Страхи мудреца. Книга 2

ГЛАВА 110 КРАСОТА И ВЕТКА

Встретившиеся на пути городки мы стремительно оставляли позади, останавливаясь лишь затем, чтобы купить еды и набрать воды. Вся местность вокруг слилась в одно расплывчатое пятно. Мой разум был сосредоточен на кетане, на летани и на языке, которому я учился.

Дорога становилась уже: мы шли через предгорья Штормвала. Земля сделалась неровной и каменистой, дорога принялась вилять из стороны в сторону, обходя закрытые долины, утесы и каменные осыпи. Воздух переменился: сделалось прохладней, чем обычно бывает летом.

Наше путешествие длилось пятнадцать дней. По моим прикидкам, за это время мы миновали почти пятьсот километров.

Хаэрт был первым адемским городом, который я увидел в своей жизни. На мой неискушенный взгляд, он и на город-то был не похож. Никакой тебе центральной улицы, застроенной домами и лавками. Те здания, что я видел, были разбросаны там и сям, выглядели странно и были выстроены так, чтобы как можно лучше сливаться с естественным ландшафтом, как будто они норовили укрыться от глаз.

Я не знал, что здесь часто бушуют сильные бури, которые и дали хребту его название. Внезапные порывы ветра разносили все торчащее и угловатое, и квадратные бревенчатые дома, какие строили внизу, здесь бы просто не устояли.

Поэтому адемы строились разумно, пряча свои дома от непогоды. Хижины встраивались в горные склоны или лепились к подветренным склонам утесов. Некоторые зарывались в землю. Другие высекались в каменных стенах гор. Некоторые вообще были еле видны, пока не подойдешь вплотную.

Исключением была группа невысоких каменных строений, стоящих вплотную друг к другу, на некотором расстоянии от дороги.

Мы остановились у самого большого из них. Темпи обернулся ко мне, нервно теребя кожаные ремни, которые притягивали к рукам рукава его алой рубахи наемника.

— Я пойду вперед. Шехин захочет побеседовать со мной отдельно. Это может занять некоторое время.

Тревога. Сожаление.

— А ты жди здесь. Возможно, это будет долго.

Язык его тела сказал мне больше, чем его слова. «Я не могу привести тебя туда, ты же варвар».

— Я подожду, — заверил я.

Он кивнул и вошел, оглянувшись на меня прежде, чем затворить за собой дверь.

Я огляделся по сторонам. Вокруг люди мирно занимались своими делами: женщина несла корзину, парнишка вел козу на веревке. Дома были сложены из того же неотесанного камня, что и окрестные горы, и совершенно сливались с фоном. Небо было затянуто облаками, что добавляло еще один оттенок серого.

И над всем этим дул ветер, со свистом огибая углы и рисуя узоры на траве. Я мимоходом подумал, не закутаться ли в шаэд, но решил не делать этого. Воздух тут был разреженней и холодней. Но все-таки стояло лето, и солнце грело как следует.

Тут было на удивление спокойно. Не было шума и вони, свойственных большим городам. Не цокали копыта по мостовой. Торговцы с тележками не расхваливали свои товары. Я вполне мог представить, как в таком месте растут люди, подобные Темпи: вбирают в себя этот покой, пока он не наполнит их до краев, и потом уносят его с собой, куда бы они ни шли.

Поскольку смотреть было особо не на что, я обернулся к ближайшему зданию. Оно было сложено из неровных кусков камня, подобранных друг к другу на манер головоломки. Вглядевшись пристальней, я был озадачен отсутствием цемента. Я постучал по камню костяшкой пальца, гадая, уж не цельный ли это кусок камня, нарочно отделанный таким образом, чтобы казалось, будто он сложен из отдельных камней.

Позади чей-то голос спросил по-адемски:

— И что ты думаешь о нашей стене?

Обернувшись, я увидел немолодую женщину со светло-серыми глазами, характерными для адемов. Лицо ее было бесстрастно, однако черты выглядели добрыми, материнскими. На ней был желтый шерстяной колпак, натянутый на уши. Колпак был грубой вязки, и торчащие из-под него рыжеватые волосы начинали седеть. После долгого путешествия в обществе Темпи странно было видеть адема без меча и обтягивающей красной одежды наемника. Женщина была одета в свободную белую рубаху и холщовые штаны.

— Не правда ли, наша стена — завораживающее зрелище? — спросила она, сделав рукой жесты «мягкая усмешка» и «любопытство». — И что ты о ней думаешь?

— По-моему, она прекрасна, — ответил я по-адемски, на мгновение взглянув ей в глаза и тут же отведя взгляд в сторону.

Ее рука склонилась в незнакомом жесте.

— Прекрасна?

Я чуть заметно пожал плечами.

— Простым, функциональным вещам присуща своя, особая красота.

— Может быть, ты неправильно выбрал слово, — сказала она. Сдержанное извинение. — Красота — это цветок, женщина, драгоценный камень. Быть может, ты хотел сказать «полезна». Стена полезна.

— Полезна, но в то же время и прекрасна.

— Быть может, вещь обретает красоту, когда ее используют.

— Быть может, вещь используют в зависимости от того, насколько она красива, — возразил я, гадая, что это: адемский аналог светской беседы? Если да, то, конечно, это лучше, чем унылые сплетни при дворе маэра.

— А как насчет моей шапки? — спросила она, коснувшись своего колпака. — Она тоже прекрасна, потому что ее используют?

Колпак был связан из толстой домашней пряжи и выкрашен в ярко-рыжий цвет. Он был слегка перекошен, и стежки местами были неровные.

— Ну, она, кажется, очень теплая, — уклончиво ответил я.

Она сделала жест «легкая усмешка», и в глазах ее промелькнул смешок.

— Так и есть, — сказала она. — И для меня это прекрасная шапка, потому что ее связала мне дочь моей дочери.

— А-а, тогда она и впрямь прекрасная.

Согласие.

Женщина сделала жест, означающий улыбку. Руку она держала немного под другим углом, чем Темпи, и я счел это за теплую материнскую улыбку. Сохраняя невозмутимое выражение лица, я сделал улыбку в ответ, изо всех сил стараясь, чтобы мой жест выглядел одновременно теплым и любезным.

— Ты хорошо говоришь для варвара, — сказала она и стиснула мои руки дружеским жестом. — У нас редко бывают гости, особенно такие учтивые. Идем со мной, я покажу тебе красоту, и мы с тобой поговорим о том, какая в ней может быть польза.

Я опустил глаза. Сожаление.

— Не могу. Я жду.

— Того, кто внутри?

Я кивнул.

— Ну, если он ушел туда, подозреваю, ждать тебе придется долго. И он, скорее, будет доволен, если ты пойдешь со мной. Пожалуй, я буду все-таки позанятней стенки.

Старуха вскинула руку, привлекая внимание парнишки. Он подбежал и выжидательно уставился на нее, мимоходом бросив взгляд на мои волосы.

Она сделала несколько жестов, обращаясь к мальчику, но я понял только тихо.

— Скажи тем, кто внутри, что я взяла этого человека прогуляться, чтобы он не стоял один на ветру. Скоро я его верну.

Она ткнула пальцем в мой футляр с лютней, в дорожную сумку и в меч у меня на боку.

— Отдай их мальчику, он отнесет их внутрь.

И, не дожидаясь моего ответа, потащила сумку у меня с плеча. Я не сумел придумать, как аккуратно отвязаться от нее, не показавшись чудовищно неучтивым. Все культуры разные, но одно верно для любой из них: нет лучшего способа оскорбить местных, чем отказаться от предложенного гостеприимства.

Парнишка утащил мои пожитки, а старуха взяла меня за руку и повела прочь. Я не без удовольствия повиновался ей. Мы шли молча, пока перед нами внезапно не открылась глубокая долина. Долина была зеленая, по дну бежал поток, а склоны защищали ее от непрерывно дующего ветра.

— Что ты скажешь на это? — спросила она, указывая на скрытую долину.

— Она похожа на Адемре.

Старуха ласково похлопала меня по руке.

— Ты обладаешь даром говорить, не говоря. Среди таких, как ты, это редкость.

Она принялась спускаться в долину, опираясь на мою руку и осторожно ступая по узкой каменистой тропе, вьющейся вниз по склону. Неподалеку я заметил юношу с отарой овец. Он помахал нам, но не окликнул.

Мы спустились на дно долины, где катился по камням белопенный поток. Поток образовывал прозрачные заводи, и в воде мелькали рыбки.

— Ты назовешь это прекрасным? — спросила она, когда мы вдоволь налюбовались пейзажем.

— Да.

— Почему?

Неуверенность.

— Наверно, потому, что все движется…

— А камни не двигались вовсе, однако ты и их назвал красивыми.

Вопрос.

— Камню от природы не свойственно двигаться. Быть может, красота в том, чтобы двигаться соответственно своей природе.

Она кивнула, как если бы ответ ей понравился. Мы продолжали смотреть на воду.

— Ты слышал о латанте? — спросила она.

— Нет, — сожаление. — Но, может быть, я просто не знаю этого слова.

Она повернулась, и мы пошли по дну долины, пока не вышли в более просторное место, которое имело ухоженный вид, как в саду. В центре возвышалось дерево, подобных которому я прежде не встречал.

Мы остановились на краю лужайки.

— Это меч-дерево, — сказала она и сделала незнакомый жест: коснулась щеки тыльной стороной кисти. — Латанта. Скажи, прекрасно ли оно?

Я мельком взглянул на нее. Любопытство.

— Я предпочел бы взглянуть на него поближе.

— Это не дозволено.

Подчеркнуто.

Я кивнул и принялся вглядываться в дерево, насколько мог на таком расстоянии. У него были высокие раскидистые сучья, как у дуба, но листья были широкие, плоские и на ветру описывали странные круги.

— Да, — ответил я некоторое время спустя.

— Почему тебе потребовалось так много времени, чтобы это решить?

— Я обдумывал причину, отчего оно прекрасно, — признался я.

— И?

— Я мог бы сказать, что оно одновременно двигается и не движется согласно своей природе и это делает его прекрасным. Но я думаю, что дело не в этом.

— А в чем?

Я долго смотрел на дерево.

— Не знаю. А как по-твоему, в чем причина?

— Оно просто есть, — сказала она. — Этого довольно.

Я кивнул, чувствуя себя довольно глупо из-за своих тщательно продуманных ответов.

— Тебе известно о кетане? — вдруг спросила она.

Я уже отчасти имел представление, как это важно для адемов. Поэтому я замялся, не желая отвечать прямо. Однако и лгать мне тоже не хотелось.

— Может быть.

Извинение.

Она кивнула.

— Ты осторожен.

— Да. Ты Шехин?

Шехин кивнула.

— Когда ты заподозрил, что я — это я?

— Когда ты спросила про кетан, — ответил я. — А когда ты заподозрила, что мне известно больше, чем следует знать варвару?

— Когда увидела, как ты ставишь ноги.

Снова пауза.

— Шехин, а почему ты не ходишь в красном, как остальные наемники?

Она сделала пару незнакомых жестов.

— Твой наставник не сказал тебе, почему они ходят в красном?

— Мне не пришло в голову спросить, — сказал я, не желая давать понять, будто Темпи пренебрег моим обучением.

— Тогда я спрашиваю у тебя.

Я немного поразмыслил.

— Чтобы враги не увидели их крови?

Одобрение.

— А почему тогда я хожу в белом?

От единственного ответа, который пришел мне в голову, сделалось не по себе.

— Потому что ты не проливаешь крови?

Она слегка кивнула.

— И еще потому, что, если враг прольет мою кровь, вид моей крови будет его законной наградой.

Меня охватила тревога, но я изо всех сил старался продемонстрировать подобающую адемскую сдержанность. После приличествующей случаю вежливой паузы я спросил:

— Что будет с Темпи?

— Это еще предстоит выяснить.

Она сделала жест, близкий к раздражению, потом спросила:

— Отчего ты не беспокоишься о себе?

— Я больше беспокоюсь о Темпи.

Меч-дерево выписывало сложные узоры на ветру. Это выглядело почти завораживающе.

— Далеко ли ты продвинулся в своем обучении? — спросила Шехин.

— Я изучал кетан в течение месяца.

Она развернулась ко мне лицом и вскинула руки.

— Ты готов?

Я невольно подумал, что она на пятнадцать сантиметров ниже меня и годится мне в бабушки. Да и эта кривая желтая шапка не давала ей выглядеть особенно устрашающей.

— Может быть, — ответил я и тоже вскинул руки.

Шехин медленно принялась наступать, делая «руки-ножи». Я ответил «хватанием дождя». Потом сделал «карабкающееся железо» и «стремительное проникновение», но до нее так и не дотянулся. Она слегка ускорила свои движения, сделала «перемену дыхания» и одновременно «выпад вперед». Первую я остановил «водяным веером», а вот второй перехватить не успел. Она коснулась моего бока ниже ребер, потом виска — мягко, как будто прижимала палец к чужим губам.

И что я ни пробовал, ей все было нипочем. Я выполнил «метание молнии», но она просто отступила в сторону, даже заблокировать не потрудилась. Раз или два я ощутил прикосновение ткани — мне удалось-таки коснуться ее белой рубахи, — но это было все. Это было все равно что пытаться нанести удар куску болтающейся веревки.

Я стиснул зубы и выполнил «волнующуюся пшеницу», «выжимание сидра» и «мать в ручье», плавно переходя от одного к другому в вихре ударов.

Как она двигалась! Я никогда не видел ничего подобного. Дело не в том, что она была стремительна, — она была стремительна, но суть не в этом. Шехин двигалась идеально. Она не делала двух шагов там, где достаточно одного. Не сдвигалась на десять сантиметров, если было достаточно восьми. Она двигалась, как некое сказочное создание, более плавно и изящно, чем танцующая Фелуриан.

Надеясь застать ее врасплох и показать себя, я принялся двигаться настолько стремительно, насколько смел. Я выполнил «танцующую деву», «ловлю воробьев», «пятнадцать волков»…

Шехин сделала один-единственный шаг, идеальный шаг.

— Отчего ты плачешь? — спросила Шехин, выполняя «падающую цаплю». — Тебе стыдно? Тебе страшно?

Я поморгал, чтобы очистить глаза. Голос у меня сделался хриплым от усталости и обуревавших меня чувств.

— Ты прекрасна, Шехин! В тебе есть все сразу: и камни стены, и вода потока, и колыхание дерева.

Шехин моргнула, и в этот миг ее удивления я вдруг обнаружил, что крепко держу ее за плечо и руку. Я выполнил «взметнувшийся гром», но Шехин не упала — она стояла прочно и неподвижно, как скала.

Она почти машинально освободилась «укрощением льва» и выполнила «волнующуюся пшеницу». Я отлетел на пару метров и рухнул на землю.

Я тут же вскочил на ноги, нимало не пострадав. Бросок был аккуратный, почва мягкая, а Темпи научил меня падать, не причиняя себе вреда. Но прежде, чем я снова ринулся в атаку, Шехин жестом остановила меня.

— Темпи учил тебя и не учил одновременно, — сказала она с непроницаемым лицом. Я снова заставил себя отвести глаза. Очень трудно отвыкать от въевшихся за всю жизнь привычек. — Это и плохо, и хорошо одновременно. Идем.

Она повернулась и пошла в сторону дерева.

Дерево оказалось больше, чем я думал. Ветки поменьше бешено раскачивались на ветру, описывая сложные кривые.

Шехин подобрала упавший лист и протянула его мне. Лист был широкий и плоский, с небольшую тарелку, и на удивление тяжелый. Я почувствовал боль и обнаружил у себя на пальце длинный узкий порез.

Осмотрев край листа, я увидел, что он жесткий и острый, как осока. И впрямь меч-дерево! Я задрал голову и посмотрел на колышущиеся листья. Любого, кто подойдет к дереву в сильный ветер, порежет на ленточки.

Шехин спросила:

— Если бы тебе было надо напасть на это дерево, что бы ты стал делать? Стал бы ты бить по корням? Нет. Слишком прочные. Стал бы ты бить по листьям? Нет. Слишком быстрые. Что же остается?

— Ветки.

— Ветки.

Согласие. Она обернулась ко мне.

— Вот чему Темпи тебя не научил. Он поступил бы дурно, научив тебя этому. Однако из-за этого ты пострадал.

— Не понимаю.

Она жестом приказала мне начать кетан. Я машинально встал в стойку «ловля воробьев».

— Стоп.

Я застыл в стойке.

— Если я на тебя нападу, куда я ударю? Сюда, в корень?

Она толкнула мою ногу — нога стояла прочно.

— Сюда, в лист?

Она толкнула мою вскинутую ладонь, без труда отвела ее, но больше ничего не добилась.

— Вот сюда. В ветку.

Она мягко толкнула меня в плечо и без труда сдвинула меня с места.

— И сюда.

Она надавила мне на бедро, развернув меня.

— Видишь? Надо найти место, куда направить силу, иначе потратишь ее впустую. Тратить силу впустую — это не летани.

— Да, Шехин.

Она вскинула руки, встала в позицию, в которой я застал ее врасплох, посередине «падающей цапли».

— Выполни «взметнувшийся гром». Где у меня корень?

Я указал на упертую в землю стопу.

— А лист?

Я указал на кисти.

— Нет. Отсюда досюда — все листья, — она указала на руку от кисти до плеча и продемонстрировала, как ей ничего не стоит нанести удар ладонью, локтем или плечом. — Где ветка?

Я надолго задумался, потом указал на колено.

Она ничем не выдала себя, но я все-таки ощутил ее удивление.

— И?

Я указал на противоположный бок под мышкой и на плечо.

— Покажи.

Я подошел к ней вплотную, поставил ногу рядом с ее коленом и выполнил «взметнувшийся гром», отшвырнув ее в сторону. Я сам удивился, как мало сил для этого потребовалось.

Однако Шехин не взлетела в воздух и не покатилась по земле. Вместо этого она ухватила меня за предплечье. Я ощутил рывок, потерял равновесие и сместился на шаг в сторону. Вместо того чтобы упасть, Шехин использовала захват в качестве рычага, так что ее ноги оказались внизу. Она сделала один идеальный шаг и снова восстановила равновесие.

Шехин посмотрела мне прямо в глаза долгим, задумчивым взглядом, потом повернулась и пошла прочь, сделав мне знак следовать за собой.