Страсть и судьба

ГЛАВА 7

Проснулась Сара в этом же фантастическом мире. Она услышала, как кукарекает петух, потянулась, зевнула и увидела, что пребывает в той же постели, в той же комнате, в том же веке, что и накануне. Комната купалась в розовом отсвете, освещавшем высокий потолок и старинную мебель.

Сомнения насчет того, не галлюцинации ли все это, начали ослабевать.

Она вспомнила, что ночью ей опять приснился странный сон, в котором голос повторял слова: «Три дара… Элисса — вот ответ». Загадочная фраза тревожит ее, но это, во всяком случае, мирный сон, а не кошмар, который, слава Богу, в эту ночь не посетил ее.

Сара встала и пошла к окну, осмелясь подойти поближе, но не вплотную. Она опять ощутила жутковатую вибрацию, появляющуюся всякий раз, когда она оказывалась у наружных стен. Она взглянула на вспаханное поле вдали. С любопытством смотрела она на огромный трехпалубный пароход, идущий по Миссисипи. Пароход был замечательный, палубы окаймляли блестящие перила, из труб к утреннему небу поднимался дым. Высоко на верхней палубе стояла пара, освещенная солнцем. На мужчине сюртук, цилиндр и темные брюки, на женщине — длинный дорожный плащ и шляпка. Сара смотрела на все удивленно. Все в порядке, она, действительно, в XIX веке.

Затем ее внимание привлекло какое-то быстрое движение, и, посмотрев вниз, она увидела Дэмьена Фонтана, подъезжающего к дому на прекрасном черном жеребце. Он ловко правил горячим гордым животным. Глядя на движения его мускулистых рук и ног, она опять подивилась, какой это прекрасный образец мужской красоты.

Дэмьен остановил коня у ступенек, чернокожий парень выбежал ему навстречу принять поводья. Она смотрела, как Дэмьен поднимается по лестнице, держа в руке шляпу, с растрепанными волосами и лицом, разгоревшимся от скачки. Вдруг он взглянул вверх. Она отпрянула от окна, и сердце ее забилось от внезапного волнения. Неужели он ее заметил?

Ее внимание привлек стук в дверь. Повернувшись, она сказала: «войдите» и увидела, что в комнату входит Баптиста, неся поднос с завтраком.

— Ах, Баптиста, доброе утро, — сказала Сара, улыбаясь. — Как мило с твоей стороны, что ты принесла мне завтрак.

Баптиста в ответ угрюмо кивнула и поставила поднос на туалетный столик. Потом повернулась к Саре спиной и стала поправлять постель.

Вздохнув, Сара села завтракать. Пока она ела вареные яйца с гренком и пила густой саfе аu 1аit, решила сделать еще одну попытку поговорить с негритянкой.

— Ты давно живешь на этой плантации, Баптиста?

Та глянула на Сару.

— Всю жизнь, мамзель.

— А после войны ты не захотела уехать отсюда?

Баптиста пожала плечами, взбивая подушки, и сказала:

— Я не иметь куда ехать, мамзель. — И добавила многозначительно: — И мастер Дэмьен, у него нет никого заботиться о нем.

Что-то в осанке фигуры этой женщины, в ее глазах сказало Саре, что негритянка обладает здесь некоторыми правами. Значит, действительно, между нею и Дэмьеном что-то есть. И опять эта мысль привела Сару в отчаянье.

Баптиста застелила постель. Взяв одежду, которую Сара положила вечером на кресло, она добавила:

— Мамзель, я присылать к вам дневных служанок с ванной.

— Дневных служанок?

— Девушки из города. Мистрис Фонтэн, она нанимать их помогать с большой уборкой. Они приходить четыре раза в неделю.

— Понятно.

Остановившись в дверях, Баптиста обернулась и посмотрела на Сару.

— Еще что-нибудь нужно, мамзель?

— Нет, спасибо.

Только когда женщина ушла, Сара осознала, что ее пальцы плотно сжимают кофейную чашку. Что-то в Баптисте определённо тревожит ее, она кажется такой же таинственной, молчаливой и неприступной, как и энергичный хозяин Белль Фонтэн. Она призналась самой себе, что видит некую угрозу в предполагаемой любовной связи Баптисты и Дэмьена. И значит, снова подумала Сара, как же быстро она увлеклась Дэмьеном!

Спустя несколько минут появились дневные служанки, две застенчивые черные девушки в синих хлопчатобумажных платьях и приготовили все для мытья. Сара с удивлением наблюдала за трудоемким процессом: девушки сначала втащили оловянную лохань, затем бегали взад-вперед, наполняя ее горячей водой. Когда старшая из них предложила Саре вымыть ее, та вежливо отказалась, и девушки ушли. Сидеть в лохани было неудобно, но кожа наслаждалась горячей водой, и Сара почувствовала себя женственной и бодрой, вымывшись сиреневым мылом, которое принесли служанки.

Сара вытерлась, надела новый комплект накрахмаленного белья и другое платье Люси — на этот раз из золотистого муслина. Закалывая волосы, она подумала, не больно ли было Дэмьену увидеть ее в платье его покойной жены. Он никак не прореагировал на синее платье, которое было на ней вчера. Да и помнит ли он, что это одежда его жены?

В это утро Сара не видела ни Дэмьена, ни Олимпии. Она провела его за работой над автопортретом Винси. На картине в нескольких местах соскреблась краска, а почти в центре была дырочка. К счастью, она оказалась на месте, покрытом черной краской, как раз посредине галстука. Сара начала снимать спиртом верхний слой лака, покрывающего поверхность картины. Процесс требовал большой осторожности и занял несколько часов. Когда вошла Олимпия и сказала, что ленч готов, Сара попросила принести его в салон. Ленч принесли, но она так и не прикоснулась к еде. Сняв лак, она заштопала холст с изнанки и только тогда взялась за кисть.

К счастью, лицо повреждено не было, так что пришлось тронуть только заштопанное место и попорченный красный фон. Она успела исправить две царапины, покрыть краской заплатку и отошла, чтобы изучить свою работу, когда в салон внезапно ворвался Дэмьен.

Сара испуганно повернулась к нему. Дэмьен был опять с ног до головы в черном. Он показался ей выше и красивее, чем она думала. Даже в такой большой комнате он внушал благоговение и трепет. Он подошел к ней быстрыми уверенными шагами; его взгляд был полон чувства, когда он посмотрел на картину, стоящую на мольберте, и вгляделся в мазки Сариной кисти, точно копирующие мазки Винси.

— Да! — воскликнул он, — да!

Сара опешила при виде этого внезапного возбуждения. Она едва успела положить кисть, как он подбежал к ней, обхватил ее за талию и закружил в воздухе. Он смеялся — по-настоящему смеялся, — и глаза у него блестели почти фанатической радостью. Его восторг был заразителен, и сердце у нее бешено забилось от его близости.

Так же неожиданно он опустил ее на пол и повернулся к портрету.

— Да, Сара, да, вы все поняли! Ваш мазок совершенно точен. Именно так Винси исправил бы повреждения.

— Что ж, спасибо, — сказала она, в одинаковой степени обрадованная и ошарашенная.

Он не сводил с картины глаз.

— И весь портрет кажется светлее. Как вы это сделали?

— Сняла наружный слой лака, — ответила Сара. — Видите ли, в XIX веке некоторые художники…

Он резко глянул на нее, и она прикусила язык, осознав свой faux pas[13].

— Некоторые художники в нашем веке, — быстро поправилась она, — кладут лак довольно толстым слоем. Это называется «придать картине музейный вид». В случае Винси, — она обвела взглядом комнату, — это сильно гасит яркость работ. Вы не согласны со мной?

Дэмьен усмехнулся.

— Согласен, вполне согласен.

— Когда я исправлю все повреждения, я, конечно, опять покрою все лаком, — продолжала Сара. — Но более тонким слоем — то есть, если вы не возражаете.

— Конечно, нет, — взволнованно ответил Дэмьен. — Именно это вы и должны сделать. Вы мастер, Сара, настоящий мастер. Вы должны здесь остаться. А теперь — работайте, работайте!

И он направился к двери. Сара поспешила за ним, окликая его.

— Пожалуйста, не уходите! Мне нужно так много спросить у вас! — Но она обращалась к глухому. Дэмьен исчез так же внезапно, как появился.

Долго Сара не могла выбросить из головы этот странный визит. Вот уж воистину энергичный и непредсказуемый человек! Сердце у нее забилось сильнее при воспоминании о том, как наэлектризовало обстановку его появление; у нее слегка закружилась голова при воспоминании, как он кружил ее по комнате и смеялся. Она все еще ощущала жжение там, где к ней прикасались его сильные руки. Она понимала, что в тот момент их обоих охватило какое-то особенное чувство напряженной общности и разделенного ликования.

Еще вчера Сара готова была поклясться, что Дэмьен не способен на такие вспышки открытого веселья. При мысли о том, что именно ее старания привели этого необычного человека в восторг, сердце ее исполнилось радости. И, узнав его с новой стороны, она пленилась им еще больше.

Вскоре после посещения Дэмьена свет стал слишком слабым, чтобы Сара могла продолжать работу. Она аккуратно вымыла кисти в скипидаре и сложила свои рабочие принадлежности. После целого дня стояния на ногах она очень устала; подремав немного в своей комнате, она привела себя в порядок, перед тем как сойти к обеду. Внизу она обнаружила, к своему разочарованию, что в столовой только она и Олимпия. Баптиста подала им гумбо, французские булочки и белое вино.

Спустя какое-то время Сара небрежно спросила у Олимпии:

— А м-р Фонтэн опять работает и не обедает?

— Ах да, — ответила Олимпия, вытирая рот салфеткой, — после того как Дэмьен убедился в ваших успехах, он вернулся к себе в кабинет и сел за работу. Он сказал, что сегодня не присоединится к нам. — И чопорно улыбнувшись, Олимпия добавила: — Должна сказать, что Дэмьен весьма воодушевился, увидев ваши достижения, мисс Дженнингс. Он настойчиво просил меня зайти в салон и самой посмотреть на то, что вы делаете. Я видела, как вы исправили повреждения на автопортрете Винси, и не могу не признать, что начало весьма впечатляет.

— Благодарю вас, — сказала Сара.

Приятно слышать похвалу от Олимпии, хотя, разумеется, старой деве не по душе ее присутствие в доме. А заметив мрачный взгляд, брошенный на нее Баптистой, когда та убирала со стола тарелки, Сара убедилась, что негритянке это в точности не по душе.

На следующее утро Сара решила, что настало время разговорить Олимпию насчет Винси, Дэмьена и семейства Фонтэн в целом. Похвала, услышанная от Олимпии накануне вечером, придала ей отваги. Важно привлечь пожилую женщину на свою сторону. В конце концов, Олимпия намекала, что ей здесь одиноко, что ей хочется поговорить с кем-нибудь, а Сара, разумеется, будет весьма сочувственным слушателем.

Позавтракав у себя, Сара надела третье платье Люси, из розовой шерсти, и сошла вниз в поисках старой девы. В столовой не было никого, в гостиной тоже. Дэмьена не видно, но дверь в кабинет закрыта, и Сара решила, что он сидит за работой.

Она стояла в коридоре, нахмурившись в раздумье, когда появилась Баптиста с подносом.

— Баптиста, ты не видела сегодня мисс Фонтэн?

— Да, мэм, — ответила та, смерив Сару дерзким взглядом коричневых глаз. — Она пить чай в саду.

Услышав это, Сара поперхнулась.

— Спасибо.

Баптиста кивнула и направилась к столовой. Сара пошла по коридору, осторожно приближаясь к задней двери. Не рискнуть ли и не попытаться ли выйти из дому?

С тех пор как она подошла к этой двери два дня тому назад, она чувствовала себя в безопасности в стенах дома, словно она — его часть, словно ее обнимает его аура и его душа. Мира же за стенами дома она инстинктивно боялась и не забывала о странной, но весьма ощутимой преграде, возникавшей всякий раз, когда она подходила к наружным стенам слишком близко.

Но ведь дворик окружен высокими стенами, пристроенными к дому, вспомнила она. Простирается ли туда аура дома? Будет ли она там в безопасности?

Она осторожно подошла к двери. На стеклах висели газовые белые занавески. Коснувшись ручки, Сара не ощутила никакого электричества, никакого запрета. Она осторожно открыла дверь.

Снаружи потянуло прохладным мягким ветерком. Сара вышла на галерею. Чем дальше, тем лучше. Она посмотрела на дворик, окруженный высокими кирпичными стенами. Похож и вместе с тем не похож. Стены дворика, виденного ею в XX веке, разрушались, кирпичи были разбиты, многих недоставало. Стены этого дворика крепкие и ровные. Высокие мирты исчезли, а на их месте растет пираканта, усыпанная красными ягодами.

Кухня на том же месте, в западном углу. Из трубы вьется дым, крыша почти новая. На месте заглохшего цветника разбиты аккуратные грядки с цветами и пряными травами, расходящиеся от фонтана. Похоже на английские регулярные сады, подумала Сара. Цветник поражает яркостью: розовые и красные розы, белые и желтые гвоздики и бархатцы, синие и фиолетовые петуньи. Сладкие запахи цветов смешиваются с острыми кисловатыми запахами трав.

Фонтан тоже кажется новее, греческая богиня сверкает в потоках воды. У фонтана Олимпия пьет чай за железным столиком. Старая дева смотрит, как в голубом сиянье утра проносится колибри с темно-красным горлышком, и, судя по всему, не подозревает о присутствии Сары.

— Доброе утро, — окликнула ее молодая женщина, осторожно спускаясь по ступенькам.

Олимпия поставила чашку и обернулась.

— Доброе утро.

— Какой у вас чудесный сад!

— Благодарю; я делаю все, что в моих силах. — Олимпия решила улыбнуться.

— Вы сделали это сами? — недоверчиво спросила Сара. — Какой вы прекрасный садовник! Сад просто очарователен.

— Еще раз благодарю, дорогая, — Олимпия была искренне польщена, — будучи девочкой, я училась в Англии, и тамошние регулярные сады меня восхищали. — Она кивнула на свободный стул. — Не хотите ли чашку чая?

— С удовольствием. — Сара села и взяла чашку, поданную Олимпией.

— Итак, мисс Дженнингс, могу ли я быть чем-либо вам полезной?

— Говоря по правде, да. — Сара отхлебнула прекрасный крепкий чай, поставила чашку и улыбнулась. — Мисс Фонтэн, скажите, не могли бы вы рассказать мне немного о вашей семье, ее историю и все такое? — И заметив, что круглое лицо Олимпии напряглось, а во взгляде появилась подозрительность, добавила: — Видите ли, когда я занимаюсь такой реставрацией, как сейчас, мне важно хорошо разобраться в житейских обстоятельствах художника.

— А-а-а, — кивнула Олимпия, поняв, в чем дело, — наверное, это так.

— Для меня будет очень ценно все, что вы расскажете: каким образом ваша семья поселилась здесь, все, что придет в голову.

Олимпия еще раз кивнула.

— Разумеется, семья Фонтэнов живет в этой стране много десятков лет. Прадед Дэмьена эмигрировал из Франции в начале нашего века. Филип Фонтэн обосновался с семьей в Новом Орлеане. Он стал там весьма преуспевающим торговым агентом. Один из его внуков, отец Дэмьена, купил эту плантацию и перевез сюда семью. Луис приходится мне братом, и когда они с Ленорой обосновались в начале 50-х годов в Меридиане, я переехала к ним помогать с детьми. Их, видите ли, было шестеро — вроде маленькой лесенки. Дэмьен — старший, потом Винси, потом сестры.

— Понятно, — пробормотала Сара. — А где сейчас сестры Дэмьена?

Олимпия вздохнула.

— Я вернусь немного назад. Когда мы только что поселились здесь, мы жили в старом доме у реки. Это был просто коттедж в стиле греческого Возрождения, и для девятерых там было очень тесно. Поэтому Луис решил построить большой дом. — Она улыбнулась. — В характере брата было нечто эксцентрическое: он дружил с Вэлсином Мармильоном, который построил много домов в Сан-Франциско в приходе Иоанна Крестителя. От него Луис и получил проект дома в стиле «пароходной готики».

— Прекрасный дом, — проговорила Сара.

— Благодарю вас. — На лице у Олимпии появилось горестное выражение. — Во всяком случае, когда дом был почти готов, в округе разразилась эпидемия желтой лихорадки, и, к несчастью, все четыре маленькие дочери Луиса и его обожаемая Ленора заболели и умерли.

— Какой ужас!

— Да, такая трагедия, — согласилась Олимпия. Она вынула из кармана кружевной носовой платок и крутила его в пальцах. Она была счастлива, заполучив отзывчивого слушателя. — С тех пор Луис очень переменился. Коттедж у реки он сжег. Никогда не забуду этого зрелища — он стоит и смотрит на пламя, а по лицу бегут слезы. Мы переехали в новый дом, но это был грустный день. К тому времени Луис был совершенно сломленным, ушедшим в свое горе человеком. Спустя год однажды ночью он тихо умер во сне.

— Какая жалость, — прошептала Сара. — А Дэмьен и Винси?

— Мальчики были уже подростками. Я делала все, что могла, чтобы помочь им преодолеть трагическое прошлое. Какое-то время казалось, что у меня это получилось. Никогда не забуду, какими они были в юности — беспечными, жизнерадостными, они ухаживали за всеми красавицами нашего прихода. Они тогда были очень близки.

— Это естественно — после всего, что случилось.

— Когда Дэмьену исполнился двадцать один год, он женился на Люси Сен-Пьер, — продолжала Олимпия. — По правде говоря, свадьбу сыграли наспех, потому, что началась война. И, тем не менее, это был очень счастливый день. Они обвенчались прямо здесь, в моем саду. Винси стоял рядом с Дэмьеном, он был его шафером. Дайте подумать… да, Винси было тогда двадцать лет. Как они были хороши, мои мальчики, когда стояли у фонтана рядом со священником и смотрели, как красавицу Люси нес на руках ее отец, спускаясь по ступенькам. Через два месяца Люси уже ожидала ребенка. Мы все были так счастливы — и вот эта гнусная война все разрушила!

— Продолжайте, прошу вас, — попросила Сара, сжав пальцами доску стола.

Олимпия вытерла слезу.

— В тот же год, когда мальчики ушли на войну, Люси потеряла ребенка. Я убеждена, что именно война с ее тревогами и привела к тому, что Люси родила мертвого. Мы думали, что она оправится, но на следующий день у нее началась родильная горячка. И через день она умерла.

— Какой кошмар!

Олимпия горестно вздохнула.

— Да, вы правы. Война еще только началась, и мальчикам удалось получить отпуск, приехать домой и похоронить Люси и младенца. Уже тогда мне показалось, что мои мальчики охвачены каким-то мрачным отчаяньем. Что-то ужасно изменилось в их отношениях, что-то, что не связано с трагедией здесь, в Белль Фонтэне. Потом они оба уехали, и иногда я по полгода не получала от них никаких известий. И, наконец, пришло письмо, что Винси убит под Геттисбергом.

— Ах, мисс Фонтэн, — проговорила Сара, невольно коснувшись руки Олимпии, — какое несчастье!

Олимпия снова вытерла слезу.

— Дэмьену удалось как-то привезти тело брата домой. Мне кажется, он просто ушел из полка. Во всяком случае, никогда не забуду, какое измученное выражение было у него в глазах, и как он целыми днями сидел на могиле Винси. Потом он опять уехал. Он вернулся домой навсегда в 65-м году, но в это время он уже был призрачной оболочкой себя прежнего. Таким же был Луис, когда потерял жену и дочерей. С тех пор мой племянник сделался настоящим отшельником. Вплоть до этих дней в Белль Фонтэне не принимают гостей, и Дэмьен покидает дом только для ежедневных прогулок верхом или для деловых поездок в город.

— А как же плантация? — спросила Сара. — С тех пор, как я здесь, я не видела, чтобы велись какие-нибудь работы.

Олимпия кивнула.

— С самой войны тростниковые поля пущены под пар. Дэмьен отказался выращивать тростник. Большая часть рабов ушла от нас, конечно, но племянник вполне мог бы нанимать помощников, если бы захотел.

— Но… простите за нескромность, мисс Фонтэн, как же вы живете?

Олимпия улыбнулась.

— К счастью, мой брат за много лет до войны предвидел ее. Разговоры об отделении пошли здесь с начала 50-х годов. Луис знал, что война неизбежна, и перевел значительную сумму золотом в один английский банк. Поэтому никаких денежных проблем в Белль Фонтэне не возникало. Жаль, что не могу сказать того же о наших друзьях.

Сара нахмурилась.

— Значит у Дэмьена просто нет нужды заниматься плантацией?

— Никакой. До последнего времени он просто сидел у себя в кабинете и бесконечно писал воспоминания о Винси.

— Он их вам показывал?

Олимпия решительно покачала головой.

— Никогда.

— И сколько лет это продолжается?

— Как я уже сказала, с тех пор, как кончилась война, с 65-го года, шесть лет.

Значит, сейчас 1871 год, удивилась Сара. Осень 1871-го года.