Утром Сара собрала вещи для поездки домой и отправилась в Новый Орлеан к Бренде. Подруга хотела знать все о Дэмьене, а также, что они делали за последние месяцы. Сара отвечала как можно туманнее. Что они с Дэмьеном путешествовали, что сейчас он ждет ее в Атланте. Врать она не любит, но, если она расскажет подруге правду, трудно даже представить себе, какие будут последствия.
Наконец, после ленча Сара смогла уйти, не обидев подругу. Она сказала, что у нее дела в городе, и поехала на улицу Карандолет, где помещалось «Собрание Миро».
Старинный особняк в стиле греческого Возрождения был полон, чудесной мебели в разных стилях, но Сара взглянула на все эти сказочные комнаты походя, направляясь к собранию музея в конце коридора.
Она вошла в большую, прекрасно оборудованную комнату с книжными полками, застекленными шкафами и настенными витринами и объяснила смотрительнице цель своего прихода.
Та хорошо знала, о каких бумагах идет речь. Усадив Сару за стол, она принесла ей чашку чая и стала выкладывать перед ней пачки старых документов и книги с загнувшимися уголками.
Документы представляли собой смесь всякой всячины — старые дневники, записки, письма, свидетельства о браках, вырезки из газет, семейные Библии.
Сара просидела до вечера, время от времени вставая и прохаживаясь по комнате, чтобы отдохнуть от болей в пояснице. Она нашла кое-какие имена, знакомые ей по Меридиану, но о семье Фонтэнов не нашла ничего.
Она покончила с одной огромной пачкой и перешла к другой, когда смотрительница сказала извиняющимся голосом:
— Простите, мэм, но мы закрываем.
Сара сказала, что вернется завтра.
На другой день она пошла к д-ру Фергюсону. Он осмотрел ее, подтвердив, что здоровье у нее прекрасное, что младенец нормально развивается; он дал ей послушать, как бьется у него сердце, и она была потрясена. Врач сказал, что младенец родится примерно через месяц.
Когда Сара спросила, можно ли ей лететь на самолете, он засомневался, но после ее слов о поминальной службе согласился, что лететь нужно, только нельзя переутомляться и напрягаться.
После посещения врача Сара сразу же вернулась в музей. Время шло, она ничего не находила. Она уже пришла в полное отчаянье, когда, открыв какую-то старую книгу, увидела, что это Библия, принадлежавшая Олимпии.
К первой странице была приколота пожелтевшая записка Целесты Будро. Там говорилось, что Библию нашли тридцать лет тому назад на чердаке, когда разбирали старый коттедж в Меридиане. Очевидно, речь шла о том доме, который Дэмьен купил своей тетке.
Сара торопливо перелистала страницы и нашла «Семейные записки». Она просмотрела список рождений, смертей и свадеб. Она нашла записи о родителях Дэмьена, об Олимпии, о рождении Дэмьена и Винси. Был отмечен брак Дэмьена и Люси, ее смерть, смерть их ребенка. И, конечно, смерть Винси.
На этом все записи кончались. О Дэмьене не было больше ничего — ни о его смерти, ни о женитьбе на Саре, ни об их ребенке. Последняя запись была о смерти Олимпии Фонтэн 16 сентября 1886 года. Она была сделана другой рукой, быть может, рукой священника или подруги.
Почему Олимпия не записала дату их свадьбы или рождения ребенка? Может, Сара больше не вернулась в прошлое? Или Олимпия до того ненавидела Сару, что просто не внесла в свой список ничего, связанного с ней?
Неизвестно.
На другой день Сара прилетела в Атланту, родители встречали ее в аэропорту. Выйдя из самолета, она увидела, что они машут ей — высокий мужчина в безупречном костюме и стройная дама в платье из льняного полотна. Сара помахала в ответ и поспешила им навстречу. Родители тоже бросились к ней, но остановились, увидев дочь в платье для беременных. Потом неприятный момент миновал — Маргарет Дженнингс выдавила из себя улыбку и поцеловала Сару.
— Как хорошо, дорогая, что ты приехала.
Отец быстро обнял ее, коснулся губами ее лба.
— Добро пожаловать домой, Сара. Как долетела?
— Прекрасно, пап.
Они пошли получать багаж. Сара тайком рассматривала родителей. Ричард и Маргарет Дженнингсы были очень похожи — пожилая утонченная пара, сильно сдавшая за последний год. Прекрасно причесанные волосы матери были скорее серебряными, чем белокурыми, а волосы отца просто белы, как снег. Казалось, каждый похудел фунтов на десять, а морщины стали резче. Эти изменения, ореол хрупкости и старения, витающий вокруг родителей, наполнили сердце Сары грустью.
Разговор в машине по дороге домой тоже был неловким. Сара рассказала о Дэмьене историю, выдуманную в самолете, — что она встретила его в Европе и там же вышла за него замуж, что вернулась в Штаты уладить свои дела и что сейчас муж ждет ее во Франции. На вопрос отца, чем занимается Дэмьен, она сказала, что у него имение на юге Франции. Ее рассказам поверили, но многозначительные взгляды, которыми обменялись родители, показали Саре, что потрясение их не прошло, и они все еще подозрительно смотрят на ее внезапное замужество и беременность. И она не могла винить их в том, что они поражены и сильно разочарованы ее поступком.
Дома навстречу им выбежал Тедди, одиннадцатилетний брат Сары.
— Вернулась! — закричал он, прыгая вниз по ступенькам.
Тедди очень изменился за эти месяцы. Он вырос на полфута, и голос у него стал ниже. Одет он был уже не по-детски — брюки, сшитые на заказ, рубашка с длинными рукавами, и это придавало ему нечто взрослое. Сара обрадовалась брату, но сердце ее сжалось при мысли о том, что она не видит, как он растет, и, наверное, никогда не увидит его взрослым.
— Сара, как я рад! — он поцеловал сестру.
— Привет, Тед, я тоже рада тебя видеть, — отозвалась она, взъерошив его светлые волосы, и добавила: — Дай-ка я получше тебя рассмотрю. Господи, да он уже с меня ростом. Как же ты вырос за этот год!
— Да и ты тоже, — ввернул он. Когда он улыбался, на щеках у него появлялись очаровательные ямочки.
Сара усмехнулась на это откровенное замечание, но родители хранили мрачное молчание. Да, подумала Сара, визит будет долгий и тяжелый.
За чаем Тедди засыпал сестру вопросами о ее жизни в Луизиане и, особенно, о ее будущем ребенке. Сара отвечала по возможности спокойно и честно, но постоянно чувствовала напряжение, потому, что отец с матерью грустно молчали. Как только стало возможно уйти, не обижая их, она извинилась и поднялась к себе. Она уснула как мертвая и спала до тех пор, пока не вошла горничная с кофе. Сара встала и оделась для службы.
Когда Дженнингсы выехали из дома, лил дождь. Поминальная служба проходила в церкви, расположенной в деловой части города. На ней присутствовало с полсотни родственников и друзей. Она была недолгой, но проникновенной. Мать Сары залилась слезами, когда священник заговорил о воскресении из мертвых и о вечной жизни; отец стоял с каменным лицом. Только Тедди обернулся к сестре и улыбнулся ей. В этот момент он мучительно напомнил ей Брайана, и на глаза у нее навернулись слезы. Странный покой снизошел на нее.
Когда они выходили из церкви, дождь перестал, и из-за туч выглянуло солнце. Сара увидела в этом добрый знак. На миртах и персиковых деревьях сверкали капли дождя. Дженнингсы спешили домой принимать друзей.
Мать встречала гостей с обычным спокойствием, слуги носили подносы с угощением. Сара поговорила со своими коллегами из Ассоциации искусства и с двумя приятельницами, с которыми они вместе начинали свою деятельность. Отец держался в стороне, лицо его было мрачным.
Сара подошла к нему.
— Замечательная была служба, — сказала она.
Ричард Дженнингс пожал плечами.
— Это идея твоей матери.
— Прекрасная идея. — И, закусив губу, Сара добавила: — Знаешь, папа, мы должны дать ему уйти.
Отец нахмурился.
— Не понял?
— Я о Брайане. Мы должны отпустить его, — сказала Сара с чувством. — Мне кажется, проповедь говорила именно об этом, и я знаю, что этого же хотел бы и сам Брайан.
Ричард Дженнингс вздохнул и уставился в пол. Он вдруг показался Саре постаревшим и усталым.
— Это очень тяжело, Сара, — потерять сына.
— Конечно, папа, но ведь у тебя есть Тедди, — она кивнула на кушетку, где сидел брат, беседуя со старым другом дома. — Ты нужен ему. Посмотри на него.
Ричард Дженнингс поднял глаза и долго смотрел на сына. Потом повернулся к дочери и улыбнулся.
— Хорошо, что ты приехала. Хорошо, что у тебя все в порядке. Но когда же мы познакомимся с этим твоим мужем?
— Всему свое время, пап. А пока помни, что я счастлива.
— Это видно по тебе. Вид у тебя цветущий.
Когда гости разошлись, мать прошла с Сарой в столовую. Стирая с льняной скатерти пятно салфеткой, смоченной в соде, она спросила:
— Сара, ты ведь не собираешься лететь сейчас в Европу?
— Вообще-то я через несколько дней возвращаюсь в Луизиану. Мне нужно уладить все с наследством кузины Эрики. А когда я оправлюсь после родов, мы с малышом полетим к Дэмьену во Францию.
Маргарет Дженнингс уронила салфетку и раскрыла рот от изумления.
— Ты хочешь сказать, что твой муж не приедет сюда, когда ты будешь рожать?
— Боюсь, он никак не сможет этого сделать.
Маргарет выпрямилась.
— Тогда я должна быть с тобой — там, в Луизиане. Тебе понадобится помощь.
— В Меридиане я найду любую помощь, какая мне понадобится. А ты нужна здесь папе.
Мать подозрительно посмотрела на нее.
— Сара, скажи, твой муж действительно существует? Только не думай, ради Бога, что тебе нужно изобретать этого мужа, чтобы мы не огорчались.
Сара почувствовала, что краснеет.
— Мама, но я не лгу. Дэмьен на самом деле существует. Я его не изобрела. Он не виноват, что не может сейчас быть со мной. Он ждет не дождется, когда мы с малышом к нему приедем.
— Ну ладно, — сказала мать задумчиво. Она по-прежнему казалась обеспокоенной. Сомнения ее не развеялись.
Сара чувствовала сильное желание навестить могилу брата, где она не была уже девять месяцев. Пусть это будет ее личная поминальная служба, ее собственное благословение.
Поэтому к вечеру она взяла отцовскую машину и поехала на кладбище. По дороге она купила букет желтых роз. Вскоре она уже стояла в тени деревьев у омытого дождем холмика, держа розы в руках. Здесь было тепло и тихо, в ароматном воздухе гудели пчелы. Ее охватил такой глубокий покой, что глаза ее наполнились слезами.
— С днем рождения, Брайан, — сказала она, наконец. — Наверное, я приехала домой только из-за тебя. За этот год я многому научилась. Теперь я знаю, что такое горе, и знаю, что такое любовь. И еще я знаю, что нужно уметь давать другому свободу. Вот почему я здесь в этот день. Но ведь ты всегда это знал, правда? Ты всегда хотел, чтобы я была свободной.
Она помолчала, потом не то рассмеялась, не то зарыдала.
— Ты знаешь, мама всегда называла нас с тобой вольнолюбивыми, но именно ты всегда был свободным человеком. Ты понимал многое, чего не понимала я. С тех пор как ты умер, я стала узницей. Я была мертва изнутри. Но теперь я знаю, что такое свобода. Я знаю, что значит жить по-настоящему. Дэмьен дал мне все то, чего ты желал для меня. Он понравился бы тебе, Брайан. Как бы мне хотелось, чтобы вы знали друг друга! Он во многом похож на тебя — чуткий, мудрый, понимающий. У нас скоро будет малыш, и я надеюсь, что вернусь к Дэмьену и проживу с ним всю жизнь.
Сара смотрела на надгробие, пока камень не поплыл в ее глазах, затуманенных слезами. Она чувствовала, как ее разбитое сердце обретает свою цельность. Наконец, она сказала:
— Теперь я свободна, Брайан. Любовь Дэмьена освободила меня.
Она положила розы на могилу и отпустила Брайана с миром.
На другом кладбище, почти сто лет тому назад, с букетом цветов в руках Дэмьен Фонтэн стоял у могилы Винси.
— Брат, я пришел сказать, что я закончил воспоминания о тебе. Я сделал так, как советовала Сара. Я рассказал в них все, в том числе и о том, как ты умер. Мне кажется, что я исцелился, сделав это, как и предсказывала Сара. А она закончила восстанавливать твои картины. Вот бы ты видел, как они засияли. Они теперь тоже исцелены, как и я.
Дэмьен помолчал, потом произнес сдавленным голосом:
— Я пришел поблагодарить тебя, Винси, за жизнь, которую ты мне даровал и которую я надеюсь прожить с Сарой. Она понравилась бы тебе, если бы ты ее узнал. Теперь, я знаю, ты обрел покой, и ты пребываешь вместе с женщиной, которую любил. Мне очень жаль, что я не замечал вашей любви. Но больше я не чувствую своей вины. Любовь Сары наполнила мое сердце, и в нем нет места ни для чего больше. И она права: ни ты, ни Люси не хотели бы, чтобы я так терзался. Настало время оставить вас покоиться с миром в этом безмятежном уголке. Да обретете вы в вечности то, чего не могли обрести на земле. А я, если Бог даст, обрету свою любимую и до конца дней своих буду лелеять у своего сердца ее и наше дитя.
Дэмьен положил цветы на могилу и отпустил Винси.