Страсть и судьба

ГЛАВА 17

На следующий вечер Дэмьен предложил Саре потанцевать. Он принес ей букет из сада Олимпии — душистые гардении и лилии — и надел венок ей на голову. Потом закружил ее по салону под музыку Олимпии, доносящуюся снизу, — сладостную грустную мелодию вальса Шопена.

Они кружились среди неоконченных картин. Никогда Сара не была так счастлива. Дэмьен обнимает ее, улыбается, и сердце ее исполнено любви.

Лепестки падали к ногам, и Сара легкомысленно засмеялась.

— Что такое? — спросил Дэмьен.

— В том времени, откуда я пришла, меня иногда называли «дитя цветов».

— Тебе это очень подходит!

— Сейчас я точно ощущаю себя как Дитя цветов. Даже это платье… — Она посмотрела на свое коричневое ситцевое платье, тоже из гардероба Люси. — Видишь ли, старинные платья стали модными в моем мире.

— Такие, как то, в котором ты сюда явилась?

— Да.

Дэмьен помолчал, на лице его появилось рассеянное выражение.

— Ты скучаешь по своему времени?

Сара прижалась лицом к его груди, вдыхая его волнующий запах и вслушиваясь в успокаивающее биение его сердца.

— В общем нет. Не теперь, когда у меня есть ты.

Он прижался губами к ее лбу.

— Тебе этот век нравится больше, чем твой?

— Да. И я думаю, что ты должен дать этому веку — твоему веку — еще одну возможность. Если бы я только могла…

— Знаю, — нежно прошептал он, притягивая ее к себе.

Мелодия зазвучала крещендо.

Потом Дэмьен поднял ее на руки и отнес к себе, где ласкал ее пылко и безрассудно. Этот человек, обычно поглощенный своими страданиями, в ее объятиях становился совсем другим — властным, доверчивым, страстным. Его ласки открыли ей ту часть его души, которую она считала умершей. Когда они вместе, он кажется возродившимся человеком, способным радоваться жизни и любви.

Потом они отдыхали, пили вино, натянув на себя одеяло, потому что ночь была холодной. Вдруг Сара осознала, что игра внизу прекратилась.

— Как ты думаешь, твоя тетка что-нибудь подозревает?

Дэмьен пожал плечами.

— Возможно. Но я ничуть не стыжусь того, чем мы занимаемся. А ты?

— Нет, конечно, нет. Только, — она прикусила губу, — мне не хотелось бы огорчать Олимпию.

— Ты всегда заботишься о других, милая. Все равно — ведь я собираюсь жениться на тебе.

Сара поставила бокал и подвинулась поближе к нему, согреваясь.

— Я ведь даже не знаю, смогу ли я остаться здесь.

Они погрузились в невеселое молчание, слушая, как ветер дребезжит ставнями. Дэмьен поднял с пола коричневое платье, которое Сара сбросила в горячке, и осторожно повесив его на спинку кровати, повернулся к ней с улыбкой.

— Мне бы хотелось, чтобы ты сделала себе новый гардероб. Тетка, конечно, поможет. Просто срам, что ты носить старые платья Люси. Они скучные и плохо сидят на тебе.

Сара насторожилась.

— И, вероятно, напоминают тебе о твоей потере? — Он не ответил, и она продолжала: — Ты никогда не говорил со мной о Люси. О Винси — да. Но о ней — ни разу.

— Мы были вместе так мало, — заговорил он в мучительном раздумье. — Когда мы поженились, Люси было всего семнадцать, почти дитя. Иногда я даже не могу вспомнить, как она выглядела. И тогда мне становится не по себе.

— Но ты не должен чувствовать себя виноватым. Это было так давно. Иногда забвение — милосердный наркотик, которые дарует нам наш разум. Одному Богу известно, как мне порой хочется забвения.

— Знаю, любовь моя. — Он прижал к себе ее руку.

Чувствуя, как он напряжен, она продолжала:

— Но ты многое не можешь забыть, да?

— Ты хорошо меня понимаешь, — сказал он с иронией.

— Ты никогда не говорил мне, как умерли Винси и Люси, — добавила она спокойно.

Он выпустил ее руку. Черты его лица стали как-то жестче.

— И никогда не расскажу.

Сара посмотрела на него умоляюще.

— Дэмьен, прошлой ночью ты сказал, что если у нас будет ребенок, он станет связующим звеном между нашими мирами?

— Конечно, я это помню.

— Но, может быть, — продолжала она все более горячо, — может быть, наша откровенность — и есть такое звено? И, может быть, нам предназначено открыть друг другу еще больше. — И прежде чем он успел возразить, добавила: — Я хочу прочесть воспоминания о Винси.

В его взгляде было одновременно и удивление, и страдание.

— Ты понимаешь, чего ты хочешь?

— Хочу понять тебя до конца. — Ее глаза отражали обуревающие ее разнородные чувства. — И еще я хочу, чтобы ты помог мне. Я не могу забыть Брайана. Ты не можешь забыть Винси. Вот зачем судьба свела нас! Если бы ты был до конца откровенен…

Дэмьен прижал ее пальцы к своим губам.

— Не сейчас, Сара. Ты хочешь слишком многого.

— Но откровенность может оказаться ключом к разгадке.

— Наша любовь — вот этот ключ.

Он снова пылко ласкал ее, и вскоре она растворилась в сладком и жарком желании. Да, думала она, их любовь — ключ. Но пока еще эта любовь — узница, связанная земными путами. Они — две раненые души, приникшие друг к другу. Только зная всю правду, смогут они воспарить, исцелиться и обрести утраченную цельность.

Пропила неделя, и понемногу Сарой начала овладевать тревога. Дни она проводила за работой, ночи — с Дэмьеном. С ним она чувствовала себя, как в раю, но все же какая-то ее часть уже восставала против долгого сидения взаперти. Время от времени она находила у себя в комнате амулеты и по-прежнему слышала зловещий голос.

Мир за пределами дома, мир XIX века, все так же был ей недоступен. В каком-то смысле они с Дэмьеном стали узниками дома. Он словно олицетворял их горе, которое они разделяли друг с другом, но которое не ушло из их жизни. Она любила Дэмьена всем сердцем, но как здоровая, полная сил молодая женщина, чувствовала, что попала в западню.

Дэмьен по-прежнему проводил много времени закрывшись в кабинете, но Сара знала, что он стоит на пороге больших внутренних перемен. Он часто смеялся, прежний Дэмьен даже улыбался крайне редко. По ночам он приносил ей цветы и сладкое вино; они танцевали в салоне, часами беседовали и радостно ласкали друг друга.

Были и другие намеки на перемены. Однажды утром, ходя по салону, Сара услышала стук копыт. Подойдя к окну, она увидела Дэмьена, стоящего рядом со своей лошадью перед заросшим полем. Он смотрел на заброшенную землю, на сорные травы, словно обдумывал план действий. Не собирается ли он опять превратить Белль Фонтэн в цветущую плантацию? Сара внимательно наблюдала за ним. Сев на лошадь, он поехал к дому; во дворе его встретил конюх, принял поводья, и Дэмьен поднялся на крыльцо. Но губах его была задумчивая улыбка, на щеках появился румянец.

Два дня спустя произошел другой знаменательный случай. Сара отдыхала в гостиной в обществе Олимпии, когда быстро вошел Дэмьен с куском прекрасной белой глади в руках. Его волосы были взъерошены ветром, глаза сияли, и от него пахло терпким запахом опавших листьев.

— Сара, сделайте себе платье из этого материала, — сказал он взволнованно. — Я был в городе по делам и увидел его на витрине мануфактурной лавки. — Положив ткань на колени Саре, он обратился к тетке: — Как вы думаете, тетя, гладь подойдет Саре?

— Подойдет, племянник, — вежливо ответила та.

Потом Дэмьен вынул из кармана моток голубой атласной ленты и протянул его молодой женщине.

— Я полагаю, для отделки бледно-голубое будет неплохо, а?

— Конечно, — ответила та, тронутая его заботливостью, — это очень красиво.

— Сара, вы должны посмотреть на листопад у Речной дороги, — продолжал он, все больше воодушевляясь, — какое великолепие! Цвет листьев совершенно изменился. Я отвезу вас… — внезапно он замолчал, и они горестно посмотрели друг на друга.

— Конечно, Дэмьен, — храбро ответила Сара, — мы обязательно съездим туда… как-нибудь.

Отрезвев, он отошел от нее, и обоим стало неловко. Вынув из кармана часы, Дэмьен с вымученной улыбкой посмотрел на тетку:

— Ну что же, милые дамы, я должен вернуться к своим трудам. Хочу успеть поработать при дневном свете, я сильно выбился из своего графика. Извините меня.

Он откланялся, а Сара стала рассматривать ткань и ленты. Лента блестела в ее дрожащих руках, по щеке скатилась слеза. Безвыходность положения предстала перед ней со всей ясностью. Хотя Дэмьен сам себе в этом не признается, но он делает первые шаги к выздоровлению, думает о будущем, о своем будущем. Он готов к исцелению, готов возродить свое разбитое сердце, как она возрождает живопись Винси.

Ей стало и радостно, и горько. Дух его воскресает; но когда Дэмьен обретет утраченную цельность, это неизбежно разлучит их. Потому что к дому, к прошлому его привязывает ее любовь. Неужели их любовь навсегда останется узницей?

Размышления Сары прервал голос Олимпии:

— Племянник сделал вам прекрасный подарок, — она подошла к молодой женщине, шелестя своими тяжелыми юбками, и потрогала ткань. — Но какой странный выбор — белый цвет, вы не находите?

И женщины обменялись многозначительными взглядами. В карих глазах старой девы сверкнула почти не скрываемая враждебность.

Никто из них не сказал вслух о том, что само собой разумелось: из белой ткани шьют подвенечные платья.

Через неделю Сара обнаружила у себя задержку. Вероятная беременность наполнила ее самыми разными чувствами — радостью, надеждой утвердиться в этом мире, страхом, смущением, отчаяньем. В ней прорастает семя Дэмьена, это чудо; но неужели они никогда не будут счастливы по-настоящему, раз их существование ограничено стенами дома? А если ребенок унаследует от матери невозможность жить во внешнем мире?

Говорить Дэмьену о своих предположениях еще рано, и ночью Сара только коснулась этой темы. Они лежали рядом, пили вино, и она спросила:

— Дэмьен, а что если у нас будет ребенок? И что если он будет такой же, как я, — не совсем принадлежащим этому веку? Что если в какой-то момент нас с ним заберут отсюда через дверь во времени?

— Я никогда не позволю этому случиться, дорогая, — сказал Дэмьен трепещущим страстным голосом, притянув ее к себе.

— Но если? Ведь эта таинственная сила может оказаться сильнее нас обоих. — Он хотел было возразить, но она добавила: — Прошу тебя, Дэмьен, я же должна знать. Я не вынесу, если на тебя снова обрушатся потери и разочарование.

Он погладил ее по щеке.

— Я сказал, что подарю тебе ребенка. Если я попытаюсь забрать его обратно, какой же это будет подарок?

— Дэмьен! — Сара прижалась к нему.

— Будь что будет. Я никогда не стану сожалеть о том, что у нас было. Не забывай об этом.

— Хорошо.

— И не бойся, любовь моя. Мы всегда будем вместе — ты, я и наше дитя.

Саре так хотелось разделить его уверенность! В эту ночь она любила его со сладким отчаянием. Потому что поняла, что в этом доме и в этом веке ей не найти ответы, которые она ищет. Сердце у нее просто разрывалось.

Вероятно, она найдет ответы, вернувшись в XX век.