Свет твоих глаз (СИ)

40. Вероника. Испытание на прочность

Окончательно избавившись от Жабичей, я наивно надеялась, что вот теперь-то и настанет мир и благоденствие. Что мы со Скворцовым заживем тихо и счастливо ― без кризисов, без потрясений. Мечтала если не о медовом месяце, то хотя бы о медовой неделе. О времени для нас двоих. Даже собиралась поговорить об этом с мужем в день всех влюбленных, который мы отмечали в ресторане. Лучшего места для такого разговора трудно и придумать!

Но… жизнь повернула иначе и подложила нам, прямо скажем, свинью. У Оксаны, суррогатной матери, вынашивающей малышей Скворцова, началось кровотечение. Она позвонила мне, и вечер сразу перестал быть томным. Пришлось включить и применить все свои организаторские и дипломатические способности, чтобы как можно скорее отправить женщину в клинику при центре репродуктологии, саму Оксану ― поддержать, ее сына ― утешить, и о собственном муже не забыть.

Дома мы со Скворцовым оказались уже заполночь. Приняли душ, переоделись, улеглись в обнимку в его спальне на просторной кровати. Интима не хотелось ― ни мне, ни Скворцову. Мы просто лежали, прижавшись друг к другу, и молчали. Я надеялась, что Эд все же уснет хоть ненадолго, несмотря на пережитое потрясение. Мои надежды оправдались: не сразу, но он все же начал похрапывать. Вслед за мужем задремала и я.

А утром проснулась от ощущения, что лежу в обнимку с батареей. Попыталась разбудить Эда, спросить, как он себя чувствует, но он, не открывая глаз, отвечал лишь бессвязным мычанием. К счастью, где находится аптечка, я была в курсе с первого дня работы на Скворцова. Сбегала за термометром. Засунула его мужу в подмышку.

Через пять минут с ужасом смотрела на ртутный столбик, показывающий тридцать девять и две десятых градуса.

― О господи… Эд… тебе же нельзя простужаться! Как же так?! ― бормоча под нос, я схватилась за телефон и, не обращая внимания на таймер, который показывал без четверти шесть, набрала номер Тимофея Скворцова.

Возможно, следовало позвонить в скорую, но я решила, что брат Эда, врач и близкий человек, лучше знает, что следует делать в такой непростой ситуации.

― Ника, детка, тебе мужа мало, что ты меня вспомнила в шестом часу утра? ― не дожидаясь, когда я поздороваюсь и представлюсь, начал дурачиться Тим.

Жаль, мне было не до шуток.

― У Эда температура тридцать девять. Что делать? ― перебила я извержение фонтана остроумия.

Тим поперхнулся весельем:

―…твою мать! Что есть от температуры?

Я принялась перебирать аптечку, которую предусмотрительно принесла с собой из кухни.

― Кеторол, ибуклин, две таблетки антигриппина… вроде все.

― Эд в сознании? Пить сможет?

― Напою.

― Тогда для начала антигриппин. Таблетку. И не жди, пока подействует, разотри мужа спиртом или водкой.

― У нас нет спиртного, ― растерялась я.

― Уксус? ― Тимофей был краток.

― Это есть.

― Значит, растирай уксусом. Я сейчас приеду. Жди.

― Жду.

Я помчалась за водой и уксусом. Прихватила столовую ложку ― на случай, если Эд не сможет пить из стакана. К счастью, мне удалось немного растолкать мужа и уговорить его выпить лекарство. Правда, потом он снова погрузился в полузабытье. Я растирала его грудь, живот, руки и ноги, молясь про себя, чтобы все обошлось.

Откуда у Эда температура? Чем он заболел? Вчера вечером он был абсолютно здоров! Даже не чихал и на насморк не жаловался… Эти мысли, бессвязные, бестолковые, мельтешили в моей голове, а руки словно сами по себе продолжали скользить по неестественно горячей коже, которая слишком быстро высыхала и продолжала исходить внутренним жаром.

― Потерпи, Эд, любимый… сейчас Тим приедет, он быстро разберется, что с тобой, ― я бормотала эти слова, успокаивая и уговаривая не столько мужа, сколько себя.

В душе нарастала паника. Ну не может же жизнь быть так жестока?! Не может судьба отобрать у меня еще и мужа! Я больше не хотела терять тех, кто дороже жизни!

Тимофей примчался через двадцать минут ― встрепанный, небритый, одетый в джинсы и худи. Я впустила его, отвела наверх, встала в ногах нашей с мужем кровати, стягивая у шеи ворот легкого шелкового халата.

― Температуру перемеряла?

― Нет еще…

― Давай-ка первым делом проверим, ― Тим поставил термометр, кивнул мне: ― Держи руку Эда.

Я забралась на постель, села у стены, прижала плечо Эдуарда к телу.

― Так. Ложка есть. Сейчас посмотрю горло. ― Тимофей зажег фонарик на своем смартфоне, направил свет в рот старшего брата.

― Горло красное, но без налета. Не ангина точно, но простуда.

― Думаешь, грипп?

― Скорее всего. Сейчас по городу пошел подъем. Эд вчера мог где-то переохладиться?

― Мог. Вечером. Ходил в распахнутой куртке, а под ней ― одна рубашка.

― И где это вы так развлекались, молодожены? ― Скворцов-младший окинул меня ироничным взглядом, снял с шеи трубку, начал прослушивать грудную клетку Эдуарда.

Я глотнула воздуха и прикусила губу: Скворцовы же еще не знают, что Оксана в клинике! Значит, придется мне второй раз за утро стать гонцом, несущим плохие новости… К глазам подступили слезы. Я сжала зубы, запрещая себе раскисать: не до того сейчас!

― Ну, что? ― как только Тимофей вынул дужки стетоскопа из ушей, потребовала ответа.

― Дыхание чистое, но жесткое. Пока ничего угрожающего. Что с температурой?

Я взглянула на градусник:

― Тридцать восемь и семь.

― Ага! Вниз пошла! Это хорошо! ― Тим удовлетворенно кивнул. ― Но все равно подъемов выше тридцати восьми лучше не допускать. Так где вы вчера прохлаждались?

― Сначала в «Диканьке». Потом позвонила суррогатная мама, сообщила, что у нее кровотечение. Мы все бросили и поехали к ней. Спешили, не застегивались…

Скворцов младший расширил глаза, покачал головой:

― Вы вообще спокойно жить не умеете? Что ты, что брат. То драка, то суд, то больница! Сумасшедший дом!

Вместо ответа у меня вырвался судорожный всхлип. Я вдруг почувствовала себя виноватой ― во всем: в том, что Оксана в клинике. В том, что Эд простыл. В том, что Тимофею пришлось мчаться к нам с утра пораньше в свой выходной.

― Э-эй! Сестренка! Ты что ― реветь надумала? ― Тим нахмурился, но взгляд его стал внимательным и сочувствующим. ― Если что, я тебя ни в чем не виню! И вообще, поправится Эд через неделю-полторы. Уж с гриппом он точно справится! Я вообще удивлен, что брат заболел. Такое с ним редко приключается…

― Может, ему в больницу?.. ― робко предположила я.

― Не поеду, ― раздался хриплый, непривычно-низкий голос Эдуарда.

― Но как… тебе нельзя одному, а мне на работу надо, ― оставлять мужа без присмотра я точно не была готова.

― Возьми неделю за свой счет, а мне больничный оформим.

― Ты смотри! Начальник в тебе, брат, проснулся раньше, чем ты сам! ― тут же снова начал подшучивать Тимофей, но я видела, какое облегчение проступило на его встревоженном лице. ― Ника, температуру измерять каждые три часа. Подъемы еще будут обязательно. Уколы делать умеешь? Хотя бы внутримышечные?

― В попу ― умею, ― призналась я. ― Пришлось научиться, пока мама болела.

― Значит, так: я сейчас в дежурную аптеку ― привезу все, что может понадобиться. Потом ― домой, досыпать. Но телефон положу рядом, ― взялся распоряжаться Тим. ― Ника, звони в любой момент, при малейшем беспокойстве! Поняла?

― Да. Может, посидишь еще полчасика с Эдом? Мне Найджела вывести надо.

Лабрадор, услышав свое имя, тут же встал с подстилки, подошел, ткнулся мокрым носом в колено Тимофея.

― О тебе я забыл, друг, ― повинился Скворцов-младший. ― Тогда давай, Ника, пулей на прогулку и обратно. Мы тут сами пока.

Чмокнув мужа в скулу, я помчалась переодеваться. Через пять минут мы уже спускались с Найджелом по еле освещенной лестнице.

― Не нервничай, парень! ― уговаривала я пса, который тормозил и то и дело оглядывался на дверь, за которой остался его любимый хозяин. ― Понимаю, ты без Эда гулять не привык. Но что поделаешь, если ему разболеться вздумалось…

На улице мы с Найджелом не задержались: он быстро сделал свои дела и сам потянул меня домой. Я почти бежала за ним следом и даже не пыталась притормозить.

Когда, вымыв лапы псу, поднялась наверх, застала братьев Скворцовых в скорбном молчании. Эдуард полулежал на двух подушках, зажмурив глаза, и играл желваками на скулах. Тимофей стоял у окна и пытался протаранить лбом стекло.

― Что произошло?! ― испуганно бросилась к мужу.

Эд не ответил. Только нащупал и сжал мою ладонь.

Тимофей медленно обернулся:

― Мы позвонили в клинику.

― Оксана?! ― меня пробрала такая жуть, что волоски на руках встали дыбом.

― Сама женщина в порядке, ― покачал головой Тим. ― Но детей не будет. Выкидыш.

Я молча покачала головой. Слов не было. Наклонилась, обхватила Эда руками, вжалась носом в его шею:

― Ты только не отчаивайся, родной! Так бывает… попытку можно повторить.

― Я пойду, ― прервал мой шепот Тимофей. ― Держись, брат. Ника, проводишь меня?

Я нехотя оторвалась от мужа. Взглянула на Скворцова-младшего. Тот со значением указал мне глазами на дверь.

«Хочет что-то сказать», ― догадалась я.

― Я всего на минуточку, хорошо, Эд?

― Иди. Я никуда не денусь. ― Муж безвольно уронил руки, выпуская меня из судорожных объятий.

Мне было страшно оставлять Эда ― даже на минутку. И все же я сделала усилие над собой. Встала, спустилась с Тимофеем в гостиную.

― Я знаю, что не должен лезть в ваши отношения… ― Тим присел на диван и похлопал по сиденью рядом с собой, приглашая составить ему компанию. ― Но зачем вам суррогатная мать? У тебя какие-то проблемы со здоровьем? Так давай, помогу с обследованиями, с лечением. Рожайте своего ребенка, общего!

У меня подломились ноги, и я не дошла до дивана: опустилась на ковер в паре шагов от Тима. Снова стянула у горла ворот халата, закрыла глаза. Не ожидала, что Эд решит молчать обо мне, но муж проявил невероятное благородство! Однако теперь, когда я перестала быть наемной работницей, а стала членом семьи, мое молчание не имело смысла. Глупо скрывать от близких свои проблемы.

― У меня все хорошо, ― выдавила я неловко. ― Я… могу иметь детей.

Скворцов-младший уставился меня с искренним недоумением:

― Что-то я вообще ничего не понимаю! ― почти обиженно заявил он. ― Что за ерунду вы творите? Оба?

― Эд сделал мне предложение уже после того, как договорился с Оксаной насчет рождения детей, и не стал отменять…

― И ты согласилась? На чужих детей? Зачем?!

― Я боюсь… боялась…

― Рожать? ― я никогда не видела шутника и балабола Тимофея таким напряженным.

― Нет… потерять ребенка. Потом, после рождения ― как потеряла сына в первом браке.

Тимофей опустил голову, вцепился пальцами в волосы. Помолчал.

― Расскажешь? ― попросил, не глядя на меня.

Снова ворошить прошлое было больно, но, раз уж начала признаваться…

Тим слушал меня внимательно. Сидел, неподвижный, с побелевшим лицом и приподнятыми плечами. Я видела, что он с трудом сдерживает какие-то эмоции ― видимо, опасаясь меня перебивать.

― Ты очень много пережила, сестренка, ― произнес, когда я, наконец, умолкла. Пересел на пол, придвинулся ко мне, прижался плечом к моему плечу. ― Понимаю, почему Эд не настаивает, чтобы ты рожала. Но, может, ты справишься со своим страхом? Теперь у тебя есть Эд… и я. Думаю, вместе мы сумеем защитить малыша от любой беды.

Колючий ледяной ком в моей груди, возникший после смерти сына и сильно подтаявший благодаря Эду, внезапно дал трещину и начал растворяться. Я вдруг поняла, что готова поверить Тимофею. Он ― врач, и в любой момент готов примчаться на помощь! Да и кто сказал, что с ребенком, которого я рожу от Эдуарда, обязательно что-нибудь случится?

― Возможно… но сейчас не до того. Я так боюсь за Эда! Вдруг из-за гриппа ему станет хуже? Он говорил, что такое может произойти!

Тим осторожно обнял меня за плечи.

― К сожалению, все так, но ты ведь понимала это, когда выходила замуж? Знала, что Эд может потерять зрение полностью?

― Да.

― И не собираешься его бросать, если это случится?

― Ты с ума сошел?! ― я отпрянула от Тимофея, вскочила на ноги, пошла в кухонный уголок, налила себе воды.

― Прости. Я должен был убедиться…

― Тим… ― я отмахнулась от его извинений. Мне вдруг вспомнилось его странное поведение в самом начале нашего знакомства. ― Откровенность за откровенность.

― Ты о чем? ― не понял тот.

― Зачем ты заигрывал со мной на глазах у брата? Зачем делал вид, что клеишься ко мне? Я ведь тебе не нравилась… и не была нужна.

Тимофей неторопливо поднялся с ковра, уселся за стол.

― Ну, во-первых, нравилась. Правда, не настолько, чтобы отбивать тебя у брата.

― Тогда зачем?..

― Да чтобы разбудить его инстинкт собственника! Чтобы он осознал то, что для меня было очевидно! Ты ― первая женщина, которую он пустил в свое личное пространство, ты ― единственная, кто в нем прижился. И это могло означать только одно: ты ему подходишь, и он к тебе неравнодушен!

― Значит, ты хотел, чтобы он ревновал…

― Можно сказать и так. И ведь получилось!

― Получилось… ― неуверенно кивнула я. Кто его знает, насколько поведение Тимофея повлияло на чувства Эдуарда. Зато мои нервы Тим потрепал основательно. ― Давай договоримся, что больше ты не будешь… так.

― Ладно, как скажешь. А к разговору о детях мы с тобой еще вернемся! ― пригрозил Скворцов-младший. ― Вот только брат поправится! Никаких больше суррогатных мам! Хочу племянника или племянницу с твоими глазами!

― Тим! ― мне стало неловко. Разве должен брат мужа говорить такие слова?

― Все-все, молчу. И вообще, я поехал в аптеку. Надеюсь, когда вернусь, ты угостишь меня завтраком?

Не имея сил говорить, я просто молча кивнула.

Тим в очередной раз вздохнул, пожал плечами, махнул рукой и ушел. А я тут же помчалась наверх, к мужу.

― Ника? ― он приоткрыл глаза, услышав, как я вошла.

― Я. Давай еще раз градусник поставим.

Эд кивнул и обессиленно закрыл глаза. Я пристроила термометр. Присела на пол у кровати. Ко мне тут же подошел Найджел, начал ласкаться. Я погладила его лобастую голову.

― Мне жаль, Эд. ― заговорила, сжимая пальцы мужа. ― Для меня это тоже потеря. Я уже заранее полюбила малышей и готова была стать им мамой… ты не одинок в своем горе.

Эдуард сжал зубы так, что побелели губы.

― Время, ― выдохнул он сдавленно. ― Оно… ушло. Я чувствую.

― Перестань! Зачем ты так?! ― я не хотела мириться с отчаянием, которое услышала в его голосе.

― Тише, малышка. Ты сделала все, что могла. Без тебя у меня не было бы и этой надежды.

― Эд, прекрати! ― мне захотелось вскочить, схватить мужа за плечи и хорошенько встряхнуть. ― Ты же знал, что с первого раза может не получиться!

― Второго раза не будет. Я не хочу больше рисковать здоровьем Оксаны. Она нужна своему сыну. И другие женщины ― тоже. У них есть семьи, дети. Те, кому они дороги. Я не имею права становиться причиной их бед.

Эд говорил так размеренно, так ровно. Если бы я не знала его ― решила бы, что ему все равно. Но сейчас я слышала боль в каждом его слове. Слышала ― и понимала: он не передумает и скорее изведет себя, чем позволит снова страдать кому-то другому.

А я ― я не смогу смотреть, как он изводит себя! Чего стоит мой глупый безосновательный страх перед этим горем? Я… должна родить ему ребенка. Сама! Ему ― и себе. Иначе что за семья у нас получится?

― Все будет хорошо, Эд, любимый! Обещаю: все будет хорошо! ― поклялась я истово.

Губы Эдуарда дрогнули в слабой улыбке:

― Хорошо, что Оксана жива, что ей ничего не грозит. А я… видимо, я просто слишком много требовал у судьбы. Что там с температурой?

Я посмотрела на градусник:

― Тридцать восемь и один. Тим сказал, что тридцать восемь ― это не страшно. Главное, чтобы не выше. Попьешь воды?

Эд согласился и послушно выпил стакан минералки.

― Я посплю, ― шепнул совсем тихо. ― Ты не сиди со мной, занимайся своими делами.

― Тогда пойду приготовлю завтрак. Скоро твой брат вернется, хоть накормлю его.

Эд в знак согласия сжал и отпустил мои пальцы.

Я вышла из его комнаты и снова пошла вниз с твердым намерением заглядывать к мужу каждые пятнадцать-двадцать минут. Его решение отказаться от идеи суррогатного материнства меня испугало своей окончательностью, и я пока не знала, что с этим делать. Вдруг муж теперь совсем откажется от мыслей о собственных детях?