Свет твоих глаз (СИ)

25. Вероника. Вечные ценности

На то, чтобы немного прийти в себя и избавиться от волнительного томления в теле, мне потребовалось минут десять. Наверное, я бы побродила по пляжу и дольше, но увидела, как Эдуард позвал Найджела, обнял его за шею, уткнулся лбом в собачью холку, и поняла: его терпение на исходе. Мучить Эда своим отсутствием я не желала, поэтому быстро подошла, сказала бодрее, чем себя чувствовала:

― А вот и я!

― Угу. ― Эд встал, свернул свой и мой коврик, перетянул их ремешками, подхватил за ручки корзину. ― Показывай дорогу.

Я забрала у него коврики, взяла Эда под локоть и повела к джипу. Скворцов зажмурился раньше, чем мы успели выйти из-под навеса. Я сглотнула ком в горле: все-таки это больно ― видеть, как молодой и сильный мужчина вынужден мириться с собственной беспомощностью и зависимостью от доброй воли окружающих.

― Ника, ― Эд отвлек меня от горьких мыслей. ― Ты где-нибудь поблизости туалет видела?

Хм. Вот чего не попадалось на глаза, того не попадалось. А ведь мне тоже не мешало бы воспользоваться удобствами…

― Здесь, на пляже возле станции ― точно нету. Но мы будем ехать через поселок, там вроде бы кафе было. Можно будет зайти.

― Тогда не забудь остановиться возле него.

― Обязательно! Я бы и сама предложила.

Добравшись до джипа, я забрала корзину у Эда, открыла переднюю дверцу и помогла хозяину найти ее. Дальше Эд справился сам. Уселся, открыл глаза, нащупал бардачок и надел обычные, без затемнения, очки. Я сложила в багажник наши пожитки, загнала Найджела на заднее сиденье и, наконец, уселась за руль. Бросила последний взгляд на море. Вздохнула. Прощаться с чудесным пляжем не хотелось.

― Не тоскуй. Мы обязательно приедем сюда еще. Правда, в следующие выходные не получится ― там родители из командировки вернутся, нужно будет с ними встретиться.

― Скучаешь по ним? ― быстро поддержала я нечаянно всплывшую тему, трогая машину с места.

Напоминать сейчас Эдуарду, что через неделю заканчивается мой испытательный срок было бы некрасиво. Он сделал мне невероятный подарок в виде поездки к морю! Говорить в ответ о том, что между нами по-прежнему стоит камень преткновения в виде не расторгнутого контракта на суррогатное материнство было бы черной неблагодарностью с моей стороны.

― Скучаю. Вот вроде бы и не так часто виделся с ними, но все равно, когда они рядом, в одном со мной городе ― ощущение другое.

― Да. Мне это тоже знакомо. Когда я училась в университете, то страшно скучала по маме. А когда вернулась и вышла замуж ― вроде бы жила отдельно, но все равно было чувство, что мама совсем близко.

― Это похоже на то, будто каждый человек ― антенна, которая одновременно передает сигнал и ловит ответный, ― улыбнулся Эдуард. ― Чем больше расстояние, тем слабее сигнал.

― Точно! А когда человек умирает, сигнал исчезает совсем. И в эфире становится тихо и пусто… Это очень страшно, Эд ― когда антенна родного человека вдруг замолкает! ― я сама почувствовала, что мой голос сломался.

Скворцов это тоже услышал.

― Ну вот. Опять я тебя расстроил. Прости.

― Нет! Мне это было важно. Я, наконец, поняла, откуда это странное чувство, будто я не то чтобы оглохла, но словно стала хуже слышать. Спасибо тебе!

Эдуард покачал головой:

― Ты каждый день находишь, чем меня удивить, Вероника.

― А вот и кафе! ― я припарковала джип возле симпатичного одноэтажного домика с оштукатуренными белыми стенами. ― Название простое, как три рубля!

― Дай угадаю. «Волна»?

― Почти, ― я засмеялась. ― «Пристань».

― Пристанем у «Пристани», ― развеселился Эд. ― И пойдем посмотрим, пустят ли нас туда, куда нам нужно. Найджел, ты останешься на месте. И не пищи!

Кафе было открыто, но мы оказались единственными посетителями. Осмотрелась: чисто, уютно по-домашнему. На столах ― свежие скатерти, на подоконниках ― цветы в горшочках. Вот кстати! Я ведь подумывала украсить холостяцкую берлогу Скворцова домашней зеленью!

― Чашку эспрессо, ― попросила я и пристроила свою сумку на столик у подоконника. Это был первый шаг по реализации коварного плана по похищению парочки цветочных отростков, которые потом пустят корни и будут пересажены в землю.

― А мне чашку зеленого чаю, ― добавил Эд. ― Кстати, где тут у вас руки можно помыть?

Официантка одарила нас приветливой улыбкой, указала направо:

― Да вон туда ступайте, первая и вторая дверь за углом.

Я подхватила Скворцова под локоток и повела в указанном направлении. Девушка проводила нас любопытным взглядом, но вопросов задавать не стала. Зато потом, когда мы оба вернулись и присели за накрытый пестрой скатертью столик, подала нам напитки и спросила:

― У моря были?

― Да. Там сейчас красиво, но прохладно, ― пробуя кофе, отозвалась я.

― Это вы поздно к нам приехали. Две недели назад еще загорать можно было! ― закивала девушка. Ей было скучно и хотелось пообщаться.

Скворцов промолчал. Поднес к губам чашку, в которой бултыхался простой бумажный пакетик, отпил глоток, отодвинул чашку в сторону и сделал вид, что смотрит в окно.

«Вкус не понравился», ― догадалась я.

Официантка услышала телефонный звонок из подсобки.

― Сейчас вернусь! ― произнесла скороговоркой и умчалась.

Это было очень кстати!

― Ты чай допивать будешь? ― спросила я Эдуарда.

― Нет. Он уже остыл. Да и запах жасмина не очень люблю.

― Вот и прекрасно!

Я взяла пару салфеток, смочила их едва теплым чаем из чашки Скворцова, отщипнула веточку у цветка, который мама называла «декабристом», укутала ее влажной салфеткой и быстро спрятала в сумку.

Эдуард сидел с каменным лицом и вопросы задавать не спешил. Я даже не была уверена, что он разглядел мои манипуляции.

Послышались шаги: официантка закончила говорить по телефону и спешила вернуться к нам. Я в пару глотков допила свой «эспрессо», рассчиталась наличными и попрощалась с девушкой.

― Вы заезжайте! У нас тут в соседнем доме переночевать всегда можно. Есть комнаты свободные, кухня отдельная, ― начала заманивать предприимчивая местная жительница.

― В другой раз ― непременно, ― с каменным лицом выдавил Эд. ― Ника, нам пора. Найджел заждался.

Я послала официантке извиняющуюся улыбку и повела своего грозного спутника к джипу. Спрашивать, куда пропало его хорошее настроение, я не стала. Мало ли, с какими неудобствами ему пришлось столкнуться за те несколько минут, что он провел в мужской уборной…

― Ника, что это было? ― спросил Эд, как только мы снова расселись по своим местам и я завела мотор.

― Ты о чем?

― О салфетках, которые ты зачем-то полила чаем и засунула себе в сумку. Это очень странный поступок, тебе не кажется?

― Одной странностью больше, одной меньше, ― развеселилась я. ― Ты буквально четверть часа назад сказал, что я и без того каждый день тебя удивляю.

― Так ты объяснишь мне свой поступок? ― Эд начал проявлять нетерпение. Похоже, непонимание происходящего его нервировало.

― Да все просто! — сдалась я и рассказала о своем коварном плане по похищению веточки «декабриста».

― И зачем было её воровать? ― выслушав мои объяснения, скривился Скворцов.

― Есть примета, что ворованные цветы лучше растут, ― таинственным голосом сообщила я. ― А мне очень хочется вырастить «декабриста». Он так красиво цветет!

― Ну посмотрим в декабре, зацветет он у тебя или нет. ― Эд с легким осуждением поджал губы и покачал головой. ― Эти мне специалисты по флористике! Хуже медиков с их суевериями!

― В этом декабре наш красавчик зацвести не успеет. Только через год, ― разочаровывать Скворцова не хотелось, но пришлось.

― Через год… ― Эдуард зачем-то повторил мою последнюю фразу.

Его голос дрогнул. Я бросила на него короткий взгляд: отрываться от дороги было опасно. Но и мгновения хватило, чтобы увидеть, что Скворцов болезненно поморщился.

― Теперь я тебя расстроила? Чем?

― Ты не причем. Но я не уверен, что увижу, как он будет цвести.

― Мне жаль, что все так, Эд. ― Я не знала, что еще сказать. Вздохнула, прикусила губу.

― Не надо. Хотя бы ты не вздыхай надо мной, Ника. Не представляешь, как это утомительно ― каждую минуту помнить, что ты для своих близких ― источник слез и переживаний, а не радости и смеха.

― Больше не буду! ― тут же поклялась я.

Кто бы мог подумать, что ко всем прочим бедам, моего хозяина тяготит еще и это?

Эдуард горько усмехнулся. Прислонился затылком к подголовнику и закрыл глаза. Стиснул кулаки на коленях. Я не выдержала: положила ладонь на его напряженные пальцы. Мы ехали по пустому шоссе, передачи коробка-автомат переключала сама, так что я могла себе это позволить. Скворцов мою руку не оттолкнул, но и глаза не открыл. Правда, через пару минут разжал кулаки и легонечко пожал мою руку.

Мы так и ехали в молчании до самого дома. Но эта доверительная уютная тишина между нами значила намного больше, чем самые громкие слова.