Там, где кружат аспиды

Глава 11

Лёля видела свет даже за закрытыми веками. А затем пришла боль. Резкая, нежданная. Боль пронзала грудь, не давала дышать, огнём горела. Но Лёля не разомкнула глаз. Никогда в жизни ей так больно не было. Но и никогда ещё она такую связь с Родом не ощущала.

«Род Великий, — Лёля уже не могла говорить вслух. Она мысленно умоляла своего создателя, с которым её объединила невидимая нить: — Исцели моего друга страдающего. Верни нам нашего Ауку милого, не заслужил он доли такой. Прошу тебя, Род, услышь зов мой, не оставь нас без помощи твоей, когда так нужна она».

От боли слабели руки, слезы текли по щекам. Но Лёля держалась. Уронить сейчас Ауку означало потревожить каждую из переломанных птичьих косточек. И поняла вдруг Лёля, чью боль чувствует. Так, должно быть, кости раздробленные в плоть впиваются концами острыми. И в ту же секунду дрожащие ладони её снизу рука тёплая поддержала, передавая свою силу.

«Похвист», — благодарно подумала Лёля.

В каждым вздохом, глубоким, протяжным, справляться с болью от переломанных рёбер Ауки становилось легче. Нет, боль не утихала, просто сил у Лёли будто бы больше делалось. Она плотнее зажмурила глаза и сосредоточилась на руке, пришедшей ей на помощь. И у Похвиста была своя боль. Тоска, сжимающая сердце, слёзы невыплаканные. Как своё собственное, ощущала Лёля желание Похвиста коснуться той, что так дорога ему была. Коснуться, как не раз касался он её прежде, когда никто их видеть не мог. И желание это утрамбовано было на самом дне души его, прижато тяжестью долга бога, страхом смерти его любимой, отчаянной надеждой брата отыскать.

Лёля приняла и его страдания, их к Роду вознесла вместе с телесной болью Ауки. Затем, с нежностью Похвиста, коснулась души Ульяны. Прочла Лёля в ней любовь светлую, радостную, всему миру открытую. А боль русалка прятала. Прятала, как происхождения своего стыдится, как слова родни Похвиста её ранили. Как обижает, что тот, кого любить она не думала, а полюбила, нечистью её считает, женщину влюблённую в ней не видит. И всё же Ульяна счастлива была. Она любила, и любила искренне. Желание её самое заветное исполнилось, и исцеление Родово не нужно ей было. Не повернулся у Лёли язык молить Рода Всемогущего о том, чтобы Ульяна Похвиста позабыла да другим увлеклась. В Похвисте, пусть и таком, по мнению Ульяны, недоступном, счастье её заключалось.

Оттого Лёля оставила душу русалки и вновь впустила в себя боль Ауки и сердечную тоску Похвиста. Она не знала, что делать, знала лишь, что всё отдаст, только бы помочь. Мысленно Лёля вобрала пульсирующий вокруг свет, прочувствовала его благодать и, как могла, постаралась им с Похвистом и Аукой поделиться. Обняла друзей духом своим, белым покрывалом света укрыла, боль их в сердце спрятала… Кольнула её чужая боль спицей раскалённой, до кончиков пальцев ног проняла. Лёля крикнуть от боли той хотела… Но кончилось всё.

— Услышал Род твою молитву, — повторила Сирин, — Берегиня истинная.

Лёля открыла глаза. Она знала, что-то случилось, но всё равно с трудом поверила собственному зрению. Аука дышал легко, изломанные, вывернутые крылья встали на места, и грач в забытье подтянул их к себе, сворачиваясь в уютный комочек перьев. Самый дорогой, самый драгоценный для Лёли комочек.

— Лёлюшка, неужто вышло? — прошептала Ульяна, щурясь на свету. Наверное, и она всё это время не размыкала глаз, бормоча Роду свои молитвы.

— Похоже на то, — ответила Лёля, внимательно разглядывая Ауку, его блестящую под солнцем голову, мерно вздымающуюся грудку. — Чудеса…

— Какие же чудеса в том, что Создатель всех трёх миров одну пичужку исцелил? — улыбнулась с ветки Птица Сирин. — Другое мне чу́дно. Отчего забрели в сад мой, что только чистому сердцу показывается, Берегиня, бог ветра северного, водяница и дух умершего ребёнка? Столько лет живу, а такой разношёрстной компании не видела.

— Брата мы моего разыскиваем, всевидящая Сирин. — Похвист поднялся, встал перед Сирин и уважительно склонился.

— Которого? Насколько знаю я, у нас другого такого семейства плодовитого нет, как Стрибожьего, — Сирин с насмешкой взглянула на Похвиста. — Ежели перечислять буду, где братья твои носятся, так до вечера провозимся. А они к тому времени уже в другую часть Яви улетят.

— Не в Яви брат мой, — смущённым, но твёрдым взглядом Похвист заглянул в лицо божественной птицы. — В Нави затерялся.

— А, ты про этого. — Ни единый мускул Сирин не дёрнулся. — А вдруг ему там и место? Род Догоде силы великие доверил, самый важный для людей, ветер южный, тёплый под начало дал. А Догода его же против люда, против природы явьской обернул. Кто ему теперь здесь рад будет?

— Я буду! — произнесла Лёля быстрее, чем подумать успела. Щёки разгорелись, стыдно ей порыва своего стало, да не смолкла она. — Мне Догода нужен! Батюшка у меня все воспоминания о нём отобрал, я новые создать хочу.

— И мне… мне он нужен, — робко присоединилась Ульяна, не смея на Сирин смотреть. Вместо того она сочной траве зелёной с ягодками земляники речь вела. — Коли говорить дозволишь, чудо-птица, и в дела божественные вмешиваться… Из-за Догоды терзаются сердца тех, для кого я только радости желаю. Не думаю, что ради недостойного кого-то стали бы они мучиться. А потому мечтаю я Догоду из Нави вернуть, пусть даже жизни мне это стоить будет.

— А я и так уже мертвяк, — Лёля вздрогнула от неожиданности, заслышав тонкий птичий голосок со своих рук. Должно быть, разбудила она Ауку, когда чересчур эмоционально убеждала Сирин, как Догоды ей недостаёт. — Да только за всю жизнь никто ко мне так добр не был, как эти трое. А если их четверо станет — это же даже лучше! Ещё больше добра мне достанется. Оттого и мне Догода нужен, кар!

— А тебе? — Сирин склонила голову, вглядываясь в Похвиста. — Тебе он зачем?

Похвист заламывал длинные пальцы и неловко переминался с ноги на ногу, будто не решаясь ответить. Все молчали, никто не торопил бога ветра. Наконец он сглотнул и заговорил.

— Я трус, — горько признался Похвист. — Не знаю, как труслив может быть тот, кого Род силой одарил, но всё же… Догода всегда в поединках мне уступал. Ко мне он и пришёл, когда решился наказ деда нарушить, Лёлю с сёстрами из лап Скипер-Змея вызволить. Я согласился, она и мне не чужая. Откуда Догода путь в Навь узнал — я не спрашивал, но тогда война между царствами шла, прорех среди миров много было. Мы встретиться условились… А я… Я не пришёл. Страшно стало. Страшно, как представил я, что чудища навьские сотворить со мной могут. Страшно к Роду на тысячу лет уходить… Что там? Ежели пустота одна?.. — Похвист болезненно поморщился.

— А теперь, значит, сам в Навь рвёшься? — На красивом лице Сирин впервые появилось что-то, похожее на удивление. — Ничего же не изменилось. Навь и сейчас чудовищами полнится, как во времена былые.

Блестели глаза Похвиста, но слёз в них не было.

— Совесть меня долго томила… — начал он.

— Совесть — голос Рода, знать, не безразличен ты ему… — перебила Сирин.

— Нет Роду до меня интереса. Но когда душа совестью извелась окончательно, жить спокойно я уже не мог. Я в Правь пробрался, Лёлю отыскал. И после встречи с ней, с Ульяной, с Аукой… Я больше не трус одинокий. Теперь они семья моя, и пусть каждая секунда жизни мне дорога, я готов собой рискнуть. Сейчас не только вина мной движет. Хочу, чтобы и брат мой младший мир этот другими глазами увидел. Чтобы частью семьи нашей стал. Чтобы жил.

— И чтобы жители Яви в тепле его отогрелись, — добавила Лёля. — Совершил Догода ошибку единожды, да без ветра южного нет людям и нечисти явьским счастья. Ждут они его. Голодают, мёрзнут, но ждут, когда тёплый ветер к ним вернётся.

— Желания ваши похвальные, да редко когда мечтам нашим сбыться получается. Нити судьбы вьются, сплетаются, рвутся, если время приходит, — грустная улыбка тронула уста Сирин. — А ко мне зачем пришли? Покой мой нарушили, стражу искалечили.

— Подскажи нам, птица Сирин, что между Правью, Явью и Навью летает, как Велеса отыскать? — спросила Лёля. Она, бережно передав Ауку Ульяне, поднялась с земли и подошла ближе, чтобы чудесную птицу лучше видеть.

— В Навь попроситься вздумали? — Сирин усмехнулась. — В Навь попасть несложно, а вот выход найти… Но коли твёрдо решили вы ради Догоды в мир мёртвых сойти, я проход для вас открою. Отчего рты раскрыли, не знали, что могу так? А как, по-вашему, я меж мирами путешествую?

Сирин крылом махнула, и воздух под гигантской яблоней завибрировал. Посреди пятна того воздушного свет дня пропал, цветы исчезли, ягоды земляничные. Чёрное что-то виднелось нечётко, теплом и сухостью веяло. Не холодом, как Лёле Навь представлялась. Да и мрак внутри прохода не кромешный был. Если в Прави звёзды небосклон покрывали, то в Нави небеса всполохи оранжево-красные пронизывали, отчего жутковато становилось, но всё же не так страшно, как Лёля думала.

— Вдоль реки Березины ступайте, как раз к причалу Велеса и выйдете. В безопасное место вас выпущу, только покой Нави встретите, умиротворение её. А вот с обратной дорогой помочь не смогу. Придётся врата искать. Но то дело не хитрое, Морена али Чернобог вам подскажут. И ещё… — Хотя лицо у Сирин девичьим было, она по-птичьи спрятала голову под крыло, а когда обратно выпрямилась, с губ её перо синее сорвалось. — Это для Велеса. Знак, что благословила я поход ваш. Иначе живых он в лодку свою не возьмёт.

— Сирин Великая, уж не знаю, как и благодарить вас! — Лёля подхватила в траве бархатистое перо цвета неба явьского и прижала к груди. Не верилось ей, что путь почти к концу подошёл. Вот же Навь долгожданная, вот же Догода — руку только протяни!

— А меня благодарить и не надо. Я желание ваше чистосердечное исполнила, ни больше ни меньше. Помните, куда вы идёте. Навь — мир у корней Древа Мироздания. Хоть и покой там превыше всего, но и тьмы, в тенях сокрытой, хватает. Хотела бы я сказать, что легка дорога ваша будет… Но одно напутствие дать могу: найдите Догоду, он вас уже заждался.

Навь, как Лёле казалось, чем-то очень на Правь походила. Часто, думая о судьбе Морены, полюбившей властителя Нави, Лёля сестру жалела. Ещё бы, после Прави с красотой её дней серебряных, беспечных, оказаться в мёртвых обители… Но, как и в Прави, в Нави властвовала не смерть. В Нави царил покой. Покой для душ, покой и для очей тоже. Не было в Нави многоцветья Яви, но так же росла под ногами тёмно-синяя трава, а вместо голубых вод река Березина воды чёрные несла. Так же пели птицы, но тихо, ровно, сплетаясь голосами в нежный тонкий хор. Всё в Нави будто бы существовало, размышляя о прожитом, ушедшем, увиденном, услышанном, прочувствованном когда-то давно.

То, что Ульяна переживала и нервничала, за семь вёрст видно было. Если для Лёли и Похвиста все три мира равными казались, ибо такой естественный порядок, Родом заведённый, смертная Ульяна принадлежала только Яви. Ей, чаду мира жизни, другие два мира не более, чем легендами красивыми, виделись. И вот она там, куда живым хода нет. Лёля понимала подругу и потому под руку её держала всё то время, как в Навь они вошли.

Врата, открытые Птицей Сирин, сразу же закрылись за их спинами. Последний луч Ярило-солнца пропал, остался в яблоневом саду. И Лёля старалась как могла гнать от себя мысль, что свет этот она больше не увидит. Кто знает, что с богами в Нави происходит? Что-то ведь не давало Догоде уйти, вернуться к семье, вернуться к ней…

Как было бы проще, если бы он все эти годы её ждал! Лёля горестно вздохнула и улыбнулась Ульяне, которая вопросительно посмотрела на неё. Как чудесно было бы, если бы на берегу того озера не только Похвиста она встретила, но и Догоду с ним. Конечно, они и тогда спасли бы Ульяну, забрали её с собой и путешествовали по Яви вчетвером, а после и Ауку в лесу отыскали бы. Вдруг и Похвист, не страдающий муками совести из-за потери брата, смог бы принять свою любовь? Так же, как приняла Лёля свою.

Проникнув в сердце Ульяны, Лёля осознала что-то очень важное. Она почувствовала то светлое умиротворение, которое царило в русалочьей душе, почувствовала её трепет. И догадалась. В сердце Лёли давно уже поселилось то же самое трепетание. Она не сразу его заметила. Оно прорастало ростком поначалу слабым, но каждый рассказ о Догоде, каждый сон о нём, каждое мечтание дождём падали на благодатную почву. И теперь знала Лёля, что и она влюблена была. Влюблена в того, кого не помнила.

И сейчас она не меньше Ульяны волновалась, не меньше Похвиста напугана была. А что, если Догода не тем окажется, о ком она думала? Что, если не таким он предстанет перед ней, каким рисовало её воображение? Как смириться с разочарованием? Или же вдруг холодом при встрече их первой потянет? Вдруг не будут его глаза такими же восторженно голубыми, как в мечтах? Вдруг он её лишь равнодушием наградит за долгую к нему дорогу сквозь миры? И можно тысячу убеждать себя, что это все глупые помыслы девичьи, что важное самое — вернуть Догоду в Явь, по завету Мокоши людям помочь, да только… Зачем это всё, если не посмотрит Догода на неё так же, как Похвист на Ульяну смотрит?

— Кажется, вижу! — обернулся к ним Похвист, который всё это время шёл впереди с Аукой на плече.

Лёля с Ульяной снова переглянулись. Ульяна закусила губы и старалась выглядеть храброй. Хотя кого угодно ужаснула бы мысль встретить привратника Нави — Велеса. И не просто встретить, а в лодку его напроситься. Переправиться через Березину, отделяющую настояющую Навь от этой зыбкой границы, откуда ещё назад поворотить можно, а дальше… На то Сирин указаний не давала. Дальше они сами по себе.

— Вот, смотрите, огонёк, — Похвист указал на слабый жёлтый отблеск в тёмных водах Березины.

В огненных всполохах в небесах река не казалась глубокой. Лёле даже удалось углядеть камни, выглядывающие из густой, как патока, воды. Можно ли, минуя привратника, перейти по камням на другой берег? Наверное, можно. Но кто знает, чем обернётся сомнительная лёгкость этой затеи? Не зря же Велес устроил переправу ниже по течению. И не зря Сирин направила к нему, не пожалев пера своего.

— Ой, жуть, как боязно! А вдруг восвояси нас отправит? — шёпотом причитала русалка. — Надо было вам вместо меня мавку подобрать, утопленницу, глядишь, за свою бы здесь сошла.

— А ты и так мавка! — прикрикнул на неё грач с плеча Похвиста. — Неча тут бояться! Сколько идём, а ни одной живой души не встретили.

— Конечно, не встретили, дурья твоя башка крошечная! Мы единственные живые, кто бродить вдоль речки вздумал! — взвилась Ульянка, прижимаясь к Лёле так плотно, что ей даже страшно сделалось, как бы в воду от такого напора не сорваться. — Вдруг на берег тот уже мертвецами приплывём?!

— Если страшно тебе, так здесь нас обожди. Велес тебя не тронет, защитит, — не оборачиваясь, ответил Похвист.

— Что значит — обожди? А вдруг из речки этой погань какая выпрыгнет? Я чувствую, здешняя вода меня за хозяйку не считает, не станет слушаться! Не отбиться мне тогда!

— Тогда пусть Лёля с тобой остаётся. На обратном пути мы с Догодой вас заберём.

— Не хочу я оставаться! — возмутилась Лёля. — Почему я позже тебя должна с Догодой встретиться? Это вообще меня Мокошь за ним отправила. И с Мореной мне повидаться хочется. Вдруг подскажет она, как быть?

— Подскажет? Да как же! Радуется, поди, что брат мой из рода для вас вражеского где-то в Нави заплутал.

— Тогда тем более поговорить мне с ней нужно! Я её убедить смогу, что по своей воле за Догодой пришла. А тебя на другом берегу оставить нужно, чтобы обвинениями зазря не бросался!

— Так его, Лёлюшка! Тоже мне, герой выискался! Готов посреди Нави нас с тобой бросить, мол, разбирайтесь сами, как знаете!

— Вовсе я не это имел в виду! О вас же забочусь…

— Да что же вы орёте, глуподырые! Глотки дерёте так, что ухи закладывает!

— Нет такого слова «ухи»!

— Не воспитывай меня, мавка облезлая!

— Это кто облезлая? Похвист, дай его сюда, я ему снова крылья пообламываю…

— Вот дела творятся ныне в Нави. Ну-ка, Яшка, поучи гостей правилам приличия…

Громкий рык расколол тишину Нави. Прокатился по долинам, вдоль реки, по верхушкам деревьев прошёлся. Лёля замерла. Ульянка, потянувшаяся было за Аукой, так и оцепенела с поднятой рукой. И только Похвист среагировал, быстро встав на середину тропы. Но даже из-за его спины Лёля видела огромного белого медведя, оскалившего острые зубы.

— Спасибо, Яшка, успокоил галдёж воробьишек залётных.

Положив ладонь медведю на голову, второй рукой незнакомец держал большой фонарь. Не самый яркий, но Лёле пришлось проморгаться, чтобы рассмотреть хозяина дикого зверя. Она видела седые волосы, край белой одежды, расшитый узорчатой вышивкой, видела меховой воротник и амулет с рунами, покоившийся на груди таинственного старца.

— Велес Великий, — Похвист снял с плеча Ауку, опустился на одно колено и преклонил голову.

— Ве… Велес? — пискнула Ульянка, падая на колени возле Похвиста.

А Лёля осталась стоять. Не оттого, что непочтительна была. Просто опустил Велес фонарь, и поверх голов спутников Лёля посмотрела в глаза третьего величайшего бога — брата Рода и Мокоши. И такой покой на неё нашёл. Так мирно стало, словно деда, которого у неё никогда не было, Лёля повстречала. Седовласый Велес глядел на Лёлю весело из-под густых бровей. Его пальцы поглаживали медвежью шерсть, а среди полукруглой, такой же седой бороды пряталась улыбка.

— Ну здравствуй, Берегиня, — тепло прозвучал его голос. — Не ожидал, что встречу тебя в Нави. Твоя доля — в Прави жить, Рода славить и горя не знать. А тебе хитрости хватило из Прави выбраться, удачи — Явь пройти. Не боишься, что в Нави везение твоё закончится?

— Не ради развлечения я здесь, дедушка Велес. — Лёля к Велесу доверие чувствовала и такое расположение, что никак иначе, как дедушкой, не обратилась бы. Она шагнула вперёд, обходя коленопреклонённых Ульяну и Похвиста. — Если вы так всеведущи, как про вас говорят, знаете, зачем мы пожаловали.

— Знаю, — блеснули задорно чёрные глаза, такие же, как воды Березины, обрамленные белыми ресницами. — Птица моя уж донесла. Правда ли, что пером она своим вас одарила?

— Правда, — Похвист вытащил из-за пазухи сине-голубое перо, слишком цветное для этого тёмного мира, и протянул его Велесу.

— Одно благословение есть, — Велес забрал перо Сирин и взглядом указал на монету Мокоши, которую Лёля не снимала и которая никак не хотела прятаться под платьем. Поначалу Лёля потерять её страшилась, а потом привыкла. Поверила, что подарок Мокоши сам оставлять её не хочет. — А вот и второе. Тогда и моё, третье, получите. Перевезу я вас в Навь, платы не потребую. Обычно на реке забвения люди умершие воспоминаниями дурными расплачиваются, чтобы покой обрести. Или есть у вас что-то в памяти, что добровольно вы отдать хотели бы? Облегчите душу, я приму.

Лёля повернулась к Похвисту и Ульяне. Она испугалась, что кто-то из них двоих может пожелать с чувствами своими расстаться. Но оба стояли недвижимо, взоры долу опустив. Даже грач в руках у Похвиста затих. А ведь и ему, если подумать, несладко в жизни короткой пришлось. Много зла сирота повидал, да и он с тем, что в сердце носил, расставаться не спешил.

— Ну, на нет и суда нет, — пожал плечами Велес и поднял фонарь, чтобы тусклый жёлтый свет падал на протоптанную тропу. — За мной следуйте. А ты, Берегиня, под руку старика возьми, составь мне компанию.

Лёля послушно скользнула рукой под меховую накидку Велеса и устроила ладонь на его локте. Следом за Велесом с лёгким рыком двинулся медведь Яшка. А последними Похвист с Ульяной ступали.

— Скажи мне, Берегиня, осознала ли ты силу свою? — негромко спросил Велес, пока шли они к причалу деревянному.

— Не знаю, дедушка, — Лёля покачала головой. — Иной раз мне кажется, что нет у меня никаких сил. Вот у Похвиста есть, у Ульяны тоже. Они сражаться могут, защитить того, кого любят. А я что могу? Только прятаться за ними.

— Не только. А кто птицу исцелил?

— Так то не я была, а Род. Я лишь будто бы нить от сердца своего к нему протянула. А потом всем тем, чем он меня через нить ту наполнил, с другими поделилась. Вот и всё. Кабы не Род Великий, не было бы ничего.

— Это ты правильно сказала, ничего без Рода не было бы. Так велик он, что не каждый понять его может. Оттого одиноко ему. А ты смогла до него достучаться. Пусть на миг, но руку ему свою протянуть. А о чём создатель мечтает, как не о том, чтобы от дитя своего весточку получить?

— Да как одиноко может быть тому, кто выше Древа Мироздания, выше звёзд? Раньше, в Прави, я молилась ему днями напролёт. И в Яви люди Рода Великого вспоминают, когда в беде оказываются.

— Не каждая молитва до Рода доходит. Коли просто поминаешь его, как присказку, разве есть в том зов к творцу? Запомни, как сердце твоё с Родом единым стало. Вот она — молитва истинная. В ней сила твоя, Берегиня. Не растеряй её.

— Я… Я постараюсь, дедушка. — Лёля потупила взгляд, понимая, о чём пытается сказать ей Велес, но не зная, сможет ли она ещё хоть раз пробудить в себе те же чувства, как тогда, в яблоневом саду.

Впереди показался причал. Самый обычный дощатый причал, малость выступающий над водой. К деревянному столбику была привязана простая лодочка, как раз такая, чтобы вместить их четверых. Пограничье. Переправа между миром смертных и миром тех, кому уже не суждено обратно вернуться. Лёля поёжилась, ощутив мурашки на плечах.

— Коли пера от Сирин у вас не было бы, тебя, красавица, я бы не взял, — обратился к Ульяне Велес. — Не пришёл ещё твой конец, а живым в Нави не место. Только боги бессмертные могут свободно Березину переплывать, но лишь на лодке моей. Иначе не запомнит Явь, что душу потеряла, обратно не пустит. А сейчас ступайте спокойно, Явь противиться не станет.

— Спасибо тебе, добрый старец, — Ульяна послала Велесу тёплую улыбку, хотя и не без опаски посмотрела на утлую лодчонку.

— Не бойся, деточка, из моей лодки в Березину ещё никто не падал. Иди ко мне, на ухо шепну что-то, — Велес поманил русалку унизанными древними кольцами пальцами.

Ульяна, несколько раз нерешительно обернувшись, к Велесу направилась, а Лёля отступила, чтобы беседе их не мешать. Она вернулась к Похвисту, и теперь они вместе смотрели, как Ульяна несколько раз в лице изменилась. Сначала недоверчиво она на Велеса щурилась, головой мотала, а после второй фразы растаяла словно. Улыбнулась мягко, с неверием тем же во взгляде, но теперь будто очень уж ей в слова Велеса верить хотелось. Затем поклонилась низко, так, что коса с лентой малахитовой земли коснулась.

— Прошу в лодчонку мою! — Велес подхватил широкое весло и взмахом руки на лодку указал. — А ты, Яшка, следи, чтобы нечисть никакая к причалу не приближалась, — наказал он медведю.

Белоснежный медведь рыкнул в ответ и сел спиной к мосткам, уставившись в полумрак далёкого леса.

— Нежить лезет, — объяснял Велес, пока Лёля пыталась устроиться на узенькой лавке покачивающейся под ними лодки. Похвист помог забраться сначала ей, потом Ульяне, а Аука сам залетел и Ульяне на колени плюхнулся. — Все собрались — и лесные, и водные. Обычно стоят покойно, ни меня не трогают, ни путников моих. Но прорваться могут, вброд перейти. Не все дойдут, но самые стойкие доберутся. Наведут в Нави суету, покой умерших нарушат. Оттого Чернобог каждый день с дозором границы обходит, ему непорядок во владениях не нужен.

— Дедушка Велес, а дозвольте вопрос задать, — решилась Лёля, обменявшись с Похвистом нетерпеливым взглядом. — Вы ведь знаете, зачем мы пришли. Почему же про Догоду ничего не спрашиваете?

— А нечего мне спрашивать. — Велес оттолкнулся веслом ото дна, и лодка заскользила по чернильной воде. — Он здесь. Да только Навь большая, напрямую вас доставить к нему не могу. А где дом он себе устроил, сестра твоя лучше меня расскажет.

— Морена? — удивилась Лёля.

— Она самая. А чему ты дивишься? Она мальчишку с детства знала. Сразу поняла, кто в Навь пожаловал. Морена за ним и присматривала всё это время. Да только она барышня строгая. Никому не сказала о находке своей, кроме мужа. И отдаст Догоду лишь тому, кого достойным сочтёт.

— Так это она брата моего пленником удерживала? И знать никому не дала?! Ты уж прости, Лёля, но сдаётся мне, не так уж Стрибог насчёт родственников твоих ошибается, — вспылил Похвист.

— Да быть такого не может, чтобы Морена специально… — попыталась возразить Лёля, но Велес её остановил.

— Ты не кричи, не разобравшись, молодой бог, — остудил он пыл Похвиста. — Морена — единственная из сестёр, кто память не теряла. Много жестокости она видела, много смертей. И сама жизнь в царстве мёртвых выбрала, чтобы подле любимого быть. Ты, девонька, сестру, поди, и не узнаешь теперь, — обратился Велес к Лёле, — да выводы делать не спеши. Из вас троих Морена сильнее всех отца своего Стрибога напоминает: властная, смелая. Настоящая царица царства навьего. Оттого никто ей не указ, ни перед кем она отчёт держать не обязана.

Лёля задумалась. И Похвист молчал, хотя во взгляде его сером ярость и обида ещё не утихли. Лёля его понимала. Их и так пытались стравить все кому не лень, а оказалось, что её собственная сестра всё это время знала, где пропавший бог южного ветра скрывается, но и словом не обмолвилась. Неужто в сердце Морены та же ненависть к семейству Стрибожьему жила, что и у батюшки?

Ульяна озиралась по сторонам испуганными глазищами. Казалось, ещё чуть-чуть — и светиться в темноте очи её зелёные начнут, как у кошки, а волосы длинные дыбом станут. Грачик тоже беспокойно вертелся, словно чувствуя её напряжение. Лёле же спокойно отчего-то было. Лодка плыла неспешно, вёсла Велеса поднимались и опускались с тихим всплеском, в воде всполохи оранжевые отражались неяркими вспышками. Единственное, о чём Лёля волновалась — как первая встреча с Догодой пройдёт. Снова накатили мысли непрошеные — а что, если не рад он видеть её будет? Что, если в унижении своём винит? И кричал разум Лёлин, что неправда это, не пошёл бы Догода тогда искать её в Навь, да сердечко глупое всё равно страхом сжималось. Ох, если любовь такая страшная, лучше уж и не любить никогда…

После недолгих минут молчания лодка ткнулась дном в мягкий песок у мосточка. На этом берегу небо не просто полыхало хаотичными всполохами, а светило жёлто-оранжевым, словно звёзд тусклых скопления по тверди Нави раскидал кто-то. И если в Прави небо звёздочки серебряные покрывали равномерно, точно бисеринки вышивку искусную, то здесь их, мрачно-золотистых, будто с вечной тьмой смешали. Вот горит десяток звёзд рядышком, вот другой, а между ними — темнота кромешная.

Кустарники густые, деревья высокие, как в Прави и Яви, властвовали и в сём мире. От мостка, куда лодка причалила, тропа вела, едва в траве заметная.

— Коли здесь пойдёте, к дому Чернобога выйдете, — кивнул Велес на виляющую тропку. — Никто не бывает на причале этом, кроме Морены, оттого путь такой неприметный. Только она, любезная, приходит порой со стариком новости трёх миров обсудить. Изредка и Чернобог появляется. Души же упокоенные иным путём идут — либо посуху через врата к Калинову мосту, либо же я на лодчонке своей утопленников подбираю.

— А брату моему в Навь попасть тоже вы подсобили? — поинтересовался Похвист, подавая руку Ульяне, чтобы помочь выбраться на хрупкий настил из неплотно подогнанных досок.

— Ох, тот всех обманул, своими силами прорвался, — плутовато усмехнулся старик. — Хотя тоже мне невидаль, других среди Сварожьих внуков не сыскать — все как один отчаянные, да тугодумные. Никто о последствиях помышлять не привык.

— Ой ли никто? — осерчал Похвист. — О чём же мы подумать не смогли? Всё предусмотрели, с самой Прави спустились, до Нави добрались. Чин чинарём, не придраться.

Лёля легко соскочила на мосток, ухватившись за руку Ульяны. Грачик уже сидел на плече русалки и с любопытством слушал Велеса, сверкая глазками. А Похвист сложил руки на груди и с вызовом смотрел на седобородого повелителя времени, который вздохнул и оттолкнулся от берега длинным веслом.

— «Только боги могут свободно Березину переплывать, но лишь на лодке моей. Иначе не запомнит Явь, что душу потеряла, обратно не пустит». Помнишь мои слова, юный бог? Брат твой не переплывал Березину. Четыре души с благословения Сирин я в Навь привёз, четыре увезу. Ежели отыщете вы Догоду, кому-то из вас навек в Нави взамен остаться придётся.