро, но это было связано с жесткими условиями. Финансовые реформы, предложенные комиссией Уайкхема, должны были быть немедленно введены в действие. Также были разработаны подробные положения, призванные обеспечить, непопадание средств в чужие руки. Были назначены три получателя субсидии и два надзирателя, которые должны были следить за ними, и все они были подотчетны Парламенту. Этим людям было поручено не выплачивать ничего в счет погашения прошлых долгов или услуг любого рода, ничего на какие-либо другие цели, кроме войны[792].

В разгар этих дебатов реалии войны за пределами Англии заставили парламентариев в Вестминстере обратить на них внимание. Примерно через неделю после открытия Парламента пришло известие о новом кризисе в Генте. 26 октября 1385 года там прошла крупная демонстрация, организованная растущей в городе партией, которая устала от войны и союза с англичанами. Гильдии, стоявшие за этим движением, созвали своих членов на шествие по улицам, со знаменами Фландрского льва, выкрикивавших свои лозунги и направились к Пятничному рынку. К этому времени их лидеры получили письма от короля Франции и герцога и герцогини Бургундских с изложением очень выгодных условий, которые были предложены им из Парижа. Собравшиеся планировали зачитать их публично. Единственными препятствиями для заключения мира были присутствие в городе английского гарнизона сэра Джона Буршье и личное положение Франса Аккермана и Питера ван ден Босше. Их власть в городе была подорвана позорным отступлением из Дамме, но они все еще имели влиятельных и жестоких сторонников. Есть некоторые свидетельства того, что Аккерман был готов пойти на компромисс, а ван ден Босше не был готов к этому. Он планировал занять рыночную площадь своими сторонниками до начала публичного собрания, а Буршье и его английские солдаты должны были прийти на помощь. Однако партия мира перехитрила ван ден Босше. Она перенесла время своей демонстрации и заняли площадь первыми. Был неприятный момент, когда обе стороны стояли на противоположных концах рыночной площади, и каждая из них возглавлялась фалангами вооруженных людей. Все решило настроение большинства и более четырех пятых присутствующих перешли в ряды партии мира. Ван ден Босше в ярости отступил со своими людьми, оставив английских латников и лучников спасаться, как могли. Партия мира быстро взяла власть в городе в свои руки и через три дня, 29 октября, обратилась к французскому королю с предложением о переговорах. В декабре была назначена конференция между новыми лидерами города и советниками короля Франции и герцога Бургундского[793].

Но сторонники продолжения сопротивления отказались сдаваться и обратились к английскому правительству. Сэр Джон Буршье, опасаясь за свою жизнь во все более враждебном городе, срочно отправил в Англию письмо с просьбой о подкреплении. Письма достигли Вестминстера в первую неделю ноября. Совет получил разрешение Парламента на отправку в Гент 1.000 человек для укрепления своего единственного оставшегося союзника в Северной Европе. Финансировать эти силы предлагалось за счет займов. Сэр Хью Дрейтон и сэр Хью Диспенсер, опытные солдаты, командовавшие отрядами во Фландрии во время крестового похода епископа Норвичского, получили приказ отплыть из Сэндвича, как только удастся собрать людей. Судя по всему, они планировали пробиваться в Гент из Кале[794].

Именно в этой сложной атмосфере Джон Гонт стал настаивать на необходимости вторжения в Кастилию. Гонт не сомневался, что имеет право на поддержку своих соотечественников. Он рассказал о своих многочисленных заслугах перед английской короной и изложил претензии своей супруги на престол короля Педро I Кастильского. Герцог указал на возможность, которую давала победа португальцев при Алжубарроте, выбить Кастилию из войны и предположил, возможно, довольно бесцеремонно, что сможет привлечь под свое знамя цвет шотландского рыцарства, сеньора д'Альбре и графа Арманьяка, тем самым косвенно способствуя безопасности шотландской и гасконской границы. На удивление он встретил мало оппозиции своим планам, учитывая степень скептицизма, который предыдущие проекты подобного рода вызывали в Палате Общин. Причина этого заключалась в том, что в некоторых кругах, несомненно, существовало сильное желание избавиться от Джона Гонта, чье присутствие в Англии было препятствием для политических амбиций молодого поколения. Но решающие факторы, вероятно, были менее личными. После битвы при Алжубарроте стратегические аргументы в пользу Португальского пути были более убедительными, чем когда эта идея в последний раз обсуждалась зимой 1382–83 гг. Война Хуана I с Португалией фактически удерживали кастильский галерный флот в южных водах с 1380 года, как и предсказывал Гонт. Более того, король Португалии предлагал английскому королю услуги сопоставимого с кастильским собственного галерного флота и уже отправив летом шесть галер в Ла-Манш. Теперь, когда позиции англичан во Фландрии практически рухнули, не было другого способа нанести удар по врагу с приемлемыми затратами.

Джон Гонт был самым богатым человеком в Англии после короля, и можно было ожидать, что он сам возьмет на себя большую часть финансового бремени по организации экспедиции. В результате упорных переговоров субсидия из государственных средств была значительно ниже 40.000 фунтов стерлингов, о которых просил Джон Гонт. В итоге сделка, заключенная между Ричардом II и его дядей, позволила безоговорочно выделить герцогу 20.000 марок (13.333 фунта стерлингов) из средств, полученных от парламентской субсидии. Еще 20.000 марок были одолжены ему на несколько сложных условиях. Если он заключит мир со своим соперником, договор должен был предусматривать выплату 200.000 добла (около 40.000 фунта стерлингов) в качестве репараций за морские нападения кастильцев на Англию. В этом случае заем был бы погашен. Но если герцог становился королем Кастилии или отказывался от своих претензий на трон на других условиях, сумма подлежала возврату в течение трех лет. В итоге Палата Общин получала определенную гарантию того, что кампания будет отвечать более широким английским интересам. В частном порядке Ричард II заверил своего дядю, что ни одно из этих условий не будет выполнено. Поэтому, Гонт получил субсидию в размере 26.666 фунтов стерлингов, что, должно быть, составляло скромную долю от общей стоимости экспедиции. Финансовые дела герцога в этот период особенно неясны, но вполне вероятно, что большая часть расходов на экспедицию была покрыта за счет займов под доходы с его английских владений[795].

Последние отголоски стратегии Фландрского пути были слышны в декабре 1385 года. 7 декабря, когда в Вестминстере закрылся Парламент, а Дрейтон и Диспенсер отправились со своими людьми на побережье, более 200 видных граждан Гента прибыли в Турне для переговоров с герцогом Бургундским и советниками короля Франции. Они торжественно въехали в город, сидя на дорогих лошадях с большой свитой сопровождающих, и отказались спешиться, когда оказались перед герцогом. Очевидно, как с раздражением отметили французские наблюдатели, они пришли не для того, чтобы заключить мир. Но все же, 18 декабря, после десяти дней переговоров в здании аббатства Сент-Мартин, представители Гента согласились подчиниться. Условия подчинения, когда они были оглашены, были весьма щедрыми. Гент сохранял свои хартии и привилегии, дарованные ему прежними графами Фландрии. Не должно было быть никаких проскрипций и казней. Филипп Бургундский объявил о всеобщем помиловании жителей, какой бы ни была их роль в событиях последних шести лет. Блокада с города была снята, конфискованное имущество возвращено, изгнанникам разрешалось вернуться домой, а заключенные должны были быть освобождены. В жесте, имевшем огромную символическую силу, герцог заявил, что он даже не будет заставлять людей Гента делать что-либо против их совести, что было завуалированным обещанием не препятствовать их верности римскому Папе. Но в более широком смысле поражение Гента было очевидным для всех. Война стала для города катастрофой и мир, при всех его формальных уступках их интересам, мало чем смягчил это бедствие. Город потерял власть, которую он когда-то имел над городами восточной Фландрии и водными путями бассейна реки Шельда. Гильдия производителей сукна уступили свои позиции зерноторговцам и виноторговцам, а знаменитая текстильная промышленность города пришла в окончательный упадок. Гент уже никогда не станет той политической и экономической силой, которая главенствовала во Фландрии на протяжении последних ста лет[796].

В политическом плане непосредственным результатом заключения мира стал полный разрыв политических и торговых отношений Гента с Англией. Экспедиция Дрейтона и Диспенсера была отменена как раз в тот момент, когда они собирались отплыть, а их люди были направлены на усиление гарнизона Бервика. В цитадели Гента сэр Джон Буршье и его английская компания смирились с новой реальностью. Они не собирались сражаться в последней битве с силами имеющими подавляющее превосходство. Поэтому англичане договорились с представителями герцога Бургундского о свободном проходе и, забрав штандарты английского короля, ушли в Кале[797]. После трех лет абсолютной власти Питер ван ден Босше нажил в Генте слишком много врагов, чтобы спокойно спать в своей постели, когда он эту власть потерял. Он бежал вместе с Буршье и поселился в Англии, где жил на пенсию от Ричарда II и продолжая поддерживать английское дело против своих соотечественников, служил в английском гарнизоне Гина летом 1386 года и в английском флоте в следующем году. Время от времени его письма, пытавшиеся поднять смуту в Генте, перехватывались агентами герцога Бургундского. Старый союзник Питера Франс Аккерман, долгие годы бывший главной опорой английского союза в Генте, остался в городе, но ему следовало бы последовать примеру своего коллеги. В июле 1386 года он был убит родственником одного из своих старых соперников[798].

В кастильском городе Вальядолид другой монарх столкнулся с проблемами высоких налогов, военных неудач и недовольства населения. Кортесы Кастилии собрались примерно в середине ноября 1385 года в церкви Санта-Мария-ла-Майор, которая в то время была кафедральным собором. Хуан I предстал перед своими подданными в черных траурных одеждах. Он произнес замечательную речь, в которой оплакивал беды кастильцев и свою собственную неспособность управлять ими так, как следовало бы. Он потерял многих из своих лучших солдат и принес бесчестье и разорение своему королевству, "боль и стыд от которых мы чувствуем в своем сердце". Он назначил покаянные процессии в кастильских городах и заявил, что со своей стороны будет носить траурные одежды до тех пор, пока Бог не даст ему знак прощения, даровав победу над врагами. Кортесы одобрили некоторые радикальные реформы и заставили короля передать многие свои прерогативы Совету из двенадцати человек, созданному из представителей трех сословий Кастилии, якобы для того, чтобы король мог сосредоточить свою неуемную энергию на ведении войны. Кортесы ввели жесткую систему воинской повинности, согласно которой каждый мужчина подлежал призыву на военную службу с двадцатилетнего до шестидесятилетнего возраста, и предусматривали регулярные инспекции для обеспечения надлежащей подготовки, вооружения и экипировки.

Самым спорным вопросом оказалось налогообложение. Хуан I уже знал, что его португальский соперник отправил послов в Англию, чтобы настаивать на совместном вторжении в Кастилию. Он признавал, что тяжелые налоги, которые он взимал до сих пор, были глубоко непопулярны и наносили экономический ущерб стране. Но он не видел никаких перспектив для облегчения положения, пока продолжается война. Более того, в условиях нынешнего кризиса их необходимо было увеличить. Кортесы согласились повысить ставку алькабалы (или налога с продаж) до 20%, что было вдвое больше существующего уровня, и разрешить принудительный заем в размере до десяти миллионов мараведи (около 44.000 фунтов стерлингов). Но, как и во Франции, налог с продаж был глубоко непопулярен у населения. Этот налог вызвал такие волнения в городах Кастилии, что Кортесы отказались от своего решения почти сразу после его принятия. Вместо более высоких косвенных налогов они предложили ввести налог на движимое имущество, что было менее обременительно для бедных, но оказалось невыполнимым с административной точки зрения. В течение двух месяцев король был вынужден вернуться к первоначальному варианту, но даже при несколько сниженной ставке в 16,6% новый налог с продаж оказалось невозможно собрать. Купцы закрывали свои лавки, а ярмарки опустели. Вдали от глаз сборщиков процветал черный рынок. Хуан I достиг пределов возможности своих подданных платить налоги, как до него Карл VI и Ричард II. В декабре 1385 года, вскоре после закрытия Кортесов, из Вальядолида во Францию отправилось кастильское посольство с просьбой срочно отправить на полуостров французскую экспедиционную армию. Хуан I не мог позволить себе заплатить этим людям, как того требовали существующие договоры с Францией и впервые он был вынужден обратиться к своим французским союзникам за финансовой и военной поддержкой[799].

Примерно в то время, когда послы Хуан I получали свои инструкции, Филипп Бургундский установил контакт с английским двором через необычного посредника. Лев VI Люзиньян был одним из лидеров возрожденного крестоносного движения конца XIV века. Он был титулярным королем Малой (Киликийской) Армении, дворянином французского происхождения, который в 1375 году потерял свое королевство в результате завоевания его мамлюкскими султанами Египта и провел несколько лет в каирской тюрьме, после чего был освобожден и обосновался в Париже. Целью его жизни было вернуть свое королевство во главе западной армии. За то короткое время, что он провел во Франции, ему удалось заручиться поддержкой этого проекта, особенно со стороны молодого короля и герцога Бургундского. Одним из многочисленных препятствий на этом пути была продолжающаяся война с Англией. Поэтому Лев VI взял на себя миссию по примирению двух стран. Несмотря на плохое знание французского и полное незнание латыни, Лев VI имел некоторые преимущества в качестве посредника. По словам современного английского источника, он был "мудрым и хитрым человеком", а также обаятельным, экзотичным и искренне нейтральным. Лев VI появился при дворе Ричарда II в Элтеме в разгар рождественских празднеств, чтобы объявить королю о своей миссии. Он произвел сильное впечатление на Ричарда II, чье собственное отвращение к войне росло год от года. Лев VI также усердно работал с главными сторонниками войны в Англии. Он провел праздник Богоявления с герцогом Глостером в его новом прекрасном поместье Плеши в Эссексе и был при дворе в Вестминстере, когда королевский Совет убеждали возобновить переговоры с представителями короля Франции после восемнадцати месяцев, в течение которых между двумя странами практически не было дипломатических контактов. Предложения Льва VI не сохранились, но они были достаточно привлекательны для Ричарда II, чтобы начать приготовления к поездке за Ла-Манш и встрече с королем Франции, как только об этом будет достигнуто соглашение[800].

Конференция открылась 1 марта 1386 года в привычной обстановке церкви Лелингема. Английскую делегацию возглавлял Майкл Поул. Его поддерживал Уолтер Скирлоу, хранитель личной печати короля и ветеран многих предыдущих конференций. Французов представлял другой опытный дипломат, Николя дю Боск, епископ Байе, которому помогала команда чиновников, включавшая канцлера Франции и первого президента парижского Парламента. Их главная цель была предельно ясна из их инструкций. Они должны были избегать заключения постоянного мира, а вместо этого настаивать на долгосрочном перемирии, по крайней мере, на шесть лет, а желательно и больше, что позволило бы положить конец войне и избежать необходимости выкупать английские претензии дорогостоящими территориальными уступками. Английские министры, несмотря на свои опасения по поводу перемирия, были достаточно разочарованы войной, чтобы пойти на это. Камнем преткновения стала Кастилия. Французы не соглашались ни на какие предложения о долгосрочном перемирии, пока не будет отменена экспедиция Джона Гонта и считали, что англичан можно убедить согласиться на это. Они не допускали, что министры Ричарда II позволят конференции провалиться из-за этого вопроса, а Карл VI и его двор уже двигались на север, готовясь к прибытию короля Англии для подписания соглашения[801].

Однако французы недооценили решимость Джона Гонта продолжить подготовку к вторжению в Кастилию, а Ричард II не был готов заставить дядю потерять лицо, если он отступит. Крестовый поход Урбана VI против испанских приверженцев авиньонского Папы был провозглашен на дворе собора Святого Павла в Лондоне 18 февраля 1386 года, а сам Гонт уже как минимум два месяца занимался набором войск. Офицеры адмирала переезжали из порта в порт по южной Англии, реквизируя корабли для герцога и отправляя их в Плимут. Английский агент, сэр Джон Парр, находился вместе с Жуаном I Португальским во время длительной осады Шавиша на севере Португалии, ведя переговоры о найме транспортных и военных кораблей в Португалии. 5 и 6 марта 1386 года в Смитфилде состоялся двухдневный рыцарский турнир в честь лидеров экспедиции. Вскоре после окончания торжеств Ричард II при полном составе Совета официально объявил своего дядю королем Кастилии, "насколько это было в его власти", и отдал ему предпочтение как соправителю на последовавшем за этим пиру. В Лондоне 15 марта собрался Большой Совет, чтобы рассмотреть ответ Англии на предложения Франции на переговорах в Лелингеме. Вынужденные выбирать между явно неудовлетворительным перемирием и кастильской кампанией, магнаты предпочли последнее, но с какими оговорками, мы не знаем. 19 марта, когда кортеж Карла VI приблизился к Булони, мирная конференция распалась. Англичанам было дано время до Пасхи (22 апреля), чтобы ответить, готовы ли они вернуться на переговоры летом, когда на них смогут присутствовать шотландцы и кастильцы. Но решение уже было принято. К тому времени, когда Поул и Скирлоу вернулись в Вестминстер в конце марта, герцог Ланкастер уже был на пути в Плимут. Отправка его армии в Кастилию должна была начаться 15 апреля 1386 года[802].

В Вестминстере советники Ричарда II встретились с послами Жуана I, чтобы заключить долгожданный союз Англии и Португалии. Условия были согласованы к началу мая. Они были зачитаны перед королем в капитуле часовни Святого Георгия в Виндзоре, а через неделю перед большим скоплением знати и чиновников в Звездной палате Вестминстерского дворца. Договор был составлен в очень общих выражениях, с взаимными обещаниями военной помощи против внутренних и внешних врагов, но в нем почти ничего не говорилось о ближайших планах сторон. Реальная суть сделки стала очевидна из отдельной декларации, которую португальские послы подписали несколько дней спустя, в которой они обязались, что в обмен на участие Англии во вторжении в Кастилию король Португалии пришлет десять военных сто восьмидесяти весельных галер, каждая с полным штатом офицеров и команды и тридцатью арбалетчиками, чтобы служить за свой счет под командованием английских адмиралов. Галеры уже готовились в Португалии и их первой задачей должно было стать сопровождение флота транспортов Джона Гонта через Бискайский залив в Кастилию[803].

Французский король провел свой собственный Большой Совет в Париже около 24 апреля 1386 года. На нем присутствовали герцоги Беррийский, Бургундский и Бурбонский, а также главные офицеры короны и толпа капитанов и чиновников. Они подтвердили принятое осенью предыдущего года решение предпринять еще одну попытку вторжения в Англию с целью, согласно прокламации короля, раз и навсегда положить конец войне. Король предложил отплыть вместе с ними в сопровождении всех трех своих дядей. Предприятие было задумано в еще более грандиозных масштабах, чем неудачная экспедиция 1385 года, которая сама по себе вызвала удивление современников. На этот раз вопрос о высадке в Шотландии не стоял. План состоял в том, чтобы погрузить армию на корабли в Слейсе и высадиться в восточной Англии, вероятно, между устьем Темзы и заливом Уош. Предполагалось, что армия будет насчитывать от 6.000 до 8.000 человек латников и около 3.000 лучников. Это означало значительное увеличение сил вторжения, запланированного на предыдущий год. Это стало возможным благодаря сохранению гораздо меньших сил во Фландрии и западной Франции и сокращению числа войск, в Гаскони. Много внимания было уделено проблемам высадки на вражеское побережье — исключительно опасной операции, которую не пыталась осуществить ни одна французская армия со времен высадки Людовика IX в Египте более века назад. Высадка должна была занять несколько дней, в течение которых первые контингенты, достигшие берега, были бы уязвимы для неизбежной контратаки. Для решения этой проблемы было предложено построить огромный разборный деревянный форт, который можно было бы перевезти через Северное море секциями и возвести в течение трех часов после высадки. Эти полевые укрепления, которые изготавливались в Нормандии в течение летних месяцев, были спроектированы достаточно большими, чтобы защитить место высадки, со стенами высотой двадцать футов и тридцатифутовыми башнями. Весь проект требовал больших и постоянных расходов в течение оставшегося года. Объявление о планах правительства сопровождалось приказами о введении во всех провинциях Франции новых налогов в размере на 25% выше, чем в предыдущем году. С учетом обычных поступлений от налога с продаж и меньшей дополнительной пошлины, введенной в июле, французская казна должна была собрать в 1386 году около 3.000.000 ливров (около 600.000 фунтов стерлингов)[804].

Приняв на себя все эти обязательства, Совет французского короля обратился к проблемам Хуана I. Его послы находились во французской столице примерно с февраля и ждали ответа на свои обращения. Советникам Карла VI было трудно поверить, что Джон Гонт предпримет экспедицию в Кастилию, когда станет ясно, что Англия сама находится под угрозой вторжения, но они не могли рисковать, оставляя Кастилию незащищенной. Оливье Дю Геклен, брат покойного коннетабля, и Пьер де Вильнев, французский граф Рибадео, получили разрешение набрать 1.000 латников и срочно отправиться на полуостров. Оба были опытными капитанами, которые уже долгое время служили в Кастилии. Первые контингенты отплыли в Сантандер из Ла-Рошели в начале мая. Французское правительство пообещало, что в случае необходимости еще 2.000 человек под командованием герцога Бурбонского отправятся в Сантандер, как только их смогут выделить и обязалось выплатить первые 100.000 франков их жалованья в виде займа королю Кастилии. Но французы совершенно ясно дали понять, что вторжение в Англию имеет первоочередное право на ресурсы Франции. Более того, сам герцог Бурбонский был одним из командиров армии вторжения. Это означало, что дополнительные войска вряд ли доберутся до Кастилии до конца следующего года. Тем временем послам Хуана I дали совет, который французские стратеги так часто давали кастильским командирам: если англичане высадятся, кастильцы должны извлечь уроки из французских катастроф предыдущего поколения и любой ценой избегать сражения[805].

Принятию решений по обе стороны Ла-Манша мешало отсутствие точных и актуальных разведданных. Наиболее ценными источниками информации, доступными английскому Совету, были корабли, посланные крейсировать у французского побережья и сообщать о передвижениях транспортов. Однако они не могли обнаружить ранние стадии подготовки противника или его детальные планы и англичане начали более широко использовать шпионов, от которых ожидали лучшего. Их агенты действовали из Кале и Мидделбурга и были сосредоточены в Нидерландах, где многочисленное население моряков и торговцев с переменчивой верностью и хорошими международными связями было готово служить любому хозяину, который им заплатит. Эннекен дю Бос был в некотором роде характерным представителем этого непостоянного преступного мира. Он был внебрачным сыном Жана де Жоша, сеньора Гомменьи, в Эно, который много лет командовал английской крепостью в Ардр на границе Кале. Эннекен был воспитан во Франции, присоединился к экспедиции Жана де Вьенна в Шотландию в 1385 году, а затем переметнулся на другую сторону после того, как попал в плен при Карлайле. Эннекен был отправлен во Францию через Мидделбург примерно в марте 1386 года и, похоже, успешно проник в окружение графа Сен-Поля и Жана де Семпи, французского губернатора западной Фландрии, которые принимали активное участие в подготовке к вторжению. Но вскоре после начала выполнения своей миссии он был пойман во время разведки в окрестностях Монтре и после трех побегов был казнен в Париже в 1390 году. Признание, вырванное у него в камере Шатле, является источником информации о других английских шпионах. На пике своей активности, в 1386 и 1387 годах, они действовали на большей части северной и западной Франции. Они добывали информацию, устраиваясь на рутинную работу в дома видных французских дворян и бродя по местам вербовки и сбора войск, маскируясь под торговцев лошадьми, торговцев тканями, монахов, отшельников, или солдат удачи. Их отчеты передавались из уст в уста английскому капитану в Кале, который фильтровал информацию и передавал ее министрам Ричарда II в Вестминстер[806].

При всех больших надеждах, возлагаемых на шпионов, их донесения не оправдали себя, судя по сумбурным изменениям планов по обе стороны Ла-Манша. В марте советники Ричарда II начали получать отрывчатые сообщения о военно-морской активности Франции. Они пришли к выводу о неизбежности вторжения в Англию более чем за месяц до того, как во Франции было принято какое-либо твердое решение по этому вопросу. Уже 15 марта во все графства Англии были отправлены соответствующие поручения. Когда французский королевский Совет все же принял решение о вторжении, он планировал посадить свою армию на корабли в Слейсе. Однако в Вестминстере считали, что французы намерены сосредоточить свои силы в Пикардии. Поэтому их внимание было сосредоточено на Ла-Манше, Кале и побережье Кента, в то время как реальное место высадки французов в восточной Англии оставалось незащищенным. Большие суммы денег были потрачены на укрепление Кале, проведение срочных работ по его обороне и отправку подкреплений через Ла-Манш для защиты города от нападения, которое никогда не входило в планы французов. Знаменитая драгоценная святыня Святого Томаса Бекета была перенесена из Кентерберийского собора в Дуврский замок. В первой половине мая и в конце июня жителям прибрежных районов Кента было приказано покинуть свои дома и укрыться в Дувре, Рае и Сэндвиче, взяв с собой все продукты питания, которые они могли унести[807].

Английская морская стратегия представляла собой запутанную картину. Главным военно-морским предприятием лета должна была стать перевозка армии Джона Гонта в Кастилию. Его флот из транспортных судов в сопровождении обоих адмиралов должен был отплыть из Плимута в конце апреля и вернуться в июне. Эта операция должна была лишить Англию всех ее крупных кораблей. Крупные военно-морские операции в домашних водах должны были начаться только в июле, когда адмиралы планировали подготовить тридцать парусных кораблей и двадцать четыре гребные баланжье для крейсирования у французского побережья при поддержке кораблей снабжения. В итоге отплытие флота Гонта было отложено, а остальные планы Совета пришлось пересмотреть, когда стали поступать достоверные сведения о планах французского правительства по вторжению. Адмиралы были отвлечены на рейды, в конце мая они вышли в море с двумя десятками укрепленных парусных коггов и до начала августа курсировали вдоль побережья Фландрии от Кале до Слейса. Они нападали на торговые суда, которые, как считалось, принадлежали французским или кастильским владельцам и поднимались на борт нейтральных судов, чтобы выяснить, французские или кастильские грузы они везут, "как предписывает морской закон и как привыкли делать адмиралы и сеньоры короля с незапамятных времен". Крейсирование принесло значительное количество награбленного, но почти столько же было захвачено нейтральной и союзнической собственности, за которую английское правительство позже было вынуждено выплачивать компенсации. Пока они были заняты этими операциями, порты Англии были очищены, чтобы создать новый, более крупный флот для защиты страны от угрожающего вторжения. Новый флот должен был быть собран в Темзе, для защиты столицы и выдвинуться либо на север в восточную Англию, либо на юг в Даунс, когда направление французского вторжения станет более ясным[808].

Французское и кастильское правительства были информированы не лучше, чем английское. У Филиппа Бургундского был по крайней мере один агент-фламандец, действовавший в Англии летом 1386 года. Из Мехелена в Брабанте действовала сложная сеть шпионов, которой управлял человек, известный только под кодовым именем "безбородый мужчина". Этот человек, деятельность которого можно проследить с 1384 по 1394 год, похоже, получал большую часть информации от трактирщиков Кале, фламандских изгнанников в Англии и болтливой английской общины в порту Мидделбурга. Общие результаты не были впечатляющими. В апреле Филипп Бургундский в письме к бальи Брюгге признался, что практически ничего не знает о масштабах и сроках экспедиции Джона Гонта, и попросил его узнать об этом больше. В Кастилии Хуан I отправил эскадру из шести галер из Севильи крейсировать в Ла-Манше и наблюдать за действиями англичан[809].

В течение некоторого времени среди советников Карла VI преобладало мнение, что признаки продолжающейся активности вокруг Плимута были искусной уловкой, призванной скрыть планируемое вторжение во Францию. Пока они не были уверены в назначении экспедиции Гонта, они не хотели оголять свои внутренние фронты, концентрируя все свои силы на северной оконечности Фландрии. Французы вели неусыпное наблюдение за тремя английскими прибрежными крепостями на западе Франции. В конце мая возникла кратковременная паника, когда в Шербур прибыл новый английский капитан, и гарнизон был сменен. Французские войска были переброшены в Нормандию, чтобы сдержать предполагаемый английский десант на Котантен. Примерно такие же опасения, вероятно, лежали в основе решения герцога Иоанна IV Бретонского примерно в то же время блокировать гавань и крепость Брест. Масштабные осадные работы против крепости были начаты примерно 20 июня 1386 года. Ряд из скованных между собой кораблей с укрепленными надстройками был поставлен на якорь напротив входа в гавань. На суше огромный каменный бастион со стенами толщиной в десять футов и семью башнями был построен перед главными воротами крепости за три недели, огромной командой каменщиков и рабочих под охраной нескольких тысяч солдат. Через две недели, в начале июля, внимание переключилось на западную Фландрию, где были собраны войска для защиты побережья вокруг Гравелина от английского десанта. Таким образом, само присутствие флота герцога Ланкастера в Плимуте оказалось более эффективной защитой для Англии, чем все действия адмиралов Ричарда II. Это не только замедлило темпы французских приготовлений, но и, возможно, задержало вторжение на целых два месяца[810].

9 июля 1386 года герцог Ланкастер наконец отплыл из Плимутского залива. Его флот состоял из 104 кораблей: 75 самых больших английских торговых судов; 11 судов, зафрахтованных для службы герцогу в Германии и Нидерландах, которые, вероятно, использовались для перевозки лошадей; 12 огромных португальских карраков, включая 2 монстра грузоподъемностью в 600 тонн; и эскорт из 6 португальских военных галер. По самым достоверным современным оценкам, на этих судах находилось около 2.000 латников и, вероятно, примерно столько же лучников. Вместе с обычными слугами и пажами все войско должно было насчитывать около 5.000 человек. Кроме того, герцог взял с собой массу обслуживающего персонала, который был необходим для того, чтобы стать королем в Кастилии: клерков, слуг и министров, менестрелей и трубачей, герольдов, художников и портных, соколов и охотничьих собак, а также придворный персонал его супруги и дочерей. Кастильская эскадра, стоявшая у побережья и наблюдавшая за посадкой английских войск, отплыла на юг, чтобы предупредить Хуана I о приближении армады. Что касается французов, то они, похоже, ничего не знали об отъезде герцога, пока его флот внезапно не появился у Бреста около 12 июля. Худшие опасения подтвердились, когда английская армия начала высаживаться, вероятно, в гавани Сен-Матье, к западу от города. Сен-Матье был традиционным местом высадки, где английские корабли, пересекающие Бискайский залив, ожидали благоприятного ветра. Но Гонт, вполне возможно, надеялся сбить с толку как французов, так и кастильцев, атаковав французские осадные сооружения перед городом. Оставив своих лошадей на кораблях, армия окружила новый бастион Иоанна IV и обрушила часть стен с помощью подведенных мин. Англичане начали кровавый штурм через пролом, поддерживаемые португальскими войсками с галер. Обе стороны понесли большие потери, прежде чем французы, наконец, запросили условия для капитуляции, согласившись выплатить репарацию в размере 20.000 франков, разрушить осадные сооружения Иоанна IV и отступить. Англичане оставались на берегу всего три дня и примерно 16 июля вновь погрузились на корабли и отплыли на юг[811].

Прибытие англо-португальского флота в Брест и его последующее отплытие в Кастилию рассеяло туман, скрывавший приготовления каждой стороны от другой. Это дало министрам французского короля первые достоверные сведения о том, что армада Джона Гонта не направлена против Франции. В течение недели темпы подготовки Франции к вторжению заметно ускорились. Примерно на третьей неделе июля 1386 года французский королевский Совет приказал Жану де Вьенну со всей возможной поспешностью приступить к реквизиции огромного флота транспортных судов, которые потребуются для вторжения. Огромные запасы провизии и снаряжения, скопившиеся в речных портах западной Франции с начала июня, были погружены на баржи для перевозки в Слейс. Был издан указ о дополнительной тальи, четвертой за последние два года. По всей Франции был объявлен сбор армии. Суету вскоре подхватили англичане, которые впервые получили четкое представление о намерениях французского правительства. По движению кораблей быстро определили, что портом погрузки армии вторжения на корабли является Слейс. Подкрепления, отправленные для защиты Кале, были срочно отозваны в Англию. Примерно 28 июля по всей Англии был отдан приказ о готовности к сосредоточению вооруженных сил против французских сил вторжения, как только будет дан сигнал[812].

Примерно 8 августа 1386 года Ричард II председательствовал на очередном Большом Совете, на этот раз в церкви аббатства Осни в Оксфорде. Работа Совета была омрачена последними новостями из Франции и тревожным ухудшением финансового положения правительства. На экспедицию Джона Гонта из государственной казны было израсходовано почти 34.000 фунтов стерлингов, включая 6.300 фунтов стерлингов, потраченных на морские перевозки. Это было эквивалентно всем поступлениям от парламентской субсидии. Шотландская граница, Кале и оборона побережья — все это потребовало от правительства значительных затрат. Реквизиции привели к остановке экспортной торговли Англии, что имело серьезные последствия для таможенных доходов. Правительство существовало за счет краткосрочных займов под высокие проценты, в основном у итальянских банкиров в Лондоне. В целях экономии денег хозяевам кораблей, собравшихся в Темзе для отражения французского вторжения, было разрешено уволить большую часть экипажей в надежде, что комиссары правительства соберут их снова, когда они понадобятся. Оставшимся на борту экипажам больше не платили. Популярность правительства находилась на самом низком уровне за многие годы. Распространялись злобные слухи о безделье и трусости Ричарда II, о коррупции и казнокрадстве его министров. Эти слухи находили отклик среди тех, кто не имел ни малейшего представления о финансовых затруднениях, которые испытывало правительство Ричарда II. Уязвленный этими обвинениями, король представил магнатам в Оксфорде агрессивный план упреждения французских сил вторжения путем нападения на их транспорты в Слейсе до их отплытия. Король предложил лично принять командование этой экспедицией. Совет отреагировал прохладно и указал, что денег на ее оплату нет, и что только Парламент может санкционировать новые налоги. Не успокоившись, Ричард II созвал новый Парламент, который должен был собраться в начале октября. Тем временем он продолжал свои приготовления, рассылая сержантов и клерков по восточному побережью, чтобы реквизировать больше торговых судов и набрать экипажи для укомплектования кораблей, стоявших в Темзе. В Голландию и Германию были отправлены агенты для найма кораблей, чтобы увеличить их количество[813].

В начале сентября 1386 года в провинциальных центрах по всей Франции и за ее пределами в Савойе, Лотарингии и франкоязычных провинциях империи начался сбор войск для армии вторжения. Вскоре они начали сходиться к Аррасу. Вокруг этого предприятия нарастали напряженные ожидания, подстегиваемые организованной кампанией общественных молитв и шествий, а также официальной пропагандой, которая представляла его как шанс сокрушить врага и заключить постоянный мир на условиях Франции. Реакция населения застала врасплох даже министров французского короля. Карл VI покинул Париж 7 сентября 1386 года. К тому времени, когда он, 19 сентября, вошел в Аррас, в городе уже находилось около 9.000 вооруженных людей. В письме своим финансовым чиновникам в Париже два дня спустя король отметил, что это больше, чем планировали его советники, и что новые отряды прибывают ежедневно. Отчеты военных казначеев показывают, что в течение следующих недель число войск, состоящих на довольствии, возросло почти до 15.000 человек, помимо тех, кто был откомандирован для несения гарнизонной службы во Фландрии и Артуа. Кроме того, на довольствии военных казначеев находилось около 1.100 лучников, а также около 2.500 лучников и 500 латников, предоставленных северными городами. Это была самая большая внешняя угроза Англии за всю ее историю до испанской Армады 1588 года. С учетом пажей и слуг общая численность войска вполне могла соответствовать 28.500 человек, о которых сообщал хорошо информированный фламандский хронист. Однако численность этой армии оказалась губительной для предприятия. Она создала огромную нагрузку на французскую военную организацию и особенно на ее судоходство и снабжение. Тоннаж, необходимый для перевозки огромной массы людей, лошадей и материалов через Северное море в Англию, превышал весь торговый флот Франции и Фландрии. Пришлось посылать уполномоченных для фрахта судов в Кастилии, Генуи, Венеции, Шотландии, Германии и Нидерландах. К концу сентября 1386 года на якорных стоянках Слейса было собрано около 1.000 транспортных судов. Даты сбора и передвижения короля позволяют предположить, что первоначальный план состоял в том, чтобы погрузить армию на корабли в Слейсе к концу сентября до наступления осенних штормов. Возможно, первоначально запланированная армия и успела бы выполнить это вовремя. Но не то огромное войско, которое в итоге собралось вокруг короля во Фландрии. Дату отплытия пришлось перенести на месяц — на конец октября, пока предпринимались попытки найти больше кораблей и расширить обоз снабжения[814].

К этому времени английское правительство регулярно получало доклады о наращивании французских сил. Из Лондона и Мидделбурга регулярно отправлялись корабли для разведки побережья Фландрии. Все больше информации поступало от капитана Кале. Эти доклады вызывали растущую тревогу в Вестминстере. Время от времени до правительства доходили обрывки более достоверных сведений. К началу сентября 1386 года Совет либо узнал, либо догадался сам, что французы планируют высадиться на побережье Саффолка вблизи Оруэлла, района широких галечных пляжей всего в шестидесяти милях от Лондона. Вскоре после этого правительство узнало о большом сборном форте, который французы планировали возвести на берегу, когда английские корабли, действовавшие из Кале, захватили четыре судна с секциями этого огромного сооружения и доставили их в Сэндвич. В течение месяца из Вестминстера сыпались приказы. Снова были сформированы ополчения графств, в которые традиционно включались все трудоспособные мужчины в возрасте от шестнадцати до шестидесяти лет, способные носить оружие. В восточной Англии вдоль побережья были построены береговые укрепления, а на переправах через реки — деревянные форты. Входы в гавани блокировались и укреплялись. Гарнизоны были размещены в Соленте и на побережье Йоркшира на случай, если враг попытается совершить диверсию против этих мест[815].

Совет собрался в Вестминстере в присутствии короля 10 сентября 1386 года, чтобы рассмотреть свои планы. Ричард II все еще придерживался своего плана — дать бой врагу, высадив армию во Фландрии, но очевидно, что его Совет списал шансы этого предприятия. Советники уже предполагали, что не удастся предотвратить высадку и предложили противостоять французам после высадки с армией численностью около 10.000 человек, сосредоточенной к северу от Лондона. Ополчениям внутренних и западных графств и отрядам профессиональных капитанов было приказано привести своих людей к столице к 29 сентября. Тем временем лондонцы готовились к осаде. Напуганные горожане формировали команды по сносу зданий, за стенами города и углублению рвов. Мужчины, находившиеся вне дома, были вызваны обратно. Домовладельцам было приказано запастись продовольствием на три месяца вперед. Аббат Литлингтон из Вестминстера и два его монаха надели доспехи и присоединились к обороне, хотя Литлингтону было уже за семьдесят[816].

Чудесный Парламент, как он стал известен позднее, открылся в Вестминстере 1 октября 1386 года. Майкл Поул, граф Саффолк, в последний раз в своей карьере обратился к собравшимся Палатам Лордов и Общин. Положение правительства не могло быть хуже. Казна была почти пуста. Призывы о займах были направлены в города, купцам и видным церковникам по всей стране, но даже в условиях нынешнего кризиса они остались без внимания. Было собрано менее 800 фунтов стерлингов, и все эти средства поступили всего от четырех епископов. В Темзе ждали приказов около 150 кораблей, большинство из которых были полностью укомплектованы. Около 40% из них были зафрахтованными иностранными судами и им нужно было платить. За последние несколько дней в ответ на призыв короля прибыло от 7.000 до 10.000 солдат. Большинство из них не получили жалованья от своих графств перед отправкой. Прибыв в Лондон, они обнаружили, что король тоже не может заплатить им. Опасаясь, что они устроят беспорядки на улицах, маршалы отправили их отсиживаться в лагерях на некотором расстоянии от столицы. Многие из них дезертировали. Остальные содержали себя за счет продажи своего снаряжения, грабежа деревень и разбоя на дорогах. Поул сообщил Парламенту, что для выплаты долгов, проведения упреждающей высадки на побережье противника и защиты королевства от вторжения королю требуется не менее четырех субсидий от мирян и четырех десятин от духовенства. Это составляло около 220.000 фунтов стерлингов. Это было больше, чем Парламент когда-либо просили предоставить за один год, и более чем в два раза превышало стоимость печально известного подушного налога 1381 года[817].

Возможно, требования Поула были тактикой переговоров и прелюдией к взаимному компромиссу. Если это так, то его план пошел наперекосяк. В Палате Общин поднялся шум. Парламентарии были шокированы доказательствами финансового краха правительства и укрепились в уже укоренившемся в их сознании предубеждении, что кризис произошел из-за того, что министры набивают свои карманы. Поул изо всех сил старался найти экономию в военном бюджете, но пограничные гарнизоны были единственной областью, где можно было сэкономить хоть что-то. Перемирие с Шотландией позволило сократить гарнизоны на северной границе вдвое. Расходование английских доходов на Гасконь, которое составляло около 5.000 фунтов стерлингов в год, было полностью прекращено. Контракт на оборону Шербура был заключен по значительно сниженной цене, а система контрактов с фиксированной оплатой была распространена и на Брест. Но экономия была невозможна в Кале, который теперь столкнулся с постоянной угрозой со стороны бургундской Фландрии. Расходы на содержание гарнизона, составлявшие в настоящее время около 25.000 фунтов стерлингов в год, продолжали неумолимо расти, достигнув в последующие годы пика в более чем 30.000 фунтов стерлингов[818]. Ничего не было сделано для осуществления реформ Уильяма Уайкхема в королевском дворе и администрации, которые, по ожиданиям Палаты Общин, должны были дать наибольшую экономию. Ричард II напрочь заблокировал эти реформы. Более того, он не обратил внимания на предупреждения, прозвучавшие в последнем Парламенте, о его склонности прислушиваться к советам небольшой группы приближенных, которым дворяне не доверяли. В результате главными мишенями врагов правительства стали Роберт де Вер и сам Майкл Поул. Из этих двух людей де Вер был более ненавистен за свою грубость и высокомерие, амбиции и жадность, склонность попирать местные интересы дворянства и, прежде всего, за близость к королю. Но удар пришелся именно по Поулу. Поул был, возможно, выдающимся королевским слугой того времени, но он был уязвим. Он был титулярным главой правительства и его представителем. Он был парвеню и лично непопулярен. В некоторых кругах даже считали, что он в союзе с французами. После вступительной речи Поула состоялась краткая конференция между двумя Палатами. Затем они "с единодушным одобрением" потребовали его отставки и заявили о своем намерении объявить ему импичмент[819].

В такой момент королю было бы полезно присутствие Джона Гонта, чья преданность и природный авторитет позволили Ричарду II пережить предыдущие кризисы. В отсутствие Гонта главенствующий голос среди знати принадлежал его брату Томасу Вудстоку, герцогу Глостеру. Его поддерживали Ричард Фицалан, граф Арундел, и Томас Бошамп, граф Уорик. Арундел стал жестоким и властным политиком, его характер был испорчен поражениями, бездействием и неудовлетворенными амбициями. Уорик, с другой стороны, был удивительным человеком, оказавшимся во главе оппозиции. Его жизнь была посвящена в основном управлению поместьем и строительству. Графа мало интересовала повседневная работа правительства. Но, как и Глостер и Арундел, он был вспыльчивым и озлобленным человеком. Все трое ненавидели людей, окружавших короля. Их возмущало падение военной удачи Англии, причины которого они не понимали. В конечном итоге военное поражение дискредитировало бы и их, но пока они пользовались поддержкой большинства парламентских пэров. Король усугубил положение, удалившись из Вестминстера после открытия сессии Парламента и отказавшись участвовать в дебатах. Из Элтема он сделал вызывающее заявление, что Парламент должен заниматься своими делами и заняться предоставлением субсидий. Что касается нападок на своих министров, то он "не уволил бы самого плохого кухонного мальчика по их приказу". Чтобы подчеркнуть это, он объявил о своем намерении продвинуть де Вера на пост герцога Ирландии, первого герцога, назначенного не из королевской семьи. Стали распространяться слухи, что Ричард II планирует распустить Парламент или даже убить лидеров оппозиции[820].

К началу октября французская армия расположилась лагерем вокруг Лилля. 18 октября Карл VI со всем своим войском двинулся на север к Слейсу. Примерно в это же время министры Ричарда II в Вестминстере получили точные сведения о дате высадки, назначенной на конец месяца. Это означало, что можно ожидать, что войска вторжения достигнут Англии в начале ноября. В лагерях к северу от Лондона армия, собранная для защиты королевства, распадалась. Ополчения графств, ряды которых уже поредели из-за дезертирства и мятежей, были отправлены домой за неимением денег на их содержание, и им было велено вернуться, когда их вызовут. Судьба Англии находилась в руках небольшого числа набранных на месте береговых стражников на восточном побережье, флота в Темзе и около 5.000 резервных войск, все еще ожидавших под Лондоном[821].

В Парламенте раздавались умеренные голоса, призывавшие к тому, что сейчас не время для конфронтации с королем, но их протесты затерялись в гомоне других. Лорды были полны решимости довести дело до конца. Они взяли с собой рыцарей графств, которые традиционно главенствовали в политических дебатах в Палате Общин и назначили своими представителями герцога Глостера и брата графа Арундела, Томаса Арундела, епископа Эли, эмоционального и непостоянного церковного политика, которому тогда было тридцать три года. Эти два человека устроили нелицеприятную встречу с королем-подростком в королевском поместье Элтем. Они сказали ему, что, если он не вернется в Вестминстер, Парламент не будет заниматься никакими делами, а его члены разойдутся по домам, не проголосовав за субсидию. Согласно отчету об этой встрече, который был распространен вскоре после этого, король ответил, что он всегда понимал, что готовится восстание, и со своей стороны предпочел бы подчиниться Карлу VI Французскому, чем своим собственным нелояльным подданным. Эта история вполне может быть приправлена пропагандой. Но Ричард II был непостоянной личностью, способной на большие глупости, и общество было настроено верить, что он способен на все. Глостер и Арундел ответили официозной лекцией о былой славе Англии. "Только подумайте, — сказали они, — как ваш дед, король Эдуард III, и ваш отец, принц Эдуард, потели и трудились всю свою жизнь в жару и холод, чтобы завоевать Францию, которая принадлежала им по праву, а теперь принадлежит вам". Они напомнили ему, что целые поколения англичан отваживались на опасность и смерть в этом деле и тратили все свои сокровища на его поддержание. Они жаловались на обнищание страны из-за тяжелых и постоянных налогов, которые уничтожали доходы дворянства, от которого король зависел для ведения своих войн. "И все это произошло благодаря злым министрам короля, которые плохо управляли делами королевства и продолжают управлять ими". Ричард II, говорили они, должен помнить о судьбе своего прадеда, Эдуарда II. Существовал древний закон, который позволял английскому народу сместить короля, отказавшегося руководствоваться "полезным советом лордов и дворян вашего королевства", и поставить на его место другого.

Ричард II так и не простил им этой речи. Но на данный момент альтернативы покорности не было. Король вернулся в Вестминстер. 24 октября 1386 года Поул был отстранен от должности и заменен канцлером Томасом Арунделом. Одновременно были смещены хранитель личной печати Уолтер Скирлоу и казначей Джон Фордхэм, епископ Даремский. Затем Палата Общин приступила к суду по обвинению Поула в препятствовании реформам Уильяма Уайкхема, пренебрежении обороной побережья, перенаправлении средств, предназначенных для обороны Гента, и использовании своей должности для пополнения собственной казны за счет короля. Большинство этих обвинений было снято. Даже врагам Поула было трудно обвинить его в коллективных решениях королевского Совета. Но обвинения в злоупотреблении служебным положением ради собственного обогащения было трудно опровергнуть. Поул был приговорен к тюремному заключению и лишению всех своих доходов. Эти разбирательства заняли всю последнюю неделю октября[822].

Карл VI вошел в Брюгге 21 октября 1386 года и разместил свой штаб в замке графов Фландрии. Четырехнедельная задержка начала вторжения дорого обошлась французам. Примерно за неделю до прибытия короля погода испортилась. Ветер дул с моря в устье гавани, делая невозможным выход кораблей из канала в открытое море. Штормы устраивали хаос на переполненных якорных стоянках, сталкивая корабли друг с другом и нанося серьезные повреждения. Проливные дожди вымочили склады с припасами. Продовольствие исчезло с местных рынков, а цены выросли до астрономического уровня. Постоянное насилие, недисциплинированность и воровство, присущие любой большой средневековой армии, стали вызывать во Фландрии сильную враждебность. Жители Брюгге охраняли свои улицы большими вооруженными патрулями. Они пытались закрыть свои ворота перед герцогами Беррийским и Бургундским. Когда герцог Беррийский все же прорвался внутрь, они так сильно его избили, что он был вынужден на три недели лечь в постель. Тем временем армия рассредоточилась по залитой дождем равнине между Слейсом и Дамме, ожидая приказа. "Сегодня придет король, — говорили они друг другу каждое утро, — завтра мы отплываем"[823].

27 октября 1386 года, в день, назначенный для отплытия флота, король наконец прибыл. Утром следующего дня главные капитаны армии провели военный Совет. Они решили, что последний смотр войск будет проведен 2 ноября, прежде чем начнется отплытие. Армада должна была отплыть в Англию, если позволит погода, примерно 9 ноября. В частном порядке королевский Совет был достаточно обеспокоен, чтобы задуматься о конфиденциальном обращении к английскому правительству. Посланником снова стал Лев VI Армянский. Он был уполномочен отправиться в Англию через Кале со свежими дипломатическими предложениями. Однако на публике ничего из этого не было объявлено и везде царила уверенная бравада. Фруассар, который находился с армией в Слейсе, сообщил о ликовании людей, когда была объявлена дата отплытия. Самый старый человек, писал он, не мог представить себе такой сцены. Смешавшись с солдатами всех провинций и диалектов в переполненных лагерях, он сообщил, что моральный дух был высок, подпитываемый накопившимися за десятилетия обидами. "Разбейте этих английских свиней… — говорили они, — сейчас самое время отомстить за наших отцов, матерей и погибших друзей". Одним из этих людей был солдат-поэт Эсташ Дешан. Он был свидетелем опустошения Шампани в 1380 году и разрушения дома его семьи солдатами Томаса Вудстока. Дешан мечтал о том дне, когда люди, глядя на груду обугленных руин, которые когда-то были домами, скажут: "Давным-давно это место называлось Англией". К 8 ноября 1386 года, за день до отплытия флота, армия погрузилась на корабли. Король провел смотр флота со своего флагманского корабля. Флорентийский купец Бонаккорсо Питти, который объединил свои средства с некоторыми соотечественниками в Париже и нанял корабль, чтобы присоединиться к армии в качестве добровольца, насчитал 1.200 судов, стоявших в гавани. Было около 600 коггов всех размеров для перевозки солдат. Были широкие транспортные суда с кормовыми аппарелями для погрузки лошадей, снаряжения и запасов. Флагманский корабль короля пронес его мимо плотных рядов судов, мачты которых были украшены знаменами и серпантином, а борта ярко раскрашены гербами и знаками отличия главных капитанов: на кораблях короля — белый шарф и золотая корона, на кораблях герцога и герцогини Бургундских — переплетенные инициалы Филиппа и его супруги в три цвета, на корабле герцога Бурбонского — девиз Bonne Esperance (Добрая надежда). Солдаты и моряки толпились на палубах, наполняя воздух звуками рожков и труб[824].

Принцы и командующие армией не присутствовали при этой сцене. Они находились на берегу, присутствуя на напряженном совещании в апартаментах герцога Беррийского. Герцог, вечно опасающийся риска, уже некоторое время как охладел ко всему этому предприятию. Флот не смог бы отплыть на следующий день, если бы ветер не переменился, а столько людей и лошадей нельзя было держать на кораблях безвылазно. Год подходил к концу, дни были короткими, а ночи темными и холодными. Английское побережье было полно опасностей. Гавани восточного побережья, большинство из которых были речными портами, были труднодоступны в плохую погоду. До Фландрии доходили сбивчивые сообщения о ссорах английского короля с Парламентом, но они были лишь смутно понятны, и никто не предполагал, что англичане не будут поджидать их на побережье. Репутация Карла VI и даже его жизнь, были под угрозой. Вечером совещание прервалось без принятия решения, чтобы посоветоваться с корабельщиками. Самые опытные моряки флота совещались ежедневно в течение следующих четырех дней. Примерно 13 ноября они направили делегацию в Совет короля со своим советом. По их словам, прежде чем флот сможет отплыть, необходимо ясное небо, полная луна и попутный ветер. Нынешние погодные условия могли продлиться долго. Это был сезон юго-западных штормов, которые традиционно продолжались до дня Святой Екатерины (25 ноября). По мнению моряков, переправа должна была продолжаться по меньшей мере две недели. Хотя моряки не говорили об этом прямо, было очевидно, что это означает отмену экспедиции во второй раз. Это был бы унизительный провал. Некоторые из присутствующих были за то, чтобы продолжать и среди них были два главных военных офицера короны, коннетабль и адмирал. Многие капитаны армии поддержали их. Но их не поддержали политики.

Справедливости ради следует отметить, что и более смелые люди, чем герцог Беррийский, понимали, что план вторжения стал слишком опасным. Даже при самых оптимистичных предположениях они не достигнут Англии до декабря. Правда заключалась в том, что французы перестарались. Их флот был слишком велик, чтобы управлять им в море. Корабли либо столкнулись бы, либо потеряли друг друга ночью и в осенних туманах. Армия была слишком велика, чтобы ею можно было правильно управлять, снабжать и платить. Потребовалась неделя, чтобы погрузить огромную массу людей и лошадей на корабли. Еще неделя ушла бы на то, чтобы снять их с кораблей, и третья — на то, чтобы вновь погрузить их при перемене ветра. Доставка их на берег на пляжи восточной Англии была бы трудоемкой и опасной операцией. Большая часть запасов, собранных для кампании, была израсходована во время долгого ожидания. Заменить их было бы трудно в середине зимы и невозможно в Англии. Но решающим фактором была финансовая ситуация, которая сейчас была крайне тяжелой. Ежемесячный размер зарплаты войскам значительно превышал суммы, первоначально заложенные в бюджет. Задолженность по зарплате уже была значительной. Военные казначеи исчерпали доходы от тальи и использовали кредиты по полной программе. К ноябрю никто не давал денег в долг более чем на месяц. Все эти проблемы должны были усугубляться по мере продолжения кампании. Даже огромные ресурсы французского государства были не в состоянии справиться с задачей, которую поставили перед собой его лидеры. Поэтому 16 ноября 1386 года герольды прошли через лагеря с сообщением, что вторжение откладывается до дальнейших распоряжений. Флот оставался в Слейсе под охраной около 1.300 солдат до тех пор, пока не станут известны результаты посольства короля Армении в Англию[825].

Новость, которая достигла Англии примерно через неделю, была встречена там как чудо. Но у англичан были и другие заботы. 19 ноября 1386 года, после почти трехнедельных споров, пэры английского Парламента и их союзники в Палате Общин вырвали власть из рук девятнадцатилетнего Ричарда II и навязали ему новый Постоянный Совет, который стал известен как Правительственная комиссия. По сути, это был регентский совет, который должен был взять на себя контроль над администрацией, двором и доходами Ричарда II на период в один год. Его целью якобы было провести реформы королевской администрации, которых Палата Общин требовала на протяжении десятилетия. На практике полномочия комиссии были гораздо шире и распространялись на все управление государством. Членами комиссии были три главных государственных чиновника и одиннадцать парламентских пэров. Но с самого начала в ее работе главенствовали враги короля: новый канцлер Томас Арундел, епископ Эли; дядя короля Томас Вудсток, герцог Глостер; графы Арундел и Уорик; а также старые сторонники административной реформы, такие как Уильям Уайкхем. Об их назначении должно было быть объявлено в каждом городе графства. Любое сопротивление их постановлениям и любые попытки помочь королю вырваться из-под их опеки были объявлены наказуемыми как государственная измена. На практике это был государственный переворот, совершенный группой, которая в течение последних трех лет составляла неофициальную оппозицию. Позже Ричард II утверждал, что Глостер и Арундел провели это решение, запугав Палату Общин и угрожая парламентариям смертью. Возможно, это было правдой. Но даже в то время король заявил, что не признает ни одного из решений комиссии, поскольку они посягают на его прерогативы. Его протест было приказано занести в парламентские протоколы, но его проигнорировали все, кроме клерка. В соответствии со своей верой в то, что война может быть профинансирована за счет экономии расходов на королевскую администрацию и домашнее хозяйство, Палата Общин выделила субсидию, которую можно назвать лишь унизительной: половину десятой и пятнадцатой частей от движимого имущества, зарезервированную для обороны королевства, с еще одной половиной, которая должна была быть взыскана через год, если этой суммы окажется недостаточно. Вместе с субсидией от духовенства, предоставленной собором вскоре после этого, прямое налогообложение должно было принести всего 26.000 фунтов стерлингов в 1386/7 финансовом году, что составляет менее двадцатой части налоговых поступлений короля Франции за прошлый год[826].

Политика нового режима была обозначена сразу же. О мирной миссии короля Армении было объявлено в Вестминстере в разгар ссоры между королем и лордами. Лев VI прибыл в Кале, когда французская армия еще грузилась на корабли в Слейсе, и отправил в Англию послание с просьбой о выдаче охранных грамот. Ричард II, которому Лев VI нравился, сказал, что был бы рад принять его и так, но парламентские пэры не захотели этого делать. Они отказали ему как шарлатану и приказали выслать его из Кале вон. В конце ноября 1386 года французский королевский Совет собрался в Амьене в присутствии ведущих капитанов армии, чтобы принять отчет Льва VI о провале его миссии. Совет решил задержать флот в Слейсе и предпринять третью попытку вторжения в Англию, когда весной погода наладится. Англичане, которые теперь регулярно получали донесения от своих шпионов во Фландрии, узнали об этом решении почти сразу. Одним из первых действий Правительственной комиссии стала организация крупномасштабных военно-морских операций, чтобы сорвать новые планы вторжения противника. 10 декабря граф Арундел, один из наиболее агрессивных членов комиссии, был назначен адмиралом Англии с юрисдикцией над обоими Адмиралтействами, что стало первым случаем назначения одного офицера на эту должность в военное время. Ему было поручено вывести в море на три месяца весной флот с 2.500 войска на борту. Перед Рождеством по всей Англии начался заказ судов. Корабли должны были быть в Темзе, готовые к походу против врага, к февралю 1387 года[827].

25 июля 1386 года армада Джона Гонта прибыла в Корунья, большую и защищенную естественную гавань на галисийском побережье Кастилии. Точное место назначения Гонта было хорошо охраняемым секретом, но предполагалось, что он высадится в Португалии. Поэтому прибытие англичан в Галисию застало всех врасплох. Был отдан приказ вывезти все припасы и продовольствие из прибрежных районов в укрепленные места, но в остальном оборона была не подготовлена. Герцог вступил на берег и установил свой штандарт, на котором герб Кастилии и Леона был соединен с гербами Англии и Франции. Вся армия была быстро высажена на берег вместе с лошадьми и припасами. Единственными войсками в этом районе был гарнизон Коруньи, который бессильно смотрел на происходящее со стен цитадели на западной оконечности бухты. На небольшом расстоянии, в бухте Бетанзос, шесть кастильских галер, крейсировавших у Плимута, лежали на берегу, пока их офицеры и солдаты праздновали праздник Святого Иакова в Сантьяго-де-Компостела, в сорока милях отсюда. Экипажи португальских военных кораблей без труда захватили их, освободив при этом несколько английских пленников, захваченных в море, и большое количество товаров, награбленных в английских деревнях западной части страны. По завершении высадки Джон Гонт распустил английские и голландские корабли, которые были отправлены обратно в Англию. Португальские военные корабли через несколько дней ушли в Лиссабон[828].

Выбор Галисии в качестве места вторжения Гонта в Кастилию был тщательным стратегическим выбором. Отделенная от остальной части королевства негостеприимными горными цепями Леона, Кантабрии и Астурии, эта провинция была удалена от политических центров кастильской монархии. Диалект языка и исторические традиции во многом были ближе к португальским, чем к кастильским. Трастамарская династия никогда не была там полностью принята. Спустя почти два десятилетия после убийства Педро I у погибшего короля в регионе все еще оставались приверженцы. Однако к 1386 году основным источником недовольства уже была не эмоциональная преданность старой династии, даже в таком легитимистском регионе, как Галисия. Более существенными были авторитарное управление и высокие налоги, которые были характерны для правления первых двух королей Трастамарской династии, а также постоянные инфляции и девальвации, которые съедали доходы как землевладельцев, так и горожан. Сам Хуан I считал, что вторжение привело к тому, что верность населения короне пошатнулась. Выступая перед Кортесами в конце года, он жаловался, что против него самого, его советников и чиновников, а также ведущих магнатов королевства ведется злобная кампания клеветы, намеренно распространяются ложные сведения, чтобы подорвать его правительство, а по стране из рук в руки передаются изменнические письма. Такие факты несомненно имели место, и они, конечно, не ограничивались Галисией. Менее ясно было то, насколько далеко они заведут кастильцев, чтобы они приняли сторону герцога Ланкастера[829].

Примерно в начале августа 1386 года Джон Гонт отправился вглубь страны к Сантьяго-де-Компостела, оставив отряд для сдерживания гарнизона Коруньи. Сантьяго-де-Компостела был главным городом Галисии и местом, где находилась рака с мощами Святого Иакова Зеведеева, покровителя Кастилии. Город не имел гарнизона и был практически беззащитен. Духовенство и знатные жители встретили захватчика перед воротами города и процессией сопроводили его к гробнице апостола в соборе. Вскоре после этого англичане заняли обнесенный стеной город Оренсе, гораздо более крепкое место на реке Миньо, недалеко от португальской границы. Именно здесь в конце августа герцог основал свой двор и рудиментарную администрацию. Джон Гонт организовал собственную Канцелярию под руководством своего кастильского секретаря Хуана Гутьерреса, который издавал указы и хартии, с титулами в традиционной манере. Он приказал отчеканить собственные серебряные монеты и заставил кафедральный собор Сантьяго-де-Компостела низложить своего епископа, сторонника Папы Климента VII, который также был канцлером Хуана I. Гонт призвал дворянство и города Кастилии признать его королем. Многие галисийцы так и поступили. Они пришли в Сантьяго-де-Компостела и поцеловали перстень на его руке, тем самым выразив свое почтение и покорность. Некоторые поступили на службу при его дворе или в его армию[830]. Другие сидели тихо и старались, чтобы по окончании кризиса не оказалось, что они поддержали не ту сторону. Каковы бы ни были их личные симпатии, они не желали признавать герцога Ланкастера только для того, чтобы увидеть, как он уезжает в Англию или Португалию и бросает их на произвол судьбы и месть своего соперника. Когда жители Сантьяго-де-Компостела открыли ворота перед захватчиком, они тщательно оговорили свое подчинение и согласились признать его королем при условии, что он сможет добиться такого признания со стороны остальной Кастилии. Их поведение оказалось образцом для остальной Галисии[831].

В течение первых нескольких недель единственное серьезное сопротивление захватчикам оказывал изолированный гарнизон Коруньи. Его командиром был крупный местный землевладелец Фернан Перес де Андраде. Он привел в цитадель отряд французских добровольцев, которые были частью передового отряда, отправленного в Кастилию с Оливье Дю Гекленом, и случайно оказались среди массы паломников в Сантьяго-де-Компостела, когда на побережье высадились англичане. С их помощью Андраде ожесточенный отбивался с полуразрушенных стен города, но в итоге вынужден был подчинился захватчику. В начале сентября он номинально перешел под командование Гонта, но держал ворота Коруньи наглухо закрытыми перед английской армией. Андраде согласился признать притязания Гонта, но только на тех двусмысленных условиях, которые были выдвинуты жителями Сантьяго-де-Компостела, а именно, что он сможет установить свою власть в остальной части королевства.

В сентябре и октябре 1386 года сэр Томас Морье, один из маршалов английской армии, прошел рейдом по Галисии, принимая капитуляцию главных городов и замков. Большинство из них признали власть Гонта на тех же условиях, что и Сантьяго-де-Компостела с Коруньей. Они хотели жизни спокойной, и герцог не стал настаивать на большем. Он знал об ограниченности своих вооруженных сил, у него не было людей для гарнизонной службы, и он не мог позволить себе большие потери при штурме обнесенных стенами городов. Покорность, какой бы она ни была, была политически более ценной, чем завоевания. В то же время легкость, с которой Гонт подчинил большую часть Галисии, была симптомом более широкой стратегической проблемы. Английская армия была набрана по шестимесячным контрактам и срок действия большинства из них истекал примерно в конце года. Денег на оплату дальнейшей службы не было. Планы герцога предполагали, что решающая битва последует вскоре после его высадки, что делало ненужной длительную кампанию. Пассивность кастильской обороны нарушила эти расчеты, вынудив его отложить решающее сражение до следующего года и создав ему серьезные проблемы с финансами, дисциплиной и моральным духом[832].

Неспособность кастильцев бросить вызов Гонту в Галисии изначально не была продуманной стратегией. Она была вызвана их слабостью и беспорядком. Большие потери, понесенные кастильской знатью в Португалии за последние два года, привели к нехватке квалифицированных кавалеристов. В начале августа 1386 года Хуан I имел в своем распоряжении около 3.000 латников, помимо лучников и других вспомогательных войск. Это было примерно в два раза меньше, чем армия Джона Гонта, и значительно меньше, чем объединенные силы англичан и португальцев. Ценность этих войск снижалась тем, что они были рассеяны по всей западной Кастилии, благодаря непоколебимой уверенности короля в том, что основное наступление пойдет через Португалию. Некоторые отряды находились далеко на юге, в гарнизонах между Севильей и португальской границей, другие были отправлены в Галисию в июле, но, похоже, они были распределены слишком тонким слоем, чтобы иметь большое значение. Сам король находился в Саморе на реке Дуэро со стратегическим резервом из примерно 1.000 человек, большинство из которых составляли французские отряды, недавно прибывшим с Оливье Дю Гекленом. В дополнение к этим силам около 1.500 бретонских и гасконских наемников были наняты кастильскими агентами во Франции и, как сообщалось, пробирались через Нижний Лангедок к Арагонским перевалам. Было далеко не ясно, на что все эти силы содержать. С начала года по всей Кастилии проходила всеобщая налоговая забастовка. После провала налога с продаж, принятого Кортесами осенью предыдущего года, кастильский король попытался в течение апреля собрать не менее четырех монед по собственной инициативе. Но его требования встретили широкий отпор и в итоге принесли очень мало. Король был вынужден обратиться к главным городам своего королевства с просьбой прислать ему любые средства, которые они готовы выделить, если не хотят, чтобы англичане беспрепятственно прошли по всей земле[833].

Положение Хуана I было бы достаточно сложным, даже если бы его переменчивый характер не заставлял его часто менять планы. Первым его побуждением были переговоры. В августе 1386 года он послал четырех своих советников к герцогу Ланкастеру. По видимости, их миссия заключалась в защите интересов своего господина от притязаний захватчика, что они и сделали с большой изобретательностью и очень подробно, но настоящей целью их визита было предложить англичанину сделку. На тайном заседании Совета Гонта в Оренсе послы предложили заключить брак между наследником Хуана I Энрике и Екатериной Ланкастер, которая была внучкой короля Педро I. Их господин, по их словам, был готов добавить к этому большую денежную компенсацию для самого герцога. Насколько серьезно Джон Гонт воспринял эти предложения на данном этапе, сказать трудно, но, видимо, он был достаточно заинтересован, так как послал сэра Томаса Перси, одного из главных капитанов, служивших в его армии, лично обсудить их с кастильским королем. Похоже, что переговоры были прерваны, когда Хуан I решил, что ему необходимо проконсультироваться с французами, но к этому времени эта тема уже была оттеснена более агрессивными проектами с обеих сторон. Примерно в середине августа кастильский король решил противостоять захватчикам в Галисии. Он отправился на север из Саморы с французскими войсками, объявив о своем намерении идти на помощь Корунье. Но, войдя в город Леон примерно в конце месяца, он был встречен известием, что Корунья только что сдалась, а англичане движутся на восток. Хуан I потерял самообладание и от запланированного наступления в Галисии пришлось отказаться. Несколько сотен человек были оставлены в Леоне под командованием его канцлера, архиепископа Манрике из Сантьяго, а сам король удалился в Вальядолид вместе с Оливье Дю Гекленом и остальной армией[834].

Здесь, в первую неделю сентября 1386 года, Хуан I провел нервный военный Совет со своими министрами и главными капитанами. Главными причинами беспокойства присутствующих были малочисленность кастильской полевой армии и опасность того, что, войдя в Галисию, португальцы повернут и вторгнутся в Кастилию через долину Дуэро. Эти опасения усиливались неуверенностью в намерениях герцога Ланкастера. Он мог попытаться проникнуть на восток в бассейн Дуэро; или уйти в Португалию, чтобы объединить силы с Жуаном I; или даже, как склонен был думать Оливье Дю Геклен, вернуться в Англию, чтобы поддержать оборону страны против армии вторжения, которая сейчас собиралась во Фландрии. По общему мнению, кастильскому королю следует обороняться всю зиму. Англичане будут находиться к западу от гор, если удастся удержать перевалы, следовательно гарнизоны должны быть размещены напротив северного участка португальской границы. Весной будет время набрать свежую армию, чтобы противостоять захватчикам, к тому времени должен был прибыть герцог Бурбонский с еще 2.000 французских воинов. Это была, вероятно, единственная реалистичная стратегия, и она полностью оправдалась бы в ближайшие месяцы. Предположительно, именно присутствующие французские рыцари указали на то, что другая армия Джона Гонта была уничтожена очень похожими методами во Франции зимой 1373–74 гг. Но, как и во Франции, главная проблема была политической. Хуан I обратился с длинным посланием к главным городам своего королевства, чтобы объяснить решение, которое, как он знал, оскорбит все их чувства относительно того, как король должен реагировать на вторжение на территорию его страны. Хуан I попытался успокоить своих подданных относительно Галисии и рассказал им, что его гарнизоны там наносят серьезный урон врагу и что он намерен их усилить, чтобы они могли продолжать борьбу в течение зимы. В лучшем случае это была полуправда. Есть некоторые свидетельства военной активности кастильцев в восточной Галисии в течение зимы, но в основном вся территория к западу от реки Миньо была оставлена англичанам до следующего года[835].

1 ноября 1386 года Джон Гонт встретился с португальским королем в Понта-ду-Муру, небольшой деревне недалеко от Монкао на южном берегу реки Миньо, которая обозначала границу между Португалией и Кастилией. Жуан I установил на лугах у берега реки великолепный походный шатер Хуана I, который он захватил вместе с остальной добычей в кастильском лагере после битвы при Алжубарроте. Здесь 2 ноября они сели за стол переговоров со своими советниками и штабами, чтобы составить план совместного вторжения в Кастилию. Целью Джона Гонта было вторжение в старое королевство Леон, богатый сельскохозяйственный регион, лежащий к востоку от Галисии и простирающийся от Астурии на севере до бассейна реки Дуэро на юге. О том, чтобы добраться туда путем форсирования горных перевалов, не могло быть и речи. Две армии должны были обойти горы, пройдя через Португалию. В идеале кампания должна была начаться в начале нового года, до прибытия подкреплений Хуану I из Франции. Жуан I согласился лично выступить в поле с армией в 5.000 человек. Он обязался подготовить их к 26 декабря, как можно раньше, и держать их в поле до решающей битвы с Хуаном I, вплоть до конца августа 1387 года, если потребуется. Если герцог будет готов взять на себя выплату жалованья, они будут находиться в его распоряжении еще дольше. Взамен, как только Ланкастер завоюет Кастилию, он должен был уступить португальскому королю полосу кастильской территории шириной около пятидесяти миль, проходящую почти по всей длине восточной границы Португалии, включая Сьюдад-Родриго, Касерес, Мериду, Бадахос и все основные пограничные крепости Кастилии. Союз должен был быть скреплен браком Жуана I с Филиппой Ланкастер, дочерью Гонта от первого брака. Свадьба должна была состояться как можно скорее, и в любом случае до начала кампании. Встреча на высшем уровне завершилась большим пиром, на котором двух лидеров окружали главные сановники из их свиты, а все их приближенные, насчитывающие несколько сотен человек, были рассажены по рангам. По словам хрониста, беседа продолжалась еще долго после окончания трапезы[836].

Герцог Ланкастер не смог бы обойтись без португальской помощи, но нет сомнений, что его договор с победителем при Алжубарроте дал Хуану I пропагандистское преимущество, которым он умело воспользовался. Кортесы Кастилии открылись в городе Сеговия через несколько дней после встречи в Понта-ду-Муру. Король обратился к собравшимся с гневной речью и сказал, что долг всех людей — защищать "это королевство, которое дал нам Бог и к которому принадлежу я и все вы". Англичан король назвал высокомерными раскольниками, которые были врагами истинной Церкви столько же времени, сколько они были христианами, убийцами со времен смерти Томаса Бекета и разжигателями розни между народами с незапамятных времен а герцога Ланкастера, воплощением всего нечестия своих предков, пытающимся захватить трон без тени права на это. И если он добьется своего, Кастилия окажется под властью иностранного правителя, поддерживаемого предателями и друзьями тирана Педро I Жестокого, а ее территория будет разделена между королями Арагона и Наварры, узурпатором из Португалии и мусульманскими правителями Гранады. Жители будут перебиты, пленены или изнасилованы английскими солдатами, обесчещены и изгнаны из своих домов, как это было сделано с уроженцами Бретани и Гаскони. Король ввел жестокие наказания для тех, кого задержали за высказывания против правительства. Людей, въезжающих в кастильские города или выезжающих из них, должны были обыскивать на воротах на предмет наличия писем, и все письма, на которых не было королевской печати, должны были быть вскрыты и прочитаны на предмет наличия в них подстрекательских материалов. Однако главной задачей Кортесов было обеспечение правительства ресурсами, необходимыми для выплаты жалованья местным и иностранным войскам и финансирования большого флота галер, баланжье и парусных кораблей, который он запланировал на следующий год. В ответ на это делегаты предоставили самый большой размер налогов, когда-либо санкционированный кастильскими Кортесами. Алькабала была подтверждена по традиционной ставке в 10%. Был введен чрезвычайный налог (servicio) в размере восьми монед на 1387 и 1388 годы, а также дополнительный servicio, который должен был быть собран в первый год. Более того, впервые Кортесы указали точную стоимость этих налогов в монетах, вместо того чтобы считать их просто в обычных процентах или монедах, стоимость которых зависела от эффективности сбора. Ожидалось, что налоги принесут огромную сумму в 47.000.000 мараведи (около 204.000 фунтов стерлингов), а на самом деле они принесли гораздо больше. Общий доход в 1387 году составил около 53.000.000 мараведи (около 230.000 фунтов стерлингов), что является самым высоким уровнем доходов от налогов, когда-либо достигнутым кастильской короной в XIV веке[837].

Французский двор следил за событиями в Испании с растущим недоумением. Отчасти проблема заключалась в том, что французы получали информацию из нескольких источников, большая часть которой была непоследовательной, неточной или устаревшей. В сентябре 1386 года они узнали о плане Хуана I провести переговоры со своим противником, и этот план им очень не понравился. Три посла, включая одного из личных секретарей Карла VI, немедленно отправились к кастильскому двору для защиты французских интересов, но, как оказалось, совершенно напрасно, поскольку к моменту их прибытия переговоры были прекращены. Вскоре после этого стали поступать преувеличенные сообщения о победах Ланкастера. Сантьяго-де-Компостела был одним из немногих кастильских городов, известных по всей Европе, и о его оккупации англичанами широко сообщалось. Говорили, что Джон Гонт уже стал "хозяином всей Кастилии". За этим последовало прибытие в начале ноября кастильского посольства в Слейс в последние дни проекта вторжения в Англию. Послы смогли объяснить, что Ланкастер еще не проник дальше Галисии, но были полны тревоги по поводу перспектив на следующий год, если крупномасштабные подкрепления не подойдут к королю Кастилии вовремя[838].

Министры Карла VI смогли заняться всем этим только после того, как армия вторжения была распущена, а король вернулся в Париж. Все королевские принцы, предводители дворянства и офицеры короны собрались в столице в декабре на традиционное празднование Рождества и Нового года. Это было время балов и банкетов, щедрых подарков и дуэлей по поводу скандальных обвинений в супружеской измене и изнасиловании, которые занимали двор в течение нескольких месяцев. Атмосфера при дворе была напряженной. Филипп Бургундский ссорился с остальными членами королевского Совета по поводу трех валлоноязычных кастелянств южной Фландрии, которые он давно обещал своему брату королю Карлу V вернуть Франции после смерти Людовика Мальского. Когда другие принцы надавили на него, он наотрез отказался выполнить это обещание. Спор был разрешен в январе, в основном на условиях Филиппа, но только после изнурительной ссоры, которая парализовала принятие решений по другим вопросам почти на два месяца. Упреки по поводу неудачного вторжения в Англию не утихали. Герцог Беррийский, который председательствовал на дебатах в Слейсе, стал жертвой кампании очернения со стороны некоторых капитанов армии, которые обвиняли его во всем этом фиаско. За внимание советников короля боролись различные проекты и просители. Коннетабль и адмирал считали вторжение и разгром Англии первоочередной задачей. Они стремились выполнить решение, принятое в Амьене, и предпринять третью попытку вторжения весной. Они считали, что Англия, парализованная своими внутренними разногласиями и не способна защитить себя. Герцог Бургундский в принципе поддерживал эту идею, но не был готов разгневать своих фламандских подданных тем, что Слейс снова станет пунктом сбора армии. Вдовствующая герцогиня Анжуйская настаивала на вмешательстве Франции в дела Неаполитанского королевства от имени своего юного сына. Герцог Беррийский, как всегда, относился ко всем этим планам с прохладцей. Изменчивый характер процесса принятия решений, а также вражда и напряженность, скрытые под внешней обходительностью, наглядно переданы в дневнике Жана Ле Февра, епископа Шартрского, который находился в Париже и боролся за интересы герцогини Анжуйской. Он ежедневно посещал особняки принцев и описал отказы в приеме, отсрочки решений, краткие аудиенции, отрывочные разговоры в прихожих и сплетни за обеденными столами, и никаких твердых новостей, кроме лаконичных замечаний королевских чиновников, выходивших с заседаний Совета[839].

Кастильский вопрос вызвал столько же споров, сколько и любой другой. Французские принцы не ожидали, что им придется выполнять свои обещания, данные Хуану I. В то время никто в Париже не предполагал, что Джон Гонт будет упорствовать в своей экспедиции. Однако он не только упорствовал, но и подчинил большую часть Галисии и, согласно преувеличенным сообщениям, циркулировавшим во Франции, был готов захватить всю Кастилию. Главным и, возможно, единственным защитником кастильского короля в королевском Совете был герцог Бурбонский. Другие, похоже, были к этому равнодушны или враждебны. Вся проблема была "очень неразрешимой", признался герцог Беррийский епископу Шартрскому, который воспользовался возможностью пролоббировать ее во время молитвы в часовне Нельского отеля. 23 января 1387 года Карл VI председательствовал на Большом Совете в Лувре, чтобы определить основные направления французской стратегии на предстоящий год. Заседание, очевидно, было трудным, поскольку продолжалось почти три дня. Французские министры уже многое знали о политическом кризисе в Англии и захвате власти Глостером, Арунделом и их друзьями. Насколько они понимали его последствия, сказать трудно, но они определенно знали, что в Англии собирается мощный флот. Они также должны были знать, по крайней мере в общих чертах, о сделке Джона Гонта с королем Португалии. Было принято решение, что обязательства, данные Хуану I, должны быть выполнены "несмотря на другие важные и неотложные дела". Ввиду срочности ситуации Хуана I, двум ставленникам герцога Бурбонского, Гийому де Нильяку и Гоше де Пассату, было поручено собрать 2.000 латников и привести их в Кастилию в марте. Сам герцог Бурбонский обещал последовать за ними вскоре после этого[840].

Планы вторжения в Англию в 1387 году были рассмотрены на том же собрании и похоже, что они были столь же противоречивыми. Правда заключалась в том, что французское правительство не могло себе этого позволить, даже не отвлекаясь на Кастилию. Окончательное решение, похоже, представляло собой компромисс между теми, кто предпочел бы полностью отказаться от проекта, и военными, Оливье де Клиссоном и Жаном де Вьеном, которые рассматривали его как первоочередную задачу. Было решено продолжить подготовку к вторжению, но в значительно сокращенном масштабе. Король и знатные вельможи, чьи величественные свиты обременяли прошлые проекты вторжения, на этот раз должны были остаться дома. Командующими были назначены Клиссон и Вьенн. Вместо полчищ, запланированных на 1385 и 1386 годы, им была выделена армия всего из 3.000 элитных солдат, включая лучников. Армия должна была отправиться на реквизированных на месте кораблях из порта на западе Франции, а не во Фландрии. Вторжение должно было начаться в июне, а не в самом конце сезона безопасного судоходства. Французский королевский Совет предложил собрать 400.000 ливров (80.000 фунтов стерлингов) с помощью еще одного налога. Новый налог обычно называли талья для Кастилии, но, по крайней мере, три четверти его, по-видимому, предназначались для вторжения в Англию[841].

Это оставляло открытым вопрос о том, что делать с флотом вторжения предыдущей осени, который теперь был практически ненужным и стоял под охраной на якорной стоянке в Слейсе. Большинство кораблей было отпущено для коммерческих перевозок. Большое количество их владельцев решили принять грузы в Ла-Рошели, главном после Бордо винном порту Бискайского залива. Они объединились в большой конвой, чтобы пройти через Ла-Манш туда и обратно. Это означало бы столкновение с поджидающими кораблями графа Арундела и капитана Кале — опасная операция, как показала судьба флота 1385 года. Ян Бук, адмирал Фландрии, согласился организовать это предприятие на свой страх и риск в обмен на фиксированную субсидию от короля и плату от владельцев кораблей в размере франка за тонну груза. Буку было приказано защищать свой конвой, разведать английское побережье по пути на юг, напасть на английские суда и, возможно, атаковать корабли Арундела, если представится такая возможность[842].

Флот Яна Бука, насчитывающий около 200 вооруженных торговых судов из всех стран западного побережья Европы, беспрепятственно прошел через Ла-Манш и, должно быть, достиг Ла-Рошели примерно в середине февраля 1387 года. Вскоре после этого граф Арундел вышел в море с небольшой эскадрой кораблей для крейсерства в Ла-Манше, в то время как остальная часть его флота собралась в Даунсе у Сэндвиче. Их заметили нормандские моряки и срочно сообщили об этом Буку в Ла-Рошель. На этом этапе конвой переформировывался для обратного плавания с грузом во Фландрию. Маршал Луи де Сансер, который недавно прибыл в Пуату для охраны границы с Гасконью, предложил посадить на корабли еще 500 человек. Но Сансер хотел получить за свои хлопоты половину платы за тоннаж, а Бук не был готов согласиться на это. Поэтому корабли отправились в плавание с прежним составом. Это был серьезный просчет. К тому времени, когда флот Бука подошел к Ла-Манш, у Арундела было сорок семь больших кораблей, стоявших у берегов Даунса, и еще больше — на подходе. На берегу ожидали 2.500 солдат, включая свиты двух графов и нескольких знаменитых английских капитанов. Как заметил Томас Уолсингем, это были не "сапожники и портные", которые традиционно сражались с палубы английских военных кораблей, а опытные воины[843].

24 марта 1387 года флот Арундела устроил засаду на Бука у Маргита и обрушился на его корабли, по словам современника, с "натиском, полным ненависти". Английские корабли были в меньшинстве, но они были больше и лучше вооружены. Их также поддержали около семидесяти голландских и немецких кораблей из конвоя Бука, которые бросили остальных, как только началось сражение, и перешли на сторону нападавших. В первой схватке было захвачено до пятидесяти кораблей Бука. Отправив их под охраной в порт Оруэлл, Арундел в течение двух дней преследовал остальные и настиг их у острова Кадсан недалеко от Слейса. Произошло второе столкновение, в ходе которого было захвачено еще несколько судов, а одиннадцать кораблей были потоплены или сожжены. Другие корабли потерпели крушение, пытаясь найти убежище на побережье Фландрии. 26 марта Арундел прибыл в Слейс, проник на внешнюю якорную стоянку и установил блокаду порта, которая продолжалась более двух недель. Англичане останавливали и захватывали все прибывающие суда. Они высаживали на берег десанты, чтобы сжечь и разграбить прибрежные деревни и захватить богатых пленников для выкупа. Они даже пытались захватить сам Слейс. Гентский изгнанник Питер ван ден Босше, служивший в английском флоте, настоятельно советовал Арунделу выбрать это решение, но англичане отвергли его совет. Офицеры герцога Бургундского уже спешно перебрасывали войска к месту событий. Если бы Арунделу удалось захватить порт, у него было бы недостаточно сил, чтобы удержать его против неизбежной контратаки. В конце концов, флот был вынужден вернуться в Англию из-за нехватки воды и болезней среди экипажей. 12 апреля 1387 года Арундел отплыл в Англию со своей добычей. Всего было захвачено шестьдесят восемь парусных судов, большинство из которых были фламандскими, а также три огромных груженых каррака, которые, вероятно, были кастильскими, несколько гребных баланжье и не менее 8.000 бочек вина. Среди захваченных пленников был и сам Ян Бук. Он был заключен в лондонский Тауэр, а затем в замок Арундел, пока граф требовал неподъемный выкуп, а Совет раздумывал, освобождать ли его вообще. Герцог Бургундский был взбешен отказом Бука принять предложение маршала Сансера о подкреплении и умыл руки, а несчастный человек в конце концов умер, не дождавшись выкупа, в Англии в 1389 году[844].

1 мая 1387 года граф Арундел отплыл из Оруэлла во второй поход с более крупной эскадрой, состоящей почти из шестидесяти кораблей. На этот раз его целью был Брест, который уже почти год находился в осаде войсками Иоанна IV Бретонского. В последнее время осада города ужесточилась. Осаждающие построили большой деревянный форт у гавани под городом и два каменных бастиона на подступах к нему с суши. Как и Джон Гонт за год до этого, Арундел прибыл внезапно, высадил своих солдат недалеко от города и обрушился на французские осадные сооружения. Деревянный форт был сожжен а один из каменных бастионов захвачен. Затем Арундел предпринял масштабный рейд за фуражом в западную Бретань. Плодов этого короткого похода, как говорят, хватило, чтобы снабжать защитников Бреста в течение нескольких месяцев. Однако и у флота Арундела не все было хорошо. Сэр Хью Диспенсер, командовавший частью английского флота, по пути домой был атакован французской эскадрой из Арфлёра. Корабли Диспенсера сели на мель и были вынуждены сдаться, а сам он был доставлен в Париж в качестве пленника. Остальная часть флота Арундела снова направилась на север и прошла через Ла-Манш, чтобы крейсировать на судоходных путях Северного моря. К моменту окончания крейсерства 12 июня 1387 года количество призов, взятых с марта, возросло до 160[845].

Море было избранным театром военных действий Правительственной комиссии. Две экспедиции Арундела сделали многое, чтобы утвердить репутацию комиссии как честных специалистов, а самого Арундела — как героя. Обилие награбленного вина и других товаров подняло боевой дух в Лондоне и восточной Англии, где была выгружена большая их часть. Арундел извлек из кампании столько политического капитала, сколько смог. Стратегия нападения на французские базы во Фландрии и контроля над Ла-Маншем, конечно, не была стратегией придуманной им самим. Она была аксиомой английской военно-морской политики на протяжении двух веков, и ей следовали все адмиралы Ричарда II, начиная с рейда Перси на Слейс в 1385 году. Но Арундел следовал ей со всей энергией. Морские сражения нанесли фламандцам самые большие морские потери за многие годы и, должно быть, способствовали непопулярности войны среди подданных Филиппа Бургундского. Блокада Слейса и высадка десанта поблизости встревожили герцога и заставили его направить ресурсы на оборону побережья. Снятие осады с Бреста стало наглядным примером эффективного использования морской мощи для достижения кратковременного локального превосходства на суше. Однако друзья Ричарда II, склонные насмехаться над подвигами Арундела, были не совсем неправы. Результаты, хотя и были весьма выгодными для участников, в стратегическом плане оказались довольно скудными. Хотя англичане еще в марте знали, что французы перенесли свои планы вторжения через Ла-Манш, внимание Арундела оставалось приковано к Северному морю. Тем временем большой флот французских и кастильских торговых судов, поддерживаемый шестью кастильскими военными галерами, начал собираться в Арфлёре, в портах северной Бретани и в Ла-Рошели. Эти приготовления, было трудно скрыть, но, насколько известно, Арундел не предпринял никаких попыток помешать им. Английские корабли были распущены 12 июня, всего за несколько дней до того, как флот вторжения Клиссона должен был отплыть[846].

Вторжение Джона Гонта в Леон было запланировано на январь 1387 года, но началось только в конце марта. Причины этого неясны, и в то время они вызвали определенное количество недоброжелательных споров. Основная проблема, по-видимому, возникла из-за заминки в процессе освобождения Папой португальского короля от монашеских обетов, что, в свою очередь, задержало его брак с Филиппой Ланкастер. В конце января Джон Гонт, раздосадованный задержкой, решил довести дело до конца. Он настаивал на том, что брак должен состояться до начала кампании, независимо от того, будет ли дано папское освобождение или нет. В итоге свадьба состоялась в Порто 14 февраля. Торжества были скромными и поспешными. Не было времени созвать высокопоставленных лиц, которые обычно должны были присутствовать на свадьбе, и это событие неизбежно было омрачено подготовкой к предстоящей кампании. Большая часть португальской знати отсутствовала. Даже Джон Гонт был слишком занят, чтобы присутствовать на бракосочетании дочери[847].

В португальской хронике Фернана Лопеша, которая является основным источником по этим событиям, есть намеки на то, что за трудностями, связанными с освобождением от монашеских обетов, могли скрываться другие, более трудноразрешимые вопросы, в том числе оппозиция союзу с Ланкастером среди части португальской знати. Ценность союза значительно уменьшилась за зимние месяцы в результате катастрофы, постигшей английскую армию. Галисия и в лучшие времена была страной натурального хозяйства, а зима там была суровой. Солдатам было запрещено грабить, но у них не было денег, чтобы купить еду. Отношения между армией и крестьянством, которые начинались хорошо, испортились, когда оголодавшие солдаты занялись грабежом в сельской местности. Отдельные группы солдат бродили по стране в поисках пропитания, а разъяренные крестьяне ловили их и убивали. По мере истощения запасов армия была вынуждена импортировать большие объемы зерна по морю из Англии, чтобы избежать голода. Ослабленные голодом и холодом, англичане, которые всегда были уязвимы к эндемическим заболеваниям Иберийского полуострова, заболели неизвестной формой чумы. Эпидемия унесла первые жертвы в сентябре, а затем в течение последующих месяцев катком прокатилась по рядам армии Джона Гонта. К марту, согласно сообщениям, дошедшим до кастильского двора, английская армия сократилась всего до 1.200 человек, пригодных к службе. Истинное число, вероятно, было ближе к 2.000, но даже это составляло лишь половину того войска, которое Гонт привел из Англии. Многие из солдат были больны, плохо обуты и плохо экипированы и произвели плохое впечатление на португальцев[848].

После долгих дебатов на Совете Жуан I решил увеличить численность своей армии, чтобы восполнить недостаток численности английской. Для этого нужно было вывести все гарнизоны из городов и замков королевства, кроме гарнизонов в Алентежу. Это было спорное решение, а несколько членов Совета уже пришли к выводу, что предприятие Ланкастера обречено, и призывали португальского короля сделать не более минимума, соответствующего договору. Так и случилось, он вступил в кампанию с 3.000 латников, 2.000 арбалетчиков, более чем 4.000 пехотинцев и неопределенным числом добровольцев — всего, возможно, 10.000 человек или вдвое меньше, чем было обещано в Понта-ду-Муру. Но размер португальской армии создавал свои собственные проблемы. Джон Гонт, войска которого составляли едва шестую часть объединенной армии, потерял статус, особенно по отношению к ершистому и напористому коннетаблю Португалии, Нуну Альварешу Перейра. Это был не просто вопрос гордости. Это снижало его политическое влияние и означало, что он не мог направлять кампанию так, как это было предусмотрено в Понта-ду-Муру. Символическая проблема возникла, когда Нуну Альвареш потребовал права командовать авангардом армии, позицию, которую Джон Гонт рассчитывал занять сам. Жуан I попытался отговорить своего коннетабля и указал, что герцог Ланкастер командовал авангардом в битве при Нахере. Он был по происхождению выше коннетабля, был великим принцем в своей стране и находился на полуострове в качестве короля Кастилии, имея приоритет над всеми, кроме самого Жуана I. Но Перейра был непреклонен и добился своего. Местом соединения армий была назначена широкая равнина к востоку от кафедрального города Браганса на северо-восточной границе Португалии. В конце февраля 1387 года Жуан I отправился из Порту с частью своих войск, а остальные подошли с юга вместе с коннетаблем. Джон Гонт, должно быть, покинул Оренсе примерно в то же время. В последнюю неделю марта вся союзная армия собралась вместе и 25 марта начала переправу через реку Матансас в Кастилию[849].

У Хуана I было мобилизовано от 3.000 до 4.000 человек, по крайней мере половина из которых были французами или гасконцами. Это было примерно столько же, сколько кавалерийский контингент англо-португальской армии. Также имелось неопределенное количество вспомогательных войск разного качества. Диспозиция этих войск отражала оборонительную стратегию, которая была согласована с французскими капитанами в Вальядолиде предыдущей осенью. Они были размещены в гарнизонах, вытянутых дугой в восемьдесят миль от подножия Кантабрийских гор на севере до реки Дуэро на юге. Северным центром кастильской обороны был Леон, где находился большой гарнизон под командованием архиепископа Манрике. Южным центром был неприступный город-крепость Самора на реке Дуэро, который на протяжении многих лет был одним из главных бастионов Кастилии против вторжения с запада. В центре основные скопления войск находились в Бенавенте и Вильяльпандо. Бенавенте был обнесенным стеной городом в центром сети дорог северного пограничья. Он контролировал дороги, ведущие на север к Астурии и Галисийским перевалам, на восток через Старую Кастилию к городам Паленсия и Бургос и на юг к Саморе и Саламанке. Здесь Хуана I разместил самый большой гарнизон сектора под командованием главного местного магната региона Альваро Переса де Осорио. Его главным лейтенантом был нормандский рыцарь, склонный к иностранным приключениям, Роберт де Бракмон, который ранее сражался вместе с Людовиком Анжуйским в Италии и отличился при обороне Коруньи годом ранее. Под началом этих двумя людей было около 1.200 человек: около 600 кастильских и около 600 французов латников. Что касается Вильяльпандо, то в XIV веке это был значительный город с дворцом и шестью церквями, контролировавший важную переправу через реку Вальдерадуэй. В 1387 году его удерживал Оливье Дю Геклен, главный французский капитан на полуострове, с примерно 1.000 французских воинов. Сельская местность между этими крепостями была в значительной степени оставлена врагу. Замки, которые были признаны непригодными для обороны, были разрушены. Из незащищенных деревень и городов вывозились припасы, а их население эвакуировалось в обнесенные стенами места. Мосты через реки были разрушены, броды перегорожены заостренными кольями и охранялись отрядами солдат. План кастильцев заключался в том, чтобы не давать сражений, пока не удастся добиться подавляющего превосходства на местах и использовать свои гарнизоны для задержки противника и защиты местного населения. Они также должны были служить резервами, из которых можно было бы сформировать летучие отряды для нападения на фланги армии вторжения и уничтожения отдельных отрядов и фуражиров. Это была стратегия, которую французы разработали в ответ на английские шевоше предыдущего десятилетия[850].

Англо-португальская армия была плохо подготовлена для противодействия такой стратегии. Весь план союзников зависел от принуждения кастильского короля к сражению. Союзники не взяли с собой ни осадного оборудования, ни артиллерии. Был обоз снабжения, но он был недостаточно велик для армии такого размера. Трудности захватчиков усугублялись присутствием большого количества некомбатантов, включая супругу Джона Гонта, Констанцию, ее фрейлин и персонал слуг, которых нужно было кормить. Запасы, оставшиеся после первых нескольких дней, быстро сгнили, в результате чего войска стали зависеть от того, что им удавалось найти в кладовых захваченных городов и замков. Это означало, что они должны были быстро двигаться вперед. Нуну Альвареш Перейра, который с самого начала руководил передвижением армии, хорошо понимал это и решил смело направиться к самому сильному пункту кастильской обороны. Перейдя через Сьерра-де-ла-Кулебра, он двинулся вверх по долине реки Эсла и 2 апреля 1387 года осадил Бенавенте. Осада не задалась с самого начала. Бенавенте был сильным, обнесенным стеной городом, который защищали решительно настроенные войска. Гарнизон совершал частые внезапные вылазки из ворот, не давая союзникам построить осадные сооружения, и не было никаких признаков того, что он поддастся искушению вступить в битву[851].

Часть англо-португальской армии была отделена и направлена в рейд на север по дороге в сторону Асторги, чтобы захватить небольшие крепости и найти продовольствие. Рейдеры вернулись с севера через четыре дня, взяв штурмом один небольшой город и разграбив множество заброшенных деревень, но не захватив ничего, кроме нескольких голов скота и скудного количества провианта[852]. Англичане возненавидели Кастилию по тем же причинам, по которым французы возненавидели Шотландию. Их письма домой были полны желчных суждений о стране, в которую они пришли. Кастилия, говорили они, по словам информаторов Фруассара, "не была выгодной землей для сражений, как Франция, с ее процветающими деревнями, безмятежной сельской местностью, красивыми реками и прекрасными домами". Здесь не было ничего, кроме скал и обрывов, суровых иссушающих ветров, грязных рек, отвратительного вина и коварного населения, состоящего из полуголых крестьян. Возможности для захвата пленных и грабежа в стране, которую их командир считал своей собственной, были ограничены. Даже герцог Ланкастер начал сильно сомневаться в успехе. По словам Фруассара, он сравнивал свою судьбу с судьбой Людовика Анжуйского, который вторгся в Италию "так грандиозно, как никогда не смог другой принц", но столкнулся с тупиком, банкротством и смертью.

Всего через неделю похода голод и неудачи уже обострили отношения между англичанами и их португальскими союзниками. На личном уровне Жуан I оставался в хороших отношениях со своим тестем, к которому он всегда относился с почтением. Гонт, со своей стороны, был великодушен в отношении португальцев. Он оплакивал их героев, когда они погибали в стычках. Он восклицал: "Молодец, славная Португалия!", когда они одерживали верх. Но среди их подчиненных все было по-другому. Язык общения, должно быть, был оной из проблем. Другой проблемой было отношение людей друг к другу. Англичане свысока смотрели на португальцев, которых они считали многословными, импульсивными и ленивыми. Португальцы, в свою очередь, считали своих союзников высокомерными, крикливыми и были склонны высмеивать их притязания. Постоянно возникали споры о разделе трофеев и распределении продуктовых пайков. Отношения между двумя армиями обострились настолько, что уже невозможно было организовывать совместные экспедиции за фуражом. Пасхальное воскресенье выпало на 7 апреля 1387 года. В воскресенье и понедельник вокруг Бенавенте было объявлено перемирие, чтобы отметить святое время года. Английские и французские рыцари, некоторые из которых знали друг друга по встречам во Франции, обнаружили, что у них гораздо больше общего друг с другом, чем с их иберийскими союзниками. Они свободно общались, получая явное удовольствие от рыцарских поединков, организованных во время пасхальных каникул и проводившихся по строгим правилам: три схватки, по одному удару копьем на каждую. Для кастильцев, сражающихся за свои дома, и португальцев, борющихся за свою национальную независимость, вопросы, поставленные на карту, были ближе к реальной жизни и гораздо серьезнее. Во время этих спортивных состязаний зрители обменивались оскорблениями, и между ними вспыхивали настоящие драки[853].

Французский опыт войны в Кастилии сильно отличался от английского. Французов поддерживало ощущение, что ход войны складывается в их пользу. "Англичане говорили, что мы больше умеем петь и танцевать, чем воевать, — писал Фруассар, — но теперь видите, как все изменилось". Для французских солдат Кастилия была страной возможностей, где можно было разбогатеть на службе у Трастамарской династии. Оливье Дю Геклен получал большие суммы от доходов с алькабалы в Леоне. Роберт де Бракмон позже заключил выгодный брак в Кастилии и приобрел там большие поместья. Такие люди не могли понять, что англичане могли выиграть от безнадежной попытки подчинить себе всю Кастилию. Они, конечно же, знали о предложении Хуан I уладить вопрос о престолонаследии путем женитьбы инфанта на Екатерине Ланкастер и были уверены, что это предложение все еще в силе. Эти намеки были доведены до сведения Джона Гонта и, очевидно, не были отвергнуты с ходу. Он заявил, что его положение сильнее, чем кажется. В случае необходимости, сказал он, он всегда сможет вызвать подкрепление из Англии и вернуться позже с большим войском. Но Гонт открыто блефовал. В Англии не было перспектив собрать свежие войска, как он должен был знать. Народ там был недоволен войной в Кастилии. Созерцая крепкие стены Бенавенте, Гонт был вполне доволен тем, что противник вновь проявил интерес к урегулированию путем переговоров. 10 апреля, после истечения срока пасхального перемирия, англо-португальская армия сняла осаду[854].

Хуан I основал свой штаб в городе Саламанка. Отсюда он выезжал в крепости по Дуэро, расположенные к северу от города, чтобы получить последние сообщения с фронта. Он был хорошо осведомлен о страданиях захватчиков и убежден, что они являются определенным знаком восстановления Божьей благосклонности после недавних бедствий. Примерно в середине апреля 1387 года кастильский король собрал Большой Совет, чтобы проанализировать стратегию своей кампании. На нем присутствовали ведущие магнаты королевства и магистры военных Орденов. При поддержке Совета король решил перейти в наступление, как только получит подкрепление, которое ожидалось из Франции. Гийом де Нильяк и Гоше де Пассат покинули Париж примерно за две недели до этого с передовым отрядом в 1.300 человек — все, что они смогли собрать без лишних проволочек. Они достигли Каркассона к 22 апреля. Герцог Бурбонский должен был последовать за ними позже с остальными экспедиционными силами. Другие французские капитаны, как сообщалось, вызвались привести в Кастилию новые отряды. Хуану I сообщили, что до конца кампании он может рассчитывать на 4.000 французских воинов. Эти силы впервые дадут ему решающее превосходство в кавалерии над объединенной армией англичан и португальцев. Чтобы уравновесить свою кавалерию достаточным количеством пехоты и лучников, король обратился к своим подданным с общим военным призывом. Но Хуан I, всегда осторожный и обеспокоенный огромной стоимостью своих французских вспомогательных войск, не собирался полагаться только на превосходство в силе. В конце апреля, после того, как ему доложили о турнире между английскими и французскими рыцарями при Бенавенте, он, похоже, отправил эмиссара в английский лагерь, чтобы выяснить, можно ли на этом что-нибудь разузнать[855].

Эмиссар кастильского короля, должно быть, нашел англо-португальскую армию в плачевном состоянии. Кампания превратилась в бессистемную массовую фуражировку, целью которой было только прокормить армию. После прекращения осады Бенавенте захватчики перешли вброд реку Эсла и двинулись на восток в Тьерра-де-Кампос, широкое плато Старой Кастилии, орошаемое притоками Дуэро, которое простиралось на восток до города коронации кастильских королей Бургоса. Этот регион, который все еще оставался житницей Испании, несмотря на прогрессирующее развитие скотоводства, был почти необитаем до великих внутренних миграций XII и XIII веков, и все еще был малонаселен, когда Джон Гонт явился претендовать на престол короля Педро I. Английские и португальские войска обосновались в небольшом провинциальном городке под названием Роалес. Это было незначительное место, защищаемое только крестьянами, которые покинули его, как только появились солдаты. Но они нашли там достаточно продовольствия, чтобы прокормить себя в течение нескольких дней, пока группы всадников рыскали по сельской местности в поисках пропитания. К тому времени, когда командирам армии удалось определить новое стратегическое направление, прошло около трех недель[856].

В начале мая 1387 года кампания была перенаправлена на города с гарнизонами на дороге ведущей на юг к Дуэро, в надежде все-таки спровоцировать защитников на сражение. Был построен небольшой осадный обоз, состоящий из передвижной деревянной башни и камнемета. Их перевезли на позицию возле Вальдераса, города на реке Сеа в четырнадцати милях к востоку от Бенавенте. Вальдерас защищали стены из обожженной глины и каменная цитадель XII века постройки. Гарнизон состоял из восьмидесяти кастильских и бретонских латников и нескольких французских лучников. Капитан крепости, видимо, напуганный видом осадной башни, решил, что крепость обречена, и согласился сдаться. Он выторговал себе безопасный выход из замка и обязался, что жители принесут присягу герцогу Ланкастеру как королю Кастилии. Но жители не захотели ничего подобного. Они отказались признать герцога своим королем и начали уничтожать запасы продовольствия и фуража в городе. Затем они бросили свои дома и вышли за ворота вместе с гарнизоном. За их уходом последовал серьезный инцидент между английскими и португальскими войсками. Джон Гонт на протяжении всей кампании настаивал на том, что захваченные города и замки должны считаться его по праву кастильской короны, и это требование было принято португальским королем, но не его армией. Португальцы смеялись над претензиями Джона Гонта и отказывались признать его право распоряжаться трофеями "своего" королевства, когда они несли основное бремя кампании. В Вальдерасе все это обострилось. Два лидера договорились, что во избежание беспорядков между двумя армиями англичане будут свободно грабить город до полудня, после чего португальцам будет позволено забрать все, что осталось. Это соглашение было воспринято с негодованием в рядах португальцев, они ворвались в ворота до назначенного часа стали грабить его вместе с англичанами захватив часть добычи, которую англичане уже присвоили. Король был вынужден лично войти в город с мечом в руках, чтобы восстановить порядок среди своих людей. Вальдерас был незначительным призом, который союзники вскоре оставили, но этот инцидент имел символическое значение, которое вряд ли могло ускользнуть от Джона Гонта. Было ясно, что при всем недовольстве правительством Хуана I, его не примут как освободителя, по крайней мере, в Леоне, а его притязания на кастильскую корону рассматривались здесь не с безразличием, как в большей части Галисии, а с открытой враждебностью[857].

Хлеба и вина, избежавших уничтожения руками горожан Вальдераса, хватило, чтобы утолить голод армии на несколько дней. Примерно 9 мая 1387 года союзники возобновили поход на юг, направляясь к Вильялобос, еще одному небольшому, обнесенному стеной городку, расположенному примерно в десяти милях. Как и Вальдерас, он был снабжен кастильским гарнизоном, который был усилен по мере приближения захватчиков и поддерживался кавалерийскими отрядами, действовавшими за пределами города. Как и в Вальдерасе, гарнизон сдался через несколько дней, не выдержав штурма превосходящих сил. От жителей удалось получить немного вина и зерна, но к этому времени добывать пищу стало еще труднее, чем раньше. Чтобы найти корм для лошадей, фуражиры, с большим количеством вьючных животных, вынуждены были удаляться на пятнадцать-двадцать миль от мест расположения армии в сопровождении больших конных отрядов. Из Бенавенте и Вильяльпандо на них нападали летучие отряды кастильцев, насчитывающие до 400 всадников. Коннетабль Португалии, видя, что его армия медленно сокращается из-за болезней, голода и дезертирства, предпринял последнюю попытку спровоцировать сражение. Он взял часть армии, расположившейся лагерем вокруг Вильялобос, и двинулся на удерживаемый французами замок Вильяльпандо. Оливье Дю Геклен вывел свой гарнизон из замка при приближении врага и выстроил в боевой порядок перед воротами. Но сражения не последовало. Французы отступили за стены, как только увидели численность войск португальского коннетабля[858].

В мае температура резко повысилась. Над северной кастильской равниной повисла туманная дымка. Лошади начали умирать от недостатка корма и чистой воды. Люди страдали от полуденного солнца, а холодными ночами промерзали до костей. Они пили застоявшуюся воду и крепкое красное вино, привезенное из Португалии, от чего быстро заболевали. Вскоре в их рядах началась другая эпидемия, усугубляемая дизентерией, которая была неотделима от жизни военных лагерей. Люди болели и умирали. По оценкам кастильцев, во время похода от болезней умерло не менее 300 английских латников, а также большое количество лучников. Эти смерти окончательно сломили боевой дух английской армии. Англичане заявили, что с них хватит. Их жалованье теперь задерживалось по меньшей мере на четыре месяца. Возможности грабить и получать выкупы были ограничены. Значительная часть солдат решила уйти в Гасконь. Их главарем был сэр Джон Холланд, который в качестве констебля армии нес полную ответственность за ее дисциплину. Холланд был тщеславным и вспыльчивым плейбоем в возрасте около тридцати лет, который недавно женился на дочери Джона Гонта Елизавете, которая забеременела от него, когда еще формально была замужем за своим первым мужем. Именно Холланд предстал перед герцогом, чтобы поведать ему о настроениях в армии. Все понимают, сказал он, что вторжение провалилось и что рано или поздно придется договариваться с Хуаном I. Сражаться больше не за что. Сам он намеревался обратиться к кастильскому королю с просьбой о пропуске, чтобы он мог забрать свою супругу (которая ехала с армией) и всех желающих уйти к пиренейским перевалам. Что касается остальной части армии, то ей, по его словам, ничего не оставалось, как отказаться от предприятия и вернуться в Португалию. Джон Гонт, который не хуже Холланда понимал, что кампания проиграна, отреагировал на это с удивительным хладнокровием. Он уполномочил Холланда послать герольда, чтобы тот начал переговоры с Хуаном I о пропуске для свободного проезда[859].

Вскоре после этой беседы Жуан I имел на удивление откровенный разговор со своим союзником. С его точки зрения, кампания стала бессмысленной. Единственное преимущество, которое она давала, заключалось в перспективе присоединения территорий в западной Кастилии, если Гонту удастся свергнуть Хуана I. Теперь эта перспектива казалась невероятно отдаленной. Португальский король сказал Гонту в лицо, что у того нет поддержки в Кастилии. Ни один из городов, которые они взяли, не принял его добровольно, а те, которые они завоевали, были немногочисленны и незначительны, и их было бы слишком дорого удерживать. Чтобы завоевать всю Кастилию город за городом, потребовалась бы бесконечная война. Конечно, добавил он, если Гонт встанет на этот путь, он поддержит его, как и обещал, но английская армия сейчас настолько мала, что он рискует выставить себя на посмешище. По мнению Жуана I, было только два выхода: Гонт мог призвать дополнительные войска из Англии и повторить вторжение позже; или он мог заключить сделку с Хуаном I. Герцог ответил с той же усталой покорностью, которую он проявил в разговоре Холландом. Он рассказал Жуану I о приближении французских подкреплений к Бенавенте и о плане Холланда получить от кастильцев пропуск на свободный проход. Гонт сказал, что уже решил, что если Хуан I сделает достойное предложение, то он его примет. Португальский король был ошеломлен, узнав, сколько всего происходило за его спиной. Но теперь не было смысла упрекать герцога за это. Они договорились, что армия будет отведена в Португалию. Чтобы избежать унизительного возвращения тем же путем, каким они пришли, они решили продвигаться к Саморе и Саламанке и вернуться в Португалию. Оставаясь дольше на кастильской территории, они не только сохранят свое лицо, но и, возможно, поддержат давление на Хуана I, чтобы заставить его пойти на переговоры со своим соперником. Лишь немногие были обмануты таким маневром. В Вильяльпандо французский командующий Оливье Дю Геклен пошел на крайние меры вежливости, которые показали, насколько хорошо он понимал ситуацию. Он устроил так, что сэр Томас Морье, один из маршалов английской армии, был доставлен под конвоем с двумя своими спутниками в город Медина-дель-Кампо, где в то время находился Хуан I, чтобы подать прошение о безопасном выходе из страны[860].

Примерно пять или шесть дней похода, по старой римской дороге Кальсада-де-ла-Плата, привели англо-португальскую армию в один из самых засушливых регионов полуострова. Обогнув реку Тормес, союзники прибыли примерно 19 мая 1387 года на равнину к западу от Саламанки. Кастильским командующим в городе был португальский инфант дон Жуан, освобожденный из тюрьмы и назначенный кастильским королем титулярным регентом Португалии. С ним был большой отряд кастильских войск. Там также находился важный французский контингент под командованием Рено де Рье, который недавно прибыл в Кастилию. Английские и португальские войска оставались в лагере в нескольких милях от города в течение недели. Французские латники приезжали в лагерь с повозками хлеба, вина и баранины для своих английских друзей. В ответ англичане организовали турниры. В них участвовали англичане, французы и кастильцы. Но португальцы, похоже, не участвовали ни в пиршествах, ни в поединках а все еще рыскали по дорогам в поисках добычи[861].

Хуан I держался в стороне от военных действий в Медина-дель-Кампо. За кулисами его советники вели переговоры с маршалом Морье и его спутниками. Кастильцам нечего было терять, поощряя отток английских войск на север, и они с готовностью предоставили пропуска и конвоиров. Если верить Фруассару, кастильцы воспользовались случаем и поставили условие, согласно которому уезжавшие под кастильским конвоем должны были обязаться не брать в руки оружие против Кастилии в течение как минимум шести лет. Это условие вызвало некоторые разногласия в английском лагере. Но Джон Гонт, огорченный тяжелыми потерями среди своих друзей, не стал возражать. Он послал по лагерю гонцов, чтобы объявить, что все больные и раненые вольны принять предложение кастильского короля. Многие сразу же ушли. Но не все из них добрались до места. К тому времени, когда колонна больных достигла Вильяльпандо по северной дороге, многие уже не могли идти дальше и были доставлены во французскую крепость Оливье Дю Гекленом. В Кастилии, как заметил английский хронист Томас Уолсингем, обе стороны были слишком далеко от дома, чтобы всерьез воспринимать антагонизмы настоящей войны. Некоторые из этих людей позже выздоровели и нашли дорогу домой под защитой Франции. Другие умерли от ран и болезней. Среди умерших были люди, очень близкие к герцогу Ланкастеру: оба маршала армии, сэр Томас Морье и сэр Ричард Берли. Морье, который, вероятно, умер в дороге, был норфолкским землевладельцем, женившимся на внебрачной дочери Гонта Бланке. Он служил с графом Кембриджем в Португалии и воевал во Франции, Гаскони, Бретани и Шотландии. Берли, умерший в Вильяльпандо, служил Джону Гонту в течение двадцати лет, с тех пор как они вместе сражались при Нахере. Он хотел быть похороненным в соборе Святого Павла в Лондоне напротив гробницы, которую Гонт приготовил для себя. Герцог не мог бы понести более тяжелых потерь, если бы потерпел поражение в битве. Люди, покинувшие его армию, были "не предателями, а людьми, покоренными лишениями", сказал он королю Португалии, который подошел к нему на дороге, чтобы выразить протест против такого массового дезертирства. "Тогда он склонил голову и заплакал на гриве своего коня"[862].

В последнюю неделю мая 1387 года армия начала заключительную часть своего похода и направилась на юго-запад к Сьюдад-Родриго и границе Португалии, проходя через холмистую равнину Кампо-Чарро, которая в наше время представляет собой унылый пейзаж кустарниковых зарослей, а тогда была землей обширных дубовых лесов, где добывать пищу было легче, чем на севере. Кастильцы из Саламанки к этому времени воочию убедились в слабости отступающей армии и стали смелее нападать на нее. Инфант дон Жуан и его кастильские лейтенанты покинули город со своей конницей и, двигаясь ночью по лесным тропам, сумели достичь обнесенного стеной города Сьюдад-Родриго на день раньше противника. В нескольких милях от города они устроили засаду на англо-португальскую армию, когда та переходила по узкому мосту через глубокий ручей. Это был самый уязвимый момент для любой армии в походе. Авангард уже переправился, когда французы и кастильцы стремительно спустились по склону и обрушились на арьергард, застрявший на другом берегу. Португальским лучникам удалось сдерживать атаку достаточно долго, чтобы остальная армия смогла безопасно перебраться по мосту. Судя по всему, англичане практически не принимали участия в этом сражении[863]. Когда они подошли к реке Туроэнс, которая обозначала границу Португалии в этом секторе, сэр Джон Холланд подъехал к арьергарду, где находились король Португалии и герцог Ланкастер, чтобы получить отпуск. Он выполнил свой долг, как он считал, оставаясь с армией до этого момента. На следующее утро армия перешла границу Португалии и направилась к португальской пограничной крепости Алмейда. Холланд поехал обратно по дороге в Саламанку, а затем на север в Наварру. С ним уехали его супруга, многие дамы, следовавшие за армией в свите герцогини Ланкастер, и около пятидесяти английских солдат. К концу июня все они перебрались через перевал Ронсеваль в Гасконь[864].

Тем временем французские отряды Гийома де Нильяка и Гоше де Пассата наконец-то добрались Кастилии. Они задержались в Каркассоне из-за трудностей с получением пропусков для прохода через Арагон. К тому времени, когда этот вопрос был решен, большинство из них решили выбрать более длинный путь через Беарн и Наварру и достигли кастильского города Логроньо на границе с Наваррой в начале июня 1387 года. Проезжая на юг через Леон, они, должно быть, встретили по дороге компанию сэра Джона Холланда. Что касается герцога Бурбонского, то он все еще находился на пути вниз по долине Роны и прибыл только через месяц. К тому времени, когда французские подкрепления, наконец, присоединились к Хуану I, он уже решил заключить мир со своим соперником[865].

Примерно 10 июня 1387 года, когда герцог Ланкастер с остатками своей армии направлялся в Коимбру, послы Хуана I догнали его в замке Транкосо на востоке Португалии. Учитывая важность миссии, состав посольства был весьма необычным. Вместо традиционного прелата или крупного магната оно состояло из двух священнослужителей низкого ранга. Одним из них был францисканский духовник и наставник кастильского короля, фра Фернандо де Иллескас. Другим был доктор гражданского и канонического права Альваро Мартинес, которого Гонт, возможно, запомнил по его пространным рассуждениям в Оренсе годом ранее. Их инструкции заключались в том, чтобы заключить соглашение как можно скорее, пока новые французские компании не прибыли на португальскую границу, даже если это означало, что впоследствии потребуется внести изменения. Джон Гонт назначил двух членов своего Совета для переговоров с ними: сэра Томаса Перси, который обычно представлял герцога в таких случаях, и сэра Джона Трейли. Вчетвером они достигли соглашения так быстро и в таких деталях, что кажется вероятным, что они действовали на основе предложений, которыми уже обменялись в ходе кампании.

В течение двух дней был составлен всеобъемлющий договор. Он предусматривал, что Екатерина Ланкастер выйдет замуж за старшего сына Хуана I, инфанта дона Энрике. Супруги должны были получить значительные земельные наделы в Кастилии, а на следующем заседании Кортесов было бы сделано заявление о том, что они со временем унаследуют кастильский престол. Кроме того, Хуан I обязался выплатить герцогу Ланкастеру не менее 600.000 франков (около 100.000 фунтов стерлингов) плюс пенсию в размере 40.000 франков (6.700 фунтов стерлингов) в год до конца его жизни или жизни его супруги Констанции, если она переживет его. Эти огромные суммы удвоили бы доход человека, который уже был самым богатым дворянином в Англии. Позже выплаты были увеличены за счет доходов с трех кастильских городов, Медина-дель-Кампо, Гвадалахары и Ольмедо, которые должны были быть переданы герцогине Констанции на всю ее жизнь в качестве компенсации за отказ от ее собственных претензий на трон. В обмен на все это герцог и герцогиня согласились отказаться от своих претензий на корону Кастилии и никогда больше не заявлять о них. Различные города и замки, завоеванные англичанами в Галисии, должны были быть возвращены офицерам кастильского короля под обязательство, что те, кто покорился захватчикам, не будут наказаны.

Стороны избежали сложного вопроса о союзниках, который оказался таким грозным препятствием на нескольких дипломатических конференциях во Франции, просто проигнорировав его. Это должен был быть договор между Хуаном I и Джоном Гонтом, а не между Англией и Кастилией или не между Кастилией и Португалией. Кастильцы согласились рассмотреть возможность для заключения более широкого мирного договора в надлежащее время и совместно трудиться над ликвидацией раскола в Церкви. Но они оставались в состоянии войны с Англией и недвусмысленно оставили за собой право выполнять все свои обязательства перед Францией по франко-кастильскому военно-морскому договору. Их единственной уступкой было то, что они сделают для Франции не больше, чем это предусмотрено условиями этого договора. Эти положения соответствовали букве, если не духу, обязательств Хуан I перед своим союзником. Джон Гонт был более беспечен. Перед отъездом из Англии он пообещал Ричарду II, что любой договор, который он заключит с Кастилией, будет предусматривать выплату английскому правительству компенсации в размере 200.000 добла за ущерб, нанесенный кастильскими набегами на английское побережье, но в Транкососком договоре такого положения не было. Что касается Португалии, то ничего не было сказано о продолжающемся конфликте между Жуаном I и его кастильским соперником, и ничего не было сделано, чтобы обезопасить страну от будущих нападений со стороны Кастилии. Гонт даже позволил включить в текст договора королевство Португалия в число титулов Хуана I[866].

После весьма провальной кампании, в которой герцог Ланкастер был заметно дискредитирован, а большая часть его армии погибла, на первый взгляд удивительно, что король Кастилии должен был уступить так много. Но у этого курса были веские политические причины. Хуан I уже наложил на своих подданных более тяжелое финансовое бремя, чем они могли вынести, что не только создавало практические трудности для продолжения войны, но и тревожило душу этого болезненно религиозного и самокритичного человека. Теперь он столкнулся с перспективой непосильных расходов на выплату жалованья примерно 3.000 новоприбывшим из Франции в дополнение к 2.000 или около того, которые уже служили под началом Оливье Дю Геклена. Даже с учетом огромных налогов, утвержденных Кортесами в Сеговии, кастильская казна не смогла бы долго выносить это бремя. Французские гарнизоны на границе уже сделались непопулярными из-за своих требований продовольствия и припасов. Как только им перестали бы платить, можно было ожидать, что они начнут грабить Кастилию. А после окончания текущего сезона кампаний? При существующем положении дел не было видно конца ежегодным походам и сборам на границе. Хуан I был не единственным умным наблюдателем своего времени, который переоценивал наступательные возможности и стойкость англичан. Он так и не понял, насколько их подкосили финансовые трудности и политические дрязги последнего десятилетия. Хуан I, очевидно, серьезно воспринял намеки Джона Гонта на то, что он может набрать свежую армию в Англии. Даже спустя двадцать лет поразительный триумф Черного принца при Нахере отбрасывал длинную тень на военную политику Кастилии. Казалось, лучше откупиться от англичан, чтобы иметь дело с настоящим врагом, Португалией. Выбор послов королем говорит о том, что политика, лежащая в основе договора, была во многом его собственной, а решение, похоже, было принято в узком кругу его ближайших советников. Насколько можно судить по сохранившимся скудным документам, никто из крупных светских магнатов Кастилии или командующих армией не принимал в этом участия. 12 июня 1387 года герцог Ланкастер поклялся соблюдать договор перед кастильскими послами в Транкосо. Затем английские переговорщики сопровождали кастильских в Самору и 23 июня, присутствовали в епископском дворце, когда кастильский король приносил свою собственную клятву. Решение было принято. Однако текст договора не был официально опубликован, и в течение некоторого времени после принесения присяги обе стороны, по-видимому, сохраняли некоторую секретность относительно его содержания. В течение следующего месяца были согласованы некоторые поправки, а в следующем году — еще больше, но основные положения, согласованные между фра Фернандо и сэром Томасом Перси, остались без изменений[867].

Хуан I изначально не сообщил французам о своем соглашении с герцогом Ланкастерским. Герцог Бурбонский прибыл к кастильскому двору в начале июля. Он объявил о своем намерении двинуться в Португалию в погоне за герцогом Ланкастером и Жуаном I. Многие видные кастильцы с энтузиазмом откликнулись на этот план. Среди них был и франкофил и дипломат Айала, с чьих слов мы все это знаем. Но король не хотел и думать об этом. Он сказал французским капитанам, что благодарен им за поддержку, но опасность уже миновала, и он ожидает, что они как можно скорее вернутся во Францию. Архиепископ Манрике заплатит им в Бургосе за то время, которое они уже провели в Кастилии, но денег на военное жалованье больше не было. Герцог Бурбонский был в ярости. Он заявил, что король Франции послал его в Кастилию воевать с англичанами, что он и намерен сделать. Его настроение не улучшилось, когда начали распространяться слухи о договоре с Джоном Гонтом. Много лет спустя Жан де Шатоморан, один из рыцарей, оставленных герцогом Бурбонским, надиктовал путаную и неточную версию этих событий, но его рассказ о прощальных словах герцога похож на правду. "Будь осторожен в своих действиях, — сказал он, — потому что твой французский союзник — самый могущественный из ныне живущих монархов, и он не раз демонстрировал это и в твое время, и во времена твоего отца". Кастильский король оставил Оливье Дю Геклена в Кастилии с уменьшенным отрядом в 300 человек. Остальные французские войска были распущены и их капитаны отправились домой. Разозленные и разочарованные тем, как с ними обошлись, они позволили своим людям по безобразничать. Были серьезные случаи грабежа и насилия, когда разрозненные отряды французских солдат пересекали равнину Старой Кастилии в направлении Бургоса. Самый громкий случай произошел в Саагуне, небольшом обнесенном стеной городке на севере области Тьерра-де-Кампос, где находился знаменитый Клюнийский монастырь, который был разграблен отрядами Нильяка и Пассата. Только в результате этого инцидента было убито около 400 человек. В Бургосе французы получили столько, сколько кастильская казна смогла найти для выплаты, с вычетами в некоторых случаях за причиненный ими ущерб. Затем французы отправились на север через Пиренеи, Наварру и графство Фуа. Герцога Бурбонского пышно встречали везде, куда бы он не приехал. Были организованы корриды в Туделе, пиры в Памплоне, пышные празднества в Ортезе. Но ничто не могло скрыть того факта, что он потерпел унизительное политическое поражение[868].

Несмотря на заверения в верности союзу с Францией, которые были включены в Транкосоский договор, всем было ясно, что Хуан I не будет заинтересован в выполнении своих обязательств перед Францией после устранения угрозы его трону. Тот факт, что мир с Португалией не был заключен, означал, что его ресурсы еще некоторое время будут связаны на полуострове. В долгосрочной перспективе женитьба инфанта на английской принцессе могла положить конец главенствующей роли, которую Франция играла в политике полуострова на протяжении трех десятилетий. В конце года Карл VI отправил Жана де Вьенна в Кастилию, чтобы выразить свое неудовольствие поворотом событий и подтвердить военно-морской договор. Адмиралу было поручено договориться об отправке весной в северные воды по меньшей мере двенадцати галер. Жан де Вьенн столкнулся непримиримостью кастильского короля. Лишь с величайшим трудом ему удалось убедить Хуана I подтвердить договор, но и тогда король сделал не больше минимума. Вместо двенадцати кастильских галер французы получили обещание предоставить им шесть захваченных португальских галер под командованием португальского дворянина-перебежчика и довольно неопределенное обязательство нанять за французский счет еще несколько в Средиземноморье[869].

Большинство оставшихся в живых солдат английской армии получили оплату долговыми расписками в конце июля 1387 года. Они были вынуждены добираться обратно в Англию по морю за свой счет. Сам герцог оставался в Португалии достаточно долго, чтобы проследить за выводом английских гарнизонов из Галисии. В конце сентября он со своей личной свитой и домочадцами погрузился в Порту на шесть галер, предоставленных королем Португалии, и отплыл в гасконский город Байонну. Там он поселился в просторных зданиях монастыря францисканцев. Гонт намеревался оставаться как можно ближе к Кастилии, пока основные положения договора не будут выполнены должным образом[870]. Сбор больших сумм денег, необходимых для выплаты герцогу, всегда требовал времени и тонких переговоров с подданными Хуана I.

Кортесы Кастилии собрались в декабре 1387 года в Бривьеске, скромном, обнесенном стеной городке в двадцати пяти милях от Бургоса, куда делегаты перебрались, спасаясь от чумы, разразившейся в кастильской столице. Кортесы согласились продолжить сбор алькабалы и проголосовали за введение налога в размере 540.000 золотых франков. Этот налог встретил широкое сопротивление и все еще не был собран к июлю 1388 года, когда договор в его окончательной форме был скреплен печатями в Байонне и публично оглашен в Гаскони и Кастилии. Девятилетняя Екатерина Ланкастер была обвенчана с кастильским инфантом в полуразрушенном соборе Паленсии в сентябре 1388 года. В другой части города на новые Кортесы оказывалось давление, чтобы те проголосовали еще за налог в 20.000.000 мараведи, откупных от герцога Ланкастера, а также за 45.000.000 мараведи, необходимых для продолжения войны с Португалией. Кортесы отреагировали так же, как и их коллеги в Вестминстере, резкими требованиями предоставить больше информации о том, что случилось с последней субсидией, и открытыми обвинениями в нечестности, выдвинутыми против королевских чиновников. В конечном итоге Кортесы удовлетворили требования короны только при условии, что назначенные ими чиновники дадут разрешение на сбор и выплату новых налогов. В октябре 1388 года первая часть компенсации, около 200.000 франков в серебряных слитках и различных монетах Кастилии, Арагона, Марокко и Франции, была погружена на вьючных животных и отправлена для казначею Джона Гонта в Байонну. Через несколько дней после этого герцог отправил Хуану I золотую корону, которую Ричард II подарил ему более года назад для коронации в Бургосе[871].