Страсть и судьба

ГЛАВА 5

Музыка прекратилась. Первое, что почувствовала Сара, — прохладный осенний ветерок, ласкающий лицо. Первое, что она услышала, — мелодичное позвякивание, как будто кто-то чокается хрустальными бокалами.

Она заморгала, посмотрела вниз. Каспера на коленях у нее не было. А потом в недоумении она оглядела комнату.

Комната была та же, только выглядела совершенно по-другому. Сначала Сара подумала, что у нее галлюцинации, но еще, поморгав и помотав головой, убедилась, что комната действительно изменилась.

Вокруг была классическая обстановка XIX века. Сара сидела на краю розово-золотистого персидского ковра, в гостиной, уставленной мебелью розового дерева, обитой стеганым бледно-розово-голубым Дамаском. На окнах — драпри из розовато-лилового бархата и гардины из брюссельских кружев, колеблющиеся от ветра. Два передних окна немного подняты, и сквозь них проникает дуновение свежего ветерка. Пахнет жимолостью и опавшими листьями.

Она оглядывалась, и изумление росло. На стенах — кремово-золотистые обои. В камине горит огонь. Все изразцы целы, а перед камином стоит набор красивых каминных принадлежностей. На полке — фигурки в европейских придворных костюмах; скорее всего, дрезденский фарфор. Там же тикают часы-жирандоль.

Услышав знакомое звяканье, Сара глянула вверх и увидела сказочной красоты хрустальную люстру, сверкающую в солнечных лучах и издающую это позвякиванье. Люстра свисала из лепного медальона, обрамленного амурами и виноградными лозами. Сердце у Сары отчаянно заколотилось, потому что восстановленная комната оказалась в точности такой, какой она себе ее представляла.

Она с трудом поднялась, все еще полагая, что не совсем проснулась. Пошла к центру комнаты. Звук ее шагов тонул в мягком старинном ковре. На кофейном столике лежала книга Луизы Мей Эльскотт «Маленькие женщины». Сара взяла книгу в руки. И на глаз и на ощупь книга совершенно реальна — кожаный переплет, заглавие, вытесненное золотыми буквами. Сара раскрыла книгу. Бумага почти новая, а издана она в 1868 году!

Сара быстро положила книгу обратно, как будто прикосновение к ней обжигало. Она оглядывалась, и потрясение ее все росло. Если это сон, то она, конечно, очень далека от пробуждения.

— О Господи, где это я? — спросила Сара в растерянности.

Изумление ее еще усилилось, когда она увидела, что в комнату входит седоволосая женщина. Полная и низенькая, волосы уложены в пучок, чем-то похожа на Моди Вильсон. Но что по-настоящему поразительно, так это ее туалет.

На женщине надето серое шерстяное платье до полу, а под ним — широкие юбки. Черный шнур окантовывает ворот, талию и рукава у запястий. По меньшей мере, дюжина перламутровых пуговок расположены на лифе от пояса до скромного белого воротничка. У горла приколота камея. В общем, впечатление такое, будто женщина только что вышла из романа XIX века, лежащего на кофейном столике. Она в ужасе рассматривала Сару.

— Боже, вы можете кое-кого напугать, девушка, — произнесла она, наконец.

Сара была слишком ошарашена, чтобы отвечать.

— Это Баптиста впустила вас? — продолжала женщина раздраженно. — Эта особа могла бы снизойти и доложить мне, что вы здесь, да после войны эти черные потеряли всякое уважение к вышестоящим.

Сара по-прежнему молчала. Ее страшно занимало, насколько женщина похожа на Моди Вильсон. Даже манерой себя держать.

— Ну, стало быть, — женщина надменно выпрямилась, — я так понимаю, что вы та художница, которую прислали из новоорлеанского музея?

Сара, наконец, обрела голос.

— Простите?

— И как будет ваше имя, мисс? — продолжала женщина, осторожно приближаясь к ней. И поскольку Сара беспомощно посмотрела на нее, добавила натянуто терпеливо: — Хранитель музея написал, что нашел для нас кого-то, не сообщив вашего имени.

— Ах, вот как, пробормотала Сара, — я Сара Дженнингс.

— Сара Дженнингс, да? — женщина с нескрываемым отвращением уставилась на свободное ситцевое платье Сары. — Ну, стало быть, мисс Дженнингс, кое-кто подумает, что вас могли бы научить одеваться получше. Я не могу представить вас моему племяннику в таком скандальном виде — под платьем нет даже нижней юбки, судя по всему. — Она опустила глаза, затем с ужасом втянула в себя воздух: — И что у вас на ногах, дитя, ради всего святого?

— С-сандалии, — выдавила Сара.

— Как странно, — сказала женщина. — Не говорите мне, что эти нескромные шлепанцы — теперешняя мода в Новом Орлеане!

Не зная, как реагировать, Сара пробормотала:

— Да ведь… это так и есть.

Женщина подняла руку.

— Господи Боже, куда идет наш мир? Я уверена, что мне это не известно. После войны все по-новому, должна вам доложить. — Она сердито нахмурилась, глядя на Сару. — У вас есть с собой что-нибудь более приличное?

— Говоря по правде, нет, ведь я…

— Где ваш сундук, мисс?

— Мой… сундук? Я… я полагаю, он прибудет позже.

— Вы полагаете? — недоверчиво повторила женщина.

Саре очень хотелось заломить руки, она еле удерживалась от этого жеста.

— Я уезжала сюда несколько поспешно, — сказала она не без иронии.

У женщины округлились глаза.

— Без сомнения, прочие ваши туалеты так же неприличны, как и тот, что на вас. — Она подошла к Саре и схватила ее за руку. Та почувствовала запах какого-то острого, пряного саше, а женщина быстро добавила: — Пойдемте. Мы поднимемся наверх, и вы переоденетесь в более пристойное платье. Возможно, вам подойдет что-нибудь из одежды Люси.

— Люси? — тихо повторила Сара, а женщина уже тащила ее из комнаты.

— Покойной жены моего племянника. Я все еще храню кое-что из ее вещей наверху, в сундуке.

Маленькая властная женщина вывела Сару в коридор. Та молчала. В коридоре глаза у нее расширились при виде натертых деревянных полов, восточных дорожек, столиков с мраморными крышками, на которых стояли свежие цветы в хрустальных вазах. В филигранном зеркале она поймала свое отражение рядом со странной особой и, вздрогнув, остановилась.

— Это мое царство, девушка, — сказала та, уперев руки в боки и глядя на удивленное лицо Сары. — Кое-кто может подумать, что вы никогда не видели порядочного дома изнутри. Идемте же. Вы переоденетесь и сразу же познакомитесь с моим племянником, иначе придется запоздать с ленчем, а Дэмьен этого не любит.

Сара едва удержалась на ногах.

— Дэмьен? — повторила она, в изумлении поворачиваясь к женщине.

Хозяйка дома гневно вздохнула.

— Я слыхала, что вы, художники, эксцентричный народ, но это уж слишком! Если м-р Рильо прислал нам несообразительную особу, нас это не устроит. Но я полагаю, что решать, подходите вы нам или нет, будет Дэмьен.

Выслушав эту едкую нотацию, Сара только и смогла, что последовать за странной маленькой женщиной. В оцепенении она шла за ней по лестнице, покрытой шерстяной дорожкой с цветочной набойкой. На стенах бледно-розовые обои, через каждые несколько шагов висят красивые медные канделябры. Не сводя глаз с развевающейся перед ней юбки, Сара цеплялась за полированные перила, боясь, что дрожащие ноги откажутся ей служить.

Уж не сошла ли она с ума? Она как будто попала в сон или кошмар, но ведь все вокруг так реально! Она уже несколько раз ущипнула себя, но все равно не проснулась.

А что если это действительно все реально? Что если кто-то устроил славный розыгрыш, пока она медитировала, — расставил старинную мебель и нарядил актеров в исторические костюмы?

Нет, тут же ответила она сама себе. Это невозможно. Среди ее знакомых нет никого, кто мог бы устроить эту злую мистификацию. Кроме того, она знает этот дом. Никто не смог бы заменить разбитые изразцы у камина или сломанные балясины на лестнице, пока она медитировала. Никто не смог бы оклеить стены обоями и пригнать грузовик с мебелью той эпохи, коврами, драпировками и безделушками за какие-то двадцать минут!

Боже милосердный, что же случилось? Голова у нее почти раскололась от всех этих безумных вопросов, а тем временем женщины поднялись на второй этаж. Верхний коридор тоже был покрыт роскошными коврами, оклеен обоями и меблирован. Изящный диванчик розового дерева с двумя чиппендейлскими креслами по бокам стоял у стены, а напротив, в простенке — ампирный столик. В конце коридора раскинул листья пышный зеленый папоротник в кадке.

— Идите сюда, — позвала женщина.

Сара вошла за ней в первую спальню справа. Потрясение ее все возрастало.

— Это будет ваша комната, пока вы здесь, — сказала хозяйка, сопровождая слова взмахом руки, — то есть, если Дэмьен решит вас оставить.

Сара огляделась. Замечательная комната! Стены мягкого желтого цвета, потолок и занавеси — ярко-белые. На полу — обюссоновский ковер. Мебель резного красного дерева — письменный стол, комод, изящный дамский туалетный столик с наклонным зеркалом. Кровать — истинный шедевр: прекрасные резные стенки в головах и в изножье, а сверху — полубалдахин на бледно-желтой подкладке. Похожую старинную кровать Сара видела в музее в Саванне; ее изготовили по рисунку известного ново-орлеанского мебельщика Прудента Мэлларда.

Пока Сара с упоением созерцала комнату, женщина быстро подошла к кедровому сундуку у окна.

— Здесь должно найтись что-нибудь подходящее, — бормотала она, открывая его. — Ну вот, это синее шерстяное платье выглядит вполне прилично.

Сара смотрела, как женщина кладет на кровать длинное темное платье. За ним последовали другие странные предметы туалета — корсет, сорочка и панталоны, несколько длинных нижних юбок и шелковые серые чулки. Захлопнув крышку, женщина повернулась к Саре и подала ей пару туфель весьма забавного вида: черные, на низких каблуках, ряд пуговиц доходит до лодыжки. В музеях Сара видела такие туфли.

— Ну что же, я оставлю вас, одевайтесь, — сказала женщина. — И прошу, сделайте что-нибудь с этими волосами. Когда они вот так распущены по плечам, в этом есть нечто весьма рискованное. И еще цветы! У вас такой вид, мисс, будто вы кувыркались в поле.

Сара машинально подняла руку к волосам, глядя, как женщина направляется к двери.

— Н-но… как вас зовут? — спросила она, запинаясь.

Женщина обернулась и посмотрела на нее с негодованием.

— Как меня зовут? Олимпия Фонтэн, конечно. Ведь м-р Рильо сказал вам? А если вы не знаете нашей фамилии, как вы сюда попали, дитя?

Действительно, как? Подумала Сара, уставясь остолбенело на женщину.

Олимпия все также негодующе покачала головой.

— Мисс Дженнингс, я опять прошу вас поспешить. Будем надеяться, что вы окажетесь посообразительней, когда возьмете в руки свои кисти.

И вскинув голову, странная маленькая женщина вылетела из комнаты.

Сара прошла по комнате, по-прежнему пребывая в оцепенении, и, приблизившись к окну, посмотрела сквозь кружевные гардины. Окно выходило на верхнюю галерею, окружающую дом; галерея выглядела гораздо новее, ее недавно побелили. На западе, именно там, где полагается, текла широкая Миссисипи.

Но перед домом вместо леса простиралось поле, вспаханное под пар и поросшее сорняками. Сара бросилась к окну, но остановилась, не дойдя до него, — она почувствовала сверхъестественную дрожь воздуха, насыщенного как бы электричеством. Инстинктивно она отпрянула от наэлектризованной территории у окна, ощутив, что у наружной стены дома ее ждет какая-то опасность.

Придя в еще большее замешательство, она села на кровать и утонула в ней — матрас, очевидно, набит пухом. Сара потрогала пальцем странную кружевную принадлежность туалета, лежащую рядом. Она прочла достаточно исторических романов и знала, что такие вещи носили во второй половине XIX века. И при этом по их виду никак нельзя сказать, что им почти сто лет. Что же с ней происходит? Это реальная жизнь? Или она попала к сумасшедшим?

Или это она сошла с ума, или спит, или вернулась почти на сто лет назад?..

Чтобы встретить Дэмьена. Ясность ответа ошеломила Сару. Ее сейчас представят тому самому призраку, который столько раз являлся ей. И она поняла, что должна встретиться с ним, что бы это ни было — безумие, сон или явь.

Она быстро разделась и сунула свою одежду в сундук. Потом подошла к кровати, с сомнением разглядывая старомодный туалет. Решив, что корсет напоминает некое орудие пыток, она положила его обратно в сундук и надела сорочку и панталоны. Белье из накрахмаленного льняного полотна неприятно терло кожу. Затем настал черед чулкам и нижним юбкам, затем туфлям, которые были маловаты, ей и жали пальцы. Потом она облачилась в широкое синее шерстяное платье и застегнула бесчисленные пуговки на лифе. Хотя в комнате было прохладно, шерстяная ткань казалась тяжелой и шершавой. Лиф был тесен, юбка коротковата — она едва доходила до верха ее забавных туфелек.

Неловкой походкой Сара подошла к туалету и села, созерцая свой преображенный облик. Облегающий покрой платья подчеркивал грудь и тонкую талию. Она и впрямь выглядела так, будто попала в другой век, если не считать волос, которые, как заметила странная маленькая женщина, совершенно не соответствовали одежде: локоны, распущенные по плечам, да еще украшенные полевыми цветами. Сара вытащила из волос цветы, вызвавшие возражения Олимпии, и положила их в бледно-розовое блестящее блюдце на туалетном столике. Затем взяла расческу в серебряной оправе и причесалась.

В фарфоровом кувшинчике она обнаружила шпильки и подколола ими свои тяжелые локоны. Все у нее получалось неловко, поскольку она очень редко укладывала волосы в прическу. Занимаясь этим, она вспомнила последнюю фразу Олимпии Фонтэн: «Будем надеяться, что вы окажетесь посообразительней, когда возьмете в руки свои кисти».

Значит ли это, что она приехала сюда, чтобы что-то написать? От этой мысли холодок пробежал у нее по спине. Потом она вспомнила предыдущее замечание Олимпии Фонтэн о том, что ее пригласили как художницу, присланную из новоорлеанского музея.

Боже мой, так значит ее появление здесь задумано?

Размышления Сары прервал резкий стук в дверь. Олимпия Фонтэн открыла дверь, не дожидаясь приглашения, и вошла.

— Ну что ж, мисс, должна сказать, что вы выглядите куда лучше. Пойдемте.

Сара посмотрела в зеркало на свою неумелую, но все же вполне приличную прическу, на свои блестящие голубые глаза и яркий румянец на щеках. Господи! Только сумасшедшая может согласиться и принимать участие в этой безумной шараде! И волноваться при мысли о встрече с Дэмьеном — тоже безумие. Но сейчас, кажется, у нее просто нет выбора, как только играть предназначенную ей роль в этом странном маскараде.

Сара заметила в зеркале хмурое негодующее выражение лица Олимпии Фонтэн, кивнула и поднялась.

— Да, я готова, — сказала она отважно, поворачиваясь к Олимпии.

Вслед за пожилой женщиной она вышла из комнаты. Когда они направились к лестнице, Олимпия обратилась к ней через плечо:

— Сейчас вы встретитесь с моим племянником, мисс. Будьте осторожны, когда речь зайдет о Винси. Вы будете реставрировать картины Винси, поэтому, естественно, обсудить кое-что придется. Но запомните, что Дэмьен еще не оправился после смерти своего брата. Кстати, последние шесть лет он работает над мемуарами о Винси.

Любопытство Сары все больше возрастало, пока они спускались по лестнице. Она приподняла свои тяжелые неудобные юбки, чтобы не споткнуться.

— А отчего умер этот… Винси? — спросила она.

— Как отчего, дитя? Конечно, погиб на войне, — последовало терпеливое разъяснение. — Вы что же, спали эти последние десять лет? Как будто Новый Орлеан не кишит уже не один год этими северянами, которые делают политическую карьеру на симпатиях негров! Можно подумать, что вы явились сюда из страны мертвых!

Это последнее резкое замечание больно укололо Сару, и она стиснула зубы. Странно, что человек, с которым она сейчас познакомится, тоже потерял брата на войне!

Внизу Олимпия постучала в среднюю дверь по западной стороне коридора. Мужской голос, приглушенный и задумчивый, отозвался:

— Войдите.

Сердце у Сары сильно забилось; открыв дверь, Олимпия ввела ее в маленькую, полную воздуха комнату.

Мебели было совсем мало — встроенные книжные шкафы с одной стороны, пара кресел напротив и массивный письменный стол красного дерева с вращающейся крышкой. Внимание Сары было устремлено на человека, сидящего за столом. Даже, несмотря на то, что он сидел к ней спиной, ее сразу же заворожила сила, исходящая от его существа.

Одет он был так же, как Олимпия, в старомодную темную одежду. Даже сидя, он казался высоким. Волосы черные и густые, блестящие на свету, как шелк.

Лица не видно, но по движению руки и плеча ясно, что он что-то яростно пишет. Везде лежат листы бумаги — сложенные стопками на столе и рассыпанные по полу.

«Должно быть, это воспоминание о брате, о котором говорила Олимпия», — подумала Сара.

Молчание нарушила Олимпия.

— Дэмьен, — сказала она на удивление мягким голосом, — вот эта молодая женщина, мисс Дженнингс, приехала из Нового Орлеана, чтобы восстановить картины Винси. — И когда он повернулся на стуле, добавила чопорно: — Мисс Дженнингс, это мой племянник, м-р Дэмьен.

И вышла из комнаты, оставив Сару наедине с человеком по имени Дэмьен.

Теперь он встал и тоже чопорно поклонился ей.

— Мисс Дженнингс, — сказал он глубоким баритоном.

Сара смотрела на него как загипнотизированная. Дэмьен Фонтэн был высок, замечательно пропорционален, фигура его сужалась от широких плеч к тонкой талии и длинным мускулистым ногам. На нем были черный сюртук и брюки, жилет из серебристого муара, плоеная рубашка из льняного полотна и черный галстук. Все эти подробности Сара подметила в мгновение ока. Потом она взглянула на его лицо и с трудом подавила изумление. Ибо на нее смотрело лицо, изображенное на ее картине!

Сара никогда не встречала мужского лица красивее этого. Удлиненное, хорошей лепки; прямой нос с высокой переносицей, полные губы и твердый подбородок; высокие скулы, лоб прямой и широкий. Но сразили ее именно глаза — темно-карие, глубоко сидящие, сверкающие, полные напряжения и неизбывной боли — боли, сразу же отозвавшейся в ней.

«Боже мой, я его нашла», — подумала она.

Между ними воцарилось тяжелое молчание. Она заметила, что в его глазах мелькнуло любопытство, когда он, в свою очередь, рассмотрел ее. На его красивых губах показалась полуулыбка, и по этой улыбке Сара поняла, что он доволен увиденным. Глубокое волнение охватило ее.

— Итак, вы приехали, — проговорил он, наконец.

— Да, — выговорила она чуть дыша.

— Вы — художница.

— Да.

Он сделал шаг вперед и посмотрел на нее пронизывающим взглядом, от чего сердце у нее забилось так, что удары отозвались в ушах, как гром. Она заметила, какие у него длинные и густые ресницы, как красиво очерчены брови. Виски и бачки слегка тронуты сединой, что придает ему волнующий необычный вид. Ему казалось немного за тридцать. Его внешность, его сила подействовали на Сару так, что у нее перехватило дыхание. А, вздохнув, она ощутила, как его запах — крепкая смесь лавровишневой воды и мыла для бритья — наполняет легкие, будоражит чувства.

— Вы — та, за которой мы посылали? — был следующий вопрос.

Она ответила, не колеблясь:

— Да.

— Хорошо, — сказал он с той же сокрушительной полуулыбкой, — тогда идемте. Я покажу вам картины Винси.

Пока Сара боролась с мучительным и странным желанием протянуть руку и коснуться его, он прошел мимо, овеяв ее этим запахом, и вышел в дверь, которую Олимпия оставила открытой. Как лунатик, она вышла вслед за ним и пошла наверх. Когда они поднялись на верхний этаж, он достал из кармана ключ и отпер дверь, находящуюся напротив ее двери. Распахнув ее, он жестом пригласил Сару войти.

Сара вошла в большую комнату. Сначала она не видела почти ничего, кроме ее необычайного размера, потому что тяжелые бархатные драпировки были задернуты, что придавало комнате замкнутый вид гробницы.

Потом Дэмьен отдернул драпировки, и комнату залил свет. Сара зачарованно смотрела вокруг. Комната была заполнена картинами. Они стояли на мольбертах, прислонялись к деревянным стенным панелям, висели на стенах — буквально десятки картин, исполненных энергии и в то же время трепещущих от боли, прекрасных образчиков экспрессивной живописи с богатейшей палитрой — от самых темных и глухих цветов до вибрирующих и ярких. Пейзажи, портреты, натюрморты, исполненные смелыми, страстными ударами кисти.

Сара быстро заметила, что почти все картины так или иначе повреждены — поцарапаны либо порваны. Но даже повреждения не могли испортить их великолепия.

— Боже мой, — сказала Сара, задохнувшись при взгляде на картину, изображающую сверкающее звездное небо и комету, прочертившую его. — Это Ван Гог?

Дэмьен внимательно наблюдал за ее реакцией и теперь хмуро спросил:

— Кто этот Ван Гог?

— Это… — И тут Сара оборвала себя. Конечно же, он ничего не знает о Винсенте Ван Гоге. Она вспомнила год издания книги, лежащей на столике в нижней гостиной, и замечание Олимпии о войне и северянах, наводнивших Новый Орлеан. Если она действительно пропутешествовала во времени, очевидно, высадилась она задолго до расцвета творчества великого художника.

— Это голландский художник, чьи работы я как-то видела, — отговорилась она. — Он работает в очень похожей манере.

— Это работы моего брата Винси Фонтана, — жестко заявил Дэмьен, медленно обведя рукой комнату. — Я полагаю, вы получили подробные указания относительно ваших обязанностей в этом доме, мисс Дженнингс.

— Да, конечно, — поспешно подтвердила Сара. Она поняла, что даже если и она и обитатели дома посходили с ума, она готова просмотреть эту причудливую мелодраму до конца, потому что ей страшно нравится и Дэмьен, и работы его брата.

— Что ж, в таком случае, мисс Дженнингс, — продолжал Дэмьен, — осмотрите картины. Скажите, что вы думаете о них.

Сара медленно обошла комнату, изучая живопись во всех деталях. Она долго смотрела на пейзаж — болото, окутанное туманом. Ее восхитили деревья — их темные, корявые очертания, свисающий со стволов и веток мох. Задержалась взглядом на размашистой подписи художника. Потом остановилась перед ярким пейзажем с полевыми цветами, изумившись их радужной окраске. Затем ее внимание привлекло изображение дома в стиле «пароходной готики». Эта вещь сильно напоминала ее собственную, только дом был побелен и все ставни на месте, как это и было сто лет тому назад. При мысли об этом она вздрогнула.

Сара отметила, что даже в самых сияющих картинах, в мощных, преувеличенных мазках, присутствует скрытое страдание. Картины поражали, притягивали к себе с непреодолимой силой. Наконец она встала перед портретом человека с пристальными, полными боли глазами. Он был темноволос и явно красив, но лицо искажала мука, почти безумие. Глубокие тени лежали вокруг глаз, фон вокруг головы был дымно-красный.

Портрет души, пребывающей в аду. Все в этом лице было ей знакомо. Она повернулась к Дэмьену и вопросительно взглянула на него.

— Это вы?

Он подошел к ней и отрицательно покачал головой. В его глазах появилось выражение неизбывного страдания, родственного страданию темноволосого человека на портрете.

— Это автопортрет Винси.

Сара была поражена.

— Вы так похожи, что кажетесь близнецами.

— Винси на год младше, — сказал Дэмьен. Рот его вздрогнул, когда он добавил: — Мы потеряли его восемь лет назад.

— Какая жалость, — отозвалась Сара.

Но Дэмьен, кажется, не слышал ее. Он все еще смотрел на портрет. Она видела, что он находится в другом мире, запертый в своем собственном аду. Потом он пробормотал так тихо, что Сара подумала — не кажется ли ей это:

— Это должен был быть я.

Глядя на мученическое выражение его лица, она остро почувствовала, что ей понятна его боль. И конечно, последние его слова не предназначались для ее ушей. Не зная, что сказать, она смущенно повернулась и указала на дырочку в середине холста.

— Я замечаю, что почти все картины как-то повреждены, — сказала она.

Дэмьен, наконец, оторвался от созерцания портрета и кивнул.

— Именно поэтому вы здесь, — строго ответил он. — Когда янки заняли Новый Орлеан, они рыскали по окрестным плантациям. Тетя Олимпия услышала, что они двигаются к Белль Фонтэну, и велела слугам спрятать картины Винси и прочие ценные вещи в старом коттедже на болотах. И хотя коттедж выстроен из кедра, от сырости большая часть картин порвалась или потрескалась. — Он подошел ближе и напряженно посмотрел на нее. — Можно ли их восстановить?

От близости Дэмьена у Сары сердце застучало так, что его удары отдавались в голове. Воздух между ними буквально дрожал от электричества, а Дэмьен смотрел на нее так, как если бы его жизнь зависела от ее ответа. Она прикусила тубу, затем через силу кивнула.

— Да, я думаю, это можно, хотя очень трудно не наврать с цветом.

Что-то похожее на улыбку заиграло у него на губах и радостный блеск засиял в глазах.

— Но вы сможете это сделать?

— Да. — Саре самой стало легче, когда с ее помощью этот измученный человек испытал мгновенную радость.

— Прекрасно. — Счастливый блеск в глазах погас так же быстро, как и появился, и снова на его лице была маска. Жестом он указал на стол у стены.

— Думаю, вы найдете здесь все, что нужно.

Сара глянула на стол, уставленный банками с красками, бутылками с растворителями, кистями и тряпками.

— Да, конечно.

— Я полагаю, м-р Рильо информировал вас о финансовой стороне дела?

— А… да, информировал, — пробормотала Сара, глядя в сторону, чтобы он не заметил, что она врет.

— Значит, вы можете начать сегодня же. Идемте?

Огорчившись внезапным прекращением разговора, Сара кивнула, они вышли из комнаты, и Дэмьен запер дверь.

— Вы, конечно, хотели бы отдохнуть с дороги, мисс Дженнингс, — продолжал он все с той же отстраненной вежливостью, кладя ключ в карман. — Тетя позовет вас, когда будет готов ленч.

Так окончилась первая встреча Сары с Дэмьеном Фонтаном. Глядя, как он поворачивается и направляется к лестнице, Сара уже была готова окликнуть его, но сдержалась. Ей нужно какое-то время — разобраться во всем этом.

Она пересекла коридор и вошла в свою комнату, где была в относительной безопасности. Захлопнув за собой дверь, она прислонилась к ней и вздохнула глубоко и спокойно. Наконец-то она встретилась с Дэмьеном, и каким странным, но неотразимым человеком он оказался!

Она вспоминала все события прошедшего часа. Она медитирует в старом доме, затем просыпается, судя по всему, в прошлом веке. Хотя дом и сильно изменился, и пейзаж за окнами совсем другой, она знает в глубине души, что находится все на том же месте.

Она что, действительно сошла с ума? Все вокруг говорит о том, что она вполне живая, и живет при этом в XIX веке. Была даже некая причудливая логика в ее пребывании здесь: она художница, она приехала восстанавливать прекрасную, буйную живопись Винси Фонтэна. По сердцу у нее пробежал холодок при воспоминании о том, как Дэмьен спросил ее: «Вы та, за кем мы посылали?» Совершенно ясно, что никакой другой художник из Нового Орлеана не приедет, что каким-то образом ей предназначено оказаться в этом месте в это время.

Нужно ли объяснять Дэмьену и его тетке, откуда она на самом деле явилась? Нет, решила она. Если сказать им, что она попала сюда из XX века, они непременно решат, что она спятила. Она еще не поняла, реальны ли они, она не знает даже, реальна ли она сама. И если она скажет им правду, магия может разрушиться, и она опять окажется в том мире, где всегда ощущала свою неуместность.

Одно она знает наверняка, и это совершенно реально: как бы она сюда ни попала, она в восторге от этого мира, от живописи Винси, а главное, от Дэмьена Фонтэна.