Сторожевая застава

Медведь, который умеет разговаривать

Вечером дед Овсей долго вздыхал и жаловался на здоровье.

— А хуже всего, Мирко, то, что ночью стал плохо видеть — вздыхал он — настоящая тебе куриная слепота насела. Ствол увижу лишь тогда, когда впишусь в него лбом.

Дед умолк. Видимо, представлял, как это у него выходит.

— Так не мог бы ты вместо меня посторожить в саду, а, Мирко? — попросил он — Собственно, делать там ничего. Только смотреть, кто залезет в сад, и все дела. А уж с тем захожим я утром сам поговорю… Ну как, согласен?

— Да я…. - начал Витька — я бы с радостью. Но что скажут тет… мать и Росанка? Они же, видимо, не выпустят меня из хаты.

— То уже моя забота, хлопче — успокоил его дед Овсей.

Итак, поздно вечером Витька очутился на сене возле хлева. Сначала он пытался дежурить честно: до боли в глазах всматривался в темноту, прислушиваясь к каждому шороху. А шорохов тех было и было… Скреблись мыши в сене. Потом к стожку подкатился темный клубок и сердито зафыркал. Несколько раз из темноты в сторону Витьки взблескивали чьи-то глаза, и парень пожалел, что рядом нет Бровка. Тот еще вечером куда-то убег по приказу деда Овсея. Потом начало резать глаза. И Витька не заметил, как они закрылись сами по себе.

А ночью то ли приснилось, или, может, он на мгновение проснулся — но ему показалось, будто с того края дедова огорода что-то промелькнуло и растворилось в темноте.

— Ну так как? — спросил утром дед Овсей — Никто не приходил?

— Будто никто — ответил Витька и громко зевнул. Всем своим видом он пытался показать, что ни на миг не слепил ввек и потому так устал, так устал! — Разве почти под утро там — он показал на тот край огорода — будто какая тень появилась. Постояла-постояла, да и исчезла. Такая горбатая и большая.

— Неужели медведь? — удивился дед Овсей — я прошлым летом отгонял его несколько раз. А он, выходит, вновь повадился.

У Витьки похолодело в груди и сонное настроение исчезло. Вот так! Ему еще медведя не хватало!

Дед Овсей обошел вокруг черешен.

— Будто все в порядке — довольно заметил он — Ни одного следа. Спаси тебя Боже, Мирко! А за такую службу полезь и нарви себе ягод. И обо мне не забудь.

Потом они сидели рядом, лакомились черешнями и соревновались, кто дальше стрельнет косточкой. Закончилось тем, что дед Овсей ненароком попал косточкой в белую кофточку тетки Миланки и она разогнала их по домам.

На следующую ночь дед опять испросил разрешение тетки Миланки на Витькино дежурство. Теперь Витька шел на него без особенного желания. А что, если медведю еще раз взбредет наведаться в дедов дворик? Витька было заикнулся относительно Бровка, но зря — тот опять куда-то исчез.

Однако первым появился не медведь. Не успел Витька вырыть в сене удобное гнездышко, как со стороны пустыря поднялась чья-то тень и послышалось глухое буханье. Потом тень поднялась с земли и направилась в Витькину сторону.

У парня замерло сердце. Однако тень промелькнула за несколько шагов от него, тогда спряталась за хлевом, в котором жевала жвачку корова, тихонько свистнула соловьем, а за какой-то миг на пороге будто родилась Росанка.

— Чего рассвистелся? — шепотом спросила она.

Витька перевел дух. Это, оказывается, был Олешко Попович!

— Ну чего ты такая? — несмело сказал Олешко.

— Какая? — задиристо ответила Росанка и пошла к воротам, где лежала толстенная колода.

— А такая. Я к тебе со всей душой, а ты…

— Что — я?

— Да… ничего — ответил Олешко и вздохнул так, что Витьке стало жаль этого сильного и всегда веселого парня. Эх, если бы догадалась та Росанка, с кем она села рядом на колоду и с над кем так жестоко насмехается! Через девятьсот лет про Олешку Поповича будут в школах изучать и, может, кое-кто не одну двойку получит из-за него. А ей, ишь, все смешки!

Олешко тем временем начал рассказывать Росанке о большом и замечательном городе Переяславе, о том, какие шумные там рынки, вкусные кушанья и красивые девушки. И так рассказывал Олешко, так заливался соловьем, что Витьке в пятках засвербело от желания побывать в славном Переяславе, еще раз посмотреть на переяславского князя Владимира Мономаха и попробовать лакомств из далекого Царьграда.

— Так почему же ты убежал от тех переяславских девушек в Римов? — уколола Поповича Росанка.

— Не убежал я — рассудительно ответил Олешко — Служба у меня такая. Да и какие там девушки! А ты… влюблялась в кого-то?

Росанка засмеялась.

— Это уж мое дело. А зачем тебе о том знать?

— Да… я просто так…

А Витьке почему-то вспомнилась Наталья Задорожная из его класса. Тоже… такая же языкастая. И откуда у девушек берутся такие злые языки? Ты к ним… ну, от всего сердца, а они…

Росанка поднялась.

— Холодно уже — сказала она — Да и вставать рано надо.

— Посиди еще немного — попросил Олешко.

— Нет, поздно уже. Да и ты иди себе. Думай о своих переяславских девушках.

— Ишь, ты какая… — вздохнул Олешко. Он поднялся на ноги и медленно пошел в сторону дедова дворика, за которым начинались ничейные заросли.

— Да куда ж тебя понесло? — остановила его Росанка — Хочешь, чтобы дед Овсей опять гонялся за тобой из-за тех ягод? Или, может, ты действительно их рвал?

— Да ты что! Пусть они скиснут, те черешни!

— Так вот тебе калитка…

И вновь вокруг Витьки воцарилась тишина. И вновь подкатился к стожку клубочек-ежик. И вновь защипало в глазах…

Но вдруг сон улетел. Над кустарниками поднялась чья-то громадная фигура. Как и Олешко, перепрыгнула она через дедов плетень. Однако бухнула так, что по земной тверди как рябь пошла. Затем фигура поднялась на ноги и понемногу, осторожно останавливаясь на каждом шагу, направилась к дедовым черешням.

«Медведь — промелькнула в Витькиной голове испуганная мысль — а что, если ему не хватит ягод»?

Витька боялся пошевелиться. Боялся даже вздохнуть на полную грудь — все ж знают, какой у медведей замечательный слух. Эх, и зачем он согласился сторожить?

А медведь чувствовал себя в дедовом садике хозяином. Он степенно похаживал меж черешен, привставал на цыпочки, нагибал ветки одну за другой…

— Вкуснота! — вдруг сказал медведь.

И от того голоса Витьку мигом покинули все страхи. Да это же не медведь, это Илья Муровец!

Витька поднялся на локоть и следил, как ходит под черешнями Муровец, как тяжко подпрыгивает, пытаясь достать ветку — и ему почему-то стало жаль этого славного великана. Ну, не совсем жаль, а так, немного… У каждого человека, видимо, есть свои слабинки.

У Витька они тоже были. И назывались его слабинки киевской помадкой. Изредка те конфеты, похожие на розовые, голубые, зеленоватые грибные шапки, привозили в их Вороновку из райцентра. И тогда Витька был готов стоять под дверями магазина хоть с утра до вечера. Зря, что мама говорила, будто конфеты вредны для зубов.

Оказывается, такие слабинки есть и у взрослых. Даже у Ильи Муровца. И называются его слабинки черешнями.

Однако какие ж это черешни снизу? Никакого вкуса сравнительно с теми, что на вершке. Надо обязательно помочь такому славному человеку!

Витька соскользнул с копенки сена. Тогда перебрался через перелаз в огород деда Овсея, подошел сзади к Муровцу и спросил:

— Что же вы снизу рвете? Там же…

И тут случилось непредвиденное. Никем еще не побежденный великан вдруг ойкнул, на миг пригнулся, будто ожидая удара, тогда прыгнул в сторону, как вспугнутый заяц. Только в отличие от зайца, под его ногами качнулась земля.

— Ну, Мирко, ну, шельмец… — тихо молвил Муровец, держась рукой за сердце — еще ни один полынец меня так не пугал, как ты. Я ж думал, что это дед Овсей… Разве ж так можно?

А Витька не мог даже слова сказать. Его аж трясло от смеха. Он лишь попискивал и держался за живот. Вот так Муровец, вот так непобедимый!

— Ты — что? — спросил Муровец.

— Но вы… как вы прыгали… — едва выжал из себя Витька — как заяц…

За какой-то миг к Витькиному повизгиванию добавился отдаленный вертолетный рокот. То смеялся Илья Муровец.

— Тогда я вам лучше с верхушки нарву — отсмеявшись сказал Витька.

— Ага, нарви — согласился Муровец — я уж боюсь к тем веткам даже касаться. Чуть что — сразу ломается.

И Витька без всякого зазрения совести полез на верхушку черешни. Не обеднеет же дед Овсей от какой-то горсти ягод! Правда, и горсть оказалась размером с Витькину пазуху.

И за каких-то полчаса Илья Муровец, удобно уложившись под копенкой сена, бросал в рот черешенку за черешенкой и радовался как мальчишка.

— Хорошо мы с тобой натянули деду нос, да? Это ему за все его подзатыльники!

— Так он что — и подзатыльники вам давал? — не поверил Витька — Вам, Илье Муровцу?

— Еще какие! Ох и лют же был дед Овсей! Чуть что — сразу за крапиву. А когда я подрос — то за оглоблю. А что уже глазастый — насквозь тебя видит! Но я все равно его перехитрил — приглушенно захихикал Илья Муровец и показал Витьке сапоги, к которым были привязаны две внушительные вязанки хвороста — никогда деда не догадается, что это был я. А Олешко? Видел, как деда поймал его за ногу? Прыгал, как тот гусь!

И снова в ночную темноту полетел тихий вертолетный рокот.

Когда Илья Муровец ушел из дворика, Витька еще долго вздрагивал от сдерживаемого смеха. Так и заснул, вздрагивая.

Проснулся он от громкого разговора, который доносился с улицы. У ворот стоял дед Овсей. Перед ним на вороном тяжеловозе возвышался Илья Муровец.

— Ну так как, деда, сегодня ночью никто вас не тревожил? — интересовался Муровец.

— Да опять этот песиголовец Олешко пробирался через подворье — пожаловался дед Овсей — хоть к черешням, слава богу, не заворачивал. И все же, Илька — дед замедлил голос — сюда еще кто-то захаживал.

— И что, оборвал все ягоды? — ужаснулся Муровец.

— Да не разберу. Будто обрывал, будто и нет. Только следы какие-то чудные оставил. Но что за следы — никак не разнюхаю.

— Так нюхайте, деда, внимательнее. И когда что — сразу ко мне. Я тому песиголовцу ноги повыдергаю. Ишь — деда обижать!

Шевельнул поводом и поехал дальше — огромный и нахмуренный. И никто бы не сказал, что всего несколько часов назад он был совсем другой.