Сторожевая застава

Возвращение

Будто сквозь сон до него донесся какой-то невыразительный звук. Сначала Витька подумал, что это ревет где-то за Римовым разгневанный тур. Однако вскоре звук стал другим — густой, рокочущий. На такое не был способен даже самый сильный из туров.

«Похоже на вертолет — всплыла в Витькиной голове вялая мысль — однако откуда ему взяться в Римове»?

И тогда ему за воротник посыпалась влажная земля. И чем больше она осыпалась, то более выразительным и более близким становился вертолетный рокот. Витька с усилием выбросил перед собой здоровую руку, отгреб в сторону горсть земли. Впереди засерело. Он погреб еще раз — и откуда-то к нему прильнул лучик другого света…

Внезапно кто-то осторожно взял его на руки и понес сквозь сумерки под слепящее солнце. Витька крепко зажмурил веки. Когда опять раскрыл, то из его груди вырвался радостный возглас: он был на руках Поповича.

— Олешко… — прошептал он. И тут парня надолго обступила сплошная тьма.

А потом напротив Витька сел казак Мамай. Он тихо перебирал струны своей бандуры и смотрел куда-то вдаль уныло-задумчивыми глазами. Мамай чем-то был похож на Илью Муровца, который снял шлема и зачем-то укоротил усы. Внезапно казак начал уменьшаться в размерах. И уменьшался до тех пор, пока стал картиной на белой стене.

— Где я? — прошептал Витька и с усилием повернул голову в сторону. В тот же миг до него долетел чей-то бодрый голос:

— Вот видите! Он пришел в себя. Даже не представляете, сколько этот герой еще принесет вреда соседским садикам!

А потом над Витькой склонилась мама. Его мама, которую он в последний раз видел почти месяц тому! Мамины глаза были красны от слез, однако на исхудавшем лице светилась радость. Сбоку от мамы улыбался Константин Петрович. В руках он держал Витькин шлем и рассеченную кольчугу. Константин Петрович хотел что-то сказать, однако его отстранил врач с пышными усами цвета спелой пшеницы. В его руках был шприц.

— Где это тебя, друг мой, столько носило? — поинтересовался он и брызнул жидкостью из шприца — В цирке выступал, или бился с псами-рыцарями?

— С половцами — механично ответил Витька, не отводя испуганного взгляда от острого шприца.

— Вон как — ответил врач и весело пошевелил пшеничными усами — так ты, друг мой, чрезвычайно храбрый человек. И для тебя иметь дело с шприцем — это раз плюнуть. А ну, повернись спиной, казак!

Витька с ужасом закрыл глаза.

Через десять дней Витька вышел из больницы и сразу же захотел направиться в Городище. Сопровождали его члены исторического кружка — Колька Горобчик, Игорь Мороз, Ванька Федоренко. И, конечно, Константин Петрович. Ганнуси еще не было, она обещала приехать позже.

Ребята шли рядом с Витькой и ничего не понимали. Словно подменили их товарища. Такой хвастун был, а тут на тебе — слова лишнего не скажет!

— Слушай, Витька, так ты расскажешь нам, что с тобой случилось? — уж не в десятый раз спрашивал Горобчик.

— Потом — коротко ответил Витька — потом расскажу.

— А почему ты идешь сразу на Городище? — не отступал Колька — Зачем оно тебе?

— Хочу кое-что узнать.

От солнца и свежего воздуха у Витьки немного туманилось в голове. Поэтому он и не возражал, когда Константин Петрович осторожно взял его под руку. Дождавшись, пока ребята отойдут немного вперед, Константин Петрович тихонько сказал:

— С того, что ты рассказывал, я кое-что понял. Одно лишь не понятно: почему ты назвал меня Олешком?

— Когда?

— Когда я выносил тебя из пещеры.

Витька вспомнил. И внимательно посмотрел на Константина Петровича. Да, он-таки был похож на его старшего товарища, Олешка Поповича. Не совсем, конечно, так как волосы имел черное, а не русые. И нос не такой. И глаза. В Олешка, кажется, были зеленоватые, а у Константина Петровича — серые. Однако и в устах и в самом лице было что-то похожее. Эта вечная смешинка в прищуренных глазах, и нетерпеливое передергивание плечом, когда приходилось с кем-то не соглашаться…

Так неужели Константин Петрович — далекий-далекий родственник Олешка? Если так, тогда, видимо, вышел Олешко живой из того страшного побоища, и жива осталась Росанка!

А Лыдько, кажется, немного похожего на Игоря Мороза. Или наоборот.

Вчера к Витьке в палату заходила Наталья Задорожная. Так Витька едва не подпрыгнул в кровати — ему показалось, что это зашла не Наталья, а Оленка, Лыдькова сестренка…

Колька Горобчик подождала, пока Витька сравнился с ним и, уважительно поглядывая на перевязанную руку, сообщил:

— Я, Витя, прочитал почти все, что было написано о нашей Вороновке. Знаешь, как она когда-то называлась? Городом Римовым, вот так!

Витька молча кивнул головой. Кто-кто, а он в этом теперь не сомневался.

А Колька вел далее:

— Вот только не понимаю, почему именно Римов позже стал называться Вороновкой?

— Потому что Римовцы часто бились с врагами — ответил Витька и остановился, чтобы перевести дыхание.

Длинное лежание в больнице не прошло бесследно. Интересно, сколько бы лежал с такой раной Лыдько или Олешко? Видимо, намного меньше. Или вовсе не лежал бы.

— Ну, то и что? — спросил Горобчик.

— А то, что на битвы всегда слетается воронье. Вот и назвали Римов Вороновкой. Потому что его защитники почти ежегодно отбивали половецкие набеги.

— Может быть — подумав согласилась Горобчик — хотя, как по мне, «Римов» звучит лучше.

— И я так думаю — сказал Витька.

Они подошли к Чертову Яру и Витька подумал, что как бы в дальнейшем ни сложилась его жизнь — он при первой возможности будет возвращаться сюда, ведь, может опять откроется нора и ему повезут встретиться с давними товарищами. Но дед Овсей говорил, что Змеева нора может открыться нескоро — за пятьдесят, или больше лет. А это ж сколько еще надо ждать! Особенно, если тебе лишь двенадцать. И Витька тяжело вздохнул.

— А еще, Витя, я почти наизусть выучил следующее — не утихал Колька Горобчик — Вот послушай, что писал сам Владимир Мономах: «И пошли мы на войско их (половцев) за огород Римов, и Бог нам помог: наши побили их войско, а других захватили». Знаешь, когда это было? Тысяча девяносто седьмом году — вот когда!

— Когда-когда? — переспросил Витька.

— Тысяча девяносто седьмого — повторил Колька — А что?

— Да ничего — заметно повеселел Витька — Значит, таки дали тогда половцам хорошую трепку!

— Кто дал?

— Наши, кто же еще… А что еще ты вычитал?

О, Колька Горобчик вычитала много чего! Что князь Владимир не только написал послание потомкам, но и охотиться любил. Он выходил сам-на сам против медведя; однажды дикий кабан разорвал ему ногу; разъяренный лось поднял его на рога, а дикая кошка рысь свалила его вместе с конем на землю. Но важнейшее всего — он так храбро бился с половцами, что главный половецкий хан убежал от него аж в Кавказские горы и не показывался оттуда тридцать лет.

— Вот какой мужественный князь, Владимир Мономах! — восторженно воскликнул Колька — Правда же, Витя?

— Правда — завещал Витька — Чистая правда.

На Городище не осталось решительно ничего из того, что были свыше девятисот лет назад. Ни стен, ни ворот, ни клетей, ни сторожевой башни. Осталась разве каменная глыба, да и то, почти по вершок увязла в землю.

Именно к ней и повел Витька свое общество.

Какую-то минуту он молча постоял над глыбой, провел ладонью по жесткой, нагретой солнцем поверхности и обратился к Ваньке Федоренку, что проживал ближе к Городищу:

— Сбегай по лопату. И щетку из проволоки прихвати…

— Зачем? — удивился Ванька.

— Хочу кое-что проверить…

Ванька сбегал поразительно быстро. Одна его нога, кажется, еще была здесь, а другая уже возвращалась из дома. И принес он не одну лопату, а две. Еще и вилы прихватил.

— А больше ничего не нашлось — оправдывался Ванька.

Проволочную щетку он одолжил у соседей.

Витька вогнал лопату в землю около самого камня и болезненно поморщился. Эта работа пока что была ему не по силам. Константин Петрович отобрал у него лопату и начал копать сам. Рядом с ним стали Игорь Мороз и Колька Горобчик.

Когда они закопались в землю почти по грудь, Витька сказал:

— Наверное достаточно.

Тогда осторожно спустился в яму и принялся очищать камень от остатков земли.

Имя деда Овсея Витька нашел почти сразу.

На второй стороне камня он не нашел ничего. На третьей тоже.

А на четвертой стороне, с самого низа, Витькины пальцы нащупали какие-то бороздки. Они занимали совсем мало места и первая из них напоминала букву «І». Дальше угадывалось что-то похожее на «л»…

— Нашел что-то? — нетерпеливо спросил Горобчик — А что именно?

Витька медленно выбрался из ямы. Тихо сказал:

— Под этой глыбой был похоронен Илья Муровец.

Члены исторического кружка дружно разинули роты и стали похожи на участников хорового коллектива.

— Но… — отозвался наконец Колька Горобчик — Я же вычитал, что он похоронен в Киево-Печерской лавре.

Все перевели взгляд на Константина Петровича.

— Все правильно — говорил он — Может сначала Илью Муровца похоронили здесь, а потом перенесли в Лавру — как святого человека, защитника своей земли.

Витька кивнул головой и подошел к обрыву. Отсюда было видно, как птице. Вокруг царили тишина и спокойствие. Не дымили сторожевые огни в засульских дубравах. Да и самих дубрав уж не было. Не вздымалась пыль на дорогах. Лишь там, возле самого горизонта, отливали серебром широкие присульские заводи.

И нигде ни единого половца.